История слов - стрюцкий

СТРЮЦКИЙ

Есть слова, неупотребительные или малоупотребительные в общей литер атурно-разговорной речи, но очень существенные для разных стилей художественной литературы. Таково слово стрюцкий. В современном литературном языке оно уже устарело. Правда, оно еще встречается, хотя и не так часто, и в современном просторечном употреблении. Оно внесено в «Толковый словарь» Д. Н. Ушакова и определено так: `пустой, неосновательный, ничтожный человек' (Ушаков, 4, с. 568).

Еще раньше оно было зарегистрировано Далем в «Толковом словаре» (1882, 4, с. 354): « Стр ю́цкий и стрюцко́ й человек, подлый, дрянной, презренный». А. И. Соболевский, знавший это слово в живом московском употреблении, указал на этимологическую связь его с бастрюк, особенно с прилагательным бастрюцкий (сын) (РФВ, 1911, № 3—4, т. 66, с. 345. «Мелочи»). Ср. шлык из башлык. Бастрюк же у Даля обозначает `выродок'; `пригульный, небрачнорожденный' (с пометой: воровское) (сл. Даля, 1880, 1, с.53).

А. Преображенский признал это объяснение вероятным. П оэтому, хотя сам слышал это слово лишь в форме прилагательного стрюцкий, он восстанавливает как первичное слово: «стрюк, Р. стрюка́ (?); стрю́ цкий бранное и ироническое без определенного значения, в роде презренный, дрянной» (Преображенский 2, с. 405).

Бастрык, бастрюк — слова, известные областным, преимущественно южным [великорусским] говорам и воровскому жаргону. Они находят соответствие в укр. байстрюк, байструк и в польск. bastrak. Возможно, что и в русских говорах бастрык, бастрюк являются заимствованием из украинского языка. В украинский же и польский языки это слово вошло из нем. bastard³⁷².

Есть основания предполагать, что в литературный язык слово стрюцкий попало из речи деклассированных люмпен-пролетариев, из «блатной музыки», из низовых жаргонов города, где оно в свою очередь в деформированном виде укрепилось не без влияния южно-западнорусской народной речи. Но какова бы ни была этимология слова стрюцкий, оно приблизилось к русскому литературному языку из жаргонов и диалектов устной речи не ранее второй половины XIX в. Оно употребляется и комментируется в комедии А. Н. Островского: «В чужом пиру похмелье» (д. 1, явл. 4). Им пользуется купец Андрей Титыч:

«...эти стрюцкие такие дела с нами делают, что смеху подобно.

Лизавета Ивановна. Что у вас за слова такие! Какие-то стрюцкие!

Андрей Титыч Уж это слово им недаром дано-с. Другой весь-то грош стоит, а такого из себя барина доказывает, и не подст упайся, — засудит; а дал ему целковый или там больше, глядя по делу, да подпоил, так он хоть спирю плясать пойдет».

Аполлон Григорьев в воспоминаниях «Мои литературные и нравственные скитальчества» упоминает и о комедии Островск ого «В чужом пиру похмелье» и о слове стрюцкий в связи с описанием Зацепы в Замоскворечье: «Идя по Пятницкой, влево, вы добредете даже до Зацепы, этого удивительного уголка мира, где совершается невозможнейшая с общечеловеческой точки зрения и вместе одна из наидействительнейших драм Островского “В чужом пиру похмелье”, где хозяйка честного учителя берет расписку с Андрюши Брускова в женитьбе на дочери своего постояльца, и “Кит Китыч” платится по этой странной расписке, ибо не знает, что могут сделать “стрюцкие”, и внутренне боится их, хотя и ломается над пропившимся ”стрюцким“ Сахаром Сахарычем... Тут, между Зацепой и комиссариатом, две жизни: жизнь земщины и жизнь ”стрюцких“ живут рядом одна с другою, растительно сплетаются, хоть не смешиваются и тем менее амальгамируются» (Ап. Григорьев, с. 37).

У Ап. Григорьева слово стрюцкий обозначает подьячего, мелкого чиновника — мещанина, окружая его экспрессией пренебрежительной иронии. Так, у него читаем: «Жизнь, которая окружала меня в детстве, была наполовину жизнь дворянская, наполовину жизнь ”стрюцких“, ибо отец мой служил, и служил в одном из таких присутственных мест, в которые не проникал уровень чиновничества, в котором бражничало, делало дела и властвовало подьячество... Эта жизнь “стрюцких” соприкасалась множеством сторон с жизнью земщины, и в особенности в уголке мира, лежащем между комиссариатом, Зацепой и Пятницкой» (там же, с. 38).

Ср. у В. А. Слепцова в «Уличных сценах» при описании П етербурга: «...пока фокусник готовил в шляпе яичницу, разносчик успел уже придраться к денщику, называя его стрюцким» (Слепцов 1932—1933, 2, с. 483).

В конце своих «Дополнений и заметок к словарю Даля» акад. Я. К. Грот указал на недавно записанное им и «также пропуще нное г. Далем» в первом издании Толкового словаря слово стрюцкий: «В разных концах России простолюдье употребляет слово стрюцкий (иногда стрюцко́ й) в презрительном значении подьячего, мелкого чиновника или и вообще дрянного человека. Объяснить происхождение этого слова не легко» (Грот, Доп. к сл. Даля, с. 112).

В своем диалектологическом исследовании П. Н. Тиханов о тмечает: «Стрюцкий — босяк, рвань в немецком платье, человек без определенных занятий, задира, вдобавок пьянчужка, хотя таковым может и не быть; выражение равносильное петербургскому ”посадский“ или общеизвестному ”стрикулист“, и т. п.» (Тиханов, с. 83).

Позднее это слово применяется Ф. М. Достоевским в «Дневн ике писателя». В «Дневнике писателя» за январь 1877 г. у Достоевского даже один из разделов озаглавлен таким афоризмом: «Мы в Европе лишь стрюцкие» (Достоевский 1983, 25, с. 20). А ноябрьский выпуск «Дневника писателя» за тот же 1877 г. открывается статьей: ”Что значит слово: “стрюцкие”?» Эта статья дает очень любопытный материал для определения значения и употребления слова стрюцкий. Прежде всего выясняется, что слово стрюцкий есть слово простонародное, употребляющееся единственно в простонародье [простом народе] и что большинству литературно образованных людей оно было малоизвестно. Достоевский с этого и начинает: «В два года издания моего “Дневника” я, раза два-три, употребил малоизвестное слово “стрюцкие” и получил несколько запросов, из Москвы и из губерний: «Что значит слово “стрюцкие”?» (там же, т. 26, с. 63). Однако Достоевский признает, что это слово «войдет, может быть, и в литературу; кажется, и другие писатели, кроме меня, его употребляли» (с. 64). Далее, любопытно заявление, что толкование этого слова Достоевским основано на «неоднократных расспросах у народа». И, наконец, показательно, что объяснение Достоевского по смыслу совпадает с тем пониманием слова стрюцкий, которое дается купцом из комедии Островского, хотя окружает соответствующий этому слову образ несколько иной, более густой экспрессивной атмосферой. «“Стрюцкий”, — пишет Достоевский, — есть человек пустой, дрянной и ничтожный. В большинстве случаев, а может быть и всегда, — пьяница-пропойца, потерянный человек. Кажется, впрочем, стрюцким мог бы быть назван, в иных случаях, и не пьяница. Но главные свойства этого пустого и дрянного пьянчужки, заслужившие ему особое наименованье, выдумку целого нового слова, — это, во-первых, пустоголовость, особого рода вздорность, безмозглость, неосновательность. Это крикливая ничтожность... Слово “стрюцкие” произносится при этом с пренебрежением, с презрением... “стрюцкий”... самый “нестоящий человек”, какой есть. Прибавлю, что стрюцкие большею частью в худом платье, одеты не по сезону, в прорванных сапогах. Прибавлю тоже, что, “кажется”, стрюцким обзывается только тот, кто в немецком платье» (там же, с. 63—64).

Второй существенный признак стрюцкого «...есть недостаточно определенное положение его в обществе. Мне думается, что человек, имеющий деньги, дом или какое-нибудь имение, мало того, имеющий чуть-чуть твердое и определенное место, хотя бы и рабочим на фабрике, не мог бы быть назван “стрюцким”. Но если у него есть и заведение, лавка, лавочка или что-нибудь, но ведет он все это неосновательно, как-нибудь, без расчета, то он может попасть в стрюцкие. Итак, “стрюцкий” — это ничего не стоящий, не могущий нигде ужиться и установиться, неосновательный и себя не понимающий человек, в пьяном виде часто рисующийся фанфарон, крикун, часто обиженный и всего чаще потому, что сам любит быть обиженным, призыватель городового, караула, властей — и все вместе пустяк, [вздор], мыльный пузырь, возбуждающий презрительный смех: “Э, пустое, стрюцкий”» (там же, с. 64).

Сам Достоевский стремился этому слову придать более шир окое и общее значение. Привлекала к нему яркость экспрессивной окраски. «В этом слове для литератора привлекательна сила того оттенка презрения, с которым народ обзывает этим словом именно только вздорных, пустоголовых, кричащих, неосновательных, рисующихся в дрянном гневе своем дрянных людишек. Таких людишек много ведь и в интеллигентных кругах, и в высших кругах — не правда ли? — только не всегда пьяниц и не в прорванных сапогах, но в этом часто всё и различие. Как удержаться и не обозвать иногда и этих высших “стрюцкими”, благо слово готово и соблазнительно тем оттенком презрения, с которым выговаривает его народ?» (там же, с. 64—65).