Большая биографическая энциклопедия - румянцев александр иванович

— сын Костромского дворянина, стольника Ивана Ивановича, родной брат генерал-майора и сенатора Никиты Ивановича Румянцева, в биографии которого, помещенной ниже, сообщаются сведения о происхождении рода Румянцевых; родился, как надо заключить из надписи на памятнике, сооруженном на его могиле в Златоустовском монастыре в Москве, в самом конце 1679 г. или в начале. 1680 г. и, вероятно, первые годы своей жизни проводил в деревне, в кругу семьи, обучаясь, как и его сверстники, русской грамоте и Закону Божьему у местного дьячка и не помышляя о более широком образовании. Ему, однако, посчастливилось попасть в число тех потешных, которых Царь Алексей Михайлович набирал для своего юного сына, будущего преобразователя России, заметив в нем склонность к военным забавам. Совместное пребывание в рядах этих потешных сблизило молодого Румянцева со многими из будущих великих сподвижников Петра І, как-то: с князем M. M. Голицыным, А. Д. Меншиковым, Гр. П. Чернышевым, П. И. Ягужинским и другими, и вместе с тем доставило ему случай сделаться лично известным будущему Царю, который мог и в то уже время обратить внимание на усердие и ревность Румянцева в службе, на его исполнительность и другие качества, которые он проявлял и позднее. По достижении установленных для военной службы лет, Румянцев был определен в армию и вскоре принял участие в начавшейся в то время великой Северной войне. Он был послан с дворянами из недорослей под Нарву в 1700 г. и определен был адъютантом к бывшему тогда окольничему Петру Матвеевичу Апраксину. Он участвовал в злополучном для нас сражении 19-го октября 1701 г. под Нарвою, вскоре после которого был переведен, в 1703 г., в л.-гв. Преображенский полк нижним чином, по выбору самого Петра І, и участвовал в походах совершенных полком в это время. Этот перевод в л.-гв. Преображенский полк в то время имел большое значение, потому что это был не только любимый полк Царя, но как бы рассадник сановников и должностных лиц Русского государства того времени. Царь давал постоянно различные поручения офицерам Преображенского полка и по степени их исполнения заключал о способностях исполнявшего, о степени рвения его к царской службе и намечал того или другого офицера на различные, более или менее видные должности. Из этого же полка посылались Царем молодые люди за границу для приобретения различных технических сведений. Находясь в строю, Румянцев совершал с полком поход в 1704 г. под Нарву и участвовал во взятии оной штурмом в том же году 16-го августа, а затем, возвратясь в Москву, был отправлен в 1705 г. к Полоцку во время военных действий Шведского короля Карла XII и его генералов против Польского короля Августа II, союзника Петра І. Овладев Митавой 2-го сентября, Петр подошел 2-го октября к Гродно и, усмотрев намерение Карла XII отрезать его от России, благополучно отошел к Киеву, сделав смотр Преображенскому полку в Орше. Можно предположить, что около этого времени Румянцев был произведен в сержанты. В следующем, 1706 г. Петр двинулся к Выборгу, причем в осаде этого города участвовал и Румянцев; осада была не успешна и скоро, в 1707 г., русские войска, а в том числе Преображенский полк с Румянцевым, были стянуты около Гродно для действия против Карла XII. В это время Румянцев был произведен 1-го мая в капралы, а затем пожалован Его Величеством и сержанты в том же году, — вероятно, в награду за отличие по службе. Карл XII, как известно, в это время начал зимнюю кампанию, которая привела его к Полтаве, причем ранее, при м. Лесном, около г. Пропойска, был разбит 28-го сентября 1708 г. его фельдмаршал Левенгаупт. В этом сражении особенно отличились полки л.-гв. Преображенский и Семеновский. В следующем, 1709 г. последовала знаменитая битва при Полтаве 27-го июня, в которой также отличился и Преображенский полк и в том числе Румянцев, произведенный незадолго до того в прапорщики (8-го февраля 1708 г.). Карл XII бежал в Турцию, а Петр I предпринял опять осаду Выборга и овладел им в 1710 г. 14-го июня. Преображенцы, а с ними Румянцев, вступили в этот город и затем возвратились в Петербург. В 1711 г. полк этот, вместе с другими войсками, участвовал в войне с Турциею, закончившеюся мирным договором при р. Пруте, причем договор был послан на ратификацию султана с Румянцевым, который и привез его обратно 9-го мая 1712 года, как об этом упомянуто в походном журнале 1712 г. Наши войска, в то время действуя против шведов в Померании, осаждали гор. Штеттин. Петр І того же 9-го мая отправил Румянцева к нашему представителю в Копенгагене князю Долгорукову для сообщения королю Датскому о мире, заключенном с Турциею, и писал Долгорукому: "сего приносителя подпоручика Румянцева объявите в нашем (т. е. Преображенском) полку поручиком". По словам Румянцева, он вместе с полком принимал участие в походе в Померанию и участвовал в осаде г. Штеттина, Стральзунда, Фридрихштадта и в дальнейшем движении в Тенигсену, взятому нами 3-го мая 1713 г. Он отправлял в это время должность адъютанта при Его Величестве, исполняя различные его поручения. По возвращении Царя в Петербург после капитуляции Штетина 21-го сентября 1713 г. Румянцев продолжал исполнять различные поручения Петра І. Так, в 1714 году Петр I посылал Румянцева, уже капитан-поручика, в г. Архангельск для набора 500 матросов из Сумского острова и других прилегающих мест на строящийся военный корабль в 60 пушек. В следующем, 1715 г. ему же пор учено было занять отдаленный город в Финляндии — Каянсберг; Румянцев овладел им 26-го апреля 1716 г. и вместе с ним 20 пушками и немалым количеством амуниции. В 1716 же году Румянцев сопровождал Петра, отправившегося с очень небольшою свитою в заграничное путешествие. Получив в Амстердаме известие о бегстве своего сына Царевича Алексея, Петр немедленно послал Румянцева с тремя другими офицерами с письмом к нашему послу Веселовскому в Вену, с тайным повелением схватить Царевича и отвезти в Мекленбург. Узнав в Вене, что Царевич в Тироле, Румянцев немедленно направился туда и, удостоверившись, что Царевич Алексей пребывает в Эренберге, в цесарском замке, возвратился в Вену и донес о всем Царю, испрашивая повеления для дальнейших действий. Веселовский, однако, приказал ему опять ехать в Эренберг, следить за Царевичем и при отъезде его из замка следовать за ним неотлучно. Царевич Алексей еще до второго прибытия Румянцева покинул, однако, Эренберг и пробрался, как оказалось впоследствии, в Неаполь. Румянцев, узнав об этом по прибытии своем в Эренберг, пустился далее и проследил Царевича до самого Неаполя, где узнал, что он пребывает в замке Сен-Элмо, расположенном на одной из высот, окружающих Неаполь. С этим известием Румянцев вернулся в Вену и затем поехал в Спа, к Царю Петру І, пользовавшемуся в то время водами. Петр I 1-го июля 1717 г. отправил Румянцева вместе с П. А. Толстым обратно в Вену, с письмами, из коих одно было к Царевичу, а другое — к Императору Германскому с требованием о выдаче ему сына. Тайная конференция не признала возможным удовлетворить требование Царя, но для доказательства дружбы к нему разрешила Румянцеву и Толстому ехать в Неаполь, видеться с Царевичем, переговорить с ним и, если он не пожелает возвратиться, то неволею его не пошлют. На особой аудиенции, поблагодарив Цесаря за такую откровенность, Румянцев и Толстой 21-го августа уехали из Вены в Неаполь, куда прибыли 24-го сентября, виделись с Царевичем Алексеем и убедили его вернуться в отечество. Румянцев, сопровождая Царевича из Неаполя, заехал в Барри для поклонения мощам Св. Николая, а затем чрез Рим, Болонью, Венецию, Инсбрук добрался сухим путем до Линца, откуда уже водою прибыл в Вену 4-го декабря, поздно вечером. Не являясь Цесарю, путешественники направились сухим путем прямо в Брюнн и затем чрез Бреславль и Данциг добрались до Риги к 10-му января 1718 года, откуда чрез Новгород и Тверь прибыли 30-го января в Москву поздно вечером и сдали на другой день Петру І его сына, над которым был назначен верховный суд из 27 лиц, в числе коих был и Румянцев. Суд приговорил Царевича к смертной казни. За успешное исполнение царского приказания А. И. Румянцев, 13-го декабря 1718 г., особым указом, был пожалован двумя чинами, именно от гвардии майором и генерал-адъютантом, да деревнями Александра Кикина и Кирилла Матюшкина.

Заботясь о приготовлениях к морской кампании, Петр І уже в следующем, 1719 году послал Румянцева осмотреть Ревель, т. е. гавань, цитадель и батареи, а также вооружавшиеся там суда. Кроме того, в том же 1719 г. он был послан в Москву, чтобы захватить в иезуитском монастыре всех иезуитов, проживавших в городе, осмотреть и взять их письма и на рассвете объявить иезуитам указ об их изгнании и затем, дав им убраться, послать из Москвы за рубеж с добрым провожатым. Румянцев все в точности исполнил, и иезуиты были удалены в 1719 г. из пределов нашего государства.

В следующем, 1720 г. Румянцев вознамерился вступить в брак с избранною им особою, но Петр І не одобрил его выбора невесты и поехал с ним вместе к боярину графу Андрею Артамоновичу Матвееву — сватать его дочь, молодую красавицу Марию Андреевну, бывшую немалое время за границею вместе с отцом. Матвеев, считая Румянцева бедным дворянином, находил его недостойным руки своей дочери, но не счел удобным противиться желанию Петра І, тем более, что Царь выразил ему, что любить Румянцева, и что в его власти сравнить жениха с самими знатнейшими. Свадьба Румянцева с гр. Марией Андреевной Матвеевой состоялась 10-го июля 1720 г. в присутствии Царя и его супруги, которые на другой день, 11-го июля, кушали у Румянцева на Почтовом дворе.

Вскоре после бракосочетания Румянцев был послан Царем в Швецию, 9-го августа 1720 г., к Шведскому королю Фридриху I Гессенскому, супругу Ульрики-Элеоноры, сестры Карла XII, с грамотою поздравительною о вступлении его на королевский престол после кончины бездетного Карла XII в 1718 году. При этом Царь поручил Румянцеву выразить Фридриху І, что имеет желание быть в мирных отношениях с новым королем. Вместе с тем Румянцеву была дана особая инструкция, на основании которой он должен был поступать в Стокгольме, т. е., что и как говорить, что узнать и т. д. Румянцев, как писал Царю с дороги, благополучно доехал в Або в сентябре месяце, переправился чрез залив в Стокгольм и 14-го и 16-го октября имел аудиенцию у короля и королевы. Он был принят очень ласково и приметил в короле и его министрах готовность к заключению мира. Он доставил Петру І письмо короля с выражением желания начать картель о размене пленных и открыть переговоры о мире прямо, причем местом для переговоров предполагалось избрать г. Або. Петр I приказал в декабре 1720 Остерману написать Шведскому королевскому секретарю Генкену письмо от имени Румянцева, обещая в скором времени начать переговоры о мире, которые на деде скоро открылись в Нюштадте, близ Або. Румянцев в этих переговорах прямого участия не принимал, но находился в Финляндии в 1720 и 1721 г. в качестве генерал-адъютанта при главном командире наших войск в Финляндии и был обязан о всех действиях и всем поведении командира доносить прямо Его Величеству. Когда на конгрессе встретилось сомнение в точности имевшихся у него географических карт, Петр I приказал Румянцеву ехать в Выборг и обще с губернатором Шуваловым исправить карты и доставить к нему для отправки на конгресс. Равным образом чрез Румянцева Петр I напоминал своим представителям на конгрессе о включении в мирный трактат со Швециею пункта о свободной торговле в Балтийском море всех народов. Интересуясь очень ходом переговоров в Нюштадте, Петр I, находясь в Рогернике, писал Румянцеву 8-го июня 1721 г., чтобы он из Нюштадта ехал прямо сухим путем в Рогерник, "а письмо пошли водою, дабы я с обеих путей сведал скорее". Румянцев прибыл в Рогерник с приятным известием, что дела конгресса идут по его желанию; желанный мир был заключен 30-го августа 1721 года. На празднованиях этого мира Румянцев был пожалован в бригадиры и вскоре отправлен в Малороссию для расследования по жалобам, поданным Петру в Петербурге Малороссийскою старшиною, с Полуботком во главе, на действия Малороссийской Коллегии под председательством бригадира Вельяминова и назначенных должностных лиц из великороссиян и по просьбе-жалобе старшины и казаков Стародубовского полка, чтобы определить им из великороссиян "правам их хранителей". При этом Петр I приказал Румянцеву осмотреть все Малороссийские города, осведомиться, желают ли все малороссияне великорусских коллегий и судов, а также русских полковников, узнать, ведают ли старшины и казаки о челобитной, поданной Царю от их имени, разузнать, какие обиды учинены казакам от старшин в отнятии земель и мельниц, и т. д.

Румянцев, прибыв в главный пункт Малороссии в то время, — г. Глухов, объехал по полкам, на которые она делилась, и поручил в каждом полку особому офицеру вместе с бунчуковым товарищем произвести расследование по вышеприведенным жалобам и вопросам. Кроме того, он сам ездил по полковым городам, собирал на сход полковую старшину и по несколько сот казаков, убеждал их, что им будет лучше при новых порядках, когда вместо выбираемых ими полковников им будут назначены полковники из великороссиян, и спрашивал их, довольны ли они определенным полковником Кокошкиным, на что казаки, сообразив в чем дело, ответили: "по высокой царской милости зело удовольствованы". Из расспросов Румянцев узнал, что казаки не просили ни об упразднении Малороссийской Коллегии, ни об избрании гетмана, что все это измыслила в своих интересах войсковая старшина, которую настраивали к этому находившиеся в Петербурге малорусы и научали побуждать Малороссийский народ заявлять о желании иметь у себя великорусских судей и таких же полковников. Кроме того, он спрашивал о том, когда и где бывают ярмарки, о положении их хозяйства, о занятиях и промыслах и т. д.

Во время своего пребывания в Малороссии Румянцев сменил в Переяславле наказных полковников, найдя их ненадежными, и назначил других, дав им строгое предписание управлять хорошо, по указам Его Величества, честно и верно. Кроме того, он заложил так называемый Александр-шанец на том месте, где ныне Херсон.

Возвратясь в Петербург, Румянцев застал Царя, занятого приготовлениями к Персидскому походу, предпринятому Петром для утверждения владычества России на Каспийском море, с целью проникнуть не только в Персию, но в Хиву, Бухару и т. д. Румянцев находился при Царе в первом его походе 1722 года и дошел до г. Дербента, но сильная буря, разбившая немалое число наших судов, как известно, принудила Петра, за недостатком провианта, возвратиться обратно в Торки, а затем 4-го октября и в Астрахань, где он стал готовиться к новому походу. Встречая необходимым иметь для этого особый флот, Петр отправил из Дербента 20-го октября 1722 г. Румянцева, уже гвардии майора, в Казань для постройки к весне будущего года немалого числа плоскодонных судов, которые и были им сооружены вовремя. Петр остался этим очень доволен и 23-го апреля 1723 г. благодарил Румянцева за скорое исполнение данного поручения, приказав ему, отправив последние суда, проводить их лично до устья р. Камы и затем приезжать самому в Астрахань. Румянцев все это исполнил и был отправлен позднее с войском для участия во взятии г. Баку, которым и овладел Матюшкин 26-го июля 1723 г. Вскоре после этого был заключен союзный договор с Персиею, вызвавший необходимость произвести новое разграничение земель в Азии между Россиею, Персиею и Турциею, возложенное позднее на Румянцева, который, возвратясь из Персидского похода в конце 1723 г., направился в следующем году в Москву на коронование супруги Петра І — Екатерины І и командовал, в чине бригадира, при этом войсками, собранными на Ивановской Площади. Вскоре после коронования Румянцев был отправлен в Константинополь чрезвычайным послом к султану, причем был произведен в генерал-майоры, с тем, чтобы начать именоваться этим чином только по приезде в Турцию. Предстояло ратификовать заключенный с Турциею мирный трактат 1724 г., и кроме того Петр I дал Румянцеву промеморию, собственноручно написанную, из семи следующих пунктов, относящихся до дел наших с Персиею. Ему поручалось озаботиться, чтобы мера таковая была правдивая, узнать состояние дорог от Баку до Грузии, а также и возле Азова и Черного моря можно ли идти по ним с войском, можно ли добыть на пути провиант, фураж, лошадей, можно ли р. Курою плыть до Грузии, хотя бы и малыми судами, узнать состояние и силу армян, грузин, и т. д. Помимо этого из Государственной Коллегии была дана Румянцеву обширная инструкция, относившаяся по преимуществу до размежевания земель в Малой Азии, и выдана полномочная грамота за большою печатью. Кроме этого, Царь приказал Румянцеву для обучения турецкому языку выбрать из учеников Московской Духовной Академии четырех из шляхетства и взять их с собою в Константинополь. Ему было отпущено немало денег на расходы и много всякой мягкой рухляди и червонцев для раздачи на подарки. При нем состояла немалая свита различных должностных лиц и военная команда. Румянцев двинулся из Петербурга в октябре 1724 года, добрался с трудом до Киева к 13-му ноября и был уже 27-го числа в Бендерах, где встречен с почетом и комплиментами турецкими властями и 26-го декабря достиг Константинополя, где виделся с нашим резидентом при Порте в то время — Ив. Ив. Неплюевым. Румянцев имел 2-го января 1725 г. аудиенцию у визиря, а затем 5-го января — первую аудиенцию у султана, а после оной следующую 19-го января для принятия ратификованных грамот. Румянцев не замедлил донести о своих аудиенциях у султана Царю, но донесение от 5-го января не застало уже в живых великого преобразователя, — и Румянцев не замедлил написать его, вдове, Императрице Екатерине I, поздравительное письмо о вступлении ее на Всероссийский престол. Он сам торопился приступить к исполнению остальных поручений, касавшихся Персии и разграничения с нею наших земель, которое должно было быть произведено между прочим при участии представителя Французского двора. Турецкие власти не раз заявляли Румянцеву на словах, что не замедлят отправить его в Персию, а на деле все отсрочивали его отправление под разными предлогами, в числе которых самым существенным являлось происшедшее в то время в Персии восстание Эшрефа, объявившего себя законным правителем Персии вместо Тохмасиба. Турция не признала Эшрефа владетелем Персии и для его изгнания из пределов Персии отправила свои войска, которые, постепенно занимая один персидский город за другим, стали приближаться постепенно к нашим границам у Каспийского моря.

На вопрос Румянцева, что ему делать и ожидать ли в Константинополе водворения тишины и порядка в Персии, последовал в феврале 1726 г. из Коллегии Иностранных Дел на его имя указ, что если со стороны турок склонности к разграничению не видно и пребывание его в Константинополе им неприятно, то он может уехать в Петербург со всею свитою, сдав все бумаги и деньги Неплюеву. Если же Порта намерена приступить к разграничениям, то пусть отправит его с комиссарами к местам разграничения. Против различных завоеваний, сделанных турками в Персии, ему предписывалось возражать. Румянцев сообщил все это визирю и, после многих приватных аудиенций у него, имел наконец прощальную у него аудиенцию 12-го мая, после которой направился без французского медиатора Даллиона, как предполагалось первоначально, 18-го числа морем и прибыл 2-го июня в Требизонд, откуда пустился далее сухим путем. Из писем его к Неплюеву, а также князю А. Д. Меншикову видно, что он, больной, ехал верхом или в качалке, по пустынным местам, имел дорогу злую на Ерзерум, а затем в Карс, куда прибыл 21-го июня и добрался довольно счастливо до Ганжи к 3-му июля, но все время был болен лихорадкою. Он поехал далее на Шемаху, куда прибыл лишь 4-го августа, и стал торопить турок приступить к разграничению. Турки медлили; он пребывал в Шемахе без дела, а большая часть лиц, его сопровождавших, болела лихорадкою. Наконец, спустя месяц, было приступлено к разграничению, которое было закончено 27-го октября 1726 г., когда в м. Мабуре был подписан инструмент (акт) о разграничении между Россиею и Турциею земель в Ширванской провинции, принадлежащей Персии. Но еще во время работ по этому разграничению возник вопрос о созвании, по желанию шаха Тохмасиба, общего конгресса (России, Персии и Турции) для решения спорных вопросов о земельных границах этих трех государств, и командующие нашими войсками на азиатской границе, Левашев и кн. Долгоруков, находили необходимым участие в этом конгрессе Румянцева, производившего разграничение земель с Персиею близ Каспийского моря, затянувшееся во многом по неимению верных географических карт тех местностей, которые еще приходилось составить, и по нежеланию некоторых независимых владетелей горских племен дозволить проводить линию и проходить межою по их владениям. Это вызывало долгие переговоры с ними и с Портою, которой они признавали себя подчиненными, а тем временем Румянцев был принужден пребывать в бездействии то в Баку, то в Дербенте. Он писал об этом Неплюеву, нашему послу в Константинополе, добавляя: "продолжаю праздную бытность, которой скуки мое перо не может описать". От двора он получил рескрипт, что невозможно ему уехать, не дождавшись ведомости от Совета и от Порты. В это время, 27-го июня 1727 г. Румянцев был произведен в генерал-лейтенанты, причем ему повелевалось по окончании работ по разграничению земель в Персии "быть в команде у генерала кн. Долгорукова". Он в это время находился в частной переписке с могущественным кн. А. Д. Меншиковым, писал ему, что турки только время проводят, и просил исходатайствовать ему милостивую резолюцию, — "дабы мне еще праздность мою здесь не продолжать". Но этого Меншикову не суждено было сделать для своего прежнего сотоварища по службе при Петре І.

В половине 1727 г. Румянцев получил указ о кончине, 6-го мая, Императрицы Екатерины І и о вступлении на престол по ее тестаменту внука Петра І, молодого Петра II, сына Царевича Алексея, в поимке и печальной кончине которого проявил немалую деятельность Румянцев. Он мог справедливо опасаться подвергнуться опале, но на деле эти опасения не осуществились, и во все непродолжительное царствование Петра II Румянцев пребывал в Закавказье и отправлял возложенные на него еще ранее служебные обязанности. Он скоро сильно заболел в Ширване и прибыл в октябре 1728 г. в Баку до того больным, что не мог сам донести Коллегии о своем болезненном состоянии, продолжавшемся до начала февраля 1729 г. В марте того же года молодой Царь, признав заслуги Румянцева, в благодарность выдал ему 20000 руб. за отобранные у него ранее поместья. Ему предписывалось еще ранее не допускать Ширванского хана Сурхая присваивать себе Куралинцев, живущих близ Дербента, производить из доходов с Баку ежегодное жалованье различным горским владетелям и сестре Грузинского Царя Вахтанга игуменье Нине и т. д. Румянцев, пребывая в Дербенте, просил указа, как поступать с Кабардинцами, ибо ему совершенно неизвестно, когда Кабарда поступила под державу Его Величества и границы Кабарды ему неизвестны. Он очень просил о присылке ему войска, потому что, хотя и спокойно среди горских народов, но необходимо смотреть за мелкими князьями; кроме того, он очень опасался набегов со стороны Муганской степи, полагая, что могут еще восстать и волноваться Кизил-баши и подвергнуть край большой опасности.

Утомившись до крайности своим пребыванием в прикаспийских землях, Румянцев просил Коллегию Иностранных Дел освободить его от возложенных на него обязанностей и разрешить возвратиться в Москву. Верховный Тайный Совет еще 30-го мая 1730 г., сообщив ему, что по делу о разграничении с Персиею от Куры до Гиляк будет прислан с инструкциями генерал-майор Еропкин, поручал ему окончить разграничение не только в Ширвани, но и в Мугани, приготовить доказательства о всех обидах от Сурхая, составить верную карту с описанием и т. д. Но все это ему не пришлось исполнять, потому что 16-го июля 1730 г. состоялся указ о возвращении Румянцева в Москву, причем командование всеми русскими войсками в прикаспийских землях возложено было на Левашова, а все бумаги, бывшие у Румянцева, надлежало передать генералу Венедьеру. Румянцев еще 29-го августа благодарил Остермана из Дербента за такую милость и добавлял, что направится в путь 2-го сентября. Прибыв в Москву 12-го ноября 1730 г., он был очень ласково принят новою Императрицею [Петр II скончался с 18-го на 19-е января 1730 г., в на престол вступила 25-го января 1730 г. Анна Иоанновна], которая указом 27-го ноября 1730 года "генерал-поручика и гвардии Преображенского полка майора Румянцева пожаловала в тот же полк в подполковники и в свои генерал-адъютанты". Но, человек Петровского закала, любивший все русское, чуждый роскоши и изнеженности, деятельный, преданный отечеству, каким был Румянцев, не мог соответствовать порядкам, водворявшимся при дворе, где господствовал Герцог Бирон и прочие немцы, и потому весьма естественно, что он имел скоро столкновение с братом всесильного временщика, навлекшее для него печальные последствия и по другому совсем делу. Императрица возымела намерение предложить Румянцеву место Президента Камер-коллегии. Румянцев отказался, сказав, что с ранних лет будучи солдатом, ничего не смыслит в финансах, не умеет выдумать средств для удовлетворения роскоши и т. д. и, конечно, высказал при этом сгоряча много неприятного для Императрицы о новых порядках при дворе, вследствие чего она приказала ему удалиться и затем отдала приказание его арестовать и предать суду Сената, который 19-го мая 1731 г. приговорил его к смертной казни. Царица из милости сохранила ему жизнь, заменила казнь ссылкою в пределы Казанской губернии, лишив чинов и ордена св. Александра Невского и отобрав пожалованные ему ранее 20000 руб. Румянцев со всем семейством своим был отправлен в село Чеборчино, Алатырской провинции, где и прожил более трех лет под строгим присмотром капитана Шипова, который, по данной ему инструкции, должен был неотлучно при нем находиться, никого к нему не допускать, читать все получаемые им письма и списывая с них копии, присылать в Петербург, вести дневные записки о всем происходящем в доме Румянцева, следить за его расходами, даже за мелочными и по хозяйству, которые последний не мог производить без разрешения Шипова. Не получая ничего от казны, Румянцев существовал на средства, имевшиеся у него и у его супруги которая для насущных потребностей продавала свое имущество. В таком уединении Румянцев прожил более четырех лет и только в конце июля 1735 года, вероятно, по ходатайствам родственников и близких графини Матвеевой, состоялся указ 28-го июля о том, что Александр Румянцев пожалован был в Астраханские губернаторы, на место престарелого Ивана Измайлова, причем Румянцев жалуется прежним чином генерал-лейтенанта и кавалером ордена св. Александра Невского. Румянцев едва успел послать 20-го августа благодарственное письмо Анне Иоанновне, как состоявшимся тем временем новым указом 12-го августа был назначен правителем Казанской губернии и главным Командиром войск, определенных к прекращению башкирских замешаний. Ему были даны указы и инструкции, как поступать с башкирами, и сообщены донесения Кирилова об этом восстании, причем Кирилову было предписано следовать предложениям и ордерам Румянцева во всем, что касается башкирских замешаний, и во всем поступать неотступно. Румянцев уже 19-го сентября вступил в отправление своих новых обязанностей и в октябре того же года доносил из Мензелинска о заложении Оренбургской крепости. Он разослал от себя во всю Башкирию "рассудительные универсалы", которыми, а также своими поступками и обращениями с башкирами, достиг вскоре того, что главные бунтовщики принесли ему повинную и учинили присягу по своему закону. Вместе с тем он, вместе с Кириловым, составил подробный план о совершенном успокоении башкир и отправил его с Кириловым на утверждение в Петербург. Румянцев, исходя из того, что главною причиною бунта башкирцев были суровые и незаконные поступки с ними Тевкелева, опасался еще более взволновать башкир строгими мерами усмирения бунтовщиков (на чем настаивал Кирилов) и полагал, за неимением также достаточного войска и необходимых проводников, оставить бунтовщиков до удобнейшего времени в тишине, ибо "их к верности государству и к накладу на них податей скоро без всякого их возмущения никак привести невозможно", а надобно делать к тому постепенные приготовления. Императрица, одобрив этот план, приказала Кирилову приехать к Румянцеву в Мензелинск и обсудить меры окончательного успокоения башкир.

Выработанные Румянцевым к концу декабря 1735 г. меры состояли главным образом в следующем: 1) привести в должное состояние полки, находящиеся в Башкирии; 2) основать Оренбург и другие намеченные крепости и тем огородить ими башкирцев как бы стеною и 3) устраивать городки среди башкирских земель; 4) в каждой волости башкирской иметь выборных старшин, ответственных за всякое преступление; 5) оставив в каждой дороге одного только ахуна (священника), взять с них присягу, чтобы не совращали в свою веру, не строили мечетей и школ без разрешения и сообщали бы о всяком совершенном преступлении; 6) разрешить покупать и арендовать у башкир земли и угодья; мещерякам, тептярям и бобылям старым за их верность отдать в вечное владение все земли, снимаемые ими у башкир; 7) воспретить делать сборища, а также устраивать кузницы и держать кузнецов в уезде и не отпускать последних из городов в уезды; 8) башкирам, замеченным в воровстве, вообще воспретить иметь при себе оружие и т. д. С проектом этих мер Кирилов был отправлен в Петербург, а тем временем в 1736 году Румянцев, уповая, что все тихо, поехал из Мензелинска в Казань для правления губерниею. Но едва прибыв в этот город, он получил известие о новом и значительном замешании башкир на р. Деме (большой приток р. Белой) и прилегающих к ней местностях. Румянцев быстро вернулся и двинулся к р. Деме с войском, где и производил поиски над воровскими шайками. Тогда же вернулся и Кирилов с указами, одобрявшими представление Румянцева о башкирах и предоставлявшими ему полную мочь к прекращению всех башкирских замешаний, которые, утихнув на р. Деме, возникли в стороне Уфы, под предводительством двух мятежников — Акая и Кильмяка. Румянцев двинулся на них и 29-го июня подвергся сильному с их стороны нападению, на рассвете, в то время, как стоял лагерем на р. Косуме, при деревне Урмексевой, в 120 верстах от Уфы и 28 верстах от Белебея. Румянцев потерял в этом деле одними убитыми 180 человек и 60 ранеными; бунтовщики угнали всех его лошадей и удалились в горы. Лошади были возвращены, когда команда оправилась. Румянцев последовал за ними, но не мог их настичь; он возвратился к Мензелинску и в 20 верстах от него узнал, что мятежники напали на верных нам башкир. Он снова вернулся, дошел до села Елдяшева (120 верст от Мензелинска), но не найдя нигде воров, прибыл 29-го августа в город, где застал новый указ Ее Величества от 13-го июля 1736 г. о том, чтобы при башкирской комиссии быть гвардии майору Хрущову, а ему, Румянцеву, отдав команду, следовать к главной армии, действовавшей против турок под начальством генерал-фельдмаршала графа Миниха. Румянцев 14-го октября 1736 г. оставил Мензелинск и в январе 1737 г. прибыл в Глухов, где получил указ о назначении его в Малую Россию, на место князя Барятинского, который был потребован в Москву. Вскоре после этого, указом 22-го января 1737 г., Румянцев был произведен в действительные полные генералы и зачислен в комплект генералитета, в армию фельдмаршала Миниха, по его о том представлению. Румянцев не замедлил принести благодарность за таковую монаршую милость и занялся делами Малороссии, — преимущественно делами по снабжению армии всем необходимым по ее требованиям для предстоящего похода. Он учредил также в Глухове школу для обучения пению при искусном регенте, приступил к собранию сведений о лицах, коим были розданы по универсалам гетманов различные деревни и земли и т. д. Но скоро Барятинский возвратился и, вступив в управление Малороссиею, принял обратно все дела от Румянцева, который уже в 1737 году принимал участие в приготовлениях ко второму походу графа Миниха. По плану похода надлежало в эту кампанию подчинить весь Крым, Кубань, Кабарду, Азовское море и гирла рек, впадающих между Крымом и Кубанью. Одною из трех пехотных дивизий в армии Миниха командовал Румянцев, находясь, конечно, в полном подчинении Миниха. Его дивизия 10-го апреля двинулась с берегов рек Псела и Сула, 16-го июня была у Буга, а после зело трудной переправы имела такой же трудный марш безводными местами, сожженной степью, претерпевая большой недостаток в воде, и, подойдя к Очакову, сделала на него нападение. При этом войска неожиданно наткнулись на широкий и глубокий передовой ров, не в состоянии были перейти его и должны были прекратить штурм. Однако, 2-го июля в Очакове произошел взрыв большого порохового погреба, разрушивший часть города. Турки просили перемирия, но получили отказ от Миниха, предложившего им сдаться на капитуляцию, добавив, что если чрез час не сдадут крепости, то гарнизону не будет пощады. Турки сдались, и часть русских войск заняла Очаков, после чего Миних хотел двинуться к Бендерам, но значительные потери в людях, недостаток продовольствия, подножного корма и даже воды, множество больных в армии побудили Миниха возвратиться на зимние квартиры. Однако, из Петербурга пришло приказание идти на Бендеры. На созванном в армии Совете это признали невозможным и она, направясь на Очаков, Александр-шанец на Днепре, достигла, 23-го сентября Переволочной и была расположена на зимние квартиры [Во время этого неудачного похода, в Немирове велись переговоры о мире, не имевшие никакого успеха. Австрийцы, наши союзники в этой войне с Турциею, также не имели успеха в своих военных действиях против Турции, но домогались получить Боснию, а главным образом Молдавию и Валахию; Турки, конечно, не соглашались на это, — и предстояла следующая кампания 1788 года]. Миних разделил обширные границы, вверенные его охранению, на 2 части: одну от Киева по Днепру до начала Украинской линии он поручил Румянцеву, а другую — от Днепра по Украинской линии — генералу Леонтьеву, а позднее Кейту. Вся зима прошла к приготовлениях к кампании 1738 г., в продолжение которой надлежало по первому плану Миниха занять Белгородские и Буджакские орды по ту сторону Днепра, а также Молдавию и Валахию. С наступлением весны Миних располагал выступить в поход, а в это время умер князь Барятинский, на место которого в Петербурге назначен был генерал-майор Шипов; Миних же, до получения об этом указа, ввиду нужнейших экспедиций, возложенных на князя Барятинского, чтобы не остановить снабжение армии, немедленно отправил в Глухов на место умершего — Румянцева, поручив ему отправление всех дел, лежавших на князе. Это было одобрено Императрицею, как видно из указа, состоявшегося 6-го марта 1738 года. С приближением теплых дней хотя не вся армия была в готовности двинуться 15-го апреля к Днестру, тем не менее, Миних, исполняя желание Императрицы, выступил из лагеря при Омельнике, оставив в Переволочной Румянцева, которому было предписано, собрав все необходимое для кампании и взяв с собою все почему-либо опоздавшие команды, присоединиться с возможной скоростью к армии. Движение Миниха чрезвычайно замедлялось переправами чрез множество рек различных размеров, протекавших между Днепром и Бугом, и он только 15-го июня подошел к притоку Буга — Ташлыку, где узнал о появлении опасной болезни (т. е. чумы) в нижней части Днепра. Приняв меры предосторожности, Миних пришел к Бугу, переправился по устроенным мостам 23-го и 24-го июня, и тогда же присоединился к нему Румянцев со всеми обозами, а также рекрутами, которые были распределены по полкам. Затем в армии узнали, что опасная болезнь свирепствует в Яссах и около Бендер. Ввиду этого, на собранном военном совете решено было двинуться далее несколько иным путем к берегам р. Кодымы (приток Буга), где появились татары, намеревавшиеся напасть на Миниха; для отражения их он послал Румянцева обратно чрез р. Koдыму, который успешно их отбил 30-го июня и 1-го июля, когда явился и сам Миних и оттеснил татар. Затем он имел с ними дело при р. Савраны, причем Румянцев с небольшим отрядом был оставлен для обороны обоза. Эти дела с татарами задерживали движение армии, которая, подходя к Днестру 24-го июля, узнала, что ее ожидают 60000 турок и 78000 татар, расположенных на правом берегу Днестра, в крепкой позиции, и на левом берегу р. Молокиша, впадающей в Днестр. Ближайшее рассмотрение сил неприятеля и занимаемых им мест убедило Миниха в невозможности для него переправы чрез Днестр, и 29-го июля он отступил к р. Каменке, перейдя трудное дефиле чрез р. Билочь, причем для облегчения лошадей и ускорения марша решено было 4-го августа сжечь все негодные и лишние амуниции, кафтаны, сбрую и т. д. и двинуться к р. Догны и затем вниз по оной до впадения в Буг. Направляясь по ее берегам, армия прошла 20-го августа к Бугу, а затем к р. Сорока, откуда одна колонна под командою Румянцева была направлена в Белую Церковь и Киев, а другая под начальством Миниха — к Каневу. На марше он получил приказание Императрицы возвратиться опять к Днестру. На собранном военном совете Румянцев и многие другие генералы высказывали определительно, что этого учинить невозможно по неимению провианта и подножного корма, по причине наступающих холодов, большой убыли в людях, причем здоровые весьма уфатигованы, а одежда вся износилась. Императрица, по докладу всего этого, одобрила решение военного совета о возвращении армии. Румянцев прибыл 15-го сентября в Киев, а Миних — 25-го в Канев. Поход был неудачен; кроме того, приказано было покинуть крепости Очаков и Кинбурн, разрушив все укрепления. Неудача в войне побуждала союзников [Австрия в 1737 г. также воевала неудачно: она потеряла Ниш 18-го сентября 1737 г., а затем г. Оршу — ключ Трансильвании, а также Темешвар и готовились потерять Белград] желать более, чем когда-либо мира, и для скорейшего его заключения принять посредничество в этом деле Франции. Турки возгордились своими успехами и сделались еще несговорчивее. Сделав распоряжение об охранении границ зимою, Миних в начале января 1739 г. уехал в Петербург для обсуждения плана кампании весною, передав всю команду над армиею Румянцеву и снабдив его подробною инструкциею относительно подготовки армии к предстоящему походу, обеспечения границ от набегов татар, о мерах против чумы и т. д. Вскоре по отъезде Миниха татары стали вторгаться в наши пределы в разных местах. Румянцев отправился сам против татар и отразил Крымского Калгу-султана. Затем особым Высочайшим указом на Румянцева был возложен сбор в Малороссии волов, потребных для армии в огромном количестве, что было сопряжено с немалыми затруднениями; при этом Румянцев очень заботился о прекращении всякого самоуправства со стороны войск при этом сборе. Волы поставлялись медленно, что вызывало неудовольствие начальников войск и навлекало на Румянцева неприятные ему указы. Работы по приведению в порядок полевой и осадной артиллерии производились также попечением Румянцева, а равно и снаряжение к походу Малороссийских полков, о которых он озаботился заблаговременно и весьма настоятельно. Много хлопот доставляло ему снабжение армии продовольствием: надо было собрать оное не только для довольствия армии в походе, но и на время, предшествующее выступлению ее в поход, устроить перевозку продовольствия в походе и т. д. Много затруднений причиняла свирепствовавшая чума, которая не давала возможности пользоваться запасами, находившимися в местностях, охваченных чумою; то же самое было и в отношении фуража. Хотя по проекту Миниха в 1739 г. русские знамена должны были развеваться на стенах Константинополя, но действительный план кампании 1739 г. был значительно скромнее: надлежало только занять Хотин и, по обстоятельствам, действовать далее, против Очакова и Кинбурна, только препятствуя сооружению новых укреплений.

Румянцев, не ожидая возвращения Миниха, приказал в начале марта тяжелой артиллерии начать передвижение с зимних квартир и предписал полкам наблюдать за исправностью проселочных дорог, мостов, гатей, гребней и т. д. В конце апреля Миних с 4 дивизиями, из коих первою командовал генерал-аншеф Румянцев, совершив переправу чрез Днепр при большом разливе и весьма холодной погоде, двинулся к Василькову и затем далее к р. Бугу, причем каждая дивизия шла самостоятельно. К 17-му июня армия стала подходить к Бугу; отряды татар, всего до 50000, находились у Дубоссар и на р. Савране и Кодыме. Переправившись спокойно чрез Буг, Миних собрал военный совет, на котором было решено идти прямо к Хотину на Днестре, одна дивизия от другой не в дальнем расстоянии и с большими осторожностями, так как и турки оказались невдалеке. — 6-го июля армия собралась на р. Бованец, притоке Збруча, где узнали, что в Хотине крепость вполне исправна, имеет до 90 пушек, гарнизон в 40000 и поджидает прибытия еще 20000 турок, и что решено не допустить русскую армию совершить переправу чрез Днестр; Поляки же в большой дружбе с турками.

Военный Совет решил идти скорее к Хотину и совершить переправу чрез Збручь, обойти Недоборгские горы и явиться к Хотину с другой стороны. Все это было исполнено, хотя и с большими затруднениями. Но полученное известие о чуме в Каменце-Подольском принудило изменить направление движения армии и совершить переправу чрез Днестр выше Хотина. Чтобы скрыть это от неприятеля, часть нашей армии в 30000—40000 под начальством Румянцева должна была показывать вид, что вся армия идет прямо к Хотину, и тем удерживать путь неприятеля. Другая же часть, около 27000, с Минихом во главе, под видом конвоя лица, едущего от Ее Величества в Турцию, должна была идти к Днепру выше Хотина и переправиться там. Все это вполне удалось. Миних переправился 19-го июля у сел. Сосновицы и сталь поджидать Румянцева, который, чтобы ввести турок в заблуждение, сперва подвинулся вперед, а потом перешел р. Ничлаву и к 26-му июля подошел к Днестру. Миних потребовал его к себе и поручил его начальству свой кор-де-батайль (главный отряд). Скоро последовала битва при Ставучанах, 17-го августа, в которой турецкая армия в 70000 была совершенно разбита и рассеяна. Миних немедленно подошел к Хотину и тот же час потребовал сдачи: Хотин сдался ему 19-го августа. Желая воспользоваться удобным временем года, Миних немедленно двинулся к Яссам и занял их 3-го сентября. Молдавия соглашалась признать над собою власть Русской Императрицы. Но вдруг Миних получил уведомление, что Австрия заключила мир с Турциею в Белграде 7-го сентября; он пришел в негодование и решил продолжать военные действия и двинулся по Пруту в урочищу Кайнар, но наступившее холодное время, дожди и плохие дороги побудили его возвратиться к Хотину, где он получил указ из Петербурга также о заключении мира с Турциею; при этом Миниху предписывалось возвратиться с армиею в пределы Империи. Вся армия Миниха предприняла обратный поход, и Румянцев 16-го ноября 1739 г. возвратился с вверенными ему полками на зимние квартиры в Переяславль, о чем не замедлил сообщить Бирону. Вместе с тем, он ходатайствовал пред всемогущим Герцогом об определении 13-летнего сына своего — будущего фельдмаршала — в Швецию или Данию к нашим посольствам (министрам) для обучения его практике, с назначением ему, если возможно, жалованья "за моим недостатком". При этом А. И. Румянцев добавлял, что "не для какой пользы сие намерение восприял, токмо проча впредь его, сына моего, дабы годен был в высокой службе Ее Величества".

Эти непрерывные и продолжительные походы Миниха чрезвычайно отрывали Румянцева от непосредственного управления Малороссиею, о котором, однако, дошли до нас весьма благоприятные отзывы. Так, по словам Бантыша-Каменского, поведением своим он приобрел от всех полную доверенность и доброхотство. При нем восприяло начало и далеко распространилось вежливое, свободное и благонравное поведение между малороссиянами, увеличившееся при его преемнике генерале Кейте. Командование Румянцева, по личным его качествам, было кроткое, справедливое для малороссиян и утешительное, как заявляет Георгий Конисский. При Румянцеве имел большое значение в делах Малороссии его любимец, генеральный писарь Андрей Безбородко (отец будущего великого дельца Екатерины II), отличавшийся своими способностями: он забрал в свои руки местную администрацию и много содействовал окончательной деморализации низшей старшины, получавшей места исключительно из его рук. В 1740 г. состоялся указ, коим Румянцев назначен был штатгальтером, а на его место повелено быть генерал-майору и Измайловского полка майору Шипову (Арх. Малор. Колл., д. № 26658), а вскоре за тем Румянцев был пожалован каменным домом в Москве. Вместе с тем, в исполнение одного из условий только что заключенного 7 (18) сентября 1739 г. мира с Турциею, он поставлен был во главе великого посольства, которое надлежало отправить в Константинополь. Румянцев, крайне этим довольный, писал благодарственное письмо Императрице за лестное назначение и за ценное пожалование. Он был вызван в Петербург и принимал участие в составлении посольства, которое было довольно многочисленно [В свите Румянцева, кроме секретаря и маршала посольства, священника с причтом, лекаря с подмастерьями и переводчиков, находилось до 200 гренадер, 12 дворян посольства, 36 лакеев, 12 гайдуков, несколько трубачей, егерей, музыкантов, много повозок с багажом, немало лошадей всякого рода и т. д., словом, — целый караван, останавливавшийся ежедневно лагерем для ночлега и отдыха]. Румянцеву было отпущено на подъем и экипажи 15000 руб., назначено на стол со дня выступления из пределов России по тысяче рублей в месяц и на различные чрезвычайные расходы 20000 рублей. Кроме того, ему была отпущена парадная карета для въезда, балдахин, кресла и парадная палатка, серебряные сервизы и всякого рода блюда для угощенья турецких властей и много богатой мягкой рухляди для раздачи в виде подарков в Турции.