ДОСТОЕВСКИЙ Федор Михайлович (1821-1881) гениальный представитель литературного стиля, созданного городским мещанством в условиях разрушения сословно-крепостнического строя и нарождения капитализма.Р. в Москве в семье лекаря, Михаила Андреевича Достоевского, происходившего из духовного звания. Это была патриархальномещанская семья дореформенного интеллигентного работника. В обстановке строгой семейной субординации, весьма умеренного материального достатка, покупаемого неустанным трудом и расчетливостью, среди вечных толков о бедности, от которой одно спасенье в знании и труде, протекли детские годы будущего писателя. Труженик-интеллигент, отец Достоевского стремится воспитать таких же работников интеллигентного труда в своих детях. С раннего детства их приучают к книге, внушают к ней любовь и уважение. 14-летним мальчиком Достоевский попадает в одно из лучших частных учебных заведений Москвы, пансион Чермака,
по окончании которого (в 1837) отец отправляет его для продолжения образования в Петербург, в Главное инженерное училище. Тогдашний Петербург резко отличался от Москвы, где протекало детство Д. Москва все еще сохраняла патриархальный уклад, которого крепко держалась семья Д. Петербург был уже настоящим капиталистическим городом, ареной ожесточенной классовой борьбы, разрушавшей сословные перегородки, будоражившей человеческую психику соблазном карьеры и фортуны. Для молодого Д. началась тревожная
жизнь.
Бедный студент, испытывающий хроническую нужду в копейке, охвачен лихорадкой честолюбия, во сне и наяву грезит о богатстве и славе. Он ждет, не дождется, когда кончатся годы семейной и школьной опеки и он, свободный, ринется в борьбу за осуществление своих честолюбивых мечтаний. Выпущенный в 1843 из Инженерного училища Д. поступает на действительную службу в инженерный корпус.
Но служба мелкого чиновника ему не улыбается; уже через год Д. выходит в отставку. Он носится с фантастическими проектами предприятий, по его расчету обещающих скорое обогащение; возлагает большие надежды на свои литературные начинания. В крохотной петербургской комнате мелкий, да еще отставной, чиновник, окруженный столичной беднотой, мечется в горячке своих мечтаний. Предпринимательские прожекты оказались радугой мыльных пузырей: богатство не давалось в руки. Но счастье лит-ого успеха улыбнулось Д. В 1845 он заканчивает свой
роман «Бедные люди»,
рукопись к-рого через посредство дружившего с ним Григоровича попадает в руки Некрасова. Восхищенный произведением Д.
Некрасов передает рукопись Белинскому, у которого она находит столь же восторженный
прием. В 1846 выходит в свет это первое произведение Д., и
Белинский пишет о нем статью, как о самом выдающемся произведении своего времени. Безвестный бедный чиновник становится сразу звездой первой величины. О нем пишут, говорят, ему льстят, с ним ищут знакомства, его вводят в великосветские салоны. Но судьба вознесла гениального мещанина на вершину славы лишь для того, чтобы заставить его больнее переносить щелчки сословного неравенства. Достоевский скоро почувствовал, что его плебейская фигура в великосветских салонах играет роль вороны в павлиньих перьях, над к-рой втихомолку подсмеиваются светские остряки. Осознавши в себе гения, плебей остро осознал в себе и члена социально-униженной касты. Он закипел обидой и гневом и резко порвал с аристократическими почитателями его таланта. Созревшее в душе Д. чувство социального недовольства сближает его с кружком более близкой ему демократически и протестантски настроенной интеллигенции, группировавшейся около Петрашевского. Сближение это дорого обошлось Д. Арестованный в 1849 вместе со всеми петрашевцами, он по зверскому приговору царского суда, переживши на эшафоте весь ужас готовящейся свершиться смертной казни, был отправлен в каторжные работы в Омский острог. За коротким периодом славы последовали долгие годы последнего унижения. Целых 9 лет, с 1850 по 1859, ходит Д. по мытарствам Сибири, сначала отбывая 4 года каторги, потом 5 лет дисциплинарной военной службы. По окончании каторги, еще в Сибири, Д. возвращается к литературной работе. Здесь под свежим впечатлением пережитого начаты им «Записки из мертвого дома». С 1859 Д. снова появляется в печати; в «Русском слове» за этот год идет его большая
повесть «Дядюшкин сон», а в «Отечественных записках» роман «Село Степанчиково». В 1860 после бесконечных хлопот Д. получает разрешение вернуться в Петербург. Уже не наивным юношей, а закаленным суровым опытом жизни, созревшим в социальных симпатиях и классовой ненависти человеком, приезжает он снова в Петербург разрешать задачу своей юности, бороться за свое достоинство с бедностью и унижением и сказать новое слово, новую правду правду бедных людей, правду «униженных и оскорбленных». Свой журнал кажется ему вернейшим средством для осуществления намеченных целей. С лихорадочной энергией берется Д. за хлопоты по организации своего органа, и с января 1861 выходит под его редакцией журнал «Время» . За два с половиной года своего существования это издание завоевывает широкие симпатии в обществе, чему много способствует сам Д. своими статьями и романами. Здесь были напечатаны «Униженные и оскорбленные» и «Записки из мертвого дома» произведения, вновь выдвинувшие Д. в ряд первоклассных писателей. Успех журнала избавил Д. и от все
время тяготевшей над ним нужды. Он обеспечен теперь настолько, что может позволить себе отдохнуть. В 1862 Д. совершает первую поездку за границу. Впечатления этой поездки он выразил в полубеллетристическом произведении «Зимние заметки о летних впечатлениях». Начавшийся довольно благоприятно 1863 год оборвался неожиданной катастрофой, разбившей созданное страшным напряжением энергии благополучие. В мае по распоряжению правительства журнал был закрыт; хлопоты об его возобновлении затянулись на 10 месяцев. Только в марте 1864 Д. сумел выпустить первый номер «Эпохи», явившейся продолжением «Времени». За это время он окончательно запутался в долгах. К тому же «Эпоха» не имела успеха. Материальное положение Д. так запуталось, что в 1865 он буквально бежит от кредиторов за границу, угнетенный разорением и недавней смертью жены. Единственной надеждой на выход из затруднений остается литературная работа, и Д. весь уходит в нее. Он с напряжением и страстью пишет и к 1866 заканчивает свой лучший роман «Преступление и наказание». В том же году выходит первое полное собрание его сочинений в трех томах. Вырученные за это деньги дают возможность кое-как сводить концы с концами, чтобы не попасть в долговую тюрьму. В 1867 Д. вторично женится и тотчас же уезжает за границу, на этот раз надолго на целых 4 года. Не сладко живется Д. за границей. Беспорядочная кочевая жизнь, тоска по родине, куда не пускают кредиторы, хроническое безденежье действуют на него самым угнетающим образом. Не изменяет положение к лучшему и исключительная лит-ая плодовитость Д. За эти годы созданы такие капитальные вещи, как «Идиот», «Вечный муж» и «Бесы». Не видя никакого выхода из затруднительных обстоятельств и уставши до-нельзя от кочевья в чужих краях, Д. в 1871 вернулся в Петербург. Чрезвычайно трудная обстановка ждала его здесь. Со всех сторон обступили кредиторы, не давая ни отдыха, ни срока. Но теперь Д. приехал в Петербург уже с прочно завоеванным местом знаменитого писателя, которого привлекают к участию в литературных предприятиях. В 1873
Мещерский предложил Д. занять место редактора газеты «Гражданин» на чрезвычайно выгодных условиях. Популярность Достоевского в эту пору так высока, что самые противоположные по своему направлению органы печати ищут его сотрудничества. В 1874 «Отечественные записки» покупают у него роман «Подросток» за вдвое против прежнего повышенный
гонорар. С 1876 Достоевский снова начинает выпускать свое периодическое издание, единолично обслуживаемый им «Дневник писателя», дающий крупный доход. К концу 70-х гг. материальное положение Д. становится довольно устойчивым, а среди писателей он завоевывает бесспорно первое место. «Дневник писателя» пользовался огромной популярностью и раскупался нарасхват. Д. становился чем-то вроде пророка, апостола и наставника жизни. Со всех концов России его засыпают письмами, ожидая от него откровения и поучения. После появления в 1880 году «Братьев Карамазовых» и особенно после «Пушкинской речи» слава писателя достигла высшего предела. Но «Пушкинская речь» была лебединой песнью Достоевского в январе 1881 он умер.Социальной базой творчества Д. является мещанство, разлагающееся в условиях капиталистического развития. Характер этой общественной группы запечатлелся в отличительных особенностях стиля Д. На стиле Д. лежит печать мрачного трагизма. И это потому, что мещанство, породившее этот
стиль, находилось в поистине трагическом положении. С развитием капитализма мещанство оказалось под двойным прессом. С одной стороны, давил пресс сословной неполноправности, пресс принадлежности к социально-униженной касте. С другой давил капиталистический пресс, превращавший мещанство в мелкую буржуазию, группу экономически крайне неустойчивую, балансирующую между денежной буржуазной верхушкой и городским дном. Вырываясь из-под одного пресса, сбрасывая обидный гнет сословного унижения, мещанин попадал под другой пресс, пресс капиталистической конкуренции, лишь для немногих счастливцев открывавший дверь на верхушку общественной пирамиды, большинство же вытеснявший в подонки общества. Сбросить ярмо сословного унижения, чтобы тотчас надеть ярмо унижения нищеты, положение поистине
трагическое, заставляющее мещанство судорожно метаться в поисках иного, менее обидного выхода.Чувства обиды, унижения, оскорбления клокочут в душе разлагающегося мещанства, разрешаясь истерической борьбой за честь, принимающей болезненные патологические формы, ввиду явной бесплодности, безнадежности борьбы, и она чаще всего кончается катастрофой. Вот эта катастрофичность и накладывает на все творчество Д. печать трагизма, делает его творчество таким мучительным, мрачным, его талант «жестоким талантом».Постоянной темой Д. является истерическая, с мрачной развязкой, борьба за честь униженного в своем человеческом достоинстве мещанина. Мотивы его творчества складываются из многообразных проявлений патологической борьбы за честь. Дикие, нелепые формы принимает эта борьба. Чтобы почувствовать себя настоящим полным человеком, к-рого никто не смеет обидеть,
герой Д. должен посметь сам кого-нибудь обидеть. Если я могу, если я смею обидеть, оскорбить, помучить, значит я человек; если я не смею сделать этого, я не человек, а ничтожество. Я униженный и оскорбленный мученик, пока сам не унижаю, не оскорбляю, не мучаю вот одно из патологических проявлений борьбы за честь. Но это еще только
начало, самое невинное проявление личности, заболевшей жаждой чести.
Мало быть обидчиком, оскорбителем, чтобы не быть оскорбленным и униженным. Кто умеет только обидеть, развязно наступить ногой на чужое самолюбие, тот еще мелко плавает. Человек в полном смысле слова независим, стоит выше всяких обид и унижений, когда он все может, смеет переступить все законы, все юридические преграды и нравственные нормы. И вот, чтобы доказать, что ему все позволено, что он все может, герой Д. пойдет на преступление. Правда, преступление неизбежно влечет за собой наказание, мучительство неизбежно влечет за собой страдание, но это страдание уже оправданное. Это законное возмездие, не оскорбляющее достоинства человека. Не бежать нужно от такого страдания, а смиренно нести его. Даже искать его нужно, любить его, как признак высшего достоинства человека. Так патологическое влечение обидеть, помучить, оскорбить, преступить уживается с таким же болезненным влечением пострадать, претерпеть обиду. Униженный и оскорбленный, рвущийся унизить и оскорбить, мученик, жаждущий мучить, мучитель, ищущий страдания, оскорбитель и преступник, ищущий оскорбления и наказания, вот стержневой
образ, вокруг которого вращается все творчество Достоевского, образ мещанина, корчащегося под двойным прессом сословного бесправия и капиталистической конкуренции.Судьба этого мещанина, обычно мрачная, разрешающаяся психопатологией, преступлением, смертью, составляет содержание его произведений, начиная с «Бедных людей» и кончая «Братьями Карамазовыми».Уже с первого произведения определился характерный для Д. ансамбль образов. Это, во-первых, Макар Девушкин, существо которого двоится поровну между вспышками истерического задора и столь же истерического смирения; ведущая с ним переписку Варенька Доброселова с ярко выраженной истерикой смирения и смутно намеченный господин Быков, оскорбитель Вареньки, в котором явно превалируют черты обидчика. Этот ансамбль образов переходит из произведения в произведение, углубляясь психологически и по-разному сочетаясь. Фигура бедного и темного Девушкина, истерически бросающегося от задора к смирению и обратно, эволюционируя и психологически усложняясь, вырастает в Раскольникова и Ивана Карамазова, этих полупреступников, полуподвижников, с чрезвычайно сложной духовной культурой. Этот образ, занимающий центральное место в первом произведении Д., в «Бедных людях», оказывается центральным для большинства созданных им произведений. «Двойник», «Село Степанчиково», «Записки из подполья», «Игрок», «Преступление и наказание», «Вечный муж», «Подросток», «Братья Карамазовы» имеют центральным лицом именно этот двоящийся образ. Неясная фигура обидчика господина Быкова вырастает в принципиальных истязателей и преступников, Валковского, Свидригайлова, Верховенского, причем в ряде произведений к нему отходит роль центрального образа, главного действующего лица. Так именно обстоит
дело в ранней повести «Хозяйка», романах «Униженные и оскорбленные» и «Бесы», где в центр внимания художник выдвигает именно преступный характер. Наконец и смиренная Варенька открывает собой целую вереницу страстотерпцев, как Вася Шумков или Соня Мармеладова, искателей муки и подвижников, вроде князя Мышкина или старцев Макара Долгорукова и Зосимы. В повести «Слабое сердце» и в романе «Идиот» Д. поставил этот образ на центральное место.В своем творчестве Д. воспроизвел все типические для падающего мещанства способы реагировать на враждебную ему действительность, пытаясь выдвинуть на передний план то один, то другой в качестве верного, успешно решающего задачу жизни. Верного среди них не оказалось. Все гнали в подполье, из которого не находило выхода мещанство, обрекшее и своего гениального художника быть гением подполья. Если в мире разлагающегося упадочного мещанства Д. черпал свои мотивы и образы, если социальное подполье определило тематику его творчества, то оно же определило и характер композиции и самый
слог его произведений. Истерическая напряженность, судорожная суетливость, мрачная катастрофичность, свойственные социальным родникам, питавшим творчество Д., создали то вихревое развертывание сюжета, к-рое так характерно для его произведений.
Динамизм, напряженная событийность и притом событийность хаотическая, беспорядочная, ошеломляющая всякого рода неожиданностями, характернейшая черта композиции Д. Эта особенность выражается, прежде всего, в композиционном использовании времени у Д.
Действие его произведений развертывается в исключительно короткие отрезки времени, как ни у кого из других классиков русского романа. То, что у них тянется годами, у Д. завязывается и разрешается в несколько дней. Динамизм подчеркивается нагнетанием событий, ростом событийности с каждым днем, катастрофическим их срывом. Мрачный характер происшествий подчеркивается концентрацией их на сумеречные и ночные часы, хаотичность усугубляется манерой повествовать о событиях не в хронологической последовательности, а сразу, вводя читателя в середину действия, в сутолку не мотивированных происшествий, кажущихся нагромождением всякого рода случайностей.
Интрига у Д. всегда сложная, запутанная, дразнящая любопытство и захватывающая дух быстротой развития. Он не любит всего, что замедляет, тормозит это развитие: авторских отступлений, обстоятельных описаний. Над всем превалируют действие, жесты,
диалог. Из описаний он реже всего пользуется пейзажными обрамлениями, так как с мещанским подпольем, городским дном совсем не вяжется пейзажный фон. Чаще встречаются жанровые описания, густо насыщенные нездоровой атмосферой городских закоулков и притонов; проплеванные «комнаты с мебелью», затхлые харчевни, грязные переулки, по преимуществу в сумерки и ночью, освещенные тусклым светом редких фонарей, вот излюбленные жанровые зарисовки Достоевского.Хаотический динамизм, характеризующий композицию произведений, характерен и для их слога. Речь рассказчиков и героев тороплива, лихорадочно суетлива, слова впопыхах громоздятся друг на друга, то образуя нестройный поток предложений, то падая короткими отрывистыми фразами. В суетливом синтаксисе Д. чувствуется надрывная речь путающегося в словах, издерганного жизнью нервно развинченного человека городского подполья. Тревожное и болезненное настроение, возбуждаемое этим суетливым синтаксисом, усиливается мрачным характером поэтической семантики. Наполнение эпитетов, метафор, сравнений Д. черпает в угрюмом, неприветливом мире городских закоулков. У него фонари «угрюмо мелькают, мелькают, как факелы на похоронах», часы хрипят «так, будто кто-то душит их», «каморка похожа на шкаф или на сундук», ветер заводит песню, «как неотвязчивый нищий, просящий подаянья» и т. д.С таким стилем вступил Д. в русскую литературу, и значение его в истории русской литературы было огромно. Д. начинал свой творческий путь в тот момент, когда в нашей литературе безраздельно царил помещик, когда в нем задавали тон разновидности дворянского стиля. Зарождалось новое непомещичье слово, но оно еще робко жалось в передней «лит-ых аппартаментов», не получая доступа в «парадные комнаты», где вольготно расположились писатели дворянского стиля. Перед «пушкинской плеядой» и «гоголевской школой» неискусные начинающие представители непомещичьего слова, все эти ныне забытые Полевые, Гречи, Павловы, Вельтманы и другие, стушевались, образуя литературную челядь, дребезгу. В устах Д. новое слово обрело небывалую силу, вступило в открытое соперничество со старыми дворянскими стилями, требуя себе места «в салонах русской беллетристики». Д. открывает своим творчеством ту борьбу между помещичьим и буржуазно-демократическим словом в изящной лит-ре, которая к концу XIX века оканчивается решительным торжеством второго. В этом торжестве главную роль сыграл Д. Своими гениальными созданиями он предопределил исход борьбы, стал классиком нового стиля. Для Д. была совершенно ясна выпавшая на его долю историческая миссия. Он сознательно вел борьбу с классовым соперником. «Пишу со рвением, сообщает он брату еще в начале творческого пути, мне все кажется, что я завел процесс со всей нашей литературой». И он знает, что это процесс с помещичьей лит-рой. «А знаете, писал он Страхову, ведь это все помещичья
литература, она сказала все, что имела сказать, великолепно у Льва Толстого, но это в высшей степени помещичье слово было последним. Нового слова, заменяющего помещичье, еще не было, да и некогда. Решетниковы ничего не сказали, но все-таки Решетниковы выражают
мысль о необходимости чего-то нового в художественном слове, уже не помещичьего, хотя и выражают в безобразном виде». Сказать новое, не помещичье художественное слово стремился автор этих строк. И не только сказать новое слово, но и показать ветхость старого. Д. страстный полемист, каждое его художественное произведение не только утверждение нового стиля, но и подчеркнутое отрицание старого. Его произведения насыщены пародиями на разновидности помещичьего стиля и памфлетами на дворянских писателей. Он дерзко пересмеивает стиль Лермонтова и Гоголя, он вводит в свои романы на карикатурных ролях Грановского и Тургенева.Глубоко демократическое по форме и содержанию, насыщенное социальным протестом, проникнутое глубоким пониманием социально-униженного, оскорбленного человека и глубоким к нему сочувствием, творчество Д. несло в себе сильный заряд общественно-прогрессивной энергии. Недаром радикальная
критика 40-х и 60-х гг. в лице Белинского, Добролюбова, Писарева встречала произведения Д. с горячим сочувствием как сильного союзника в борьбе с социальным неравенством и угнетением. «Честь и слава молодому поэту, муза к-рого любит людей на чердаках и в подвалах», восклицал Белинский в статье о «Бедных людях». И Добролюбов высоко ставил Д. именно за то, что он «со всей энергией и свежестью молодого таланта принялся за анализ поразивших его аномалий нашей бедной действительности и в этом анализе выразил свой высокогуманный идеал». Но в том социальном демократизме, которым проникнуто творчество Д., рядом с высоко прогрессивными моментами уживались и моменты реакционные. Мир униженных и оскорбленных, говоривший устами Достоевского, горел огнем раздражения и разрушения, выполняя этим несомненно революционную роль. Но за этим разрушительным раздражением униженных и оскорбленных не крылось творческой силы. Разрушающий дух падающего мещанства не был духом созидающим. И это в значительной мере обеспложивало революционный
пафос, так как бесплодный протест естественно разрешался прострацией и смирением. Пафос социального возмущения превращался в свою антитезу в пафос социальной покорности, революционное возбуждение сменялось реакционной инерцией. Реакционная струна натянута в творчестве Д. до такого же крайнего напряжения, как и революционная, и производит впечатление болезненного надрывного диссонанса. Эта двуликость и противоречивость творчества Д. и была причиной двойственной оценки его критиками. В эпохи общественного подъема радикальные критики вроде Белинского, Добролюбова, Писарева высоко ценили Д., как своего рода революционный ток высокого напряжения, не замечая его ущербности. В эпохи же общественной депрессии, когда эта ущербность резко бросалась в глаза, когда звеневшая в творчестве Д. реакционная струна звучала особенно громко на фоне реакции, как это было напр. в 80-е гг., радикальные критики вроде Ткачева или Михайловского развенчивали Д. как катализатора революционной энергии, не замечая вечной чреватости его духом возмущения и революционного взрыва.И та и другая группа критиков были одинаково правы: каждая видела лицо, которое действительно было у Д. В то же время и та и другая группа были одинаково неправы, потому что видели в нем только одно лицо, по замечая его двуликости, не умея принять и понять его во всей сложности и противоречии. Критическое осмысление Д. прошло полностью путь диалектического развития, всю триаду Гегеля. Тезис этого диалектического движения лежит в критике 40-х и 60-х годов, для которой Д. был «гуманным талантом» и фактором прогресса;
антитезис в критике 80-х гг., для которой Д. был «жестоким талантом» и фактором реакции. Синтез осуществляется в современной марксистской критике, к-рая видит в Д. бунтаря, тяготеющего к смирению, и смиренника, тяготеющего к бунту, революционера, тяготеющего к реакции, и реакционера, тяготеющего к революции.Гениально сказанное Д. новое, «не помещичье слово» имело большой резонанс в русской литературе. К концу XIX века оно превратилось в огромный многоголосый хор, который заглушает слабеющие голоса помещичьей литературы. Кроме многочисленных подголосков, слабо вторивших Достоевскому, вроде Альбова или Баранцевича, в этом хоре выступают сильные голоса особого тембра, как А. Белого, Сологуба, Андреева, Ремизова и мн. др., в исполнении которых основная мелодия получает новую окраску, звучит свежими, сильными, оригинальными модуляциями. Д. для новой русской лит-ры основоположная фигура. Он занимает в ней то же центральное место, какое занимал Пушкин в лит-ре дворянского периода. Все писатели дворянского периода в большей или меньшей степени сродни Пушкину; все писатели буржуазного периода русской лит-ры в большей или меньшей степени сродни Д.
Библиография:
I. Из собр. сочин. Достоевского лучшие: Юбилейное (25 лет со дня смерти), под ред. А. Г. Достоевской, в XIV тт., М., 1906; изд. «Просвещение», в 23 тт., П., 1914, последние два тома под ред. Л. П. Гроссмана: «Забытые страницы Достоевского» критические статьи, ранние произведения, варианты и т. п., П., 1916; Собр. сочин., в 12 тт., под ред. Б. В. Томашевского, Гиз, Л., 1925-1929 (особо 2 тт. письма). Это издание особенно ценно благодаря критически выверенному тексту и приложенным вариантам. Не вошли в собр. сочин. следующие произведения Достоевского: Петербургская летопись (4 фельетона 40-х гг.), с предисл. В. С. Нечаевой, Берлин, 1922; Исповедь Ставрогина, 3 главы из романа «Бесы», М., 1922 (в сборнике «Документы по истории русской лит-ры и общественности», в. I; 2-й вариант «Исповеди» в журн. «Былое», кн. XIX).
II. Биографические и мемуарные работы: Биография, письма, заметки из записной книжки Ф. М. Достоевского, Материалы для жизнеописания, собранные Ор. Миллером, Посмертн. изд. сочин., т. I, СПБ., 1883 (там же Страхов М., Воспоминания о Ф. М. Достоевском); Яновский, Воспоминания о Достоевском, «Русский вестник», 1885, кн. IV; Милюков А., Воспоминания о Ф. Достоевском, «Лит-ые встречи и знакомства», СПБ., 1890; Соловьев Вс., Воспоминания о Ф. М. Достоевском, «Русское обозрение», 1893, кн. I; Врангель А. Е., барон, Воспоминания о Ф. М. Достоевском в Сибири, СПБ., 1912; Кони А., На жизненном пути, т. II, СПБ., 1912; т. IV, Л., 1929; Достоевская А. Г., Дневник 1867, М., 1923; Ее же, Воспоминания, ред. Л. П. Гроссмана, М., 1925. Наиболее значительные воспоминания о Достоевском, а также часть его писем собраны в книге Ч.-Ветринского «Достоевский в воспоминаниях современников, в письмах и заметках», М., 1912 (изд. 2-е, в 2 тт., М., 1923). Критическая литература о Достоевском: Белинский В., Петербургский сборник, изд. Н. Некрасовым, по поводу «Бедных людей», Собр. сочин. Белинского, ред. С. А. Венгерова, т. XI; Добролюбов Н., Забитые люди, Собр. сочин., т. IV, ред. М. Лемке, СПБ., 1912; Писарев Д., Борьба за жизнь, Собр. сочин., изд. Павленкова, т. VI, т. V Погибшие и погибающие («Записки из мертвого дома»), СПБ., 1913; Ткачев П. Н., Избранные статьи, М., 1929; Михайловский Н., О Писемском и Достоевском, Жестокий талант, Лит-ые и журнальные заметки (3 ст. первоначально в «Отечественных записках», 1882, IX-Х и 1873, II); Чиж В., Достоевский как психопатолог, «Русский вестник», 1884, V-VI и отд. изд., М., 1885; Миллер Op., Русские писатели после Гоголя, СПБ., 1886 неск. изд.); Андреевский С., Литературные чтения, 1891; Кирпичников А., Достоевский и Писемский, СПБ., Опыт сравнительной характеристики, СПБ., 1896; Успенский Гл., Праздник Пушкина, 2 письма. Собр. сочин. Успенского, изд. Маркса, т. VI, СПБ., 1906 и др. изд.; Вересаев В., Живая жизнь, Т. I, М., 1922 (неск. изд.); Анциферов Н. П., Петербург Достоевского, П., 1923; Горнфельд А. Г., Боевые отклики на мирные темы, Л., 1924; Гроссман Л. П. и Полонский Вяч., Спор о Бакунине и Достоевском, Л., 1926; Религиозно-философские течения в лит-ре о Достоевском: Леонтьев К., Наши новые христиане: Ф. М. Достоевский и Л. Н. Толстой, М., 1882; Мережковский Д., Толстой и Достоевский, т. I Жизнь, творчество, т. II Религия (неск. изд.); Его же, Пророк русской революции, СПБ., 1906 (неск. изд.); Волынский А. Л., Книга великого гнева, СПБ., 1904 (неск. изд).; Розанов В., Легенда о великом инквизиторе, СПБ., 1906 (неск. изд.); Шестов Лев, Начала и концы, Сб. статей, СПБ., 1908; Его же, Достоевский и Ницше, СПБ., 1903; Закржевский Л., Подполье, Киев, 1911, Карамазовщина, Киев, 1912, Религия, Киев, 1913; Астров Вл., Не нашли пути, П., 1914; Абрамович Н. Я., Христос Достоевского, М., 1914; Иванов Вяч., Борозды и межи, М., 1916; Бердяев Н., Миросозерцание Достоевского, Прага, 1923. Исследования поэтики Достоевского: Борщевский С., Новое лицо в «Бесах» Достоевского; «Слово о культуре», Сб., М., 1918; Гроссман Л., «Вдруг» у Достоевского, «Книга и революция», 1921, кн. XX; Тынянов Ю., Достоевский и Гоголь (к теории пародии), П., 1921 (перепеч. в сб. его ст. «Архаисты и новаторы», Л., 1929); Долинин А., «Исповедь Ставрогина» в связи с композицией «Бесов», Сб. I, П., 1922; Цейтлин А., Повести о бедном чиновнике Достоевского (к истории одного сюжета), М., 1923; Гроссман Л., Семинарий по Достоевскому, М., 1923; Виноградов В. В., Эволюция русского натурализма, Л., 1928; Гроссман Л. П., два тома в Собр. сочин., М., 1928; кроме этих работ см. ниже книги Переверзева и выше книги Мережковского и Волынского. Марксистская литература о Достоевском: Переверзев В. Ф., Творчество Достоевского, изд. 1-е, М., 1912, изд. 2-е, М., 1922 последнее со вступительной статьей «Достоевский и революция»; Кранихфельд В. П., В мире идей и образов, П., 1917; Горький М., Статьи 1905-1906, П., 1917; Луначарский А., Достоевский как художник и мыслитель, М., 1923; Горбачев Г. Е., Достоевский и его реакционный демократизм, в сб. «Капитализм и русская литература», Л., 1925; Переверзев В. Ф., Ф. М. Достоевский, М. Л., 1925; Цейтлин А., Время в романах Достоевского (к социологии композиционного приема), «Родной язык в школе», 1927; кн. V; Его же, «Преступление и наказание» и «Les Miserables», Социологические параллели, «Лит-ра и марксизм», 1928, кн. V. Важнейшие сборники статей о Достоевском: Творчество Достоевского, Сб. ст. и материалов, ред. Л. Гроссмана, Одесса, 1921; Творческий путь Достоевского, Сб. ст., ред. Н. Л. Бродского, Л., 1924; Достоевский, Статьи и материалы, ред. А. С. Долинина, Сб. 1-й, П., 1922, Сб. 2-й, Л., 1925. Сборники критической лит-ры: Зелинский В., Критический комментарий к сочинениям Ф. М. Достоевского, 4 чч. (неск. изд.); Замотин И. И., Ф. М. Достоевский в русской критике, ч. 1, 1846-1881, Варшава, 1913.
III. Библиографические указатели произведений Достоевского и лит-ры о нем: Языков Д. Д., Обзор жизни и трудов русских писателей и писательниц, в. I, М., 1903 (неск. изд.); Достоевская А. Г., Библиографический указатель сочинений и произведений искусства, относящихся к жизни и деятельности Ф. М. Достоевского, собранных в «Музее памяти Ф. М. Достоевского», СПБ., 1906. Продолжением этой работы, доведенной до 1906, служит указатель: Соколов Н., Библиография Достоевского, сб. «Достоевский», сб. 2-й, Л., 1925; см. также Мезьер А. В., Русская словесность, ч. 2, СПБ., 1902; Владиславлев И. В., Русские писатели, Л., 1925; Его же, Литература великого десятилетия, М. Л., 1928; Мандельштам Р. С., Художественная литература в оценке русской марксистской критики, М., 1929. О Достоевском см. также в общих историях русской лит-ры XIX в. А. Скабичевского, К. Головина, Н. Энгельгардта, ред. Овсянико-Куликовского (т. IV, статья Ф. Д. Батюшкова), В. Львова-Рогачевского, Л. Войтоловского, Я. Назаренко и пр.
ДОСТОЕВСКИЙ НА ЗАПАДЕ. Восприятие Д. на Западе претерпело довольно сложную эволюцию, отразив в себе перипетии развития буржуазного общества за последнее пятидесятилетие. Д. выразитель настроений классовой группы, переживающей глубокий экономический кризис, который влечет за собой кризис идеологический. Поскольку Европа второй половины XIX в. переживает период расцвета промышленного капитализма, постольку ей чужд Д. как выразитель кризиса упадочного мещанства. До конца XIX в. творчество Д. не встречало на Западе ни широкого интереса, ни понимания. Его ценили только отдельные эрудиты, да и то довольно поверхностно и узко. Очень характерно в этом отношении одно из первых суждений о Д. на Западе, которое принадлежит французскому критику Мельхиору де Вогюэ. В его книге «Русский роман», вышедшей в 1886, Д. оценивается как могучий талант, глубоко самобытный и оригинальный, но ему отказывается в гениальности, поскольку для гения, по мнению Вогюэ, Д. слишком односторонен и страдает отсутствием чувства меры. По мере того как буржуазное общество переходит от расцвета к началу упадка, изменяется его идеологическая настроенность. Империалистическая война приводит Европу к настоящей экономической разрухе, которая влечет за собой кризис всей буржуазной культуры. Идеологический кризис, воплотившийся в творчестве Д. как отражение потрясений, переживаемых некоторыми слоями русской мещанской интеллигенции в результате развития капиталистического хозяйства в России, оказался родственным по своему содержанию идеологическому распаду, переживаемому средней и мелкобуржуазной интеллигенцией Запада, в результате разложения капиталистического хозяйства. Этим и объясняется то, что Д., чуждый и непонятный в начале XX века, начинает привлекать внимание широких слоев буржуазной интеллигенции, как только над ней разражается катастрофа. Апогей ее военный и послевоенный период есть апогей влияния Д. Европейская критика этого периода уже ставит его выше Бальзака и Стендаля, а по глубине и тонкости психологического анализа сравнивает Д. с Шекспиром.Сильнее всего отразилось влияние Д. в Германии, наиболее остро пережившей кризис послевоенной поры. Самое значительное литературное течение в современной немецкой лит-ре экспрессионизм целиком проходит «под знаком Д.», которого экспрессионисты выдвигают как своего предтечу и учителя.Очень ярко это влияние проступает в творчестве таких писателей, как Герман Гессе, Густав Мейринк, Стефан Цвейг. На первом месте стоит Германия и в деле изучения творчества Д. за послевоенный период в ней насчитываются десятки книг и сотни статей о Д. Во Франции первым проводником этого влияния был в свое время Поль Бурже (см. его роман «Le disciple» «Ученик»). В современной литературе этим проводником является один из наиболее значительных писателей Франции старшего поколения, Андре Жид, возглавляющий писателей, группирующихся вокруг журнала «Nouvelle Revue Francaise». Сильное влияние Д. замечается и в творчестве таких писателей, как Дюамель, Шарль Луи Филипп, и у совсем молодых Андре Беклер и Эммануил Бов. Идеологической близостью некоторым слоям буржуазной интеллигенции, гл. обр. тем, к-рые, оставаясь верными буржуазии, остро осознают ее упадок (Д. как выразитель кризисной идеологии буржуазного интеллигента чужд широким пролетарским слоям как России, так и Запада), этой близостью еще не исчерпывается вся проблема влияния и восприятия Д. на Западе. Не следует забывать, что Д. сделал много в области расширения, углубления и обновления формы и композиции психологического романа и ввел в него много новых приемов изображения и психологического анализа. Поэтому влияние его как художника значительно шире, чем влияние его как идеолога. Писатели Запада нашли у Д. разрешение трудной в художественном отношении задачи изображения кризисного человека с его усложненной противоречиями психикой. Лишь глубоко диалектический психологический анализ Достоевского оказался способным вскрыть эту психологию со всей ее двойственностью, сложностью и противоречивостью, не упрощая и не устраняя этих противоречий. Влияние Д. на Западе и выразилось гл. обр. в усвоении психологии двойничества даже в ее наиболее остром воплощении в образе подпольного человека. Но Д. остался совершенно чужд буржуазной Европе постольку, поскольку он пытается преодолеть этот кризис и дать теории нового духовного обновления. Носители этих теорий, положительные герои Д. Мышкин, Алеша, Зосима не нашли себе подражателей на Западе. О них меньше всего говорится и в критике, которая всецело сосредоточивается на анализе «двойников» и «своевольных» героев Д. Очень показателен тот факт, что наибольшим влиянием и успехом пользуется «Преступление и наказание» и только в самое последнее время «Братья Карамазовы».
Библиография: Важнейшие работы о Д. на Западе: немецкие Prager H., Die Weltanschauung Dostojewskis, Hassel Verl., Lpz., 1925; Notzel Karl, Das Leben Dostojewskis, Mussarion-Verl, Munchen, 1924; Kaus O., Dostojewski, Zur Kritik der Personlichkeit, Piper-Verl., Munchen, 1916; Его же, Dostojewski und sein Schicksal, Berlin, 1923; Turneysen, Dostojewski, Munchen, 1921; Hesse H., Blick ins Chaos, Soldwyla-Verl, Bern, 1921; Lucka E., Dostojewski, Stuttg., 1924; Zweig S., Drei Meister, Berlin, 1925 (русск. перев. «Три мастера», Л., 1929), Meier-Graefe, Dostojewski der Dichter, Berlin, Rohwolt, 1926; Fullop-Miller, Dostojewski am Roulette, Berlin; Его же, Die Urgestalt der Bruder Karamasoff, Piper-Verl., 1929; Natorp P., Dostojewskis Bedeutung fur die gegenwartige Kulturkrisis, Jena, 1923; Bierbaum O., Dostojewski, Piper-Verl., Munchen, 1921. Французские: Wogue M., de, Le roman russe, P., 1886; Hennequin Em., Les ecrivains francises, P., 1889; Gide A., Dostoevsky, Plon, P., 1923; Suares A. D., Dostoevsky. Английские: Middleton Murry, Dostoevsky, L., 1916, 1922.Из русских статей необходимо указать: Зайдман, Достоевский в западной литературе, Одесса, 1911; Шиллер Ф. П., Легенда о Достоевском на Западе, «Лит-ра и марксизм», 1928, кн. V; Риза-Задэ Ф. Достоевский и современная французская литература, «Печать и революция», 1927, кн. VI, Ee же, Достоевский в западной критике, «Литература и марксизм», 1929, кн. III.
