Литературная энциклопедия - олеша
Связанные словари
Олеша
закончил своеобразный в жанровом отношении киносценарий «Строгий юноша».В своей художественной прозе и драматургии Олеша в своеобразной эмоционально-острой форме отражает борьбу двух миров, двух культур, которая развертывается им в плане борьбы идейно-психологических принципов. Произведения Олеши имеют поэтому характер пронизанных лиризмом философско-образных обобщений.
О. ставит проблемы, специфические для интеллигенции, вышедшей из мелкой буржуазии и в своем развитии сближающейся с пролетариатом, строящим социализм, но сближающейся не сразу, не прямо, а с известными колебаниями и отклонениями в своем пути.Основные герои О. мелкобуржуазные интеллигенты, воспитанные «старым миром» и унаследовавшие его культурные традиции. Основная тема произведений О. столкновение такого интеллигента с «новым миром». Необходимость идейно-психологической перестройки для индивидуалиста-романтика, разошедшегося с новой действительностью, тезис, проводимый О. через все произведения. О. акцентирует трудности перестройки. Смена двух эпох отражена в его творчестве преимущественно с той стороны, с какой она означает конец «старого мира», а не зарождение нового.Воспроизводя кризис и крах буржуазно-интеллигентской, индивидуалистической психологии и культуры, О. не показывает переделки своих героев законченной.Можно различить две струи в творчестве О. романтическую и сатирическую, реалистическую. Романтически идеализируя некоторые стороны внутреннего мира своих героев, О. в то же время признает их переживания и устремления иллюзорными, не соответствующими объективной действительности и иронизирует над ними, переходя к реалистическому изображению.
Иронико-сатирический момент в творчестве Олеши объясняется отталкиванием от прошлого, романтическая струя в значительной мере связана с непреодоленными до конца пережитками индивидуализма и субъективизма.Герои О. индивидуалисты-романтики сами начинают осознавать свою историческую обреченность. В большей или меньшей степени всем им свойственен «гамлетизм», раздвоенность между старым и новым, победу и превосходство к-рого они начинают признавать.
«Мыслью я воспринимала полностью понятие коммунизма... Но ощущение мое было против», говорит Гончарова («Список благодеяний»). Конфликт мысли и ощущения, разума и чувства основное в характеристике внутреннего мира героев О., стоящих на историческом рубеже. Эта же тема выступает в рассказах О. в более общем философском плане как противоречие субъективного ощущения и объективной закономерности явлений. Чувственно-эмоциональное восприятие жизни у О. отличается энергией и богатством красок, но в то же время и индивидуалистическим произволом, иллюзорно преображающим мир. С другой стороны, рассудочное мировосприятие, давая правильную ориентировку в действительности, обесцвечивает жизнь (в рассказе «Любовь» крыльям любви Шувалова противостоит «закон притяжения» Ньютона, в рассказе «Вишневая косточка» «невидимой стране внимания и воображения» противостоит «план» и т.д.). Противоречие остается неразрешимым.О. неоднократно говорит о «новой серии состояний человеческой души», к-рую принесет эра социализма. Но художественного воплощения новые чувства в его творчестве пока не нашли. Характерно, что само художественное творчество для О. неразрывно с чувствами «одинокой личности», не нашедшей для себя места в новой действительности («зависть» как источник творчества в «Секретных записях попутчика Занда», 1933).
У О. есть тенденция не только «старинные», «мелкие» чувства, но и все многообразие человеческих чувств и переживаний отнести на счет старого человека, а новому оставить голую логику, «техническое отношение» к жизни. Так, в «Зависти» Николаю Кавалерову и Ивану Бабичеву противостоят Андрей Бабичев и Володя Макаров, и главный план противопоставления строй чувств.
Образ Кавалерова широкое художественное обобщение типических черт мелкобуржуазного интеллигента, существующего в пореволюционной действительности. Кавалерова характеризует созерцательно-эстетическое и субъективистски-романтическое отношение к жизни. Его устремления проникнуты крайним индивидуализмом, антисоциальностью, стремлением к личной славе, утверждению своего «я» хотя бы в форме нелепого и преступного «гениального озорства».
На этой почве Кавалеров и приходит в конфликт с советской действительностью: «В нашей стране дороги славы заграждены шлагбаумами... самая замечательная личность ничто».Признавая несовместимость индивидуализма Кавалерова с современностью, О. не сумел дать художественно развитого опровержения взгляда Кавалерова на социализм как на систему, не благоприятствующую развитию личности.
Но бесспорной заслугой О. является показ того, как индивидуалистическое, анархическое бунтарство в условиях нашего времени скатывается в болото прямой обывательщины. Как только Кавалеров переходит от романтических мечтаний к реальной действительности, он оказывается в рядах того же мещанства, от к-рого как будто отталкивался сначала, попадает в объятия гиперболически пошлой Анички Прокопович.
Иван Бабичев, с одной стороны дальнейшее развитие и гиперболизация Кавалерова, с другой связующее звено между ним и откровенным обывателем. В Иване О. дал трагикомическую, эксцентрическую фигуру защитника эгоистической частнособственнической обывательщины «короля пошляков».Обреченность и неспособность войти в «прекрасный поднимающийся мир» в нем представлены еще острее, чем в Кавалерове.
Кавалерова и Ивана Бабичева О. ведет к поражению. Они «завидуют» новому миру, но не имеют реальной почвы под ногами для борьбы с ним. Изображая их поражение, О. в то же время расцвечивает всеми красками внутренний мир этих героев. Мир фантазии, мечты, искусства является достоянием их, а не обезличенных и «лишенных воображения» людей нового мира.
Это вносит в оптимистическую в своей основе повесть о гибели старого мира ноты пессимизма, отражающие боязнь О. за судьбы личности, духовной культуры, художественного творчества при социализме (проявляющуюся и в других произведениях О. вплоть до «Списка благодеяний» и «Секретных записей попутчика Занда»).Противостоящие в «Зависти» индивидуалистическим бунтарям и мещанам образы Андрея Бабичева и Володи Макарова не являются полноценными образами нового человека.
Основные их дефекты аполитизм, изоляция от классовой борьбы и отсутствие революционной целеустремленности. Андрей Бабичев показан здоровым, жизнерадостным, чуждым рефлексии, благодушно настроенным делягой. Лишенный внутреннего идейно-психологического богатства, ушедший в строительство «Четвертака» узкий практик, он не может противопоставить Кавалерову и Ивану Бабичеву всеохватывающего, качественно иного мировоззрения.
Еще более узким показывает Олеша Володю Макарова. Лейтмотив Макарова стать «человеком индустриальным», «человеком-машиной», равнодушным ко всему, что не есть работа.И в других произведениях О. обычно противостоят субъективист-романтик, отрывающийся от действительности, и практик-объективист, утрачивающий богатство человеческих чувств (Шувалов и «дальтоник» в «Любви», Гончарова и Федотов в «Списке благодеяний» и др.). Последний отнюдь не является достаточным идейным преодолением первого.В «Списке благодеяний» намечается продвижение О. к более глубокому пониманию тенденций развития современности. Сравнительно с «Завистью» дана большая обостренность конфликта, большая непримиримость противоречия между интеллигентской психологией и требованиями классовой борьбы.
Для Гончаровой жить и чувствовать по-старому оказывается уже невозможным, и она трагически гибнет. Гончарова не просто старый человек в условиях нового времени, но человек старого мира, к-рый спорит сам с собой, человек, разорванный на две половины (к-рым соответствуют ведущиеся ею список благодеяний и список преступлений советской власти).
Если Кавалеров только завидует новому миру, то Гончарова осознает его моральное превосходство, «справедливость» революционного дела пролетариата. Гончарова приходит не к «равнодушию», но к попытке включиться в ряды борющегося пролетариата. Однако и Гончарова лишь жертвует собой, и тем самым остается неразрешенным вопрос об органическом участии интеллигенции в созидании нового мира и в частности вопрос о судьбах искусства при социализме.
Олеша яркий, красочный художник, большой мастер формы. Он умеет подметить и живописно передать ту или иную деталь, чувственный облик явлений действительности. Широко употребляемые автором метафоры, сравнения отличаются свежестью, остротой; Олеша передает ими оттенки настроений героев, свое авторское жизнеотношение.
Для его стиля характерно сочетание идейной содержательности с насыщенностью эмоциями. Наряду с этим творчество О. все же страдает некоторой схематичностью, однолинейностью в построении образов положительных героев.
Библиография:I. Зависть, с рис. Н. Альтмана, изд. «ЗиФ», М., 1928 (первонач. в журн. «Красная новь», 1927, кн.
VII и VIII); То же, с гравюрами на дереве В. Козминского, изд. «Советская литература», М., 1933; Три толстяка, с рис. М. Добужинского, изд. «ЗиФ», 1928 (изд. 2-е, Москва, 1930); Вишневая косточка, изд. «Федерация», Москва, 1931; То же, издание 2-е, Москва, 1933; Список благодеяний, Пьеса, изд. «Федерация», Москва, 1931; Записки писателя, изд. «Огонек», Москва, 1932.
II. Ермилов В., За живого человека в литературе, изд. «Федерация», М., 1928 (ст. «Освобождающийся человек»); Черняк Я., О «Зависти» Ю. Олеши, «Печать и революция», 1928, № 5; Полонский В., Преодоление «зависти», «Новый мир», 1929, № 5; Берковский Н., О прозаиках, «Звезда», 1929, № 12; Его же, Заметка о драматургах, «Октябрь», 1929, № 12; Горбов Д., Поиски Галатеи, изд. «Федерация», М., 1929 (ст. «Оправдание зависти»); Берковский Н., Текущая литература, изд. «Федерация», М., 1930 (ст. «О реализме честном и реализме вороватом»); Эльсберг Я. М., Кризис попутчиков и настроения интеллигенции, изд. «Прибой», Л., 1930 (ст. «Зависть» Ю. Олеши как драма интеллигентского индивидуализма); Прозоров А., О «Списке благодеяний» Ю. Олеши, «На литературном посту», 1931, № 23; Гурвич А., Под камнем Европы, «Список благодеяний» Ю. Олеши в театре им. Вс. Мейерхольда, «Советский театр», 1931, № 9; Селивановский А., О социализме и древонасаждении, «Литературная газета», 1931, № 35; Зелинский К., «Критические письма», изд. «Федерация», М., 1932 (ст. «Змея в букете» или о сущности попутничества); Селивановский А., Коварство и любовь Занда, «Литературная газета», 1932, № 10; Соболев В., Гуляя в саду..., там же, 1933, № 25; Корабельников Г., Конец чеховской темы, «Литературный критик», 1933, № 1; Левин Л., Тема одинокой судьбы, «Литературный современник», 1933, № 7; Гурвич А., Юрий Олеша, «Красная новь», 1934, № 3. .