Энциклопедия эпистемологии и философии науки - философия языка

Классическая философия тематизировала проблематику языка под двумя углами зрения: 1) объяснения генезиса языка, где были выдвинуты две альтернативные концепции — возникновения языка по природе (концепции, развивавшиеся от софистов и стоиков до Просвещения) и по конвенции (от греческих атомистов до Т. Гоббса и Ж.Ж. Руссо), и 2) взаимосвязь языка и мышления, причем при всем многообразии концепций, обсуждавших этот крут проблем, их объединяло то, что язык рассматривался как пластичный материал выражения мысли, которая трактовалась как безличная, объективно-идеальная структура однозначных значений. Язык для классической философии — зеркало рассудка (Дж. Локк, Г. Лейбниц). Конечно, опосредованным образом специфическая структура языка задавала и перспективу категориального расчленения, поскольку категории выявлялись (Аристотелем, И. Кантом, А. Тренделенбургом и др.) как типы связки в суждениях, отождествлявшихся с предложениями, а типы связки субъекта и предиката различны в различных языках. Так, в иврите не существует прямого аналога слову «есть», поэтому «весь строй еврейской мысли связан с реалиями, отличными от понятий бытия, сущности, объекта, предикации, доказательства и т. д.» (Дворкин И. «Существование» в призме двух языков // Таргум. Вып. 1. М., 1990. С. 124), а вещь оказывается встречей двух воль, скрещением действия и отношения. Но все же трансцендентализм стремился освободить мышление от сопряженности с языком и ориентировал философию на постижение структур чистого мышления вне языковой реальности. И. Г. Гердер, И. Гаман и В. Гумбольдт, подвергнув критике трансцендентальную философию, поняли язык как органон рассудка, как способ существования и функционирования ума. Гумбольдт задал принципиально новую перспективу исследования языка, который был понят им как «самодеятельное начало» (Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М., 1984. С. 49), не как мертвый продукт, а как созидающий процесс (Там же. С. 69), не как продукт деятельности (Ergon), а как деятельность (Energeia). Статус языка после Гумбольдта в корне изменился: из пластичного материала выражения духа он стал постоянно возобновляющейся работой духа. Язык и образует тот мир, который лежит между миром внешних явлений и внутренним миром человека. И этот языковый мир не просто податливый материал для выражения мысли — он сам является энергичной активностью, задавая определенные диспозиции восприятию и мышлению, формируя установки и перспективы для усилий мысли. Несмотря на всю оригинальность лингвистической концепции Гумбольдта, она все же вплоть до 20 в. не оказала какого-либо существенного влияния ни на философию, ни на лингвистику. Философия по-прежнему стремилась очистить структуры знания и мышления от сопряженности с языком, повернуть в своей критической рефлексии от мышления, погруженного в неоправданные отождествления, в метафоры, в полисемичность, присущие естественному языку, к чистому мышлению в понятиях, имеющих объективное, надличностное и однозначное значение. Собственно классическую философию интересовал, скорее всего, мир идеальных значений, а язык представал либо как податливый материал выражения этого значения, либо как неадекватная форма выражения этого идеального значения, что присуще естественному языку, который должен быть критически проанализирован.

Ситуация принципиально изменилась уже в конце 19 и начале 20 вв. Уже Ф. Ницше связал все заблуждения с языком, с гипостазированием и с онтологизацией слов-фикций. Нем. идеализм он называл «метафизикой языка» (Sprachmetaphysik). Ф. Маутнер, отождествив мышление и речь, выдвинул программу критики языка как источника антропоморфизации, фетишизма и метафоричности. В языкознании возникли концепции, которые не просто возвращались к идеям Гумбольдта, но и развивали их. Так, Г. Штейнталь выделил в языке: 1) речь, 2) способность к языку, 3) материал языка. К. Бюлер, стремясь реализовать замыслы Гумбольдта, выдвинул ряд аксиом нового языкознания: 1) язык как органон, 2) знаковая природа языка, 3) анализ языка как речевого действия и речевого акта, как языкового произведения и языковой структуры, 4) язык как система из слов и предложений (Бюлер К. Теория языка. М., 1993. С. XIX—XXII). Неогумбольдтианство (Л. Вейсгербер, Г.Г. Шпет) раскрыло языковое понимание как миропонимание, поняло естественный язык как орган создания мысли и постижения мира и, обратившись к внутренней форме языка, рассмотрело образование форм духа благодаря языку и в языке. Одна из особенностей лингвистики 20 в. — это соединение структурализма и семиотики. Основатель структурализма Ф. де Соссюр провел различие между языком как структурой возможных и реальных норм и речью как совокупностью актов. Ч. Моррис предложил понять процесс семиозиса как процесс, совершающийся в трех измерениях: знак может быть осмыслен либо в своих взаимоотношениях с др. знаками или с совокупной знаковой системой, т.е. синтаксически; либо в своем отношении к предмету, который он обозначает, т.е. семантически; либо в отношении к говорящему, который использует те или иные знаки, т.е. прагматически.

Ф. я. окончательно складывается в 20 в. Она осуществила лингвистический поворот, который по-разному понимался и по-разному реализовывался. Необходимость формирования новой исследовательской области обусловлена рядом причин, прежде всего дифференциацией самого языкознания. К началу 20 в. сформировался большой корпус научных дисциплин, исследующих жизнь языка в его различных модусах, аспектах и формах. Для языкознания важен был интегративный образ языка, который позволил бы найти способы категориального и методологического синтеза разнообразных лингвистических дисциплин и теорий, различным образом характеризующих язык. Ф. я. и призвана была обеспечить интегративные функции в постоянно дифференцирующемся языкознании. Интегративный образ языка вряд ли можно было построить, поскольку разноречье в лингвистике зашло весьма далеко и ее предмет конструировался совершенно различными методологическими средствами — от использования методов естественных наук до методов вживания и понимания, выдвинутых в так называемых «науках о духе». Вторая причина формирования Ф. я. — лингвистический поворот в самой философии, который привел к тому, что язык был понят как та реальность, которая задает категориальное расчленение мира, как то бытие, которое обладает не только своей спецификой, но и формирует бытие знания и сознания. Онтология языка развертывалась в различных направлениях философии — от диалогической философии Ф. Эбнера, М. Бубера и М.М. Бахтина, где язык был понят как интерсубъективная реальность, формирующаяся в диалоге между Я и Ты, до концепции лингвистической относительности К. Сепира и Б.Л. Уорфа, в которой подчеркивалась зависимость всех наших знаний от языковых средств (Уорф Б. Наука и языкознание // Новое в лингвистике. Вып. 1. М., 1960), и до фундаментальной онтологии М. Хайдеггера, где язык был понят как дом духа и человеческой экзистенции, а Ф. я. — как выявление изначальных смыслов, содержащихся в языке. Онтологизм в понимании языка был характерен и для философии имени (А.Ф. Лосев, С. Булгаков, П.А. Флоренский), которые интерпретировали имя как реальность, как действенность, как фактор и познания, и самой действительности. Онтология языка стала одним из вариантов герменевтического подхода к языку, который нашел свое воплощение в этнометодологии Г. Гарфинкеля, этнографии речи и этносемантике (Д. Хаймз и др.).

Неопозитивизм, отталкиваясь от работ Г. Фреге, вначале стремился понять язык как средство общения и ориентировался на построение синтаксиса языка ( Р. Карнап и др.), в котором задача логики и философии интерпретировалась как логический анализ языка и как языковая терапия (Б. Рассел, Дж. Айер). Эта линия, связанная с различением языка-объекта и метаязыка и с ориентацией на анализ структур языка науки, нашла свое продолжение в генеративной грамматике Н. Хомского. Л. Витгенштейн, который в «Логико-философском трактате» усматривал задачу философии в прояснении слов, позднее в «Философских исследованиях» выдвигает понятие «языковой игры», в котором подчеркивается, что значение слов обусловлено словоупотреблением; т.е. обращает внимание на прагматический характер языковых значений, а использование языка трактуется им как вид языковой активности. Интерес к прагматике языка характерен как для инструментализма и прагматизма (Д. Дьюи, К.И. Льюис, У Куайн), так и для анализа обыденного языка ( Д. У и з д о м, Г. Райл, Дж. Остин, П. Стросон), г д е философия понимается как анализ употребления языка и как выявление смыслового богатства естественного языка. Если в 1950—60-е господствовал структурализм и семиотический подход к языку как системе знаков, то в 1970-е и в самом языкознании, и в Ф. я. произошли существенные сдвиги — в центре внимания оказались не только искусственные языки и их семантика, но и естественные языки; синтаксические аспекты языка анализировались в единстве с семантическими, а семантика была понята как экспликация истин и логического следствия. Это направление в Ф. я. нашло свое развитие в теории речевых актов, где языковые выражения были поняты не как предметы, а как действия (Остин, Дж. Сёрл). Лингвистика в 1970-е обратилась к исследованию единиц более крупных, чем предложение (лингвистика текста, анализ дискурса), что существенно трансформировало и ее предмет, и методы. Предметом ее внимания стали уже не понятия с объективностью и однозначностью их значения, а концепты, формирующиеся вербальным мышлением в актах речи, практического употребления языка, в различных формах концептуализации людьми мира (концептуальный анализ А. Вежбицкой, Н.Д. Арутюновой, приведший к формированию программы семантики культуры). Поворот лингвистики к риторике и философии к неориторике, начатый А. Ричардсом в «Философии риторики» (1936), позволил не только выявить новые аспекты функционирования языка (письменность и речь, структура диалога, речь и язык, речевая коммуникация), но и показать связь принципов логики с процедурами речевой аргументации, расширить область значений до универсального континуума смыслов, выражающихся в концептах, в системе общих топосов (мест), обратить внимание на специфические процедуры как понимания текста, так и достижения взаимопонимания и консенсуса. Анализ речевого дискурса привел к построению нарратологии и различных концепций рассказа и устной речи, к осознанию эвристической функции метафор (М. Фосс, М. Хессе, П. Рикер), к связи языка и стиля (Г. Винокур, Д. Лайонз). Тем самым предмет и языкознания, и Ф. я. существенно расширился к концу 20 в. — предметом их изучения стал не просто язык как активность мышления, но и речь, речевая коммуникация и все формы использования языка, понятые как способы действия, формирующие континуум смыслов, обладающих полисемичностью и омонимией, не редуцируемых к однозначным и идеально-объективным значениям и предполагающих в качестве способов своего выражения фигуры речи, метафоры и тропы. Наряду с логическим анализом языка в Ф. я. развиваются концепции герменевтической интерпретации языка (Г.-Г. Гадамер и Рикёр), трансцендентальная прагматика К.-О. Апеля, теория коммуникативного действия Ю. Хабермаса, структурный психоанализ Ж. Лакана, которые делают предметом своего исследования речевые высказывания, языковые коммуникации, прагматику и семантику языка.

А.П. Огурцов

Лит.: Житецкий П.И. Гумбольдт в истории философского языкознания // Вопросы философии и психологии. 1900. Кн. 1; Волошинов В.Н. Марксизм и философия языка. М.—Л., 1929; Козлова М.С. Философия и язык. М., 1972; Смирнова Е.Д. Формализованные языки и проблемы логической семантики. М., 1982; Донских О А. Происхождение языка как философская проблема. Новосибирск, 1984; Философия. Логика. Язык. М., 1987; Язык и когнитивная деятельность. М., 1989; Язык и структура знания. М., 1990; Руденко Д.И. Имя в парадигме «философии языка». Харьков, 1990; Жоль К.К, Язык как практическое сознание. Киев, 1990; Петров М.К. Язык, знак, культура. М., 1991; Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993; Бибихин В.В. Язык философии. М., 1993; Витгенштейн Л. Философские работы. М., 1994; Философия языка: в границах и вне границ. Вып. 1—2. Харьков, 1993—95; Язык и наука конца 20 века. М., 1995; Вежбицкая А. Язык, познание, культура. М., 1996; Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. М., 1999; Неретина С.С. Тропы и концепты. М., 1999; Касавин И.Т. Дискурс: специальные теории и философские проблемы // Человек. 2006. № 6; Marty A. Zur Sprachphilosophie. В., 1910; Vossler К. Gesammelte Aufsatze zur Sprachphilosophie. В., 192 5; Funke O. Studien zur Geschichte der Sprachphilosophie. В., 1928; Moravcsik J. Understanding Language — A Study of Theories of Language in Linguistics and in Philosophy. Mouton, 1975; Kutschera F Philosophy of Language. Dordrecht, 1975; Dummett M. Frege. Philosophy of Language. L., 1973; Dummett M. Seas of Language. Oxford, 1976; Frege G. Begriffsschrift Halle, 1879; Fodor J. A Theory of Content. Cambridge, Mass., 1990; Grice H.P. Meaning // Philosophical Review. 1957, 66; Millikan R. Language, Thought, and Other Biological Categories. Cambridge, Mass., 1984; Quine W.V. Word and Object. Cambridge, Mass., 1960; Russell B. The Philosophy of Logical Atomism. Chicago/La-Salle, 1985; Strawson P.F. The Bounds of Sense. L., 1966; Tarski A. The Semantic Conception of Truth // Philosophy and Phenomenological Research. 1944, 4; Tugendhat E. Vorlesungen zur Einfiihrung in die sprachanalytische Philosophie. F/M., 1976.

Энциклопедия эпистемологии и философии науки. М.: «Канон+», РООИ «Реабилитация»

И.Т. Касавин

2009