Энциклопедия эпистемологии и философии науки - постпозитивизм

Прежде всего, это относится к проблеме взаимоотношения между наукой и философией. Отталкиваясь от позитивистского лозунга «Наука — сама себе философия» и третирования «метафизики» как совокупности положений, не имеющих научного смысла, П. вначале признал эвристическую ценность философской онтологии для науки (Поппер); затем нашел сходство между философскими дискуссиями и конкуренцией научных парадигм в «кризисные периоды» истории науки (Кун); далее взял курс на «реабилитацию» метафизики, которая должна была осуществляться теми же аналитическими методами, с помощью которых неопозитивисты пытались ее дискредитировать (Куайн, У Селларс, Дж. Смарт и др.); обнаружил, что защита «твердого ядра» научно-исследовательской программы от опровержений («негативная эвристика») в периоды, когда эта программа обеспечивает прирост эмпирического содержания, делает это «ядро» методологически неотличимым от метафизики (Лакатос), выяснил мифогенную и метафизическую «родословную» фундаментальных научных понятий (пространства, времени, причины, вероятности и др.) (К. Хюбнер); и, наконец, вообще признал «псевдопроблемой» поиск каких бы то ни было «демаркаций» между наукой, мифом или метафизикой (Фейерабенд).

В отличие от неопозитивистов, уповавших на установление несомненных оснований научного знания на почве чувственного опыта, П. объявил «эмпирический базис» науки продуктом рациональной конвенции, выявил неустранимую «теоретическую нагруженность» (т.е. смысловую зависимость от научных теорий, используемых в исследовательских процессах) терминов языка науки; тем самым была снята (или значительно ослаблена) дихотомия «теоретических» и «эмпирических» терминов языка науки (см. Стандартная концепция науки). П. фактически отказался от различения «контекста обоснования» и «контекста открытия» (Рейхенбах) как методологически бесплодного; напротив, именно методология, приближенная к реальной практике науки, обязана объяснить возникновение новых научных теорий и процессы их принятия научными сообществами (Лакатос, Агасси, К. Хукер, Э. Захар).

Унаследовав от неопозитивизма проблему «рациональной реконструкции» истории науки (т.е. объяснения исторической эволюции научного знания с помощью «нормативных» методологических концепций), П. затем пришел к плюрализму методологий, к идее принципиальной ущербности любых попыток «втиснуть» историю науки в какую-то единую методологическую схему, наконец, к «дескриптивизму»; т.е. сведение задач методолога к описанию конкретных приемов, методов, условий, которыми направляются научно-исследовательские действия, приводящие ученых к успеху. Тем самым П. отказался видеть в методологических нормах универсальные критерии научной рациональности. Лакатос объявил историю науки «пробным камнем» методологической концепции; при последовательном развитии этой мысли история науки должна рассматриваться как «резервуар» поучительных (как для ученых, так и для методологов) примеров, а не как развернутая во времени реализация универсального научного метода. Отсюда — постепенный отход П. от свойственных критическому рационализмуустановок на нормативную методологию и усиление интереса к «ситуационному анализу» (case study) этих примеров с привлечением социологических, социально-психологических и других факторов, не принимавшихся в расчет методологами-нормативистами. Сюда же относится проект «натурализованной эпистемологии» (Куайн), согласно которому задача эпистемологии состоит в изучении психологических закономерностей научно-исследовательских процессов; тем самым эпистемология выступает как раздел когнитивной психологии.

От критики индуктивизма и кумулятивизма, свойственных неопозитивизму, П. перешел к радикальному пересмотру представлений о науке как целенаправленном поиске истин. Само понятие истины либо вовсе устранялось из методологических рассуждений, либо подвергалось специфической интерпретации, приспособленной к антикумулятивистским, «дискретным» моделям эволюции науки. В этих моделях история науки распадалась на ряд «несоизмеримых» периодов, связь между которыми устанавливается не логико-методологическими, а историко-научными методами в сочетании с социологическими и культурологическими экскурсами. В связи с этим подверглись ревизии представления о научной рациональности; это понятие стало трактоваться как исторически относительное, «гибкое», включающее в свое содержание ценностные и культурные ориентиры. Вместе с понятиями истины и рациональности было пересмотрено и понятие прогрессивного развития научного знания: под «прогрессом» стали понимать не целенаправленное «приближение» к истине (подобный «телеологизм» был объявлен пережитком устаревшей метафизики), а «увеличение эмпирического содержания», т.е способности научных теорий объяснять и предсказывать научные факты (Лакатос), или расширение возможностей разрешать теоретические проблемы (Л. Лаудан); по словам Куна, «науки не нуждаются в прогрессе иного рода» (Кун Т. Структура научных революций. М., 1975. С. 214), и это стало общим местом философии науки П. Если «критические рационалисты» еще говорили о «росте» научного знания и искали методологические критерии такого роста, то их оппоненты (Кун, Фейерабенд и др.) предпочитали говорить только об «изменении» научного знания, в связи с чем был остро поставлен вопрос о самой природе последнего, разделивший П. на сторонников «научного реализма» и «инструментализма».

П. отказался от неопозитивистского идеала научного знания как логически систематизированного множества высказываний, образцами которого считались теории математического естествознания; анализ был переориентирован на динамику научного знания, которое стало трактоваться как жизнь «популяции» понятий в интеллектуальной среде (Тулмин), как конкуренция научных сообществ (Кун), «пролиферация» научных теорий в атмосфере безграничной свободы интеллектуального соперничества ученых (Фейерабенд). Само понятие научного знания подверглось принципиальной дифференциации; напр., Полани рассматривал «невербализуемое», личностное, или «периферийное», знание как важнейшую составную часть стиля научного мышления.

Одной из основных тенденций П. стало «коллективистское» понимание субъекта научного познания: «стиль мышления», включающий наряду с понятийными «каркасами» ценностные ориентации, детерминируется научным сообществом и выступает как априорное условие всякой научно-познавательной деятельности. Научные коммуникации, институциональная организация науки, научные традиции, профессиональное обучение — все то, что способствует формированию стиля мышления, научных парадигм — вошло в предметный круг философии науки, которая, таким образом, во все большей степени превращается в междисциплинарную область исследований. Значительное внимание стало уделяться «этнометодологическим» исследованиям, которые ранее относились исключительно к компетенции социологии науки. Это означало уже полный отход от проблемного поля неопозитивизма и, следовательно, наименование «П.» стало терять свое исходное значение.

С эволюцией от неопозитивизма к П. связано изменение некоторых мировоззренческих установок философии науки — разочарование в безусловных, рационалистически трактуемых ориентирах культуры (в том числе в доминирующей роли науки и научного знания) и склонность к мозаичному, калейдоскопическому и плюралистическому видению мира и места человека в нем, акцент на относительности, исторической обусловленности познавательных ценностей и результатов. Безусловно, это изменение не является ни всеохватным, ни необратимым; критический анализ связанных с ним процессов является необходимым условием дальнейшего развития философии науки.

В.Н. Порус

Энциклопедия эпистемологии и философии науки. М.: «Канон+», РООИ «Реабилитация»

И.Т. Касавин

2009