Большая биографическая энциклопедия - борецкая марфа ивановна

(Марфа Посадница) — жена посадника Исаака Андреевича Борецкого, обыкновенно называемая Марфой Посадницей, происходила из фамилии бояр Лошинских (в летописи сын ее, Федор Борецкий, назван "сестричичем" Ив. Ив. Лошинского: Полное Собрание Русских Летописей, VІ, 202; IV, 130; ср. ІV, 359; V, 37 и др. — "Лосинский"; см. также "Отечественные Записки", 1821 г., ч. VII, № 17, с. 341). Брату Марфы, Ив. Ив. Лошинскому, принадлежало с. Ракомль, лежавшее в 3-х верстах от Юрьева монастыря, над Волховом, у оз. Ильменя, где останавливался Иван III, во время похода на Новгород в 1478 г., и где некогда находился загородный дворец Ярослава І. Волости его были в Деревской пятине. Есть основание полагать, что Марфа была два раза замужем: в первый раз за бояр. Филиппом (в средние века и на Западе лица нередко обозначались одним именем, а в Новгороде это было весьма обыкновенно), от которого имела двух сыновей — Антона и Феликса. Посетив Корельский берег, где находились вотчины, купленные ее мужем, они утонули, во время переезда, в море, а тела их погребены были возле соборного храма Николаевского (Корельского) монастыря отстроенного Марфою, причем ею были даны вкладом в монастырь три села, пожни и рыбные ловли на острове Лавле, по Малокурью, Кудьме и Неноксе (История иерархии, 629—632; акт подтверждается описью монастырского имущества, 1551, Акты исторические, І, с. 385; в описании рукописей Царского, стр. 808, сказано: "грамота, данная Николаевскому Корельскому монастырю от какой-то Марфы на землю, ХV в., — лоскуток пергамента, внизу печати свинцовой не достает"). Как известно, монастырь этот существовал уже в 1419 г., но Марфа могла и позже построить храм и дать вклад. На основании того же акта можно установить ближайшее ее родство по первому мужу. Так, она поручает монастырь св. Николая деверю ("своему господину", что указывает на ее тогдашнее вдовство), Федору Григорьевичу и его детям, а также Леонтию Аввакумовичу и зятю своему Афромею (Варфоломею) Васильевичу. Лица эти, судя по отчествам (обыкновенно употребляемым относительно бояр), принадлежали к боярским семьям Новгорода, члены которых занимали нередко видные места в чиновной иерархии. Поблизости к ним следует присоединить еще семью Федора Евстафьевича, на дочери которого, Ксении, был женат брат Марфы. Вторично Марфа была замужем за посадн. Исааком Борецким, от которого имела двух сыновей — Дмитрия и Федора.

С постепенным ослаблением княжеской власти, значение боярства в Новгороде сильно возросло и сопровождалось преобладанием некоторых, выдающихся по своему положению и богатству, фамилий. Таким образом, в период 1126—1400 гг., по летописям, насчитывают не более сорока фамилий, из которых выбирались посадники и тысяцкие, причем самый срок их власти все чаще стал зависеть от настроения веча и борьбы партий. Вначале представители новгородского боярства (господа) нередко являлись защитниками интересов народной массы, но уже к концу ХІV и в XV веке берут верх аристократические стремления, вследствие чего даже представители купечества вытесняются из правительственного совета. Благодаря такому порядку, создается замкнутый круг боярских властных фамилий, все значение которых часто основывалось на одних материальных средствах. Первоначальным источником их обогащения служила торговля: об этом свидетельствуют ранние известия о широких предприятиях торговых людей; немецкая же торговля (с конца XII в.) содействовала возникновению класса капиталистов; дело посадника Дм. Мирошкинича (1209) и его братьев (доски Димитрия — долговые записи) показывает, к каким средствам прибегали властвовавшие лица в интересах своего обогащения. Вследствие успехов торговли и накопления в руках новгородцев благородных металлов, в начале XV в. обозначается переход к денежному хозяйству, и появляется в обращении значительное количество иностранной монеты. Благодаря этим условиям, Новгород в течение XIV и первой половине XV стол. мог уплатить тверским и, главным образом, московским князьям до 1½ млн. деньгами на наш счет; а в 1476 и 1478 гг., не считая дорогих иностранных произведений: вин, сукон, шелковых тканей, сосудов, золотых и серебряных изделий и т. п., поднесенных в дар Ивану III, новгородцы уплатили ему до 1400 корабленников (т. е. золотых англ. шифноблей = 2 червонцам) и до 20000 рублей, составлявших, по более умеренному счету, 300000 позднейших. При этом некоторые лица поднесли ему значительные суммы. Пользуясь денежными средствами и своим влиянием, новгородское боярство обратило внимание на расширение земельной собственности. В начале ХІV в. на Ваге возникает обширная боярская вотчина Своеземцевых, а затем на Ваге и по Двине появляется еще 12 боярщин, заводится хлебопашество, строятся городки и возникает монастырь (Богословский), основанный (около 1450 г.) посадником Вас. Степ. Своеземцевым. Вообще, Заволочье было местом подвигов боярской молодежи, которая вступала в борьбу с инородцами и московскими отрядами, а нередко отказывала в повиновении и самому Новгороду. Мало-помалу боярство и духовенство успели захватить все земли, лежавшие в окрестности Новгорода. Уже в 1413 г., посетивший Новгород камергер бургундского герцога, де Ланнуа, заметил, что в нем "много знатных господ, которых называют боярами, а у иного гражданина земли миль на 200 в длину: богаты и могущественны удивительно!" (по изд. Потвена, стр. 33). В связи с указанными условиями наблюдается упадок крестьянской общины. К концу XV ст. класс поземельных собственников в ближайших к Новгороду погостах имел уже весьма ничтожное число представителей, за исключением северных частей новгородских пятин. Таким образом, в значительной степени этой экономической подкладкой объясняется ряд народных волнений в Новгороде XIV—XV столетий, направленных против бояр и житьих людей и сопровождавшихся обыкновенно разграблением их имущества и сел (напр., 1310, 1332, 1340, 1351, 1418, 1421, 1445 по Новгор. лет.). Эти смуты дают право историкам указывать на изменение отношений между большими и меньшими людьми, вследствие чего бояре перестали быть защитниками своих уличан, отделились от черных людей и составили сплошную массу богачей, угнетавших черный народ, и таким образом местные, прежде крепкие общины очутились без руководителей и сделались безгласными. Возникновение подобной борьбы иногда соединялось с большим голодом или неурожаем (1421, 1445), которые имели уже прямое отношение к положению низшего класса. Любопытно, что в договор Новгорода с Казимиром IV (1471 г.) бояре внесли условие, чтобы политические доносы смердов на своих господ не принимались во внимание. В самый момент появления Ивана III под Новгородом (1471) в городе обнаружился хлебный кризис: ржаного хлеба вовсе не оказалось на рынке, а пшеничного было совсем мало, что вызвало борьбу между потребителями того и другого и ускорило заключение мира. Еще один вопрос заслуживает внимания — это участие женщин в движении, сопровождавшем падение Новгорода. И в семьях князей, и в частном быту влияние матерей-вдов имело значение; но, в силу особенностей новгородского быта, оно получило здесь своеобразный характер (ср. былину о Вас. Буслаевиче). Во время борьбы партий (1413) женщина являлась иногда на вече в качестве обвинительницы ("выскочив посреди сонмища") и принимала участие в расправе с виновником. В момент же падения Новгорода мы видим трех женщин, игравших роль в тогдашних событиях. Это — Марфа Борецкая, Анастасия, вдова бояр. Ивана Григорьевича, и Евфимия, вдова посадника Есипа Андр. Горшкова. Все они занимали видное положение, владели значительными средствами, так как в летописях упоминается об их богатстве и людях; а писцовые книги дают нам сведения об их крупных земельных владениях. Насколько женский элемент в новгородском движении занимает видное место, можно заключить из того, что Иван III, покончив со свободою Новгорода, велел взять присягу (1478) со всех людей, с жен боярских и вдов. Но самая видная роль в этих событиях несомненно принадлежала Марфе посаднице.

Марфа Борецкая, по своим семейным связям, обладала значительными средствами. Действия Исаака Борецкого на Двине показывают, что он располагал вотчинами в Заволочье. Одна из важских боярщин носила название "Исаковской", а на Двине была волость "Борецкая". В Заволочье Борецкие владели землями по Двине, Волге и Кокшенге. Мы упоминали о наделах, данных Марфой Николаевскому монастырю на Koрельском берегу. В 1470 г. она подарила Соловецкому монастырю вотчину между pр. Умбой и Варзугой. По писцовой книге Обонежской пятины 1482 г. в "Марфинской боярщине" на р. Сороке значилось 16 участков, половина которых отдана была вел. князем монастырю, а по писцовым книгам 1496 г. значилось на р. Суме 19 деревень, принадлежавших Марфе, которые, с 2 деревнями на р. Волге, пожалованы были в 1555 г. тому же монастырю; затем Марфе принадлежали: 49 деревень на Колдо-озере и рыбные ловли на р. Водле, деревни в Вотской, Деревской и Шелонской пятинах. Славная своим богатством вдова Анастасия имела в Вотской пятине свыше 50 деревень, в Обонежской — до 100 деревень и рыбные ловли на р. Водле. Евфимия владела землями в Деревской и еще более значительными в Вотской Пятине. Вообще, исследование новгородского землевладения приводит к заключению, что имения Марфы Борецкой и ее сторонников: Овиновых, Селезневых, Афанасьевых, Казимеров, Коробовых, Есиповых и др. были самые богатые и многочисленные, и в сравнении с ними имения других новгородских вотчинников, приверженных к Москве, были весьма бедны и незначительны. На Софийской стороне, в Розважей улице, по набережной Волхова, ставшей теперь аристократической частью города, находился "чудный двор" (дом) Марфы посадницы. В этом доме происходили многочисленные и шумные совещания сторонников Марфы во время решения, принятого ее партией.

Еще в тридцатых годах XV стол. "новгородские вельможи и старейшины" думали обеспечить независимость Новгорода соединением его с Литвою. В Новгороде не раз сидели князья литовского дома (1333, 1383—1387, 1389, 1432—1434, 1444, 1446), которые могли содействовать такому сближению. Вместе с ними появляются выходцы из Литвы и Руси, которые приобретают известное положение в Новгороде. Яжелбицкий договор внес в жизнь Новгорода такие изменения относительно суда, управления и внешних сношений, которые ясно указывали на намерения Василия Темного наложить руку на Вел. Новгород, и отношения эти настолько уже обострились, что во время пребывания в Новгороде вел. князя с сыновьями Юрием и Андреем (1460) составился было заговор с целью умертвить их, от чего новгородцы были удержаны лишь увещаниями архиеп. Ионы. Молодость Ивана III (при вступлении на престол ему было 22 года) подавала надежду на продление мирных отношений; но пребывание в Новгороде княжеских наместников и дворян служило постоянным предлогом к неудовольствиям и вызывало необходимость частных сношений с Москвою, которые только еще более усилили накопившиеся враждебные чувства. Подобным настроением старалась воспользоваться литовская партия, призвавшая в Новгород "из королевы руки" (он прибыл 8 ноября 1470) брата киевского князя Симеона Олельковича — Михаила. Впрочем, по случаю смерти Симеона, Михаил вскоре оставил Новгород, вызвав даже среди новгородцев неудовольствие своими произвольными действиями; но пребывание его здесь не могло улучшить и отношений к Москве; а кончина (5 ноября 1470) архиеп. Ионы и избрание в преемники его Феофила (15 ноября) поставили на очередь вопрос о месте посвящения вновь избранного — в Москве или Киеве, которое еще более разделило обе партии, оправданием для чего, между прочим, могло служить посвящение в Смоленске архиеп. Евфимия II митрополитом Герасимом. При таких обстоятельствах выступает на сцену Марфа посадница.

Семья Борецких не могла быть приверженной к Москве, а ее богатства обеспечивали необходимые средства для осуществления задуманного предприятия. Сторонниками ее были преимущественно "молодые" люди, и, напротив, многие из "лучших людей" готовы были стоять за союз с Москвою, одни, быть может, из соперничества, а другие под влиянием традиции и религиозных сомнений, навеянных посланиями митрополита, не желали поступиться в вопросе о месте посвящения владыки. Вражда на этой почве должна была усилиться, когда кандидат в сан архиепископа, сторонник Марфы, Пимен, не был избран. Будучи ключником архиеп. Ионы, он имел доступ к софийской казне и немало средств присвоил себе и передал в руки Борецких на поддержку общего дела. Для Пимена не было сомнения, что он примет поставление в Киеве. Когда злоупотребления его, по смерти Ионы, открылись, то он подвергся разграблению и взысканию в 1000 руб.

Московские летописи и церковный летописец Новгорода, смотревший на дело с этой точки зрения, первенствующую роль в наступивших событиях приписывают Марфе посаднице, дом которой не только был местом бурных собраний, но и сама она является внушительницей целого политического плана. "Многие люди, читаем там, на сонмище к ней приходили и многие послушали прелестных и богоотметных ее слов, не зная о том, что было им на пагубу, и многие из народа смутились их соблазном". В этих обличениях Марфа сравнивается с Иезавелью, бесноватой Ирадиадой, царицей Евдоксией и "окаянной Далидой", что в свою очередь подкрепляется рядом не менее сильных мест насчет "злых жен" вообще, во вкусе московских книжников. Рядом с тем сообщается о ее намерении (или ей предложенном Михаилом Олельковичем) вступить в брак (по-видимому лета Марфы не дозволяли думать об этом) "с литовским паном", чтобы владеть с ним всею Новгородскою областью от имени короля. Время посадничества ее сына Димитрия было особенно благоприятным для ее роли. Местный летописец участие сыновей ее в смуте прямо приписывает ее влиянию. В преданиях же о ней сохранились сведения как о женщине властной и решительной. Так, в Золотицкой волости рассказывали о ее жестокой расправе с жителями по поводу гибели ее сыновей, в которой она заподозрила умышленное убийство. Соловецкий монастырь, владевший уже островом по грамоте, данной ему архиеп. Ионною и посадн. Иваном Лукиничем (Щокой), получил от Марфы и ее сына Феодора два лука земли на р. Суме, впадающей в Онежскую губу; но соседние крестьяне причиняли обиды монахам, желая выжить их оттуда, в особенности, сильные покровительством Марфы, ее люди. По поводу этих притеснений игумен Зосима посетил Новгород и успел склонить бояр на защиту своих интересов; но Марфа, пользуясь влиянием, сначала не приняла его и распорядилась даже выгнать, однако потом смирилась и дала от себя другую грамоту, писанную ее сыном, Федором, на участок земли по морскому берегу, скрепленную вислой свинцовой печатью с ее именем (обе эти грамоты, вопреки свидетельству арх. Досифея, оказываются копиями). Пиры были в большом обычае у новгородцев; Зосима также был приглашен к Марфе на трапезу, вместе с вельможами города. К этому обстоятельству (1470) относится легенда, занесенная в его житие, о виденных Зосимою на пире шестерых боярах, сидевших без голов. Бояре эти в 1471 г. были обезглавлены по повелению Ивана III. Близкий свидетель текущих событий, Зосима предсказал запустение дома Марфы, случившееся несколькими годами позже. Конечно, легенда сложилась впоследствии; но она дает представление о взглядах современников на характер и деятельность Марфы Борецкой.

Ближайшими пособниками в деле, поднятом Марфою, были ее сыновья, об одном из которых, судя по его прозванию (Федор Дурень), сложилось нелестное мнение, а также бояре: Василий Казимер и брат его Яков Короб, родственники Борецких, Матвей Селезнев и Василий Селезнев Губа, племянники (сестричичи) Казимера, Козьма Грузов (бывш. посадн.), Иер. Сухощок, Кипр. Арзубьев (бывш. посадн.), Павел Телятев, Козьма Григорьевич и др.