Большая биографическая энциклопедия - денисовы братья андрей и семен

— наиболее замечательные вожди раскола ХVІП в., организаторы поморской беспоповщинской секты, устроители Выговской пустыни. Они происходили из рода князей Мышецких, в смутное время поселившихся в Олонецком крае, но, хотя и сохраняли связи со своими родичами, обыкновенно называли себя Вторушиными или Второю и князьями не титуловались.

Старший из братьев, Андрей, родился в 1674 г. и уже в отцовском доме приобрел большую начитанность в Св. Писании и произведениях древнерусской литературы. Постоянное общение с разными ревнителями древнего благочестия, посещавшими дом Дионисия Мышецкого, сильное возбуждение против Никоновой реформы, царившее вообще в Олонецком крае, влияние Соловецкого диакона Игнатия, усердно пропагандировавшего раскол, повели к тому, что Андрей увлекся аскетическими идеями и оставил тайно отцовский кров.

Восемнадцатилетним юношей он приходит на Сароозеро, где скрывалось в лесах много раскольников. Знакомится он тут с Даниилом Викулиным, главой одной из раскольничьих групп и вступает в его общину. Вскоре он возвращается домой, увлекает за собой свою сестру, Соломонию, и племянника, Петра Прокопьева, которым впоследствии суждено было играть видную роль в его общине.

В 1695 г. вместе с Даниилом Викулиным и братией он переселяется на Выг и здесь основывается ими обитель. За истекшие три года, как полагает проф. Н. И. Барсов, "он довершил свое самовоспитание: изучал священные книги, создавал для себя репутацию между пустынниками, присматривался к людям изучал характеры и нужды своих братий. В это время, конечно, ему пришлось многое пережить, во многом разочароваться, в это время должен был совершиться некоторый перелом в его убеждениях, от идеализации он перешел к более практическому взгляду на вещи".

Года через два в новую пустиню переселяются и братья Андрея, Семен и Иван, и его отец: из них особенно полезным для Андрея оказался Семен, как его ревностный помощник в управлении общежитием. Главою общежития считается Даниил Викулин, но фактически все находится в руках Андрея, отличавшегося замечательной энергией, даровитостью и начитанностью; а в 1703 г.

по просьбе самого Даниила и всей братии Андрей занимает его место. Как велико было значение новой общины, можно видеть из следующего панегирического отзыва раскольнического историка: "гонимии за православие, в отишии сей пустыни приимаху отдохновение, отсюду получаху образы благочиния, отсюду взимаху добродетельные виды, сими пустынными благочиниями хваляхуся всех стран и городов жителие; понеже убо кто отеческого благочестия во всех градех и селех ясный гром возгреме? — выговская пустынь.

Кто церковные службы и уставы за неимением церковнослужителей простолюдином изобрете? — выговская пустынь. Новолюбителей задаяния развяза кто? Клеветником ли лютые языки связа кто? Гонительную ли ярость увеща кто? У высоких ли властей щедрую гонимым милость обрете кто? Кто аще не выговских премудрых учителей и хитрословных просителей ревность? Ибо в сей выговской пустыни ораторствоваша проповедники, просияша премудрыи Платоны, показашася преславнии Демосфены, обретошася пресладкии Сократи, взыскашася храбрии Ахиллесы, небасненные повести плетущии, но христианское стадо опасно стрегущии".

По существу эта характеристика положения, занятого Выговской пустыней, несмотря на цветистые украшения стиля, представляется вполне правильной: пустыня действительно стала крепким оплотом раскольников северного края; она их объединила, подняла их материальное благосостояние, придала им уверенность в борьбе с церковной и светской властью, результатом чего, вообще, было усиление русского раскола: с одной стороны из пустыни выходили искусные и ревностные пропагандисты, а с другой — раскольники в остальной России могли постоянно питать надежду на поддержку от выговцев и действительно получили такую поддержку и нравственно и материально.

Этот результат был достигнут более всего благодаря деятельности Андрея Д., который сам рассказывает, насколько тяжело было его положение при основании пустыни: "Егда же благодатию Божиею совокупихомся в сие общежительство, о, коликих трудов и подвигов строительство сего общежительства востребовало: телесное житие состоити и душевное спасение устроити, в неплодных местех прекормление промыслити и душевную трапезу всегда уготовити, нивы леторослые с трудами распахивати, да и терновидные нравы со многими поты истерзати, одеждами в нищих местех одеяти и общежительными св.

отец обычаи не навыкших людей украсити, чары своевольные поравняти, чащи миролюбных обычаев искореняти, сено с огнем разделити, воды страстные застановити, возгорения похотные угасити". Из этого видно, что предстояло много работы, чтобы организовать материальное благополучие общины и поднять нравственное состояние ее членов.

Прежде всего приходилось подумать о материальном обеспечении общества, так как нужда на первых порах была велика. "Пашня, говорит проф. Барсов, устроенная поселенцами "под гарью", обманула их надежды, — открылись частые зябели, а затем и глад и хлебный недород; на первый раз братия благодушно встретила это несчастие: "и начаша солому ржаную сещи и толочь на муку и хлебы соломенные ясти, точию раствор ржаный, а замес весь соломенной муки; хлебы в кучи не держались, помелом из печи пахали.

И такова бысть скудость тогда, что днем обедают, а ужинать и не ведают что, — многожды и без ужина жили". Андрей показывал всем пример благодушия, ободрял братию словами Писания, сочинял даже чудеса, стараясь подействовать на их суеверие. Но это, конечно, было недостаточно, Потому, отобрав у всех "в братстве", что у кого с собою было принесено из мира: деньги, серебряные мониста, Андрей сам отправился на Волгу, где хлеб был весьма дешев, и, частью купив, частью в милостыню выпросив у христолюбцев нужное количество его, Андрей в непродолжительном времени доставил его в Пигматку — так называлась принадлежавшая выговцам пристань на Онежском озере, — "а из Пигматки начаша оный хлеб на себе в крошнях носити в монастырь".

Первая нужда миновала, но в следующие годы неурожаи повторились, многие хотели уходить, не слушали увещаний Андрея и глухо роптали против него; но он не растерялся: новые поездки за подаянием к московским, новгородским и др. христолюбцам выручили из беды, а рядом с этим было найдено верное средство самопомощи, — торговые обороты.

Андрей завел торговлю, занимая у добрых людей деньги с половины; добрые люди, "видя их нужду, а в торге правду", охотно снабжали их деньгами. Выговцы завели свои суда, на которых переправляли "в Питер" хлеб, закупаемый в низовых городах; у них были свои пристани на реках и озерах, свои постоялые дворы, и своих людей "держаша для торгу и приезду всех".

Чем дальше, тем более расширялись обороты; явились новые предметы торга: меха, лен, сукна. Благосостояние общины было упрочено, потянулись в нее новые поселенцы, приносившие свои достатки и, главное, свой труд, и взамен того находившие в ней спокойное пристанище, безопасность от всяких притеснений, так как Андрей сумел установить отличные отношения с властями.

Этот замечательный успех был достигнут благодаря настойчивости и редкой даровитости Андрея, но обеспечением этого материального благосостояния должно было стать хорошее внутреннее устройство общины: нужно было исправить "терновидные нравы" выговских насельников, подчинить братию определенной дисциплине, утвердить в ней верность "древлеотеческим преданиям", — а в этом деле Андрею, кроме его обычной энергии и организаторского таланта, помогли его образованность и проповеднический дар.

Та высокая начитанность, которая выделяла его из среды его собратий, раскольнических учителей, представлялась ему самому недостаточной: он понимал, что для борьбы за свои взгляды ему мало обычного арсенала раскольничьего начетчика, что нужна система точности, которая дается только правильной школой. Но где же искать этого систематического образования? Приходится за ним идти к врагам, у которых есть уже школы, дающие уменье обращаться с материалом.

Раз решившись на такой шаг, Андрей отправляется под видом торгового человека в Киев (как полагает Н. И. Барсов, это было в 1708 г.), приходит к какому-то учителю, который задает ему для испытания сочинить проповедь, и когда это испытание пройдено было со столь блестящим успехом, то ученики академии признали составленное Андреем "слово" принадлежащим Златоусту или Амвросию, принимается в академию "и о всем риторском, философском и феологическом учении с велиим прилежанием вопрошаше".

Пребывание в академии в течение года, причем удалось прослушать лекции такого талантливого человека, как Феофан Прокопович, наложило сильнейший отпечаток на литературные произведения Андрея; здесь выработалось в нем уменье стройно располагать материал, здесь усвоены им многие риторические приемы, отсюда вынесена терминология богословская, отсюда же почерпнуты и методы филологической критики, так блистательно примененные им в "Поморских ответах" к анализу "Деяния на еретика Мартина" и Феогностова требника.

Некоторые произведения Андрея, со стороны своего содержания, а в особенности формы (как, напр., "Толкование российского речения благочестие"), иначе и не могут быть объяснены, как тем, что они являются продуктом школы, пройденной им в Киеве. Особенно сильный отпечаток школы (помимо влияния древнерусской литературы, в частности произведений Максима Грека, как в "Слове о злостраданиях и скорбях церкви христовой) замечается в проповедях Андрея.

Как говорит его биограф, он одарен был от природы "естественною к риторству добротою, имел мужественный возраст и сановитость тела, главу аки бисером унизану чинными светло-русыми кудрями и в полсединою украшенну, острый ум, лицо, белое, очи ясные и зрением по чернилу скорозрительны, уста и ланиты румяностью помазанные, круглою бороду, свободный и легкий язык, крепкую грудь, долгий дух, твердый хотя и изтухла голос, тонкие и длинные, по естеству умеренные персты, равно как и все прочие члены согласные с его благолепным составом".

Однако, как бы ни были богаты природные средства проповедника, умение свободно распоряжаться ими для того, чтобы оказывать желаемое воздействие на паству, вырабатывается лучше всего школою, а киевская школа в этом отношении могла дать Андрею очень много, так как в ней по традиции держались приемы проповедничества, заимствованные у таких образцовых ораторов, как иезуиты.

В сохранившемся описании тех внешних средств, которыми пользовался Андрей при произнесении своих проповедей, мы можем ясно видеть влияние школы: он обладал вполне выработанными приемами декламации и мимики, чем далеко не могли похвалиться православные проповедники (не малороссы или не прошедшие схоластической школы), а также учителя-раскольники.

Андрей говорил "не вельми косно и не вельми борзо", различал паузы, умел отделаться от недостатка речи, свойственного многим церковникам, от "изглашания в ноздри", менял интонацию, выражение лица, пользовался жестами. С этими чисто внешними ораторскими приемами он соединил также почерпнутое из школы уменье стилистически украшать свою речь, "позлатить свои проповеди всепрекрасными фигурами, окружить предивными периодами, обнизать и усладить аффекты пресладкими и преизмечтанны тропосы красноплетенными".

Проповеди его всегда делятся на части, как это предписывается юго-западными риториками; в них есть определенная система доказательств: примеры, емвлематы, свидетельства от суждения, слытия, мучения, зависти, закона, клятвы; постоянно встречаются описательные и иносказательные выражения (напр., вместо того, чтобы назвать Иоанна Дамаскина, проповедник говорит: "краснопевная духа цевница, всеблагодатная, добросочетанная гусль, сладкогласный церковный славий"), даются обширные аллегорические картины, встречаются даже иностранные слова (ǎνθςωπоς, μιкрокǒσμоς).

Правда, что это обилие схоластических оборотов придает проповедям Андрея иногда крайнюю искусственность, так что может казаться, что в них школьная логика преобладает над непосредственным чувством; правда, что эти поучения не всегда могли быть доступны выговской братии, стоявшей по своему умственному развитию гораздо ниже своего учителя; но тем не менее его "красноглаголание" нравилось пастве, ее очаровывало, так что Андрей заслужил от нее лестное прозвище "второго Златоуста"; его малопонятные философствования располагали к нему, быть может, именно в силу своей недоступности пониманию выговцев, так как они могли гордиться своим знаменитым оратором "с философственной душой".

Общую основу философствований Андрея в его многочисленных (более 50) проповедях составляет аскетизм. В мире воцарился антихрист, церковь Христова подвергается всяким скорбям и злостраданиям, близится страшный суд Господень, а потому верным христианам нужно всеми мерами заботиться о соблюдении в чистоте своей веры и жизни. Так можно резюмировать главную мысль, из которой истекают все частные наставления Андрея в его проповедях и полемических посланиях.

По форме и содержанию своему его проповеди могут быть разделены, как это сказал Е. В. Барсов, на четыре разряда: "во-первых, слова догматические — из них известны: о вере, об ангелах, об антихристе; во-вторых, нравоучительные, куда относятся поучения о молитве, покаянии, чистоте, целомудрии и т. п.; в-третьих, панегирические, каковы, напр.

, слово похвальное святителю Николаю Чудотворцу, Зосиме и Савватию, слово похвальное на Сретение Господне, Рождество Христово и т. п. и, наконец, в-четвертых, надгробные; из них известны — слово пред гробом какого-то брата Дамиана, надгробное слово Димитрию и Алексею нижегородским, но самое замечательное из них слово надгробное на своего сродственника Петра, вкупе и история краткая, кою и откуду зачася выгорецкое общежительство; это слово, в которое Андрей включил рядом с историческими и немало автобиографических данных, составило первые главы известной "Истории Выговской Пустыни", написанной Иваном Филипповым.

Согласно с общим аскетическим мировоззрением Андрея, наиболее важными являлись его нравоучительные слова, в которых "воспоминаше вся страсти человеческие и учаше, како подобает праздновати и каковыми быти христианами, яко не именем именоватися точию достоит, но и житием украшатися добродетельным, от грехов и страстей удалятися, покаянием же себе очищати, блуда бегати, скверн плотских удалятися, — и тако учением своим всех слушающих в плач приводя и во умиление влагая на покаяние согрешающих понуждая".

Эти нравоучительные слова отличаются большею живостью, чем другие проповеди Андрея: в них видно порой сильное выражение чувства, заметна связь с окружающей действительностью. Так как в подобных нравоучениях ощущалась для паствы наиболее сильная потребность, мы находим их и в догматических, и в других словах Андрея. Эти нравоучения были одним из средств, которыми поддерживалась заведенная Андреем организация Выговской общины.

Все общежитие состояло из двух монастырей: Выговского, мужского, управлявшегося самим Андреем, и Лексинского, женского, находившегося под управлением "высокопревосходительнейшей кановиарши" Соломонии Денисовой, а кроме того из нескольких скитов, пользовавшихся сравнительной самостоятельностью. Вступавшие в общину обязывались: "1) древлецерковное благочестие хранити, крестное знамение на лицах истово творити двема персты, поклоны добре полагати, службу церковную по вся дни исправляти, данные посты сохраняти; 2) чины монастырские, данные на письме, хранити со всяким опасением, всякую нужду пустынную терпети и труды, трапезное благочиние добре имети; во время обедов и ужинов жертвенники читати, а братиям в молчании сидеть и внимать читаемому, особьядения отнюдь не иметь, а иметь все общее, по воскресным дням и по праздникам книги читать братии, после заутрени и у денья, часа по полтора; правило, данное от отец духовных исполняти и о своем спасении всячески тщатися; 3) младшим к большим иметь покорение и послушание, к старостам покорение без всякого прекословия и роптания, без благословения старост ничего не делати и никуда не шататися, между собою мир и любовь имети братскую, всем друг друга к полезному понукати и друг с другом вражды и ссоры не имети никогда же, — а когда у кого с кем случится, миром и прощением скоро разрушати, 4) чтобы по вечерки между молодыми людьми (женщинами и мужчинами) сходов и говоров и бесед не было и в другие пределы (т.

е. в другой монастырь) не указным никому не дерзати ходити под великим запрещением". Устав Выговский был строго аскетический, и в нем главнейше требовались следующие добродетели: богомоление, пост, девственное житие, трудоделание, нестяжание и послушание. Управлялось общежитие собором, который составляли старцы и должностные лица: екклисиарх, келарь, казначей и староста с выборными от скитов.

Им была предоставлена власть "не хранящих сие выписанное (т. е. уставных правил) наказовати по правилом и по данным им письмам, кто чего достоин, — овых поклонами на трапезе, а овых от трапез отлучением. Покоряющихся и прощающихся прощати с милосердием, а противящихся и не покоряющихся и телесным наказанием наказовати (практиковались коленостояние, битье шелепами, сажание на цепь), или в монастырь к наказанию отсылати и никому не попущати в том своем непокорстве пребывати.

В монастырех обоих всем соборным, келарем, казначеем, городничим и надсмотрикам и сторожам всем крепко данные им службы отправляти, чтобы все было по чину монастырскому". Несмотря, однако, на эти строгие меры, несмотря на увещания в проповедях Андрея и на разные поучительные легенды, подтверждавшие правильность устава, нарушения бывали нередки и особенно касались они "девственного жития": трудно было упразднить существовавшие уже семьи, заставить жить мужей с женами, аки братьев с сестрами, а также трудно было препятствовать сближению молодых мужчин и девушек.

Постоянно приходилось издавать новые распоряжения, запрещать "безчинные мирохождения на брание ягод или волнух или иных каких овощей"; приходилось Андрею в проповедях обличать нарушения правил, но так как избегнуть этих нарушений не было никакой возможности, то он предпочел действовать "яко отец милосерднейший": не признавая законности, несогласной с монастырскими требованиями жизни, не преследовать слишком строго отступлений от устава.

В этом случае он мог руководиться сознанием и своих личных провинностей: посещая, как настоятель Лексинский женский монастырь, он оставался в нем не только для ученых трудов "безмолвия ради", но и для более веселого провождения времени, в чем его укоряли некоторые "продерзостливые". На Лексе, говорят, жили три сожительницы Андрея, из которых одна, под конец, отравила его из ревности.

Если эта сторона аскетического устава и не соблюдалась, то другое его требование — трудоделание было основой благосостояния выговцев: община представляла из себя рабочее братство, в котором процветали самые разнообразные отрасли труда, в том числе и умственный труд, так как Андрей завел в монастырях переписывание книг (создался особый поморский почерк), устроил школу, в которой сам преподавал ораторское искусство, чем тоже содействовал выработке особого литературного склада.

.