Большая биографическая энциклопедия - дибич-забалканский граф иван иванович

(Иоганн Карл Фридрих Антон) — генерал-фельдмаршал (1785—1831 г.), сын барона Ивана Ивановича Дибича. Иван Иванович Дибич родился 2(13) мая 1785 года, в поместье Гросс-Лейпе, в Силезии, от второго брака отца своего с Мариею Антуанетою Эркерт. Уже на четвертом году жизни, удивляя всех своими необыкновенными способностями и памятью, ребенок Дибич оказал блестящие успехи под руководством местного сельского учителя; дальнейшим первоначальным образованием сына занялся сам отец, преподававший ему математику, историю и географию, к которым мальчик выказывал большую склонность. На двенадцатом году жизни (в 1797 г.) будущий фельдмаршал был отдан в берлинский кадетский корпус, в котором, благодаря своим способностям и хорошо поставленному преподаванию, скоро оказал замечательные успехи в науках. Между тем, старик Дибич, желая иметь при себе все свое семейство, обратился в этом смысле с ходатайством к Императору Павлу І, который просил прусское правительство отпустить молодого Дибича к отцу. Просьба эта была уважена, хотя и не особенно охотно, так как юноша успел обратить на себя общее внимание начальства своими дарованиями; при этом директор корпуса, Рюхель, изъявил прусскому королю сожаление, что Пруссия лишилась молодого человека, подававшего такие блестящие надежды.

Уволенный из берлинского корпуса портупей-прапорщиком, юный Дибич прибыл в свое новое отечество в 1801 году, уже после смерти Императора Павла І и, по повелению Императора Александра I-го, согласно со своим собственным желанием, был зачислен прапорщиком лейб-гвардии в Семеновский полк, с которым и отбыл все коронационные торжества в Москве, а по возвращении в Петербург — деятельно занялся изучением русского языка. Несмотря на трудности, представляемые нашим языком для иностранца, талантливый юноша через полгода овладел им настолько, что, по отзыву современников, говорил и писал, как природный русский. В то же время Иван Иванович деятельно занимался усовершенствованием своего военного образования, так как с малолетства, под влиянием рассказов своего отца о семилетней войне, чувствовал призвание к военной службе. Скоро приобретенные им теоретические познания пришлось проверить и применить на деле. В 1805 году разгорелась война с французами и Дибич, вместе с полком, выступил в поход, положивший начало его блистательной боевой карьере. 20-го ноября, в сражении при Аустерлице, Иван Иванович был ранен в кисть правой руки, взял шпагу в левую руку и до конца боя оставался при своей роте, за что и награжден был золотою шпагою с надписью "за храбрость". Кампании 1806 и 1807 года еще более выдвинули молодого офицера, который участвовал в них то вместе с полком, то прикомандированный к квартирмейстерской части (нынешний генеральный штаб); одною из причин, побудивших Дибича хлопотать об этом прикомандировании, был, как говорили злые языки, его малый рост, вследствие которого он, на походе, не мог поспевать за тогдашними исполинами-гренадерами; как бы то ни было, квартирмейстерская служба как нельзя лучше дала окрепнуть природным военным дарованиям Дибича и выдвинула их на вид. В сражении при Гейльсберге Дибич заслужил орден св. Георгия 4 степени за весьма удачное расположение батареи на правом берегу p. Алле; батарея эта действовала во фланг неприятелю, преследовавшему наши войска на левом берегу этой реки и сильно теснившему их во время затруднительного перехода через ручей Спунбах; огонь наших орудий остановил противника и прикрыл отступление своих. Сражения при Прейсиш-Эйлау, Гутштадте, Фридланде, также дали случай выдвинуться вперед молодому офицеру, который, по окончании войны, возвратился в Россию повышенный в чинах до капитана включительно и украшенный, кроме уже упомянутых наград, орденом св. Владимира 4-й степени и прусским орденом "за заслуги" (pour le mérite).

В 1810 году, Дибич, не прекращая теоретического изучения военного дела, перепросился на службу в свиту Его Величества по квартирмейстерской части и, при содействии управлявшего тогда этой частью, князя Волконского, поступил на место дежурного штаб-офицера в корпус графа Витгенштейна. В том же году подполковник Дибич обратил на себя внимание запиской, под заглавием "Organisations-plan eines Requisitions-systems" (план организации реквизиционной системы), представленною им военному министру по поводу предстоящих тогда военных действий. В сентябре 1811 года двадцатишестилетний Дибич был произведен в полковники. Отечественная война 1812 года застала Ивана Ивановича обер-квартирмейстером в корпусе графа Витгенштейна, под знаменами которого участвовал во всех одержанных им победах, причем, за отличие в трехдневном бою 18, 19 и 20 июля, под Якубовым, Клястицами и Головчицами, и в двухдневном 5 и 6 августа, у Полоцка, получил ордена св. Владимира 3 степени и св. Георгия 3 степени (за Полоцк, где, став во главе трехтысячного отряда плохо обученных ополченцев, овладел мостом и тем парализовал натиск французов). Затем Дибич снова отличился в деле у с. Юровичи и в боях 6—9 октября за Полоцк (за что и награжден был орденом св. Анны 1 степени). 18-го октября полковник Дибич получил генерал-майорские эполеты и затем участвовал в боях при Чашниках, Смольне, Старом Борисове и Студянке, причем, за отличие в них, получил золотую шпагу с бриллиантами и с надписью "за храбрость" и Высочайшее благоволение. К концу 1812 года Дибич является уже искусным начальником особого отряда, посланного для отрезания отступавшего Макдональда. При местечке Колтыняках двухтысячный отряд Дибича смело занял позицию между прусскими корпусами генералов Йорка и Массенбаха (принадлежавшими к составу корпуса маршала Макдональда) и, искусным размещением и передвижением частей своих малочисленных войск, сумел показаться пруссакам сильным авангардом сильной армии. Здесь же высказались недюжинные дипломатические способности Ивана Ивановича, вступившего в переговоры с прусскими генералами; эти переговоры окончились заключением чрезвычайно важной Таурогенской конвенции 18 декабря, в силу которой пруссаки отделялись от французов (первый шаг к отложению Пруссии от Наполеона І). За эти удачные действия барон Дибич получил единовременно 10 тысяч рублей ассигнациями.

Вскоре за тем Иван Иванович, способности которого обратили давно уже на себя внимание Государя, назначен был генерал-квартирмейстером армии Витгенштейна и в этом звании вступил с русскими войсками в Берлин, оставленный им 12 лет тому назад портупей-прапорщиком. В 1813 году, Дибич, удостоившийся получить от прусского короля за новые отличия в боях с французами орден Красного Орла 1 степени, сделан был генерал-квартирмейстером союзных (русско-прусских) войск и в этом звании участвовал в сражениях под Люценом и Бауценом; своевременным отступлением с поля неудачного для нас бауценского сражения союзники обязаны были совету Дибича. Когда же, после кратковременного перемирия с французами, к коалиции против Наполеона І примкнула Австрия и австрийский фельдмаршал, князь Шварценберг, был объявлен главнокомандующим всех союзных войск, Дибич, оставаясь по-прежему генерал-квартирмейстером, участвовал 14 и 15 августа в неудачных приступах союзников к Дрездену, где под ним были убиты две лошади, а сам он получил сильную контузию. 17 и 18 августа блистательная распорядительность генерал-квартирмейстера союзных войск, оказанная им в Кульмском бою, доставила ему орден св. Владимира 2 степени. 4, 6 и 7 сентября, в решительном сражении под Лейпцигом, храбрость и советы Дибича настолько содействовали победе союзников, что князь Шварценберг на поле битвы снял с себя орден Марии-Терезии малого креста и надел его на Дибича, а Император Александр I произвел его в генерал-лейтенанты. К этому времени доверие Государя к Ивану Ивановичу так возросло и упрочилось, что, присутствуя на военных советах и оспаривая мнения седых прусских и австрийских генералов, он часто склонял Императора к принятию отстаиваемого им решения.

По перенесении театра войны во Францию, в 1814 году, Дибич отличился в сражениях при Ла-Ротьере и Арсис-сюр-Об, а на военном свете 12 марта представил (вместе с князем Волконским и Толем) убедительные доводы, следствием которых было движение союзников на Париж и быстрое окончание кампании. На высотах Бельвиля, в виду покорившейся столицы Франции, Император пожаловал Дибичу орден св. Александра Невского.

Наполеоновские войны упрочили боевую репутацию молодого генерала и создали ему прочное положение в мнении и доверенности Государя, что послужило в скором времени к новому возвышению Дибича. Между тем, по возвращении русских войск обратно в Россию, Иван Иванович находился при главной квартире в Варшаве, где, в начале 1815 года, вступил в брак с племянницею князя Барклай-де-Толли, баронессой Женни Торнау. Однако, боевые тревоги еще не кончились: Наполеон бежал с острова Эльбы, и русские войска снова двинулись во Францию. Дибич, облеченный 30 апреля в звание начальника штаба I-й армии, оставил молодую супругу и выступил в поход за Рейн, где, впрочем, боевая деятельность русских войск оказалась излишнею, и дело ограничилось для них блистательными смотрами, 26 и 29 августа, при Вертю, причем генерал-лейтенант барон Дибич удостоился получить бриллиантовые знаки к ордену св. Александра Невского. По возвращении в Россию Дибич, в звании начальника штаба І армии, был в Могилеве на Днепре, при главной квартире армии, и 8 июня 1818 года получил звание генерал-адъютанта. Деятельность Ивана Ивановича в эту эпоху ознаменовалась созданием нового военного учреждения. В видах облегчения, по возможности, доступа строевым офицерам в свиту Его Величества по квартирмейстерской части, по предложению барона Дибича, 5 марта 1820 года, с Высочайшего разрешения, при штабе I-й армии, было открыто в Могилеве на Днепре двухклассное офицерское училище. Оно пользовалось особым покровительством Дибича и Толя, но существование его не было продолжительно: уже в 1828 году, вследствие движения наших войск в Турцию, занятия в нем были значительно ослаблены, а в 1830 году, с началом польского восстания, оно окончательно закрылось. За десять лет своего существования это училище дало до 50 офицеров квартирмейстерской части, из которых некоторым удалось впоследствии занимать видное положение в русской армии.

1821-й год был в высшей степени знаменательным в жизни будущего фельдмаршала: Император взял его с собой на Лайбахский конгресс — и с этого времени Дибич становится неразлучным спутником Государя. На Лайбахском конгрессе Иван Иванович получил от императора австрийского орден Леопольда 1 степени, а от Императора Александра — орден св. Владимира 1 класса. В 1823 году, когда, благодаря интриге Аракчеева, уволен был в отпуск за границу, "для излечения от болезни", начальник главного штаба Его Императорского Величества князь Волконский, то исправление его должности поручено было (30 апреля 1823 года) начальнику штаба первой армии, барону Дибичу. Когда последний явился в Петербург, император Александр дал ему при первом же свидании наставление относительно будущих его отношений к графу Аракчееву: "Ты найдешь в нем" сказал Государь, "человека необразованного, но единственного по трудолюбию и усердию ко мне; старайся с ним ладить и дружно жить: ты будешь иметь с ним часто дело и оказывай ему возможную доверенность и уважение".

В начале 1824 года в Петербург возвратился из заграничного отпуска князь Волконский, рассчитывавший снова вступить в исправление своей должности, но этого не допустил граф Аракчеев, питавший крайнюю ненависть к князю Петру Михайловичу и стоявший за своего ставленника, барона Дибича. Князь Волконский был принят Государем приветливо, но Государь признался ему, что он привык к работе Дибича. 6-го апреля того же года последовала, наконец, официальная развязка этого дела: появился "приказ всем армиям" следующего содержания: "исправляющий должность начальника главного штаба, генерал-адъютант барон Дибич, утверждается в звании начальника главного штаба моего — Александр". Одновременно с утверждением в должности начальника главного штаба, Иван Иванович назначен был также управляющим квартирмейстерскою частью, и в этом звании оказал благотворное влияние на всю армию, принеся много пользы для дела ее внутренней организации. Сверх занятий, сопряженных с новою должностью, Дибич, по повелению Государя (1823 г.) должен был присутствовать в государственном совете и в комитете министров (1824 г.), безотлучно сопровождая в то же время Императора во всех его поездках. Во время последнего путешествия Государя в Таганрог Дибич находился также при Особе Его Величества. В Таганроге Государь опасно заболел, а 19-го ноября тихо скончался, в присутствии Императрицы и лиц свиты... Из находившихся при Императоре трех доверенных лиц: генерал-адъютантов князя Волконского, барона Дибича и Чернышева ни один не знал о существовании акта, назначавшего Великого Князя Николая Павловича наследником престола. Впоследствии генерал-адъютант Дибич рассказывал Михайловскому-Данилевскому: "Государь, поверявший мне многие тайны, не говорил мне, однако, об этом ни слова. Однажды мы были с ним в поселениях (военных), и он, обращая речь к великому Князю Николаю Павловичу, сказал ему: "тебе надобно будет это поддерживать". Я ничего другого из сих слов не заключил, как то, что, судя по летам Великого Князя, он, пережив Государя и Цесаревича, будет их преемником". При таком положении дела Дибичу оставалось только донести о печальном событии в Варшаву Цесаревичу Константину Павловичу, как лицу, которое, по закону о престолонаследии, становилось Императором Всероссийским. Составленный в Таганроге акт о кончине императора Александра приложен был ко всеподданейшему рапорту Дибича на имя императора Константина от 19-го ноября 1825 года. Положение крайне осложнялось существованием в армии заговора (открытого в то время Шервудом), важнейшие нити которого уже находились в руках Дибича, как начальника штаба Его Величества и доверенного лица; 4-го декабря Дибич получил собственноручное письмо от цесаревича Константина Павловича с указанием обращаться за повелениями к Императору Николаю Павловичу — и тогда же послал новому Государю письмо и обстоятельный рапорт о заговоре.

Ответ Государя свидетельствовал о чувстве его искреннего расположения и признательности Дибичу. Большая часть заговорщиков находилась во 2-ой армии и Дибич лично принял меры к арестованию важнейших из них. Эти события обеспечили Ивану Ивановичу расположение Императора, который командировал Дибича вместе с князем Волконским в Варшаву, откуда они привезли в Петербург подтвержденное Цесаревичем отречение от престола. Благодаря своевременно принятым мерам, заговор был благополучно подавлен в самом начале. В январе 1829 года Дибич получил лестный рескрипт от Императора Николая I-го, а 22 августа того же года, в день коронования Государя, был он произведен в генералы от инфантерии.

В 1827 году, по поводу доносов на командовавшего войсками на Кавказе генерала Ермолова и крупных несогласий последнего с генералом Паскевичем, Дибич послан был в Грузию, для исследования положения тамошних дел, еще более усложнившихся вследствие возгоревшейся войны с Персией. Донесения Дибича, посылаемые прямо на имя Государя, и личная переписка его с Императором свидетельствуют о добросовестности и такте, с которыми он вел порученное ему трудное дело. По окончании следствия, Иван Иванович возвратился в столицу; заслуги его вознаграждены были по-царски: 25 июля 1827 года генерал от инфантерии барон Иван Иванович Дибич возведен был в графское Российской Империи достоинство.

Между тем приближалась пора самой блистательной и плодотворной деятельности нового графа. В самом начале царствования Императора Николая Павловича внешние дела находились в очень запутанном положении. Турецкий султан, не обращая внимания на договоры, занял своими войсками Молдавию и Валахию, грозил Сербии и истреблял греков. Все представления правительства Александра I оставались тщетными. Решительный тон нового Государя заставил султана быть сговорчивее. 25 сентября 1826 г. в Аккермане подписана была конвенция, по которой султан обязался восстановить нарушенные постановления бухарестского трактата 1812-го года. Но в Греции кровопролитие не уменьшалось. Вследствие этого, в Лондоне, в 1827 году, был подписан протокол, по которому Россия, Англия и Франция решились силою положить конец борьбе греков с турками. Результатом этого соглашения было истребление союзными эскадрами турецкого флота при Наварине. Султан, считая главной виновницей этой катастрофы Россию, довел дело до войны с нею. Император Николай назначил на европейский театр военных действий около 100 тысяч человек (три пехотных и один кавалерийский корпуса) при 396 полевых и 40 осадных орудиях. Главное начальство над этой армией вверено было фельдмаршалу графу Витгенштейну (на азиатском театре войны действовала 30-тысячная армия Паскевича). По воле Государя, Дибич находился при армии Витгенштейна, не занимая в ней определенного места. Пользуясь неограниченным доверием Императора и ведя с ним обширную переписку, Дибич фактически явился вполне самостоятельным руководителем военных действий, помимо фельдмаршала графа Витгенштейна, который, не имея возможности ничего предпринять без совета с Дибичем, представлял лишь лицо, официально ответственное за неудачи. Как бы предвидя ту роль, какую ему придется играть в этой войне, Дибич заранее ознакомился, как с театром войны, так и с противником, о чем свидетельствует "записка генерал-адъютанта барона Дибича о военных действиях против турок от 7 (19) июля 1821 года" (В. Уч. Архив, отд. ІV № 198). Он же составил и план кампании, по которому решено было заняв Молдавию и Валахию только для утверждения в них порядка, защиты от вторжения турок и охранения правого фланга армии на случай вступления с них австрийцев, базироваться на Бессарабию (разоренные турками княжества не могли дать средств для продовольствия большой армии, переправиться через Нижний Дунай; после переправы — наступать к Варне, выставя к стороне крепости Шумлы заслон; овладев Варною, разбить турок у Шумлы, перейти Балканы и двинуться на Константинополь. Снабжение армии продовольственными и боевыми запасами было рассчитано на подвоз морем, для чего было зафрахтовано более 180 коммерческих судов. Кавказской армии назначено было вторгнуться в Азиатскую Турцию; особый отряд получил приказание произвести десант в Анапе и, по овладении ею, присоединиться к действующей армии.

В половине апреля русская армия сосредоточилась между Прутом и Днестром. На усиление ее в начале того же месяца из Петербурга был двинут гвардейский корпус, в числе 25 тысяч человек при 64 орудиях. В конце апреля русские войска заняли большую часть территории княжеств, а 1-го мая 7-й пехотный корпус обложил Браилов, — сильнейшую крепость на Нижнем Дунае, вооруженную 150 орудиями, в изобилии снабженную запасами всякого рода и обороняемую 12-тысячным гарнизоном, под командою энергичного Сулеймана-паши. Предварительная рекогносцировка этой крепости произведена была самим Дибичем, который вплоть до 20 мая лично руководил ее осадою. 27-го мая, Дибич вместе с 3-м пехотным корпусом (при котором находились главные квартиры Императора и главнокомандующего) переправился через Дунай у дер. Сатуново, между крепостями Измаилом и Рени. Энергическое сопротивление турок было сломлено храбростью наших войск. Вскоре последовали другие успехи: 9-го мая сдался Мачин, 7-го Браилов, затем пали Гирсово и Кюстенджи. Турки, несмотря на свой вызывающий образ действий перед войной, были совершенно к ней не готовы. Главная турецкая армия только к концу мая собралась у Адрианополя, откуда сераскир Гуссейн-паша с частью ее направился к Варне. Главное начальство возложено было на великого визиря Мехмед-Селима, который только в конце июля приехал в Адрианополь, куда продолжали сосредоточиваться ополчения османов. Несмотря на это благоприятное обстоятельство, положение наше было крайне тяжелое. На главный театр военных действий нами отправлены слишком малые силы, отнюдь не соответствовавшие важности поставленных задач; к тому же, на сцену выступил новый враг, еще более опасный, чем турки: армия таяла от болезней (в течение кампании 1828 года перебывало в лазаретах и госпиталях более 210000 человек, т. е. почти каждый строевой солдат действующей армии болел два раза; убыль же умершими к концу 1828 года достигла до половины армии, причем от оружия умерло сравнительно очень мало). В таких трудных обстоятельствах Дибич высказал талант выдающегося полководца и с небольшими силами сумел сделать очень многое. Первою и важнейшею целью действий для нашей армии явилось овладение сильной турецкой крепостью — Варной, причем на фланге наших сил находились крепости Шумла, куда сосредоточивались главные турецкие силы, и Силистрия. Слабость наших сил заставила; однако, изменить первоначальный план (овладеть Варною), причем для дальнейших действий принято было мнение графа Дибича: ограничась только наблюдением Варны, с прочими силами обратиться к Шумле, стараясь вызвать сераскира на сражение в открытом поле и, разбив его, приступить к осаде Варны. В начале июля главные русские силы, всего в числе около 35 тысяч чел., подошли к Шумле и обложили ее с восточной стороны, сильно укрепив занятые в виду крепости позиции, чтобы запереть сераскиру Гуссейн-паше с армией (около 40 тысяч) выход оттуда к Варне. Но саму атаку Шумлы было решено отложить до прибытия гвардии. К концу августа турки, однако, настолько усилились, что положение нашей, все ослабевавшей от болезни, армии сделалось очень неблагоприятным. Витгенштейн хотел уже отступить от Варны, но это показало бы неприятелю нашу слабость; благодаря настояниям Дибича, государь решительно воспротивился намерению главнокомандующего. Прибывшие, наконец, подкрепления (гвардия и 2-й пехотный корпус) дали возможность нашим войскам приступить к правильной осаде Варны, которая и сдалась 29 сентября. Падение этой крепости, за которое Дибич, вызванный Государем к осаждавшим ее войскам, награжден был орденом св. Андрея Первозванного, значительно облегчило наше положение. Теперь, конечною целью кампании 1828 года сделалось овладение Силистрией, к обложению которой и было приступлено. Войска наши расположились на зимних квартирах (в начале ноября), а гвардии повелено было возвратиться в Петербург. Граф Иван Иванович находился сперва при обложении Силистрии, откуда по получении известий о сильной заразе, свирепствовавшей в Бухаресте, отправился в этот город, осмотрел там чумные госпитали и, в исходе декабря, возвратился в Петербург. Осада Силистрии вслед за тем была оставлена нами, за недостатком снарядов.

В течение зимы обе стороны деятельно готовились к возобновлению весною военных действий. Турки выставили на европейском театре войны до 150 тысяч человек, причем верховным визирем назначен был новый турецкий генерал Решид-Махмет-паша. Несмотря на все наши старания по укомплектованию войск, мы и на этот раз принуждены были начать кампанию с недостаточными силами: на дунайском театре сосредоточилось не более 100000 человек. Главнокомандующим на этот раз назначен был граф Дибич, который, прибыв 13 февраля 1829 года в Яссы, деятельно приступил к устройству строевой, хозяйственной и медицинской частей армии. План Дибича заключался в том, чтобы, овладев Силистрией (для обеспечения своего тыла), ограничиться только наблюдением за Шумлой и, опираясь на Варну и черноморский флот, перенести действия за Балканы. Для обеспечения довольствия армии по ту сторону гор подвозом с моря, граф просил адмирала Грейга овладеть какой-либо удобной гаванью; выбор пал на Сизополь (близ Бургаса), который и был действительно захвачен нами и обеспечен трехтысячным гарнизоном, который мужественно отбил все попытки турок отнять обратно этот пункт. Порта поставила своему главнокомандующему первою целью овладение Варною и Проводами, а затем очищение от русских войск всего пространства к югу от Дуная.

Поздняя весна замедлила начало кампании — и только в начале мая приступлено было к осаде Силистрии, обороняемой 20-тысячным гарнизоном; сила осадного корпуса не превосходила 30 тысяч человек. В то же время начал наступательные действия и верховный визирь, стремившийся овладеть Варной. Своевременно прибывшие подкрепления и медленность действий неприятеля позволили нам отразить это покушение, несмотря на огромный перевес сил на стороне турок. В половине мая визирь возобновил свои наступательные действия против Варны, а для удержания русских под Силистрией приказал Гуссейну-паше из Рущука двинуться к Разграду. Главнокомандующий, получив известие о выступлении главных сил турок из Шумлы, решил оставить у Силистрии только часть войск, а с остальными двинуться в тыл визирю, отрезать ему сообщения с Шумлою и тем принудить его к бою. В успешном исходе столкновения в открытом поле Дибич не сомневался, невзирая на численное превосходство неприятеля. И действительно, это быстрое решение, принятое графом, определило собою исход всей кампании. 29 мая, главнокомандующий с 28-тысячной армией уже находился у Кулевчи, в тылу 40 тысяч турок Решид-Мехмеда-паши, слишком поздно узнавшем об этом движении. Положение великого визиря было безвыходное: он только при помощи боя мог открыть себе сообщение с Шумлой, в которой находились все его запасы. К этой крепости вели три пути, и так как неизвестно было, по какому из них направятся турки, то русской армии пришлось несколько разбросаться, заняв их все три. Утром 30 мая разыгралось сражение. Решид-Мехмед-паша перешел в решительное наступление, которое сначала было успешно. Но едва выяснилось истинное направление движения турок, как граф Дибич поспешил сосредоточить все свои силы. Наступление турок было приостановлено; они отошли на свою крепкую позицию. Дибич распорядился обстрелять неприятеля своей артиллерией, бывшей качественно несравненно лучше турецкой, и, подготовив себе успех огнем, перешел в решительное наступление. Этот маневр и удачные действия нашей артиллерии, взорвавшей у турок несколько зарядных ящиков, произвели на неприятеля такое впечатление, что он, не дожидаясь атаки холодным оружием, бросился бежать по разным направлениям; визирь одним из первых подал пример бегства... Вся неприятельская артиллерия (56 орудий), лагерь, обоз (в том числе и экипажи Решид-Мехмед-паши) и 6 знамен были трофеями победителя. Турки потеряли до 5000 убитыми и раненными, а в последующие дни из их рассеянной армии нами было взято около 2000 пленных. Визирь, только с 600 всадниками, окольными путями, пробрался в Шумлу, куда, в течение двух недель стекались по различным дорогам, небольшими кучками, разметанные части турецкого войска... Наш урон простирался до 2500 человек.

Трудно описать радость Государя при вести о Кулевчинской победе, важность которой он немедленно оценил: Император, со слезами радости, пал на колени перед образом, благодаря за посланную ему весть; на армию полились щедрые награды Монарха. Главный виновник победы, граф Дибич, получил орден св. Георгия 2-й степени; в воспоминание же славы, которую, под его предводительством стяжали под Кулевчею войска наши, ему предоставлено было избрать себе шесть орудий из числа отбитых у неприятеля.

На другой день после сражения у Кулевчи, русская армия направилась к Шумле. Пользуясь впечатлением, произведенным на турок их поражением, можно было рассчитывать овладеть этой крепостью открытой силой. Но главнокомандующий, совершенно резонно не находя во взятии ее особенных выгод, счел лишним рисковать штурмом и положил, не теряя времени, приступить к переходу через Балканы, ограничиваясь только наблюдением Шумлы. Однако, для этой цели потребовалось отделить целый корпус; к тому же болезни успели опять сильно ослабить русскую армию. Поэтому, за выделением гарнизонов и отрядов для обеспечения своего тыла, у Дибича осталось в руках всего только 20 тысяч человек. Силы эти были слишком незначительны; поэтому, главнокомандующий решил, показывая вид приготовлений к осаде Шумле, остаться под нею до взятия Силистрии, с тем, чтобы притянуть к себе освободившиеся войска и двинуться за Балканы. Несмотря на стойкость обороны силистрийского гарнизона, осаждающему корпусу удалось вскоре разрушить при помощи мин атакованный фронт, и комендант, не ожидая штурма, 18-го июня, сдался военнопленным вместе со всем гарнизоном. За этот новый успех Дибич был награжден Государем назначением шефом Черниговского пехотного полка, как наиболее отличившегося при этом случае. Падение Силистрии окончательно развязало руки главнокомандующему, который, оставив против Шумлы заслон из 18000 человек, с остальными 30—32 тысячами двинулся к Балканам. Это движение было много облегчено великим визирем, который, обманутый демонстрациями Дибича и уверенный в его намерении осаждать Шумлу, сосредоточивал к этому пункту все, что мог и даже притянул к себе часть войск, занимавших балканские проходы. Переход через Балканы организован был двумя колоннами, которые, встретив на пути лишь незначительное сопротивление, перевалили 10 июля через Эминс-даг (восточная оконечность главного хребта). В течение 11 дней движения, по выступлении из Шумлы, наши войска, сделав около 150 верст по едва доступным дорогам и под палящим зноем, перешли считавшийся до тех пор непроходимым главный хребет Балкан, овладели двумя крепостями и важнейшею гаванью Европейской Турции на Черном море (Бургасом), взяли более 50 орудий и до 3 тысяч пленных. Подвиг этот обратил на Ивана Ивановича взоры всего цивилизованного мира и доставил ему от благодарного Государя имя Дибича-Забалканского. Турок, еще неуспевших оправиться от впечатления Кулевчинского поражения, совершенно ошеломил неожиданный и быстрый переход за Балканы; отдельные отряды их быстро сосредоточивались к Адрианополю. Верховный визирь, который по выступлении русских из-под Шумлы, долго еще был в неведении относительно взятого нами направления (так хорошо сумел Дибич замаскировать свой маневр) успел, однако, в конце концов сосредоточить на пути нашего наступления, у Айдоса, довольно значительные силы, под начальством Ибрагима-паши. 13 июля, после упорного боя, Ибрагим-паша был разбит, и русская армия сосредоточилась у Айдоса. Положение войск Дибича было, однако, весьма тяжелое; болезни продолжали свирепствовать с прежнею силою, и в скором времени он имел, под своим непосредственным начальством, не более 20—25 тысяч человек. При таких обстоятельствах приходилось действовать столько же оружием, сколько и дипломатическим путем. В этом отношении меры, принятые Дибичем, — весьма поучительны. В Айдосе он издал прокламацию к жителям, в которой объявил об освобождении мусульманских жителей от постоя, о свободе богослужения и об оставлении занятой русскими местности под властью султана и под управлением турецких начальников. Эта прокламация успокоила магометан и обеспечила нашим войскам хороший прием со стороны мусульманского населения (христианское было и без того нам предано) и весьма облегчило дальнейшие операции нашей армии. Так как вскоре выяснилось сосредоточение значительных сил противника у Сливно, то главнокомандующий решил, прежде чем двинуться к Адрианополю, обеспечить себя разбитием турок под Сливно, что и удалось вполне 31 июля. В общем, Дибичу, в продолжение трех недель удалось, со своею ничтожною по численности армиею, рассеять до 50 тысяч турок и окончательно отрезать великого визиря, продолжавшего упорно сидеть в Шумле с остатками своей армии (около 15000 человек), имея против себя почти равносильный русский заслон (корпус генерала Красовского).

Бездеятельность и неспособность турецких начальников, дружественное отношение населения и совершенная деморализация турецких войск, разбегавшихся при приближении русских почти без боя, побудили главнокомандующего, со своими 20—25 тысячами, двинуться к Адрианополю, в надежде одним своим появлением перед этим городом вынудить султана к миру. Сделав в 6 дней 120 верст под палящим зноем и ежедневно теряя много людей от лихорадок, русская армия, в составе всего 20 тысяч строевых, утром, 7 августа, подошла к Адрианополю, защищаемому Галиль-пашею с 30-тысячным корпусом, состоявшим из войск и вооруженных жителей. Окрестности города позволяли упорно оборонять его; каждая задержка в этом отношении была крайне важна для турок, давая им возможность оправиться и организовать более сильное сопротивление, и чрезвычайно невыгодно для таявшей от болезней русской армии. Ho предыдущие успехи наши до такой степени подавили и ошеломили противника, что Галиль-паша немедленно прислал парламентера с предложением сдачи города. Хорошо понимая необходимость не дать туркам опомниться, Дибич потребовал, чтобы через четырнадцать часов сданы были оружие, артиллерия и боевые припасы; пашам и обезоруженному войску разрешалось уйти, только не по направлению к Константинополю. В то же время сделаны были приготовления к штурму, которого, однако, не потребовалось: утром 8-го августа, когда армия наша двинулась к городу, навстречу ей вышли жители с изъявлением покорности. Турецкие войска бросили оружие и укрепления. Наши трофеи состояли из 56 орудий, множества оружия и боевых припасов.

Смелое движение Дибича к Адрианополю всего с 20000 человек является образцом решительности. Главнокомандующий основательно рассудил, что, в его положении, самое отважное решение — самое надежное. Поэтому действия его, когда он, пользуясь немногими неделями благоприятного времени года, решился исполнить с остатками своих военных сил такие предприятия, которые, при иной обстановке, потребовали бы новой кампании и новой армии, — высоко поучительны.

Успешные действия русских на малоазиатском театре войны (занятие Эрзерума), падение Адрианополя, тесная блокада нашими эскадрами проливов и внутренние неурядицы в Турции — заставили, наконец, султана начать мирные переговоры. Надеясь на вмешательство Австрии и Англии, турецкие уполномоченные стали затягивать переговоры. Графу Дибичу хорошо было известно, что занятие Константинополя, во избежание международных осложнений, не входило в планы Императора Николая, но, желая оказать давление на турок, главнокомандующий объявил уполномоченным Порты, что на получение окончательных инструкций дает им срок до 1 сентября, грозя возобновить военные действия, если мир после этого не будет заключен. В то же время, чтобы подействовать на противника угрозою наступления на Константинополь, главнокомандующий распорядился движением войск вперед. Наши отряды заняли Люле-Бургас, Демотику, некоторые другие пункты, и подступили к Эносу, комендант которого сдался на капитуляцию, причем в наши руки попало 54 орудия. Весть о движении русских к Константинополю произвела в нем сильнейшее смятение; решимость главнокомандующего не замедлила принести желаемые плоды: турецкие уполномоченные признали все требования России — и 2 сентября был подписан Адрианопольский мир, по которому Молдавия, Валахия и Сербия, оставаясь под гегемонией Турции, приобрели самостоятельное управление, а господарей положено избирать пожизненно; турецкие крепости на левом берегу Дуная были срыты; признавалась полная независимость Греции; открыт был свободный пропуск для торговых судов всех наций через проливы. Россия получила, в вознаграждение за военные издержки Анапу, Поти, Ахалцых, Ацхур и Ахалкалаки и денежную контрибуцию.

Счастливо оконченная кампания доставила графу Дибичу, кроме наименования Забалканского (30 июля), — алмазные знаки ордена св. Апостола Андрея Первозванного (28 авг.), орден св. Георгия 1-й степени (12 сент.) и, наконец, фельдмаршальский жезл (22 сент.), на 45-м году от рождения. Сверх того, Государь пожаловал 30 августа супругу Дибича, графиню Анну (Женни) Егоровну, в статс-дамы. Прусский король удостоил фельдмаршала алмазными знаками ордена Черного Орла и богато украшенною алмазами шпагою с вензелем.

"Победоносная армия, предводительству вашему вверенная," — писал Император к графу Ивану Ивановичу от 12 сентября — "с самого открытия кампании не переставала ознаменовывать себя блистательнейшими подвигами. Совершенное разбитие главных сил Верховного Визиря при селении Кулевчи, покорение крепости Силистрии, незабвенный переход Балканских гор, овладение крепостями Бургасского залива и занятие второстоличного города Адрианополя, суть дела, покрывшие ее неувядаемою славою. Ho нe довольствуясь сим, отличные воинские дарования ваши явили свету событие, превосходящее даже меру ожидания. Вы не замедлили перенести победоносные знамена Наши пред врата самой Столицы неприятеля, и опершись правым флангом на морские силы Наши, в Архипелаге находящиеся, а левым на Черноморский флот Наш, принудили наконец Оттоманскую Порту торжественно признаться в бессилии своем противостоять Российскому оружию и решительно просить пощады".

Знаменитый германский стратег и фельдмаршал, Мольтке, в известном своем сочинении "Der Russisch-Türkische Krieg in der Europäischen Türkei 1828 und 1829 dargestellt durch Greiherr von Moltke", делает любопытную характеристику полководческой деятельности Дибича в эту кампанию. Так, о Кулевчинском бою, решившем участь войны, он говорит следующее: "при Кулевче русским удалось в первый и последний раз, в продолжение обеих кампаний 1828 и 1829 годов, сосредоточить достаточные силы для решительной встречи и обеспечения успеха. Принимая во внимание относительную слабость русской армии; заслуга главнокомандующего была в этом случае тем болие велика, что сосредоточения корпусов из-под Силистрии со стороны Эски-Арнаутлара, равно, как последующее затем фланговое движение, должны были происходить почти перед глазами верховного визиря. Граф Дибич верно оценил положение дел и быстро перешел в наступление. Приготовления к сражению были приведены в исполнение смело и решительно, и визирь, в стратегическом отношении, поставлен был в самые невыгодные условия…" На долю графа Дибича, во время его предводительствования армиею, выпала участь бороться, независимо от вооруженного врага, еще и с тайным противником — чумою, страшно ослабившей его армию. Ho, по словам Мольтке, "оставляя в стороне материальное ослабление вооруженных сил, должно признать в главнокомандующем необыкновенную силу воли, чтобы среди борьбы с такими ужасающими и распространенными бедствиями не терять из вида великую цель, которая могла быть достигнута, придерживаясь неизменно решительного и быстрого образа действий. По нашему (т. е. Мольтке) мнению, история может произнести в пользу действий графа Дибича в турецкую кампанию нижеследующий приговор: располагая слабыми силами, он предпринимал только то, что представлялось безусловно необходимым для достижения цели войны. Он приступил к осаде крепости и одержал в открытом поле победу, которая открыла ему доступ в сердце неприятельской монархии. Он очутился здесь с одним призраком армии, но ему предшествовала слава непобедимости. Россия обязана счастливым исходом войны смелому и вместе с тем осторожному образу действий графа Дибича".

Таково было мнение о действиях нашего фельдмаршала, высказанное сдержанным и холодным "великим молчальником" — Мольтке. Веллингтон высказался еще решительнее: по словам Ватерлооского победителя, операции кампании 1829 года дают Дибичу право на звание воликого полководца...

1829 год был кульминационным пунктом счастливой звезды Дибича. Вскоре ему пришлось испытать, один за другим, ряд тяжелых ударов. Еще в Бургасе он получил печальное известие о смерти своей супруги, скончавшейся 13 марта 1830 года, в Петербурге, от нервной лихорадки, на 31-м году от рождения. Весть эта глубоко поразила и опечалила Дибича, который уже до самой смерти своей не мог оправиться от полученного удара. Тоскуя по дорогой покойнице, он признавался своим близким людям, что смотрит на ее кончину, как на указание, что от него отступил его ангел-хранитель, виновник всякого счастья и удач в земной жизни. С этих пор окружающие часто не узнавали прежнего Дибича, кипучая энергия которого казалась надломленной... Но политические события не замедлили снова призвать графа Ивана Ивановича к новой деятельности. Торжество июльской революции во Франции побудило Императора Николая І послать Дибича в Берлин, для переговоров с королем Вильгельмом III относительно мер, которые следовало принять для обуздания революционного движения. Однако, несмотря на не раз доказанное искусство Дибича в дипломатических переговорах, миссия его не удалась. Между тем успехи революции в Бельгии и просьбы нидерландского короля о помощи побудили Государя мобилизовать часть русской армии и двинуть ее к западной границе. Впрочем, этим войскам не пришлось оставить отечества: внезапно вспыхнувшее 17 ноября 1830 года польское восстание принудило употребить их для улаживания собственных дел. Вызванный из Берлина фельдмаршал Дибич снова назначен был главнокомандующим 1 декабря и обещал подавить восстание одним ударом, но обещание это осталось не исполненным, и "Польская война" затянулась на семь месяцев.

К открытию военных действий силы поляков простирались до 130000 человек; но для полевых действий могло быть употреблено не более 60 тысяч, разделенных на 4 пехотных и потом 5 кавалерийских дивизий; главнокомандующим (после отказа талантливого Хлопицкого) назначен был князь Радзивилл, не отличавшийся ни воинскими дарованиями, ни характером. План поляков заключился в следующем: так как неизвестно, с которой стороны будет наступать неприятель, то решено было расположить армию эшелонами по двум дорогам, ведущим к Варшаве — из Ковно и из Брест-Литовска. При наступлении русских положено было отступать к центральной позиции у Грохова и принять там бой. Русская армия состояла из 86400 человек в первой линии (ближайшие к театру войны войска), 47000 человек во второй и 48500 человек — в третьей линии или всего из 183000 человек. Несмотря на значительность этих сил, положение наше было затруднительно, вследствие разбросанности сил, для сбора которых, вследствие громадности расстояний и дурного качества дорог, требовалось очень большое время (более трех месяцев). Ko времени прибытия фельдмаршала к армии, у нас было сосредоточено на линии Гродно-Белосток-Брест около 56 тысяч человек (28 декабря); к 20 января численность их возросла до 125000. Дибич поставил себе главною целью разбить неприятельскую армию и овладеть Варшавой. Для этого им был составлен следующий план: сосредоточив большую часть армии между Белостоком и Бельском, двинуться в район между Бугом и Наревом и, стянувшись между Ломжею и Нуром, действовать смотря по обстоятельствам, держа главные силы сосредоточенными, чтобы разбить неприятеля или на левом берегу Буга, или на правом Нарева, стараясь в то же время отрезать поляков от Варшавы; а если это не удастся, то, перейдя верхнюю Вислу, окружить Варшаву и заставить ее, голодом или штурмом, сдаться на капитуляцию. В этом превосходно составленном плане не была принята возможность перемены погоды. Фельдмаршал рассчитывал, что морозы еще продержатся, что Буг и Нарев не представят серьезных препятствий переправы и что ему быстро удастся окончить кампанию решительным ударом. Надеясь на это, Дибич не обратил должного внимания на обеспечение войск продовольствием, особенно на надежное устройство перевозочной части: допущен был весьма гадательный расчет на реквизиции и не имелось парков для перевоза запасов от базы к армии. Вследствие этого последняя перешла границу, имея при себе провианта всего на 15 дней, а фуража — лишь на 12 дней.

24 и 25 января русская армия (113—114 тысяч) перешла границу одиннадцатью колоннами. Марш был рассчитан так искусно, что, несмотря на кажущуюся разброску сил, в главных силах через 20 часов, на любом пункте, можно было сосредоточить более 80000 человек. На первых же порах расчеты фельдмаршала нарушились наступившею оттепелью, которая страшно испортила дороги; обозы, поставленные на полозья, отстали от войск, скоро съевших свой ранцевый запас. При таких условиях нечего было и думать о том, чтобы втянуться с армией в лесисто-болотистое и малонаселенное пространство между Бугом и Наревом. Вследствие этого Дибичу пришлось изменить свой первоначальный план: фельдмаршал решил переправиться на левый берег Буга, где местность более благоприятствовала действиям войск, для того чтобы всеми силами обрушиться на правое крыло поляков, прежде чем оно успеет соединиться с левым. Перемена операционной линии и сопряженный с нею фланговый марш совершены были нами быстро и благополучно. Утомленным войскам дан был трехдневный (2—4 февраля) отдых, а 5-го февраля началось наступление русских войск к Варшаве. Поляки, согласно с выработанным ими планом отходили к Гроховской позиции, причем между войсками обеих наций произошел ряд арьергардных и авангардных боев, сопровождавшихся переменным успехом. 7-го февраля русские начали подходить к Гроховской равнине. Дибич поджидал только сосредоточения сил для того, чтобы обрушиться на неприятельскую армию; фельдмаршал намеревался, по соединении с отдельно следовавшей от Остроленки колонною князя Шаховского, направить главный удар на левый фланг польской армии, для чего внезапно и скрытно двинуть к этому пункту войска Шаховского. Последнему послано было приказание остановиться у Непорента; но оно не попало вовремя к князю, который в это время уже ввязался в бой с поляками у Бялоленки, которую и занял (12 февраля). Дибич, рассчитывавший дать решительное сражение 14 февраля, послал в ночь 12 Шаховскому приказание оставаться у Бялоленки и не завязывать боя, присовокупив, что, в случае атаки на Шаховского, сам атакует поляков. При этом фельдмаршалом совершено было важное упущение, так как Шаховский не был ориентирован относительно главных намерений фельдмаршала и не знал о той роли, которая предназначалась ему в решительном бою. Следствием этого недоразумения явилось преждевременно разыгравшееся сражение при Грохове. Утром, 13 февраля, Шаховский, опасаясь, что на него отдельно обрушится вся неприятельская армия, вопреки приказанию главнокомандующего, решил отступить на соединение с ним. Находившийся против Шаховского генерал Круковецкий, заметив отступление русских, открыл сильную пальбу и двинулся в атаку. Тогда Дибич, услышав канонаду и опасаясь, чтобы Шаховский не был раздавлен превосходными силами противника, для выручки его, решил атаковать поляков с главными силами. Следствием упомянутых недоразумений явилось чрезвычайно упорное Гроховское сражение, в котором приняли участие 56000 поляков и 72000 русских. Случайность этого сражения внесла много неправильностей в ведение боя; тем не менее, несмотря на мужественную оборону, к 5 часам дня, поляки были сбиты на всех пунктах и в беспорядке отступили в Варшаву по единственному мосту через Вислу, прикрытому укрепленным предместьем Прагою. К сожалению, фельдмаршал, обычная энергия которого в этот день как бы ослабела, слишком рано прекратил бой и не решился на штурм Праги овладеть которою было чрезвычайно легко, так как польские начальники совершенно потеряли голову. A между тем на другой день противник успел оправиться, и новый главнокомандующий, генерал Скржинецкий, сменивший Радзивилла, успел организовать оборону столицы. Таким образом, дорого купленная нами победа (9600 чел., выбывших из строя; поляки потеряли более 12000 чел. и 3 орудия) оказалась бесплодной; надежды Дибича на то, что неприятель после поражения немедленно изъявит покорность, не оправдались...

Расстройство хозяйственной части, дурное время года и неудовлетворительное санитарное состояние армии заставило фельдмаршала расположить свои воиска по квартирам; кампания, видимо, затягивалась... Избегнув решительного поражения, поляки приступили к реорганизации и развитию своих вооруженных сил для дальнейшей борьбы. Вместе с этим Скржинецкий вступил с Дибичем в переговоры, которые, однако, не привели ни к чему, так как фельдмаршал твердо требовал безусловной покорности, на что поляки никак не хотели согласиться. Реорганизованная и пополненная армия противника скоро считала в своих рядах (вместе с национальной гвардией) более 100000 человек. Между тем русская армия продолжала стоять на квартирах, не имея возможности переправиться через Вислу, вследствие крайней ненадежности льда на ней; приходилось отложить переправу, а следовательно и решительные действия до весны.

Висла совершенно очистилась от льда в первых числах марта и главнокомандующий начал приготовления к переправе, пунктом которой избран был Тырчин (близ устья Вепржа). Несмотря на страшную распутицу, фельдмаршал, побуждаемый недостатком продовольствия, торопился с действиями и 15 марта отдал диспозицию для движения войск к избранному для переправы пункту. На брестском шоссе, против Варшавы, временно оставлен был 18-тысячный корпус барона Розена, на которого было возложено наблюдение за Прагою, прикрытие тыла движения армии, обеспечение края и, особенно, охранение города Седльце, бывшего временной базой для нашей армии, и сообщений с Брестом. Поляки, зная о движении нашей армии, искусно воспользовались отдельным положением Розена и нанесли ему чувствительное поражение, которое заставило главнокомандующего отказаться от предположенной переправы и двинуться на помощь Розену к чрезвычайно важному для нас Седльце. Эти события, в связи с нерешительностью удара полякам при Грохове, повели к тому, что мятеж охватил всю Литву, а на Волыни и Подолии стали обнаруживаться волнения...

С прибытием нашей главной армии в Седльце, после того как фельдмаршалу пришлось отложить операцию переправы через Вислу на неопределенное время, наступил период бездействия, вызванный с одной стороны, необходимостью дать отдых утомленным войскам, принять ряд серьезных мер для обеспечения тыла, где волнения усиливались все более и более, наконец необходимостью обеспечить довольствие армии, находившееся в плачевном состоянии. На все это требовалось по крайней мере две недели времени, после чего фельдмаршал снова перешел к наступательным действиям, которые требовали быстроты и скрытности. Но сильные дожди испортили дороги, помешали движениям армии и хорошо задуманный Дибичем план не дал никаких положительных результатов.

Когда таким образом обстоятельства как бы издевались над всеми усилиями фельдмаршала и он в своих действиях постоянно встречался с неожиданными препятствиями, разрушавшими все его расчеты и предположения, Император Николай Павлович, тревожно и заботливо следивший за ходом кампании, сам решился дать главнокомандующему указания относительно плана дальнейших военных действий. Государь полагал: водворение порядка в пограничных с царством Польским губерниях и охранение тыла возложить на 1-ю и вновь сводимую резервную армии; действующей же армии двинуться для переправы на нижнюю Вислу, обеспечив продовольствие ее первоначально покупкою запасов в Пруссии, а впоследствии подвозами из России через Данциг. Фельдмаршал, оставив свои намерения, обратил с этой минуты все усилия к скорейшему выполнению воли Государя. Вследствие этого, в ожидании окончания подготовлений к новому наступлению, русская армия отошла обратно за p. Костржин и расположилась между селениями Суха и Копце, на центральной позиции между Калушиным, Седльце и Венгровом. Эта позиция, прикрывая Брестское шоссе и все дороги через Венгров, вместе с тем давала возможность, при удалении поляков к какому-либо из их флангов, действовать в тыл их армии и препятствовать всякому покушению их перенести действия на правый берег p. Нура и Вепржа. Между тем главнокомандующему приходилось бороться с новым и чрезвычайно опасным врагом; как в предыдущую кампанию, русской армии приходилось жестоко страдать от чумы, так теперь ее опустошала холора, особенно сильно pазвившаяся во время четырехнедельного пребывания главных сил наших у Седльце; в течение апреля от нее умерло 2800 человек.

В конце апреля фельдмаршал получил известие, что Скржинецкий намерен двинуться 1-го мая со всеми силами против левого фланга русских и атаковать Седльце. Чтобы предупредить неприятеля, Дибич решился сам двинуться к Калушину, против центра поляков. 1 мая главные силы армии направились по брестскому шоссе и заставили неприятеля, после слабого сопротивления, очистить Калушин. У Ендржеева опять был открыт противник в значительных силах. Русские опрокинули поляков и преследовали их до Янова, а на следующий день вернулись за Костржин; главные силы поляков отступили к Праге. Пользуясь временным бездействием фельдмаршала и несколько разбросанным положением русских сил неприятель решил напасть на правый фланг нашего расположения, где находилась русская гвардия, занимавшая между Бугом и Наревом район Остроленка-Замбров-Остров, имея авангард генерала Полешко у Пржетыча. План поляков, державшийся в строжайшем секрете, заключался в том, чтобы разбить гвардию до прибытия Дибича и, отбросив ее, войти в связь с Литвой. Разбитие гвардейского корпуса сулило неисчислимые материальные и нравственные выгоды и могло бы заставить русских совсем очистить царство Польское. Для демонстрации и защиты Варшавы, на брестском шоссе оставлен был 11-тысячный корпус Уминского, которому приказано было, если Дибич покинет лагерь у Сухи, немедленно перейти в наступление и, при помощи отрядов Дзеконского от верхней Вислы и Хржановского от Замостья, очистить от русских край между Вислою и Бугом. Против гвардии (27 тысяч) назначено было действовать 45 тысячам, авангард которых 4 мая обрушился на отряд генерала Полешко, своим упорным сопротивлением сильно задержавший противника. Командовавший гвардейским корпусом, Великий Князь Михаил Павлович, не надеясь соединиться с Дибичем, сосредоточил свои войска у Снядова. Хорошо задуманный план поляков требовал быстроты действий и решительности исполнения, но Скржинецкий медлил, бездействовал и дал возможность нашей гвардии отступить благополучно за Нарев к м. Жолтки и уйти из-под ударов поляков. Как только для Дибича разъяснилась обстановка, фельдмаршал, оставив для охранения Седльце и брестского шоссе отряд графа Палена 2-го, с 35 т. человек форсированными маршами двинулся против Скржинецкого, перешел Буг, разбил боковой польский отряд Лубенского у Нура и 12-го мая остановился, для выяснения положения и намерений поляков, у Высоко-Мазовецка. Гвардейский корпус, получив сведения о движении главнокомандующего, также перешел в наступление и вскоре вступил в связь с главными силами.

Освободившись от опасений за гвардию, фельдмаршал начинает действовать смело и решительно; его энергия и предприимчивость пробуждаются в нем с некогда свойственной им силой. Так как Скржинецкий поспешно отступал к Остроленке (узлу главных путей между Бугом и Наревом), то главнокомандующий, надеясь нагнать противника, отрезать его и принудить к бою, предпринял форсированный марш к м. Пыски, а гвардия двинулась к Снядову. Несмотря на крайнюю быстроту движения (13 мая войска сделали от 40 до 50 верст), армия, после короткого ночного привала, продолжала марш, который 14 мая привел к сражению при Остроленке, куда русские войска подошли к 11 ч. утра после почти безостановочного 32-часового марша, пройдя за это время семьдесят верст и сохранив отличный порядок, бодрость духа и пылкое желание схватиться с противником.

Скржинецкий, по опыту предыдущих операций, не ожидал от русского главнокомандующего проявления такой энергии и стремительности в действиях, и потому в польском лагере господствовала полная беспечность: главные силы поляков находились за Наревом; лошади были расседланы, пехотинцы большею частью рассеялись за добычей дров или для купанья. Между тем, передовые наши войска, следуя на плечах польского арьергарда, с налета овладели Остроленкой, которая в 11½ часов была уже в наших руках, причем поляки потеряли 1200 ч. пленных. Фельдмаршал, несмотря на то, что для сосредоточения всех его сил требовалось несколько часов, тогда как большая часть польской армии была сосредоточена на правом берегу Нарева, не хотел отказаться от результатов, достигнутых успехом; и потому приказал продолжать бой, овладеть мостами и опрокинуть неприятеля, стремившегося устроиться за Наревом. Астраханский гренадерский полк, имея во главе своих георгиевских кавалеров, несмотря на страшный огонь противника, перешел мост, с которого частью была уже снята настилка, и завязал отчаянный бой с противником. Этот геройский подвиг дал нам возможность начать перевод войск на неприятельский берег, причем у мостов закипела долгая и ожесточенная свалка, в которой обе стороны дрались с одинаковым мужеством и доблестью. Но Скржинецкий потерял голову, посылал в бой свои полки по частям и распоряжался до такой степени бестолково, что, несмотря на личную храбрость польского главнокомандующего, не щадившего своей жизни, поляки не воспользовались выгодами своего расположения. К 7 часам вечера русские войска окончательно утвердились на правом берегу Нарева. Польская армия до такой степени была расстроена боем, что решительный переход в наступление Дибича, имевшего еще под рукою сильный резерв, несомненно привел бы поляков к катастрофе и остроленская победа увенчалась бы для русского главнокомандующего самыми полными результатами. К сожалению, Дибичу не было известно то состояние, в котором находились войска Скржинецкого...

Сражение под Остроленкою, в котором с обеих сторон участвовало по 30 тысяч человек, дорого обошлось противникам; русская армия лишилась убитыми и раненными 172 офицеров и 4700 нижних чинов; поляки — 255 офицеров, до 9000 нижних чинов (в том числе 2100 пленными) и 3 орудия. Ночью неприятель начал отступление. Начальник штаба Дибича, граф Толь, разбудив фельдмаршала, доложил ему об этом и о необходимости преследования, но Дибич не согласился на последнее, так как считал необходимым сначала организовать продовольствие войск. Действительно, войска уже израсходовали бывший при них ранцевый запас, а обозы, вследствие крайней форсировки предыдущих маршей, были еще слишком далеко; но если эти обстоятельства и были неодолимыми препятствиями для движения всей армии вперед, с целью доконать противника, о крайнем расстройстве которого со всех сторон приходили донесения, то ничто не мешало энергически теснить отступавшего многочисленной кавалерией. Все обстоятельства указывали на возможность окончательно убить этим нравственный дух и силу сопротивления польской армии и отрезать значительную часть ее, но фельдмаршал, как и после Гроховского сражения, совершенно не преследовал неприятеля... В военных действиях опять наступило относительное затишье, которым поляки воспользовались для реорганизации своих расстроенных сил. В то же время Дибич принял все меры по сосредоточению войск и прочному обеспечению их боевыми и продовольственными запасами для скорейшего движения к Нижней Висле и решительных операций на ее правом берегу, базируясь на Пруссию. Совершить переправу предполагалось 20 июня. Но фельдмаршалу не пришлось самому привести в исполнение своих предположений: неожиданная смерть постигла Дибича в то время, когда почти все трудности кампании были пережиты и омраченная слава замечательного воина должна была воссиять полным блеском; плодами трудов его воспользовался другой главнокомандующий, граф Паскевич, докончивший польскую кампанию.

Незадолго до кончины фельдмаршала, в Петербурге были распространены о нем и вверенной ему армии самые невыгодные слухи. Говорили, будто бы армия находилась в совершенном расстройстве, а полководца выставляли как человека, неспособного выполнить возложенную на него задачу, причем указывали также на невоздержанность его за столом и пристрастие к спиртным напиткам. Ввиду назойливости и обилия подобных слухов, Государь счел необходимым послать в армию доверенное лицо, которое на месте ознакомилось бы с положением дел; выбор Монарха пал на генерал-адъютанта графа Орлова, к которому Дибич относился с искреннею любовью и расположением. Хотя Орлов прибыл в армию и не без предубеждения, но в донесении Государю должен был сознаться, что нашел ее в отличном состоянии, полною бодрости и гордою одержанною недавно блистательною победою.

Смерть фельдмаршала случилась при следующих обстоятельствах: главная квартира его была в это время в дер. Клешове, в 3 верстах от Пултуска. Дибич уже более недели страдал желудком, но упорно скрывал свою болезнь и приготовлялся к празднованию 29—30 мая, годовщины Кулевчинской победы, открывшей ему победоносное шествие к Адрианополю. 28-го он чувствовал себя не совсем хорошо, но весь день был весел и никому из окружающих и в голову не приходило возможности катастрофы. В этот день он обедал у графа Витта, затем по обыкновению, прогуливался вечером и в 10 час. лег спать.

Перед сном главнокомандующий имел обыкновение выпивать стакан-другой шампанского и, как говорят, на этот раз ему подали бутылку, недопитую накануне, и граф, на больной желудок выпил прокисшее вино. В 11-м часу ночи фельдмаршала разбудили по спешным служебным делам, причем он казался совершенно здоровым. В третьем часу ночи Иван Иванович вдруг почувствовал дурноту, позвал людей, но запретил кого бы то ни было, даже врача, беспокоить. В четвертом часу, чувствуя усиление боли, он потребовал главного медика Шлегеля, который нашел у фельдмаршала все признаки сильнейшей холеры. Тотчас же были поданы всевозможные пособия, и Шлегелю, при помощи других врачей, удалось около 7 часов утра несколько успокоить больного. Обращаясь к графу Орлову, Дибич, между прочим, сказал: "сообщите Его Величеству все, что вы видели; скажите ему, что я охотно умираю, потому что я честно исполнил возложенные на меня обязанности, и был, наконец, так счастлив, что запечатлел своею смертью верность моему Государю". В 11¼ час. дня 29-го мая Дибича не стало... Тело его было набальзамировано и отвезено в Россию через Пруссию, а сердце предано земле в Пултуске. Прах фельдмаршала, сопровождаемый всеми адъютантами его под конвоем от Кирасирского принца Альберта полка был доставлен морем в Петербург, где и покоится ныне на протестантском кладбище, близ Волкова поля. Государь горько сожалел о кончине героя, по случаю которой распространились нелепые слухи, будто бы он отравился или был намеренно отравлен. Никогда за время польской кампании он не был так доволен собой, как после Остроленского сражения, когда окончательный успех дела казался неминуем, армия была в прекрасном состоянии и Государь был в том удостоверен через Орлова. Что же касается до другой вариации, то она совершенно бессмысленна...

Граф Иван Иванович Дибич-Забалканский, генерал-фельдмаршал, умер на 45-м году жизни, не оставив после себя потомства. Современники рисуют его как малорослого и тучного человека, с большою головой на короткой шее; короткие и толстые ноги его, отличавшиеся своей величиною, не позволяли фельдмаршалу хорошо ездить верхом. Лицо — некрасивое, но останавливающее на себе невольное внимание, присущим ему выражением энергии и ума. Взгляд — живой, быстрый и чрезвычайно проницательный. Речь — неясная, отрывистая и затруднявшая людей, редко имевших с ним сношения. Характер фельдмаршала был вспыльчив до самозабвения, но и также быстро отходчив. За кипучесть нрава одно высокопоставленное лицо дало ему меткое прозвание "самовара". Стоило фельдмаршалу вспылить, как он уже не сдерживался и из его уст слышалось: "под арест, на гауптвахту, под суд, расстрелять!." С последним словом Иван Иванович обыкновенно скрывался в свою палатку или кабинет, сильно хлопнув при этом дверью. Но адъютанты его уже знали, чем кончится история и со скрытою улыбкою поглядывали на смущенного виновника гнева фельдмаршала. Минут через пять граф появлялся уже совершенно успокоившийся и отменял все наложенные им кары. Сердце Дибича было чрезвычайно доброе и справедливое; если ему в минуту гнева случалось кого-нибудь несправедливо обидеть или сделать кому-нибудь вред, то он всегда сознавал свою ошибку и спешил ее исправить. Граф был очень религиозен, добр и внимателен к подчиненным; стоит только, вспомнить, как в ночь перед своей кончиной, мучаясь жестокими припадками холеры, он не приказывал никого беспокоить... Дибич обладал замечательным образованием, которым обязан как своей врожденной любознательности и необыкновенным способностям, так и своему честолюбию. Неловкий по наружному виду, он не любил многолюдных собраний, особенно общества дам, но был весьма оживлен и весел в небольшом кругу, где разговор касался научных тем или, в особенности, военных вопросов. Его считали ревнивцем и пьяницею. Первое обвинение было совершенно вздорным, что касается до второго, то графа почти никогда не видали пьяным, хотя его крепкая натура позволяла ему выпить очень много. Это мнение сложилось на том основании, что граф перед обедом выпивал, обыкновенно, одну рюмку водки, а затем во время обеда несколько стаканов вина, а вечером два стакана крепкого пунша или шампанского.

Темною стороною характера покойного был избыток честолюбия. Побуждаемый им, он не гнушался прибегать иногда для унижения мнимых или действительных соперников, к проискам и разного рода интригам; так, по крайней мере, свидетельствует в своих записках принц Евгений Виртембергский, имевший не одно столкновение с фельдмаршалом и не любивший его. Впрочем, быстрое возвышение Дибича создало ему немало врагов, особенно потрудившихся во время его неудач в последнюю кампанию; зато доброта, доступность, честность и справедливость фельдмаршала оставило в его подчиненных самую лучшую память и самое горячее сожаление о безвременной утрате его.

Как полководец, граф Дибич-Забалканский, отчасти вследствие целого ряда неблагоприятных случайностей, отчасти по собственным ошибкам, не оправдал в 1831 году возлагавшихся на него надежд и не поддержал той блистательной репутации, которая установилась за ним после турецкой кампании 1829 года. Если справедливо замечание Наполеона, что полководцу необходимо равновесие ума и характера, то в Дибиче такое равновесие было нарушено. Продолжительная штабная служба и отдаление от войск отразились на нем невыгодно; он умел сразу отгадывать стратегическую обстановку, соображая важные пункты, подчеркнуть слабые стороны неприятеля, но само исполнение большею частью великолепно составленного плана для него представляло уже затруднения и требовало той решительности, которую он не всегда мог проявить. Так, по крайней мере, было в польскую кампанию. Но здесь мы должны поневоле считаться с упадком духа Дибича, что было вызвано смертью его жены, а также со стеснением в денежном отношении, так как на потребности армии были отпущены очень незначительные суммы, а потому продовольственная и перевозочная части были устроены так неудовлетворительно, что сковывали все стратегические соображения и действия фельдмаршала. К тому же его преследовал целый ряд неблагоприятных случайностей и, к довершению несчастья, когда уже пережит был целый ряд кризисов, когда неприятель был ослаблен и расшатан, когда оставалось нанести последний решительный удар, — нежданная смерть вырвала у Дибича лавровый венец победы и передала его другому баловню судьбы. Зато — высоким образцом решительности покойного остается его Кулевчинская операция 1829 года и орлиный полет за Балканы и к Адрианополю, с ничтожными силами и с многочисленным, хотя и неискусным противником в тылу.

Имя покойного, в воспоминание совершенных им боевых подвигов сохранено в русской армии за 29-м пехотным генерал-фельдмаршала графа Дибича-Забалканского полком.

В. Глиноецкий: "Русский генеральный штаб". Бантыш-Каменский: "Биографии Российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов", Часть 3. "Портретная галерея русских деятелей", т. I, изд. А. Мюнстера; Moltke: — "Der russisch — türkische Krieg in der Europäischen Türkei 1828 und 1829 mit Planen und Karten" и перевод этого сочинения Шильдером: В. Сборник, 1876—1833 гг. Ушаков: "История военных действий в Азиатской Турции 1828—1829 гг."; Пузыревский: "Польско-русская война 1831 г."; "История 14 уланского ямбургского Е. И. В. Великой Кн. Марии Александровны полка"; "Воспоминания Ф. Ф. Buгеля"; Давыдов — "Записки"; Русск. Архив, 1871 г. №№ 4—6; фон Брадке — "Записки", Русск. Архив, 1875 г. №№ 1—3; "Записки" Майевского, "Русская старина", 1873 г., т. 8; "Воспоминания графини Блудовой"; "Заря", 1871 г. и № 31872 г. и № 1; послужой список Дибича, хранящийся в московском отделении Военно-учебного Архива Главного Штаба; многочисленные материалы и заметки, разбросанные в наших исторических журналах: "Русская Старина", "Русский Архив", "Исторический Вестник". (См. по указателям).

М. Российский.

{Половцов}

Дибич-Забалканский, граф Иван Иванович

(1785—1831) — фельдмаршал. Помещенный отцом в Берлинский кадетский корпус, Д. вскоре обратил на себя внимание блестящими успехами в науках. По приезде в Петербург (1801 г.) он был определен прапорщиком в л.-гв. Семеновский полк, после чего усердно занялся довершением своего военного образования и изучением русского языка. Во время первых войн с Наполеоном Д. оказал особые отличия в боях при Аустерлице и Гейльсберге. В 1810 г., будучи дежурным штаб-офицером в корпусе гр. Витгенштейна, обратил на себя внимание запиской: "Organisationsplan eines Requisitionssystems", поданной им воен. министру, по поводу предстоявших воен. действий. В Отечественную войну на долю Д. выпало значительное участие в успехах корпуса гр. Витгенштейна, особенно под Полоцком. К концу 1812 г. Д. выказал себя искусным начальником особого отряда, посланного против маршала Макдональда, и не менее ловким дипломатом в переговорах, окончившихся отделением прусского корпуса Йорка от французов. В 1813 г. он был генерал-квартирмейстером союзных армий и отличился в сражениях при Дрездене, Кульме и Лейпциге, в 1814 г. — в боях под Ла-Ротьером и Арси-сюр-Об. После войны он был назначен начальником штаба 1-й армии и вскоре получил звание генерал-адъютанта; император взял его с собой на Лайбахский конгресс, и с этого времени Д. стал неразлучным спутником государя. В 1824 г. он сделался начальником главного штаба; в 1825 г. сопровождал Александра I в Таганрог и присутствовал при его кончине, а при самом вступлении на престол императора Николая заслужил его расположение донесением об открытии заговора так наз. декабристов. Большинство заговорщиков находилось во 2-й армии, и Д. лично принял меры к аресту важнейших из них. В 1827 г., по возвращении из командировки на Кавказ (для расследования недоразумений между генералами Ермоловым и Паскевичем), ему пожалован графский титул. В 1828 г. (во время войны с Турцией) Д. находился при действующей армии, сначала без всякой определенной должности. Пользуясь неограниченным доверием императ. Николая и ведя с ним обширную переписку, он руководил военными действиями вполне самостоятельно, помимо фельдмаршала гр. Витгенштейна, который, не имея возможности ничего предпринять без совещания с Д., представлялся лишь лицом, официально ответственным за неудачи. В начале 1829 г. Д. был назначен главнокомандующим армией. По справедливому замечанию Мольтке, Д., имея в распоряжении относительно слабые средства, предпринимал лишь то, что, при данной обстановке, было существенно необходимо для достижения цели войны; он дал одно большое сражение (при Кулевче) и взял одну крепость (Силистрию), но успехи эти, сломив сопротивление неприятельской армии, способствовали почти беспрепятственному переходу русских войск через Балканы, считавшиеся дотоле неодолимыми, и привели нашу армию к Адрианополю, где смелый и решительный образ действий Д. ускорил заключение выгодного для России мира. Кампания эта доставила Д. титул Забалканского. Июльская революция 1830 г. побудила императора Николая послать Д. в Берлин для переговоров с королем относительно действий сообща ввиду угрожавшей опасности. Переговоры эти, однако, не увенчались успехом. Между тем, успехи революции в Бельгии и просьбы нидерландского короля о помощи побудили имп. Николая мобилизовать часть армии и двинуть ее к западной границе. Внезапно вспыхнувшее восстание в Польше заставило употребить эти войска против поляков. Вызванный из Берлина, Д. обещал подавить восстание одним ударом; но обещание это осталось неисполненным, несмотря на то, что случай к тому представился после сражения под Гроховым (см.). Кампания затянулась на 7 месяцев. После разгрома поляков при Остроленке оставалось только взятием Варшавы окончить войну; но в ночь на 29 мая, в с. Клешеве, близ Пултуска, Д. скончался от холеры.

См. Belmont, "Graf v. D. Sabalkansky" (1830); Заблоцкий-Десятовский, "Граф П. Д. Киселев и его время" (СПб., 1882, т. I); "Рус. Старина" (1880—84).

{Брокгауз}

Дибич-Забалканский, граф Иван Иванович

44-й генерал-фельдмаршал.

Граф Иван Иванович Дибич-Забалканский, сын барона Ганса Эренфрида фон Дибича, происшедшего от древней благородной фамилии [Фамилия Дибичей принадлежит к древнейшему дворянству Силезии, особенно княжеству Глогау, в котором находятся родовые их поместья. Из летописей Глогавских видно, что члены этого дома еще в начале XIII столетия отличались храбростью в военных походах силезцев; сражались потом под победоносными знаменами герцогов с Орденскими рыцарями в Пруссии, в начале XV столетия. В числе храбрейших ратоборцев считался рыцарь Ганс фон Дибич, который воевал против турок в 1520 году, во время осады Вены султаном Солиманом], родился в Силезии, в поместье Грослейпе, 1/13 мая 1785 года.

С самых юных лет отличался он быстрым умом, счастливой памятью, пламенной любовью к наукам; на четвертом году возраста удивлял всех своими познаниями и, подобно Суворову и Кутузову, имел наставником нежного родителя, который обучал его географии, истории и математике, любимым занятиям молодого Дибича. В свободное время старец рассказывал любопытному юноше события Семилетней войны, воспламенял его воображение славою соотечественников, бессмертными подвигами Фридриха Великого, которого некогда был адъютантом. В 1797 году двенадцатилетний Дибич записан в Берлинский кадетский корпус, где вскоре произведен в унтер-офицеры за отличные успехи и примерную нравственность.

Россия обязана Дибичем Императору Павлу I. Он пригласил на службу отца его, которого принял подполковником и вслед за тем произвел в генералы. Уволенный с чином портупей-прапорщика, юный Дибич увидел второе Отечество свое в начале 1801 года. Тогда царствовал уже Александр. Директор корпуса, генерал Рюхель, изъявил королю сожаление, что Пруссия лишилась молодого человека, подававшего о себе лестные надежды.

Ему предоставлено было вступить в любой полк гвардейский: он избрал Семеновский, в который и принят прапорщиком (23 авг.), на семнадцатом году от рождения. В шумной столице, в кругу товарищей, посещавших блестящие общества, молодой Дибич отказался от удовольствий и деятельно занимаясь фрунтовою службой, посвятил свободное время изучению русского языка, в полгода мог уже говорить и писать, как природный россиянин.

В 1805 году объявлена война Франции, произошло Аустерлицкое сражение (20 ноября). [См. биографию генерал-фельдмаршала князя Кутузова-Смоленского.] Здесь Дибич в первый раз выступил на поле чести и, раненный в кисть правой руки, перевязал рану платком, взял шпагу в левую руку, остался при роте до самого конца битвы, награжден золотою шпагою с надписью: "За храбрость". В 1807 году, будучи прикомандирован к квартирмейстерской части, он участвовал в сражениях при Ламитине (24 мая), Гутштате (25 ч.), Гейльсберге (29 и 30) и Фридланде (2 июня); получил за оказанное им мужество ордена Св. Владимира 4-й степени, Св. Георгия 4-го класса и прусский "За заслуги". Ему было тогда двадцать два года.

С того времени по 1812 год Дибич, вдали от ратного стана, деятельно продолжал заниматься службой и усовершенствованием себя в военных науках, как бы приготовляясь к знаменитым подвигам, долженствовавшим передать имя его потомству. В 1810 году (сент. 19) переведен он в свиту Его Величества по квартирмейстерской части подполковником; в следующем году пожалован (15 сент.) в полковники.

Нашествие Наполеона на Россию (1812 г.) открыло Дибичу обширное поле к славе. Он назначен был обер-квартирмейстером в корпус генерал-лейтенанта графа Витгенштейна, участвовал под его знаменами во всех одержанных им блистательных победах: был (16 июня) в авангардном деле под Вилькомиром; при перестрелке (10 июля) с неприятелем близ мызы Леамполь; в генеральном трехдневном сражении (18, 19 и 20 ч.) под Якубовом, Клястицами и Головщицей; награжден, в чине полковника, военным орденом Св. Георгия 3-го класса; в битве (29 числа) на реке Свольне; в авангардных делах под Смолянами и Гамзелевой (3 и 4 авг.); в кровопролитных сражениях (5 и 6 ч.) под Полоцком [См. биографию генерал-фельдмаршала князя Витгенштейна], за которые пожалован генерал-майором, на двадцать восьмом году от рождения. В этом чине и в должности генерал-квартирмейстера Дибич командовал в отряде генерал-майора Бегичева авангардом, который состоял, при 6 орудиях, из сводного егерского полка, четырех сводных гренадерских батальонов 5-й и 14-й дивизий, двух эскадронов Рижского драгунского полка и сотни козаков. Он сразился с неприятелем (5 окт.) при селении Юровичи; прогнал его (6 числа) в позицию под город Полоцк; при взятии штурмом этого города (ночью с 7 на 8 число) пробился с авангардом князя Яшвиля сквозь заставу правого берега Полоты; участвовал (9 числа) в сбитии неприятельских батарей на левом берегу Двины; в сражениях (19 числа) под Чашниками и Смольною (2 ноября); в авангардных стычках под Батурами; 15 ч. при Старом Борисове; 16-го в славной победе над маршалом Виктором при Студянке: поставил против правого крыла неприятельского батарею о 12 орудиях, которая удачным действием своим привела в величайший беспорядок обоз, тянувшийся к переправе через реку Березину; награжден орденом Св. Анны первой степени и золотой шпагой, украшенной алмазами. Но знаменитейший подвиг его в Отечественную войну был под Колтынянами (13 дек.): смело врезавшись между двумя колоннами прусских генералов Йорка и Массенбаха, он занял это местечко своим отрядом, состоявшим не более как из двух тысяч человек [Бутурлин, ч. 2. Михайловский-Данилевский простирает отряд Дибича только до 1400 чел. Описание Отечественной войны, ч. 4., стр. 329]. Неприятель с лишком вдесятеро превосходил его. Дибич стал поперек дороги из местечка Шелеля в Крожи и растянул сколько можно более слабый отряд свой, чтобы придать ему вид авангарда, предшествующего сильному корпусу войск; расположил передовые посты впереди и позади занятой им линии, желая прикрыться от обоих прусских корпусов, и, пользуясь удобным местоположением, расставил в некоторых местах стрелков, в других батареи и развернутые эскадроны. Вскоре показался генерал Клейст с головою колонны генерал-лейтенанта Йорка. Дибич тотчас послал к нему переговорщика с уведомлением, что он отрезан от маршала Макдональда русским корпусом; предложил ему заключить условие о нейтралитете. Клейст остановил свое движение до прибытия Йорка, следовавшего за ним с главными силами. Тогда генералы, Дибич и Йорк, имели свидание между двух цепей передовых постов. Следствием оного было перемирие, заключенное до утра. Вечером отряд барона Дибича усилился присоединившейся к нему кавалерией из 1000 человек. 14 числа генерал Йорк, не получавший никакого известия о французском маршале, решился приступить к условию, которое бы доставило прусским войскам возможность идти, без боя, до самой границы, с той, однако ж, оговоркой, что если они достигнут реки Немана, не открывши сообщения с остатком Макдональдова корпуса, в таком случае будут объявлены нейтральными. Между тем все дороги были заняты русскими войсками, и генерал Йорк, по настоянию Дибича, заключил с ним (18 дек.) в мельнице Пошернской, близ Таурогена, договор, которым он обязался наблюдать совершенный нейтралитет до получения повелений от короля; если же Его Величество прикажет ему соединиться с французскими войсками, в таком случае не действовать против русских в течение двух месяцев. Это условие пятой статьей распространено и на генерал-лейтенанта Массенбаха. Последний тотчас, отделясь от Макдональда, присоединился к отряду Дибича. Таким образом русские совершенно были обязаны его присутствию духа и твердости отложением 18000 пруссаков, событие важное, ибо оно послужило примером и ободрением для всей Германии. [Бутурлин, ч. 2] Атаковав неприятельский арьергард в Тильзите, Дибич вытеснил его из этого города (19 дек.), преследовал до Скайсгиррена, причем взял в плен 500 человек; продолжал обеспокоивать Макдональда и 20 числа; находился потом при блокаде Данцига генерал-лейтенантом Девизом; вступил (20 февр. 1813 г.) с авангардом графа Витгенштейна в Берлин, где за двенадцать лет перед тем продолжал еще учение в звании кадета.

24 февраля Дибич участвовал в авангардном деле под Зегаузеном; 24 марта в сражении под Гомерной, при взятии деревень Данегковой и Феслице, за что получил от короля Прусского орден Красного Орла 1-го класса; апреля 5 и 6 при бомбардировании крепости Витгенберга и взятии штурмом форштадтов.

Вскоре армия графа Витгенштейна присоединилась к главной, и Дибич назначен был генерал-квартирмейстером Союзных войск; сражался (20 апреля) под Люценом; участвовал во многих авангардных делах и в кровавой двухдневной битве (8 и 9 мая) под Бауценом, прекращенной по его совету.

Заключено перемирие. Генерал-майор Дибич употреблен был в переговорах с Австрией, за которыми последовал разрыв этой державы с Наполеоном. Князь Шварценберг назначен главнокомандующим над союзными армиями. Военные действия возобновились. В упорных битвах под стенами Дрездена (14 и 15 авг.), Дибич находился в опаснейших местах: под ним были убиты две лошади, и он сам получил контузию в ногу, но, чувствуя сильную боль, сел на третью лошадь и продолжал командовать вверенными ему войсками. Он отличился также распорядительностью и мужеством в сражениях под Кульмом (17 и 18 авг.); награжден орденом Св. Владимира 2-й степени; участвовал (2 окт.) в кавалерийском деле при деревне Госле, а под Лейпцигом (4, 6 и 7 числа) храбростью и советами содействовал победе. Тогда князь Шварценберг снял с себя, на поле битвы, орден Марии-Терезии малого креста и надел его на Дибича; Государь произвел его в генерал-лейтенанты.

Война продолжалась и в 1814 году; Дибич находился в сражении под Бриенном (20 янв.); несколько времени действовал отдельно с легкой Гвардейской кавалерийскою дивизией и бригадою гренадер; вступил (1 февр.) в город Сезан; сразился (2, 3 и 4) с неприятелем при Макалонне и Монмирале; был в числе малых особ, приглашенных Императором Александром (12 марта) для совета [Особы сии были: граф Барклай-де-Толли, князь Волконский и генералы Дибич и Толь]: "должно ли, по соединении наших армий, атаковать Наполеона, или идти прямо на Париж?" — и предложил сделать покушение на столицу Франции. 19 числа войска наши вступили в Париж. Дибич в скором времени (23 марта) был награжден орденом Св. Александра Невского, на 29-м году от рождения. Доверенность к нему Государя возрастала приметным образом.

Отдыхая от военных трудов, он вступил в брак (1815 г.) с племянницей генерал-фельдмаршала князя Барклая-де-Толли, баронессой Женни фон Торнаув, но вскоре расстался с молодою, любимой им супругой, чтобы, в звании начальника Главного штаба 1-й армии (30 апр.), участвовать в новом походе соотечественников. Союзные войска во второй раз двинулись к Парижу, и Наполеон, разбитый при Ватерлоо, удален на остров Св. Елены; Европа избавилась от угрожавшей ей опасности. Тогда при Вертю произошел смотр нашей армии [См. биографию генерал-фельдмаршала князя Барклая-де-Толли], за который барон Дибич награжден от Государя алмазными знаками ордена Св. Александра Невского. Он оставался в Главной квартире (расположенной в Могилеве-на-Днепре) до пожалования в генерал-адъютанты (8 июня 1818 г.); сопровождал Александра (1821 г.) в Лайбахе, где получил от Австрийского императора орден Леопольда 1-й степени и вслед за тем от Государя (20 сент.) Владимирскую ленту; в 1822 году находился в свите Его на смотре под Вильно; в следующем году (25 апр.) поручено ему исправлять должность начальника Главного штаба Его Величества.

Почетное место, занимаемое бароном Дибичем, сблизило его еще более с Александром, который повелел ему (1823 г.), сверх настоящей должности, присутствовать в Государственном Совете и (1824 г.) в Комитете Министров; утвердил (6 апр.) начальником Главного Своего штаба; брал его во всех путешествиях (1823 и 1824 г.) по России; в Варшаву (1825 г.) и, наконец, в Крым и Таганрог, где барон Дибич оплакал (19 ноября) преждевременную кончину Монарха-благодетеля.

При самом вступлении на престол ныне благополучно царствующего Государя Дибич, всегда усердный и деятельный, имел случай оказать важную услугу Отечеству в южных губерниях, за что удостоился получить (в янв. 1826 г.) лестный рескрипт от Императора, и вслед за тем, в день Высочайшего коронования (22 авг.), произведен в генералы от инфантерии. Вскоре (1827 г.) поручено ему исследовать положение дел в Грузии: он возвратился в столицу в мае месяце и возведен (25 июня) в графское достоинство Российской Империи.

В 1828 году (2 апр.) последовал разрыв с Портой Оттоманской. Граф Витгенштейн получил главное начальство над войсками; Дибич, по Высочайшему повелению, отправился в армию, которая (25 числа) перешла Прут, в трех колоннах, при местечках Скулянах, Фальчи и Водолуй-Исаки. Генерал-майор барон Гейсмар, командовавший авангардом 6 корпуса, занял Букарест (30 апр.); 7-й корпус обложил Браилов (29 числа). Граф Дибич, находившийся при обозрении этой крепости, руководствовал начатием и ведением осады до 20 мая; 27 числа переправился с войсками через Дунай у Сатунова; участвовал (30 ч.) в покорении Исакчи и Кюстенджи (12 июня); сопровождал Государя к Шумле; принял деятельное участие и в осаде Варны, в битвах 16 и 18 сентября [См. биографию генерал-фельдмаршала князя Витгенштейна]; награжден орденом Св. Апостола Андрея Первозванного. Вслед за тем он находился при облежании Силистрии, откуда во время сильной заразы, свирепствовавшей в Букаресте, поспешил в этот город, осмотрел чумные госпитали, предложил перенесть главную квартиру в Яссы и возвратился, в исходе декабря, в Петербург с планом для будущей кампании.

Блистательное поприще открылось любимцу славы: он был назначен 9 февраля 1829 года главнокомандующим 2-й армии, вместо генерал-фельдмаршала графа Витгенштейна, который уволен от предводительства по случаю совершенно расстроенного здоровья. Перешед с большой трудностью Дунай (в апр.) по причине полноводия и разлития реки, граф Дибич сосредоточил часть сил своих в Черноводах; открыл кампанию движением к Силистрии; обложил эту крепость: все ложементы и редуты, окружавшие ее, были взяты; турки прогнаны штыками во внутренние укрепления, потеряв до 400 человек убитыми. С нашей стороны выбыло из рядов до 190 человек, в том числе 15 офицеров.

Граф Дибич имел в предмете выманить неприятеля из главного его оплота, Шумлы, в открытое поле и принудить к сражению. Этот план удался ему в полной мере. Великий визирь Решид-паша, прославившийся воинскими подвигами в море, вышел из Шумлы в последних числах мая, с 40000 человек отборнейшего турецкого войска, с многочисленной артиллерией и осадил занятые отрядом генерала Рота Праводы. Немедленно главнокомандующий, поручив облежание Силистрии генералу Красовскому, усиленным и скрытым переходом достиг с остальными войсками (24 мая) селения Мадры, куда двинулся и генерал Рот, оставив против визиря генерала Куприянова с четырьмя полками пехоты, двумя кавалерии и принадлежащей к ним артиллерией. Таким образом граф Дибич стал в тылу армии Решила, отрезав его от Шумлы.

Узнав только 29 числа о движении русских и полагая, что они принадлежат к корпусу генерала Рота, визирь снял осаду Правод и поспешил к теснинам Кулевчинским, в надежде истребить вовсе малочисленный отряд, дерзавший маневрировать в тылу его армии. Генерал Рот присоединился (30 мая) до рассвета к главным силам нашим, расположась влево от селения Мадры. Неприятель стал на горах пред дефилеей Кулевчи.

После общей рекогносцировки главнокомандующий велел, около 11 часов утра, генерал-майору Отрощенко атаковать турок, расположившихся на высотах впереди деревни Чирковки. Началась канонада на правом фланге нашем; вся неприятельская кавалерия и пехота отступила за скаты гор и скрылась в лесу. Гусары Иркутского полка немедленно заняли высоты, и батальон Муромского двинулся за ними. Тогда маскированная неприятельская батарея, дотоле сокрытая, начала действовать на правом фланге и препятствовала нашим движениям. Сначала направлен был на этот важный пункт огонь наших батарей, потом 11-й егерский полк с 4 орудиями, под начальством полковника Севастьянова, двинулся на приступ, подкрепляемый вторым батальоном 12-го егерского полка с 2 орудиями. Уже отряд приближался к неприятельской батарее и наши орудия заставили ее замолчать, как вдруг высыпала турецкая пехота из закрытых мест, и в превышающем числе кинулась на атакующие батальоны. В то же мгновение авангард наш атакован был на всех пунктах неприятелем в несравненно превосходных силах.

Началось ужасное кровопролитие. Батальон Муромского полка, будучи окружен турками, сражался до последней капли крови. Три батальона 11-го и 12-го егерского полков, теснимые спереди и с флангов, обороняясь штыками, отступили в порядке, устилая путь трупами неприятельскими. Подполковник Севастьянов со знаменем в руках ободрял своих подчиненных, и мужественно удерживал натиск густых колонн. Генерал Отрощенко, чтоб остановить турок, велел перевезти 6 орудий на правую сторону дороги и разить наступающих картечью, но невозможно было удержать разъяренные толпы, которые по трупам своих товарищей рвались вперед на ослабленные русские батальоны. Турки, укрывавшиеся за ущельями, с левой стороны нашей позиции, бросились на первый батальон 12-го егерского полка и принудили его к отступлению. Теснимый всей их силою, авангард наш должен был уступить, и неприятели с ужасным криком шли вперед, осыпая русских градом пуль. В это время ранены генералы Отрощенко и Глазенап.

Ободренные успехом, турки бросились в обход правого нашего фланга, и таким образом атаковали армию с фронта и с фланга. Генерал граф Пален, подкреплявший авангард, приказал начальнику своего штаба, генералу Герману, послать навстречу неприятелю первую бригаду 6-й пехотной дивизии, с батарейной ротой 9-й артиллерийской бригады, а Капорский пехотный полк с 2 орудиями той же бригады назначил в резерв. Не сомневаясь в успехе и понуждаемые необходимостью пробиться в Шумлу, турки устремились, как исступленные, на эту бригаду, состоявшую из Невского и Софийского пехотных полков под начальством генерал-майора князя Любомирского. Полки наши построились в каре и встретили неприятеля пулями и штыками. Турки употребили все свои усилия, чтоб прорваться в каре, бросались на штыки и гибли. Ряды наши были непроницаемы, как стена. Наконец мужественное сопротивление пехоты и удачное действие батарейной роты под командой полковника Вальца удержали натиск неприятеля, но не прекратили намерения его сбить нас с позиции. Прибывшая на помощь к правому флангу нашему первая бригада 2-й гусарской дивизии с 4-мя легкими орудиями, под командой начальника дивизии генерал-лейтенанта барона Будберга, и вслед за нею конно-батарейная рота, под начальством генерал-майора Арнольди, несколько уравняли бой и ободрили уставшую нашу пехоту. Смелые атаки гусар и отличное действие артиллерии не только заставили турок прекратить покушения к овладению правым нашим флангом, но и принудили их к отступлению на всех пунктах: они заняли прежнюю позицию свою на горах, пред дефилией Кулевчи. Усталость обеих сторон прекратила бой на некоторое время.

Главнокомандующий воспользовался бездействием неприятеля, чтоб заместить первые линии свежими войсками, подкрепить ослабевшие отряды и усилить вновь боевую линию резервом. Генерал-лейтенант Крейц, стоявший против Шумлы, также получил подкрепление. Турки, не ожидая нападения, изумились, увидев в пять часов пополудни наступательные наши движения. Конно-батарейная № 19 рота и батарейная № 4, 16-й артиллерийской бригады, подкрепляемые полками 5-й пехотной дивизии с их артиллерией, начали атаку. Генерал-адъютант барон Толь (начальник Главного штаба армии), находясь впереди колонны, сам устроил батареи. Открылась сильная канонада с обеих сторон, и вскоре неприятельские пороховые ящики стали взлетать на воздух. Смятение и ужас распространились в рядах турок. Главнокомандующий немедленно велел пехоте нашей двинуться колоннами и занять лежащие впереди боевой линии высоты, а застрельщикам приказал броситься в лес, направо и налево. Стройность, быстрота повсеместной атаки и русская храбрость увенчали полным успехом мудрые распоряжения графа Дибича. Неприятель дрогнул и вскоре принужден был обратиться в бегство. Сильный натиск наших войск не дал ему опомниться. Тесня турок штыками, осыпая градом пуль, русские вскоре расстроили боевой их порядок, овладели позицией, и неприятель, лишась пленными 1500 человек, оставил в добычу победителям многочисленный свой обоз с разными запасами, весь лагерь, 43 орудия, 6 знамен, искал спасения в горах и рассыпался по обеим сторонам дороги. Генерал-адъютант граф Пален преследовал бегущих, устилая путь неприятельскими трупами. Генерал-майор Куприянов гнал турок до Камчика и потом возвратился к Праводам. Разбитая армия визиря пробиралась тропинками чрез Балканы, искала спасения в Шумле, а многие беглецы, удалившись во внутренность страны, распространили всюду ужас и отчаяние. На расстоянии восьми верст разбросаны были тела неприятельские, среди оставленных обозов и оружия. Насчитано более 5000 тел. С нашей стороны убито 32 штаби обер-офицера и 1239 нижних чинов. Ранено 2 генерал-майора, 29 штаби обер-офицеров и 1009 нижних чинов. [Картина войны России с Турцией, соч. Булгарина, С.-Петербург, 1830 г., стр. 66—73.] Император наградил знаменитый подвиг графа Дибича военным орденом Св. Георгия второго класса и Всемилостивейше предоставил ему шесть орудий из числа отбитых у неприятеля.

Первым следствием Кулевчинской победы было покорение Силистрии, которая сдалась генерал-лейтенанту Красовскому с 10000-ным гарнизоном, 253 орудиями, 80 знаменами. За взятие этой важной крепости граф Дибич назначен (25 июля) шефом Черниговского пехотного полка, наиболее отличившегося под стенами оной.

Главная армия двинулась к Шумле, показывая вид, будто хочет заняться осадою. Визирь усилил гарнизон 12 полками регулярной пехоты и другими войсками, ослабив береговую линию по Черному морю и дефилеи Балкан. Тогда граф Дибич предпринял свой знаменитый маневр, который считается одним из искуснейших в военной истории. Оставляя визиря в предположении, что русская армия намерена осаждать Шумлу, он предписал генералу Красовскому присоединиться к нему с частью корпуса, осаждавшего Силистрию, и выслал генералов Ридигера и Рота с отрядами к Камчику, чтоб выиграть несколько переходов прежде, нежели визирь догадается об истинном его намерении. Все движения наши делались с наступлением ночи, и Решид-паша не мог заметить никакой перемены в русском лагере, ибо порожние места немедленно замещались новыми войсками, на первой линии.

Граф Дибич намеревался перейти Камчик двумя колоннами, имея в резерве корпус графа Палена и закрываясь от Шумлы наблюдательным корпусом генерала Красовского, который не должен был доходить далее Янибазара. Он выступил из-под Шумлы 5 июля и прибыл в Девно, сделав переход в 50 верст. Визирь, приметив движение наших войск, выслал отряд конницы для рекогносцировки, но генерал князь Мадатов удержал турок в трех верстах от Янибазара, а генерал Красовский занял выгодную позицию за этим городом.

Высланные прежде с корпусами генералы Рот и Ридигер, проходя с великою трудностью по дорогам, испортившимся от дождей, достигли Камчика: генерал Ридигер 5 числа около 6 часов пополудни, при деревне Чалымалы, а генерал Рот 6-го числа утром против селения Дервиш-Джавана. Турки никак не ожидали русских на переправе, полагая, что они заняты осадой Шумлы, но, при нечаянном их появлении, решились защищаться. Благоразумные распоряжения генерала Ридигера расстроили все намерения неприятеля. Мост был наведен под прикрытием орудий, и русские атаковали редуты и ложементы неприятельские холодным оружием, вытеснили турок из укреплений и обратили в бегство на Кюприкиой, отбив 4 пушки и знамя.

Выстрелы, слышанные вниз по реке Камчику, заставили генерала Ридигера, оставив сильное прикрытие при переправе, спешить к генералу Роту, который при Дервиш-Джаване встретил отлично устроенные укрепления с 18 орудиями и многочисленные толпы пехоты и кавалерии. Генерал Рот, не желая подвергать напрасной потере людей в этом выгодном для неприятеля местоположении, выставил против него две егерские бригады с 16 орудиями, приказав открыть пальбу на противоположный берег; а генералу Вельяминову велел между тем, с 16 дивизией и частью 7-й, сделать скрытое движение вправо, к деревне Дюльгарду. По непроходимой дороге с величайшим трудом доставили туда понтоны и под сильным неприятельским огнем из ретраншементов в ночи устроены четыре моста. С рассветом 7 числа войска наши, под прикрытием огня 12 орудий, двинулись на переправу. Генерал Вельяминов лично предводительствовал ими. Муромский полк шел впереди, за ним Якутский и 32-й егерский. Перейдя мост, русские ударили в штыки на лагерь неприятельский и овладели оным. Турки, оставляя оружие и имущество, кинулись в леса и по дороге к Буюк-Чифлику. Генерал Рот, перешед Камчик, устремился к деревне Дервиш-Джавану, против главных сил турецких. Чтобы достигнуть до этого места, надлежало прокладывать новую дорогу чрез густой и болотистый лес. Офицеры подавали пример солдатам, работали сами и первые бросались вброд при переходе чрез ручьи. Наконец, преодолев невероятные затруднения, русские с радостью увидели неприятеля, выступившего против них в поле: опрокинув его, бросились в штыки на укрепленный лагерь, и в то же самое время генерал Фролов, оставленный генералом Ротом по ту сторону Камчика, против Дервиш-Джавана, приказал под сильным огнем наших орудий егерям и козакам кинуться вброд и атаковать неприятеля с другой стороны. Егеря, неся сумы над головами, по грудь в воде, перешли Камчик и ударили в штыки. Неприятель обратился в бегство, потеряв 6 пушек, 6 знамен, множество снарядов, весь лагерь, 300 человек пленными и втрое убитыми. С нашей стороны потеря убитыми и ранеными не превышала 300 человек. Совершив эту славную переправу, войска наши двинулись быстро вперед, и вошли в Балканы, дотоле почитавшиеся неприступными.

Перенеся войну в самые недра турецких владений, граф Дибич славою своих подвигов, строгою дисциплиною вверенных ему войск, охранением собственности граждан покорял города и крепости: Миссемврия (11 июля), Ахиоло, Бургас (12 числа) сдались генералу от инфантерии Роту без обороны; неприятель, опрокинутый на всех пунктах, лишился 10 орудий (кроме найденных в крепостях), 11 знамен; пленными до 3000 человек; убитыми 1500. Айдос был взят (13 июля) генерал-лейтенантом Ридигером после упорного сражения, продолжавшегося три часа. Двенадцатитысячный корпус, высланный визирем, обращен в бегство и рассеялся в горах по Шумлинской и Карнабатской дорогам. Потеря турок простиралась до тысячи человек убитыми и ранеными; взято в плен 7 офицеров и 220 нижних чинов; отбито 3 орудия и 4 знамени. Донося Государю о последней победе, главнокомандующий не скрыл крайнего прискорбия своего, что бедные и истинно несчастные жители того края, чрез неистовство бегущего неприятеля, претерпевали большое разорение. "В Айдосе, — писал граф Дибич, — турки разрушили православные церкви — когда мечети их сохранены нами в совершенной целости; разграбили жителей, которые не успели удалиться, — когда у нас находят они покров и защиту". 14 числа козаки генерал-майора Жирова заняли Карнабат без боя, захватив до 40 пленных. Три линейных корабля Черноморского флота, с адмиралом Грейгом, вошли (8 числа) в залив Миссемврии, имея за собой множество транспортных судов с разным для армии продовольствием.

Граф Пален занял Карабунар и Факи, делая разъезды по дорогам к Тырнову, Кирклиссе и к Адрианополю. 18 июля генерал-майор Шереметев, со 2-й бригадой 4-й уланской дивизии, 4-мя конными орудиями и 100 козаками, сразился у Ямболя с Галил-пашою, несравненно превышавшим его в силах. Уланы, подкрепленные искусным действием нашей артиллерии, не только отбили атаки многочисленного неприятеля, но, прогнав его в город, предали огню весь лагерь. Устрашенный паша, предполагая на другой день быть атакованным всеми нашими силами, отступил с поспешностью, в ночь с 19 на 20 число, к Адрианополю и частью к Сливне, оставя в Ямболе значительные военные запасы и 39000 пудов сухарей. 21 числа генерал-майор Шереметев занял Ямболь.

Тогда главнокомандующий, для ближайшего сношения с генерал-лейтенантом Красовским и чтобы стеснить сколь можно более неприятеля к Шумле, приказал генерал-майору Набелю завладеть остававшимися еще в руках турок дефилеями Чалыкаваком и Ченге. 25 числа Красовский, подошед к Марату и послав авангард свой, под командой начальника штаба генерал-майора князя Горчакова, к Эски-Стамбулу и далее, вынудил тем визиря выйти к нему навстречу с значительным числом войск, атаковал его и так стеснил к горам между Матчинским укреплением и Трудами, что только малая часть с визирем, под самым картечными выстрелами нашей артиллерии, могла пробраться обратно к Шумле и что прочие, рассеясь по горам, искали спасения в своих укреплениях, сильно преследуемые 22-м егерским полком. В этом деле неприятель лишился до 500 человек; в плен захвачено более 50.

Между тем из поисков, сделанных к Сливне, открылось, что там собралось значительное войско и что туда ожидали самого визиря. Турецкий корпус, расположенный у этого обширного и укрепленного города, почитаемого вторым после Адрианополя, состоял под начальством сераскира Галила и других двух пашей, из 13 полков регулярной пехоты, трех полков регулярной кавалерии и из пяти тысяч иррегулярного войска с артиллерией. Решась нанести новый удар неприятелю, главнокомандующий двинулся к Сливне (28 июля) с 6-м и 7-м корпусами и с 5-й пехотной дивизией 2-го корпуса. Главные укрепления города были обращены по Ямбольской открытой дороге, где находилась значительная часть турецкой кавалерии и регулярной пехоты, почему граф Дибич направил всю свою пехоту около подошвы гор, дабы потом, заняв город, взять в тыл все неприятельские укрепления и заставить турок уступить их без боя. Кавалерия наша получила приказание склониться к Ямбольской дороге: здесь генерал Ридигер, приблизившись (31 числа) в надлежащую дистанцию, открыл огонь из артиллерии и тотчас повел атаку, опрокинул неприятеля к городу и в укрепления.

В то время как действие происходило на левом нашем фланге, правый, состоявший из пехоты, подавался живо вперед, а граф Пален остановился в резерве между правым и левым крылом. Неприятель сделал несколько выстрелов из артиллерии и, когда главнокомандующий выдвинул против нее 19-ю артиллерийскую бригаду, поспешно стал свозить свои пушки и отступать в город. Батальоны 18-й дивизии ворвались в Сливно, принудили турок, бросив укрепления Ямбольской дороги, бежать во всех направлениях по тропинкам в горы и в ущелья. Главные силы сераскира отступили по Казанлыкской и Старорецкой дорогам; пехота наша и козаки преследовали их до шести часов пополудни. Сражение продолжалось не более трех часов. Вся артиллерия неприятельская, состоявшая из 9 пушек со всеми зарядными ящиками, и 6 знамен были трофеями того дня. В плен взято 300 человек. При вступлении главнокомандующего в город, многочисленное духовенство приветствовало православных наших воинов с крестом и святою водою, а народ, со слезами радости, хлебом и солью. Город, взятый штурмом, не подвергся никакому насилию, и войска в порядке и тишине заняли разные части оного, будучи угощаемы добрыми болгарами вином и хлебом. Незадолго перед тем отряженный адмиралом Грейгом, инженер-подполковник Бурно овладел (21 и 23 июля) двумя приморскими укрепленными городами Василиком и Агатополем.

После разбития неприятельского корпуса при Сливне граф Дибич, дав отдохнуть один день войскам, ускорил движение армии к Адрианополю. Несмотря на чрезмерные жары необыкновенного знойного лета, на каменистую почву земли и на пути, более трудные, нежели на Балканах, наши храбрые и неутомимые воины с непоколебимой твердостью перенесли всю тягость быстрого перехода. Передовой отряд генерал-майора Жирова, сделав 6-го августа 50 верст, подвинулся до Ханли-Энеджи, и оттуда направил 200 козаков по дороге к д. Арнаутской, лежащей в 4-х верстах от Адрианополя. На этом пути козаки встретили до 700 человек турецкой конницы, атаковали их, опрокинули и гнали более пяти верст, отбив одно знамя и 44 чел. пленных. 7 августа армия приближалась к Адрианополю двумя дорогами, идущими от Ханли-Энеджи и Акбунара. Главнокомандующий расположил 2-й корпус поблизости Эски-Сарая; влево от него Шлиссельбургский полк занял высоту, господствующую всем пространством до города и у подошвы коей проходит большая дорога из Буюк-Дербента в Адрианополь. 6-й корпус стал во второй, а 7-й в третьей линии, близ которого расположилась и главная квартира армии. Все три корпуса упирались правыми флангами к Тундже. Козаки генерал-майора Жирова заняли посты свои по высотам, окружающим Адрианополь, а полк Ильина партиями своими доходил и до Царьградской дороги.

Главнокомандующий сделал общую рекогносцировку с начальником Главного штаба вверенной ему армии, генерал-адъютантом графом Толем, по местоположению, на котором неприятель устроил несколько батарей. В Адрианополе считалось до 80000 жителей, половина магометан, из коих от 10000 до 15000 были хорошо вооружены. Турецкий корпус, собранный для защиты города, состоял из 10000 регулярной пехоты, 1000 человек конницы и до 2000 ополчения. Местоположение около Адрианополя способно для упорной защиты; оно пресечено глубокими оврагами и покрыто виноградными садами, обнесенными насыпями и рвами.

Быстрота переходов, от 30 до 35 верст в день, и внезапное появление русских войск пред вратами древней столицы до такой степени поразили пашей, что они немедленно выслали на передовые посты наши переговорщиков о сдаче города. Главнокомандующий требовал, чрез действительного статского советника Фонтона, чтобы все турецкие войска положили оружие, сдали пушки, знамена, военные и продовольственные снаряды и припасы, и вообще все имущество, принадлежащее турецкому правительству, на каких условиях дозволял пашам с их войском иметь свободное отступление, но не по Константинопольской дороге, а в направлении к Филиппополю или Демотике. Все иррегулярные войска, вместе с жителями города, должны были равномерно положить оружие и продолжать спокойно домашние занятия в Адрианополе, под защитою собственных своих законов и судопроизводства. Срок 14 часов времени определен был для принятия предложенных условий; причем поручено г-ну Фонтону объявить пашам, что в следующий день, то есть 8 числа, армия будет продолжать свое движение и что если к 9 часам пополуночи военные и гражданские власти не подпишут предложенных условий, тогда начнется приступ со всех сторон.

8-го августа, в 5 часов пополуночи, согласно данной диспозиции, войска выступили фланговым маршем слева двумя колоннами. Правую, состоявшую из пехоты 2-го и 6-го корпусов, повел высотами сам главнокомандующий, для сближения к пунктам атаки; левую колонну, из трех полков 2-й гусарской и 4-й уланской дивизий и 32-х конных орудий, поручил он начальнику Главного штаба армии, с тем чтобы, заняв наперед дорогу в Кирк-Клису, старался потом отрезать и Константинопольскую. Резерв составлен был из 7-го корпуса генерал-лейтенанта Ридигера и должен был стать по дороге из Буюк-Дербента к Адрианополю близ рощи, окружающей Эски-Сарай, древнее жилище султанов.

Неприятель с господствующих высот, им занимаемых, видел общее движение и столь устрашен был оным, что поспешил выслать в 7 часов своих полномочных, в надежде испросить себе выгоднейшие условия. Ответ был коротким, что войска идут к назначенным им пунктам и никакой отмены в предложенных условиях сделано быть не может. Многочисленный народ, не ожидая окончательного решения переговоров, вышел из города с приветствиями радости навстречу нашим воинам. В то же время войска турецкие, бросая свое оружие, оставляли батареи и лагерь, прежде нежели были подписаны условные статьи. Таким образом, русские без всякого боя заняли позицию неприятеля со всеми его батареями, проникли к главным казармам, где регулярные турецкие войска сложили знатную часть своего оружия и удалились из города. Кавалерия наша пресекла им отступление в Царьград. 2-й корпус графа Палена стал пред Константинопольскими вратами; 6-й генерала Рота занял дорогу к Кирк-Клису; 7-й генерал-лейтенанта Ридигера расположился при Тундже в великолепных казармах на 10000 человек, построенных султаном Махмутом. Отряд войск этого корпуса был выдвинут по дороге к Филиппополю. Главная квартира графа Дибича поместилась вне города, во дворце султана, называемом Эски-Сарай.