Большая биографическая энциклопедия - гермоген (ермоген) патриарх московский

— святой, патриарх Московский. Когда и где родился Г., кто он был по своему происхождению, как вообще прошла первая половина его жизни — точно и определенно неизвестно. Можно предполагать, что он родился не позднее 1530 г., так как в 1610 г. поляки называли его осмидесятилетним старцем. Родиной его были, вероятно, места приволожские или придонские. В Казани и до сих пор существует предание о происхождении Г. именно из этого города. Но с другой стороны, польские источники дают основания думать, что в молодости Г. был донским казаком. Мирское имя Г. было, вероятно, Ермолай. В 1610 г. на патриарших землях в Москве им была воздвигнута церковь во имя св. Ермолая, как предполагают, в честь святого, имя которого он носил в миру. К какому сословию принадлежал патриарх Г. по своему происхождению, — на это исследователи отвечают различно. Одни думают, что он происходил из рода Шуйских (Рюриковичей) или Голицыных (Гедиминовичей), другие причисляют его к посадскому, торговому классу, третьи склонны считать его казаком, и, наконец, четвертые настойчиво стараются причислять его к духовному сословию. Какое из этих предположений наиболее приближается к истине — в настоящее время с определенною точностью сказать невозможно. Достоверные факты исторической деятельности патриарха Г. и в особенности его литературные произведения дают твердое основание полагать, что Г. от природы имел выдающиеся способности, которые он развил школьным и затем самостоятельным образованием. Исследователи полагают, что учителем Г. был архиепископ Казанский Герман, человек книжный, любивший просвещение и заботившийся об его распространении. Эту любовь к книге Герман передал и своему ученику: книжные занятия для Г. были приятным и любимым делом. Впоследствии, когда ему приходилось бывать по делам службы в Москве, Г. в свободное от занятий время работал в библиотеке Чудова монастыря, с составом которой он был хорошо знаком. Не подлежит никакому сомнению, что на поприще церковно-общественной деятельности Г. выступил очень образованным и просвещенным по тому времени человеком. Когда началась эта деятельность Г. — точно сказать также трудно. Первое достоверное известие о служебном положении Г. относится к 1579 г., когда произошло явление чудотворной иконы Казанской Божией Матери. В это время Г. было уже 50 лет и он занимал должность приходского священника Гостинодворской церкви в Казани. Следовательно, несомненно, что начало общественной деятельности его следует относить к более раннему времени. Положение приходского священника в такой церкви, как церковь св. Николая в Гостином Дворе, делало Г. очень заметным лицом в Казани. Но с тех пор, как совершилось явление чудотворного образа Казанской Божией Матери, популярность гостинодворского иерея достигла широких размеров и немало способствовала его дальнейшему служебному повышению. Г. принимал весьма деятельное участие в обретении чудотворной иконы. Он первый удостоился чести взять икону с древца, которое было утверждено на том месте, где икона была вырыта из земли, показал ее собравшемуся народу и торжественно перенес ее отсюда в церковь св. Николая Тульского. Ему же было поручено Казанским архиепископом Иеремиею следить за торжествами в честь обретения чудотворного образа; он видел чудесные знамения от иконы и им же, вероятно, было составлено Краткое Сказание о явлении чудотворной иконы и о чудесах от нее, отосланное вскоре царю Иоанну Грозному. Впоследствии, спустя 15 лет после чудесного события, именно — в 1594 г., им было составлено подробное "Сказание о явлении Чудотворной Иконы Пресвятыя Богородицы во граде Казани". В 1587 г., как думают, после смерти своей жены, Г. принимает монашество и в этом звании всецело посвящает себя служению церкви. Иноческое пострижение он принял, по всей вероятности, в Чудовом монастыре в Москве, так как эта обитель называется его "обещанием", т. е. местом, где он давал обеты монашеского послушания. Вскоре после пострига Г. получает сан игумена, а затем и архимандрита, и назначается настоятелем Казанского Спасо-Преображенского монастыря. В этой должности Г. пробыл не более трех лет, работая над благоустройством монастыря и занимаясь миссионерской деятельностью, так как этот монастырь имел по преимуществу миссионерское назначение. 13 мая 1589 г. Преображенский архимандрит возводится в сан епископа Казанского с предоставлением ему митрополичьего титула и с правом именоваться вторым после патриарха и первым после Новгородского владыки. Пред первым Казанским митрополитом открывалось очень широкое поле деятельности. Ему предстояло продолжать работу своих предшественников по христианизации и утверждению русской гражданственности в обширном Казанском крае. 17 лет работал в этом направлений митрополит Г., и несмотря на неблагоприятные условия, его деятельность не была бесплодной. Первой и главной заботой митрополита Г. было просвещение инородцев Казанского края светом христианского учения. В этой просветительной деятельности Г. стремился не столько к количественному увеличению числа новообращенных, сколько главным образом к внутреннему усвоению ими начал христианской жизни. Случалось нередко, что новообращенные инородцы только по имени были христианами, а в своей жизни оставались теми же язычниками с их нравами и укладом жизни. Г. боролся против этого прежде всего мерами нравственного воздействия, словом убеждения. Не довольствуясь внушениями в каждом отдельном случае, Г. 12 февраля 1591 г. созывает всех новокрещенцев в Казань и здесь в Соборной церкви поучает их в продолжении нескольких дней истинам Слова Божия и наставляет их в правилах христианской жизни. Но проповедь не всегда оказывалась действенной. В таких случаях митрополит Г. обращался за содействием к центральной власти, власти царя и патриарха. Меры этой последней были круты и суровы. Но Г. прибегал к ним, объясняя это заботой о спасении новообращенных, скорбью о душах их. Так, по его просьбе, Казанским воеводам был дан приказ переписать всех новокрещенцев с их женами, детьми и слугами, собрать их в Казань и объявить, чтобы они к своей прежней мусульманской вере не обращались, по объявлении же им этого, повелевалось всех новокрещенцев собрать в одну слободу, устроить ее, где удобно будет, в остроге или за острогом, но только непременно среди русских людей и чтобы татар близко не было; каждый новокрещенец обязан был затем сам выстроить себе один или более Дворов, а того, кто не захочет иметь свой дом, отдавать на поруки, а иных предписывалось даже и в тюрьму сажать. В устроенной таким образом слободе должна была быть построена церковь с особым при ней причтом. Слободу должен был иметь в своем наблюдении добрый боярский сын, которому вменялось в обязанность зорко следить за поведением новокрещенцев. Тех, которые сказались бы неисправными, он должен был "смирять": сажать в тюрьму, в железо, в цепи, и бить, некоторых же отсылать для эпитимии к митрополиту. Татарские мечети, возникшие вопреки царским указам, по небрежности воевод, надлежало упразднить и новых не дозволять строить. Всех православных, живших у татар и немцев, которым в таких случаях нередко угрожала опасность потерять веру отцов, приказано было отбирать и поселять среди православных христиан, а татарам и немцам запрещалось брать русских в услужение. В целях более прочного христианского воздействия на казанское население митрополит Г. старался представить величие христианства и во внешних формах; он стремился подействовать на воображение казанских инородцев благолепием православных храмов. Заботы об устроении храмов и украшении православных святынь составляли не менее существенную сторону деятельности казанского митрополита. Так, по ходатайству Г. в монастыре, где находилась чудотворная икона Казанской Божией Матери, был устроен каменный храм Богоматери с двумя приделами: Успения Пресв. Богородицы и Св. Александра Невского. Храм был богато украшен, а чудотворный образ Казанской святыни осыпан из царских сокровищ "златом и камением драгим и жемчугом великим". Благодаря содействию Г., был сооружен великолепный храм во имя Преображения Господня в Спасо-Преображенском монастыре. Им же была построена церковь во имя Михаила Архангела в селе Архангельском, (что ныне Казанская пригородная слобода), а также воздвигнут храм во имя Димитрия Селунского в Ягодной слободе. При Г. была устроена церковь в селе Борисоглебском. При нем же Соборный храм Казани был богато украшен иконами, а на колокольне был повешен колокол. К Гермогеновскому времени относится учреждение Казанского Федоровского монастыря и устроение в Свияжске каменного Сергиевского храма при женском Иоанно-Предтеченском монастыре.

Заботясь об устроении Казанской церкви, Г. особенное внимание уделил вопросу о чествовании русских воинов, "на костях которых встала христианская и русская Казань". До него имена русских героев, павших при покорении Казани, не были вписаны в общие помянники. Г. решил устранить это действительно ненормальное явление. Он сначала стал тщательно собирать сведения о павших в бою под Казанью, а затем уже обратился к патриарху с ходатайством установить годичный поминовенный день для них. Вместе с этим Г. просил патриарха разрешить ежегодное особое поминовение мучеников казанских, пострадавших от неверных татар за имя Христово: Иоанна Нового, Стефана и Петра. Патриарх Иов немедленно отправил ответную грамоту митрополиту Г., в которой разрешал ежегодно поминать казанских героев на обедне в первую субботу после Покрова Пр. Богородицы, и затем приказывал имена героев и мучеников занести в общий синодик для поминовения в Неделю Православия, а особое поминовение казанских мучеников установить по усмотрению его, митрополита. Г. таким днем определил быть 24 января. Вместе с этим Г. восстановил память своего учителя архиепископа Германа, умершего в Москве при Грозном, гнев которого он навлек на себя. При содействии Г. мощи Германа были перенесены в Свияжск, жители которого были живыми свидетелями высокой жизни Германа. Несколько позднее были открыты Г. мощи св. Гурия и Варсонофия, святителей Казанских. Им же были найдены останки иноков Ионы и Нектария, бояр из фамилии Застолбских, преданных учеников св. Гурия.

Деятельность Г., митрополита Казанского, не ограничивалась пределами только Казанского края. Г. знали, и притом хорошо знали, и высоко ценили в Москве и в других городах, куда он ездил по разным делам. В 1587 г. он был здесь по случаю своего пострижения в монашество, в 1589 г. он принял здесь хиротонию во епископа. Был он здесь по случаю избрания на царство Бориса Годунова; участвовал во всенародном молении при Борисе под Новодевичьим монастырем. В 1595 г. он ездил в Углич для открытия мощей удельного Угличского князя Романа Владимировича. С воцарением Лжедмитрия І, Г. получил звание сенатора, а вместе с тем и право заседать в Сенате, преобразованном из Боярской Думы. Это новое положение побуждало его теперь чаще ездить в Москву, где ему независимо от его воли все чаще и чаще приходилось выступать в качестве видного политического деятеля. В Москве он определенно стал на сторону противников Лжедмитрия, так как не мог допустить подчинения русской церкви римскому папе. Особенно ярко выказалось оппозиционное настроение Г. на том соборе иерархов, на котором обсуждался вопрос, может ли православный царь жениться на католичке Марине Мнишек. Казанский митрополит вместе с Коломенским епископом Иосифом и некоторыми протопопами открыто восстал против намерений Самозванца, за что и подвергся опале: Лжедмитрий "повеле митрополита сослати в Казань, и тамо святительский сан с него сняти, и в монастырь заключити". К счастью, Самозванец был вскоре низложен и Г. сохранил свое прежнее положение. На русский престол вступил Василий Иванович Шуйский. Патриарх Игнатий был низложен и его место занял митрополит Г. Выдающаяся деятельность Г., как Казанского архипастыря, его образованность, нравственная чистота, определенные политические убеждения и непоколебимая стойкость в отстаивании своих воззрений — вот главнейшие причины, побудившие собор русских иерархов остановиться на нем, как на преемнике вероломного Игнатия. 3 июля 1606 г. в Успенском Соборе состоялось посвящение Г. в сан патриарха Московского и всея Руси. С этого момента Г. становится крупной исторической личностью и его деятельность приобретает особенное значение. Патриарх Г. выступает не столько в качестве церковного деятеля, сколько в роли политического борца.

Чисто церковная деятельность нового патриарха была далеко не заурядной; она выражалась, между прочим, в построении патриархом новых церквей (церковь Ермолая в Москве), в восстановлении древних служб (службы ап. Андрея Первозванного), в составлении литературных произведений агиологического характера (Слово об обретении мощей Алексия, митрополита Киевского), в продолжении дела исправления церковно-богослужебных книг, причем он не ограничивался благословением на печатание книг, а сам свидетельствовал печатные переводы, и старался об улучшении внешних условий печатного дела (как, например, по его ходатайству царь В. И. Шуйский устроил новую штамбу для печатания книг и новый превеликий дом для типографии, сгоревший в 1611 г.). Как строгий ревнитель церковного благочиния, Г., конечно, внимательно следил за тщательным исполнением подведомственным ему духовенством церковно-богослужебных требований. В этом отношении должны быть отмечены его особенные заботы об искоренении непорядков в области церковного пения. Некоторые из мирян "писанием" обращали внимание патриарха на эти непорядки, и Г. , в ответ им издал "Послание наказательно ко всем людям, паче же священником и диаконом о исправлении церковного пения". Это послание впоследствии, когда вопрос о многогласии получил особенную остроту, сделалось особенно важным; на него ссылались русские иерархи на соборе 1651 г. в доказательство того, что многогласие — давний порок, с которым надлежало бороться всеми решительными мерами. Немало занимала патриарха и борьба с латинством. С этим злом он боролся и литературным путем, и главным образом путем миссионерских собеседований с латинами. Борьба Г. с латинством носила характер довольно бурный, что дало повод полякам-католикам впоследствии упрекать Г. в том, что он разжигал ненависть к ним москвитян. Но особенное внимание Г. обращал на укрепление в духовенстве чувств законности и порядка. Политические неурядицы захватили, конечно, и духовное сословие; некоторые из духовных "ко врагом причастницы быша". Конечно, это было нетерпимо, и Г. боролся с этим явлением всеми имевшимися в его распоряжении средствами: одних он увещевал, других умолял соблюдать данную ими клятву, третьих запрещал в священнослужении, и четвертых предавал проклятию. Надзор за политическим настроением духовенства был установлен Г. самый тщательный и строгий. Сам Г. очень хорошо знал настроение даже отдельных духовенных лиц. Так, в послании к Ефрему, митрополиту Казанскому, он рекомендует особенно следить за Софийским, Покровским и Ирининским попами, чтобы в них воровства не было. Церковная деятельность Г. хотя и была разносторонней и по тому времени выдающейся, но все же она бледнеет пред политическим подвигом патриарха. С 1606 г. по 1610 г. политическая деятельность Г. тесно связана с личностью царя В. И. Шуйского. Хотя последний и не был тем, чем желало бы видеть его большинство московских людей и сам патриарх, тем не менее Г. все время стоял за него, как за законного избранника народа, как за правомочного носителя власти. В таком взгляде Г. на царя коренится источник всех политических выступлений патриарха в царствование В. И. Шуйского. Ко времени появления в Москве Г. в сане патриарха политическое положение страны было уже довольно печальным. В самой Москве волновалась чернь, в Северской Украине поднялось восстание, в областях Тульской и Рязанской, а также в Поволжье и в землях Вятских и Пермских вспыхнули смуты. Во имя новых самозванцев восставали села и города, отдельные лица и целые общественные классы. Борьба с этой разрухой требовала сильную личность, которая натиску народных страстей могла бы противопоставить авторитет власти. В. И. Шуйский для этой роли был совершенно неподходящим человеком, и его заменил патриарх Г. В Москве Г. не раз приглашал в Соборную церковь народ и увещевал его стоять за царя В. И. Шуйского, как за законного представителя власти. К мятежникам в Северную Украину он послал митрополита Крутицкого Пафнутия с архимандритами и игуменами, поставив им задачей уговорить изменников отстать от мятежа во имя той же идеи. Когда шайки Болотникова, соединившись с дружинами рязанскими и тульскими, подошли к Москве и расположились у с. Коломенского, Г. лично ободрял павшее духом население, установил пост и благословил петь просительные молебны. На выручку Москвы на этот раз явились по ярославской дороге 200 стрелков из Смоленска, с Двины, из Холмогор, и воры Болотникова были прогнаны. Когда непосредственная опасность миновала, Г. начинает рассылать грамоты в города, доказывая ту же мысль о необходимости подчинения В. И. Шуйскому, как законному царю и представителю порядка. Эта мысль, ясно и сильно выраженная, несомненно не могла не оказывать известного влияния на массу. Не без основания полагают, что может быть эти именно грамоты внесли разложение в ополчение Болотникова, отколовши от него тульские и рязанские дружины, чем и воспользовался В. И. Шуйский и совсем прогнал Болотникова от Москвы. Наряду с грамотами и посланиями Г. употреблял и другие средства к укреплению в народных массах чувства уважения к законности и порядку. Мятеж был силен призраком живого царевича Димитрия. Жил же этот призрак в народном воображении потому, что не верили Шуйскому, который являлся в глазах народа клятвопреступником, целовавшим крест Лжедмитрию, тогда как ему хорошо должно было быть известно, что царевич был убит в Угличе. Шуйский был действительно клятвопреступником, и чтобы избавить его от этого греха, а вместе с тем, следовательно, и рассеять призрак живого царевича Димитрия, патриарх Г. устроил акт церковного очищения, причем это очищение совершил тот, кто связал русских людей клятвой самозванцу, именно патриарх Иов, проживавший тогда в Старицком монастыре. Но этот исключительный акт в общем не улучшил дела; положение В. И. Шуйского продолжало быть шатким. Болотников не перестал тревожить Москвы. Он только отошел к Туле и здесь засел с своими шайками. Шуйский решил лично выступить против мятежников. Патриарх разослал грамоты с призывом молиться за Царя, который вооружился на защиту веры и церкви от разорителей; а самого Болотникова предал проклятию. На реке Восми Шуйский разбил Болотникова и разорил его гнездо, после чего с торжеством возвратился в Москву. Как сообщают наиболее достоверные источники, патриарх остался недоволен возвращением Шуйского. По мнению патриарха, ему надлежало бы идти на второго самозванца или на Тушинского вора, чтобы истребить зло в самом его начале. Но Шуйский отправил против нового врага своего брата Дм. Шуйского, а сам явился в Москву, чтобы вступить в брак с княжной Марьей Петровной Буйносовой-Ростовской. Последующие события показали, что патриарх был прав, когда настаивал, чтобы В. И. Шуйский после поражения Болотникова шел на Тушинского вора. Дм. Шуйский не смог задержать второго самозванца и последний почти беспрепятственно подошел к Москве. Началось двуцарствие и междоусобная борьба боярского царя В. И. Шуйского с крестьянским государем, засевшим в Тушине. Патриарх напряг все свои усилия к тому, чтобы внести успокоение в народную массу. Когда в Москве обнаружился недостаток хлеба, вследствие отсутствия подвоза, и купцы значительно повысили цену на хлеб, Г. созвал вельмож и купцов в Успенский собор и увещевал последних быть сострадательными к народу, и когда это не подействовало, распорядился открыть для продажи троицкие амбары, находившиеся при Богоявленском монастыре у Троицких ворот. Сама Троицкая Обитель испытывала в это время ужасное состояние от войск Лисовского и Сапеги, и Г. настойчиво указывал Шуйскому на необходимость оказать поддержку знаменитой обители, говоря, что "если взята будет обитель Преподобного, то и весь предел русский погибнет до моря океана". В то же время Г. продолжал действовать в пользу Шуйского путем рассылки грамот и посланий, которые несомненно оказывали свое благотворное действие, хотя, правда, и не такое значительное, на которое они были рассчитаны. Успокаивая непокорную, вышедшую из повиновения народную массу, Г. не раз подвергался личным оскорблениям, как это было 25 февраля 1609 г. Но это не останавливало патриарха и он продолжал идти по раз намеченному пути. Благодаря такой энергичной деятельности Г. в этот исторический момент, агитация Тушинского вора была парализована. Один за одним тушинцы стали возвращаться в Москву, как, напр., возвратился князь Гагарин, который принимал такое деятельное участие в мятеже 25 февраля. Но все это не могло спасти В. И. Шуйского, он продолжал падать по наклонной плоскости. Участь его собственно была уже предрешена. В народе стали ходить слухи, определенно указывающие день предполагаемого убийства царя (Николин день, Троицу). Настроение народа с каждым днем становилось подавленней и мрачней. Но патриарх не складывал своего оружия, он продолжал борьбу за Шуйского. Он не раз выходил лично увещевать буйную толпу, причем его речи сопровождались слезами, которые текли на бороду и одежды. Вся надежда В. И. Шуйского была на кн. М. В. Скопина-Шуйского, который шел на выручку Москвы от тушинцев из Новгорода с немецкими людьми, нанятыми в Швеции. Натиск Скопина-Шуйского освободил Москву от тушинцев. Но вскоре этот народный герой умер, войска, отправленные под начальством Дм. Шуйского против Сигизмунда были разбиты Жолкевским, подступившим после этого к Москве, куда с юга подошел также и Тушинский вор. В. И. Шуйский держаться более на престоле не мог: 17 июля 1610 г. он был низложен с престола и пострижен в монахи. На этот раз ничего не смог сделать для Шуйского даже и патриарх Г. Но он не изменился в своих отношениях к нему: патриарх продолжал считать его законным царем и впоследствии, основываясь на том, что обет отречения от мира вместо Шуйского давал кн. Тюфякин, он признавал монахом не Шуйского, а этого последнего.