Большая биографическая энциклопедия - глебов степан богданович

— наперсник первой жены Петра Великого, Евдокии Федоровны Лопухиной, родился около 1672 г. В 1681 г. Богдан Данилович Г. дал своему старшему сыну Степану, имевшему всего 9 лет от роду, "поступное поместье" в Орловской губернии в Тайчуковском стану в диком поле 400 чети на речке Лисице (Кн. Московского стола № 162, лл. 603—605). В 1686—1692 гг. Г. состоит стольником царицы Прасковьи Федоровны Салтыковой, жены царя Иоанна Алексеевича; в 1693 г. он подпоручик л.-гв. Преображенского полка. В феврале 1696 г. Г., в чине стольника "цариц", назначается на службу под Азов, но по челобитью отца, для болезни и старости последнего, отъезжавшего воеводою в Енисейск, отпускается вместе с братом Федором к отцу в Сибирь. В 1714 г. С. Б. значится уже подполковником в отставке.

В апреле 1694 г. Глебов, имея 22 года от роду, женится на девице Татьяне Васильевне Строевой и берет за нею приданого — поместье в Костромском уезде, деревни Семенцово и Большое и Меньшое Окунево, 120 чети в поле, а в дву по тому ж (Кн. стар. лет по Суздалю № 29, лл. 275—8). За ним, как видно из его сказок, поданных в 1695 и 1697 гг. (Столбцы Моск. ст.: № 775, л. 147, и № 987, л. 96, на последней сказке собственноручная подпись Г.), были в Костромском уезде в Нерехоцкой волости сельцо Савинково с деревнями, в Корзлинском стану дер. Окунева с деревнями, в Суздальском уезде село Новоселки с деревнями, в Новосильском уезде в Никольском стану пустая земля; кроме того, у него был дом в Москве в приходе церкви Пятницы Божедомские. Из дошедшей до нас росписи его имущества и приходорасходной книги видно, что он был человек богатый: в московском его доме был очень большой штат дворовых; "месячина" полагалась его людям: ключнику, подьячему, поварихе, девке; в одной только Костромской его деревне Савинкове указывается (около 1713 г.) более 40 принадлежавших ему лошадей. Родной дед Степана Богдановича, дворянин московский, Данила Моисеевич, и его брат Иван Моисеевич имели свои дворы в 1638 г. в Москве в местности близ теперешнего Ивановского монастыря, у Солянки, а невдалеке от них "от церкви Трех Святителей из подгорья" стоял двор одного из родственников первой жены Петра, головы стрелецкого Лариона Лопухина ("Труды Моск. Отд. Императорского Рус. Военно-Истор. общества", т. І. Росписной список Москвы 1638 г., стр. 135, 136 и 143). Таким образом, задолго до романа царицы Евдокии Федоровны с Г., их предки жили в Москве в ближайшем соседстве, что, конечно, давало полную возможность знакомству между собою и даже сближению следующих поколений. В то же время придворная служба самого Г. ввела его в круг, где он, его родной брат Федор и двоюродные, Михаил и Федор Никитичи, с одной стороны, а с другой — родной брат царицы Авраам Федорович и двоюродный Федор Кузьмич Лопухины были в 1686 г. одновременно стольниками царицы Прасковьи Федоровны, от которой после смерти царя Иоанна большинство стольников было распределено в штаты всех трех цариц, в том числе и Евдокии Федоровны (Боярская книга № 10, стр. 415, 444, 579, 584, 589, 591 и 594). Несомненно, в этой среде, а не при случайной встрече Степана Богдановича с заключенной в Суздальском Покровском монастыре царицей, как можно было думать на основании печатных источников, началось их знакомство, восходившее к более ранним годам, может быть даже основанное на взаимном детском сочувствии друг к другу. В одном из писем к брату бывшая царица пишет ему, что "поехала в Москву Татьяна Васильевна", не объясняя, кто она, а говоря о ней, как о лице, им обоим хорошо известном. Сближение бывшей царицы Евдокии Лопухиной, в монашестве Елены, со Ст. Богд. Глебовым относится, по показаниям их обоих, к 1709—1710 гг.; по-видимому, как мы уже сказали, оно не было случайным, более того, самое сближение могло быть и до этих годов, и, может быть, признания этого факта так тщетно добивались на пытках от Г., а продолжительный гнев Петра, не остывший даже после казни Г., мог покоиться на его личных соображениях и прежних подозрениях, хотя и не открытых следствием, но казавшихся царю правдоподобными. Лопухины, по-видимому, не теряли надежды, что Евдокия Федоровна может опять сойтись с царем, как видно из допросов ее родного брата Авраама Федоровича и расстриженного архиерея Досифея. Но в 1709—1710 гг. Екатерина Скавронская была уже присоединена к православию, ее крестным отцом был сын Евдокии Федоровны Лопухиной царевич Алексей Петрович, от имени которого и получила отчество будущая вторая супруга императора. От него, царевича, конечно, и его мать могла уже узнать о тщетности ее надежд. Только тогда С. Б. Глебов и делает попытку (может быть и не новую) сблизиться с бывшею царицею, несмотря на пропасть их отделявшую: бывшая царица была монахиней, а Г. женат. Но семейная жизнь сложилась не совсем счастливо для Глебова. Симоновский архимандрит Петр выговаривал Глебову, что он живет со своею женою не так, как следует, по словам последней. Г. же возражал, что "жена его больна, болит у нее пуп и весь прогнил, все из него течет: жить-де нельзя". — "Вы уже детей имеете, как тебе с нею не жить", увещевал его архимандрит.

Как сам С. Б. и его родной брат Федор Богданович, так и троюродные его братья Федор Никитич и Федор Михайлович были стольниками царицы Прасковьи Федоровны, жены царя Иоанна Алексеевича, следовательно, все они были скорее ближе к партии Милославских, чем Нарышкиных. Сам С. Б. и его сын Андрей Степанович, по-видимому, не сочувствовали реформам Петра. Сын в письме к отцу говорит, что он "учится солдатскому артикулу, изволь, как ни есть отбиваться, чтоб тебе не ехать в Петербург: полно, что я здесь труждаюся". Таким образом, и с партийной стороны имелись данные, могущие способствовать сближению Евдокии Федоровны Лопухиной со Степ. Глебовым. Со стороны Глебовых не один только С. Б. не сочувствовал Петру: к розыскам по делу царевича Алексея, еще до ареста С. Б., следовательно до раскрытия его романа с бывшей царицей, были привлечены троюродный его брат Вас. Мих. Глебов и шурин последнего Ив. Ив. Нарышкин, примыкавшие к Лопухинской партии.

Царица Евдокия Федоровна была пострижена насильно в Покровском монастыре в Суздале, и, как она сама говорит, "ходила в иноческом платье только с полгода и, оставя монашество, скинув платье, жила все время под видом иночества скрытно мирянкою". Случайно или намеренно, для сбора солдат в 1709—1710 гг. явился в Суздаль С. Б. Глебов. Заслуживает внимания то обстоятельство, что Г. повел свои сношения с царицей через ее духовника, ключаря Федора Пустынного, знавшего, может быть, по исповеди тайну ее молодости. Он был "введен" в келью бывшей царицы ее духовником, через которого после первого же свидания послал невольной затворнице в подарок два меха песцовых, пару соболей, косяк байберека немецкого. Из соболей бывшая царица сделала себе шапку. Кроме того, Г. стал присылать ей съестные припасы. "И сшелся я с нею в любовь через старицу Каптелину, — говорил в допросе Г., — и жил с нею блудно". Глебова, как показывали старицы Маремьяна и Каптелина, "инока Елена пускала к себе днем и ночью, и Степан Глебов с нею обнимался и целовался, а нас или отсылали телогреи кроить к себе в келью, или выхаживали вон". При начале связи, бывшей царице было около 38 лет, и Глебову — почти столько же и, несмотря на "вторую молодость" или, может быть, потому, привязанность была крепкой с обеих сторон, судя по письмам Лопухиной и по поведению Г. при пытках. Евдокии Федоровне очень хотелось, чтобы Г. к ней был поближе и освободился от набора солдат, который его очевидно тяготил: "Добивайся только, писала она ему, чтобы быть в губернии Московской, добивайся ты, мой батюшка, чтобы тебе сюды (т. е. в Суздаль) на воеводство... Добивайся себе благова, а я к тебе пришлю деньги твои дваста и своих пришлю 300 рублев. Откупайся, сули, не жалей денег. Ей-ей, и своих пришлю 300, опричь твоих, — 500 пришлю. Что ты определен в Киев, едешь на службу или ради дела едешь, пожалуй отпиши, не круши меня". Почти в каждом из 9 сохранившихся писем суздальской невольницы шлются от сердца идущие жалобы на разлуку с Г. "Кабы я была в радости, так бы меня и дале сыскали, а то ныне, горесть моя, забыл скоро меня. Не умилостивили тебя здесь мы ничем. Мало, знать, лицо твое, и руки твои, и все члены твои, и составы рук и ног твоих, мало слезами моими мы не умели угодное сотворить. Али ты того боишься, что ко мне ходил: ей, мой свет, не бойся нимало, — сама я больше всех знаю — не бойся!.."

"Свет мой, батюшка мой, душа моя, радость моя, как мне на свете быть без тебя! Ох, любезный друг мой, за что ты мне таков мил! Уже мне нет тебя миляе, ей Богу! А я же тебя до смерти не покину, никогда ты из разума не выдешь. Ох, лапушка моя (таким ласкательным именем царица некогда называла и своего державного супруга), отпиши ко мне, порадуй хоть мало. Не покинь ты меня, ради Христа, ради Бога. Прости, прости, душа моя, друг мой! Целую я тебя во все члены твои! Добейся ты, сердце мое, опять сюды, не дай мне умереть. Ей, сокрушуся!"...

"Кто свет от очию моею отъиме? Кому ты меня покидаешь? Кто меня бедную с тобою разлучил? Что я твоей жене сделала, какое ей зло учинила? Чем я вас прогневала? Что ты, душа моя, не скажешь, чем я жене твоей досадила, а ты жены своея слушал. Для чего меня оставил, ведь я бы тебя у жены твоея не отняла, а ты ее слушаешь. Как мне быть без тебя? Что ты мою виность не сказал, хоть бы ты меня за вину прибил. Ради Господа-Бога, не покинь ты меня, — сюды добивайся!.."

Евдокия Федоровна подарила Г. перстень золотой с печатью, на котором вырезан цветок под короною и о котором затворница писала своему возлюбленному: "Носи, сердце мое, мой перстень, меня любя, а я такой же себе сделала: то-то у тебя я его брала". Другой перстень с лазоревым яхонтом, по показанию Г., бывшая царица велела отдать дочери его, а по словам старицы Каптелины — его жене. За страсть царицы к Г. ее журили даже близкие старицы, например Маремьяна, бранившая раз С. Б. за то, что он пришел в Благовещенскую церковь к заутрене. — "Черт тебя спрашивает, — возражала опальная царица, — уж ты и за мной примечать стала. Я знаю Стефана: человек честный и богатый; будет ли тебя с его бесчестья?" После того как Петр повенчался с Екатериной в феврале 1712 г., Г., как показывал расстриженный Ростовский епископ Досифей, говорил ему у него на подворье: "Для чего вы, архиерей, за то не стоите, что государь от живой жены на другой женится".

В мае 1712 г. сгорел Московский двор Глебовых (мера его была "ширины 29 саж., а длиннику с огородом — в верхнем конце от овинного двора 10 саж., а в исподнем — от Воронина двора, 4 саж. без получетверти"), и Г. с семьею принужден был перебраться в село Козино, где незадолго до того им был разбит фруктовый сад (в нем, как записано в хозяйственной книге Г., "56 яблонь принялось, а 15 засохло").

Из дошедших до нас писем видно, что в конце 1716 г. Г. пришлось хлопотать о сыне, чтобы его не посылали в дальнее плавание. 29 ноября сын Г. Андрей обращается из Петербурга к отцу с просьбою о присылке ему теплого платья и повара и о ходатайстве перед дядюшкой Иваном Михайловичем (адмиралом Головиным) и тетушкой Марьей Богдановной за него, Андрея, перед Николаем Федоровичем Головиным, командиром корабля, на котором должен Андрей Степанович идти в плавание в Ревель и в Италию, чтобы ему этого плавания не делать, а остаться в России и "сохраниться от кораблей". 22 декабря того же года Степан Богданович собственноручно пишет письмо "батьке Ивану Михайловичу и сестрице Марье Богдановне" и просит их заступиться за их племянника Андрея перед их родственником Н. Ф. Головиным и похлопотать о переводе и отпуске его к Москве. Чем окончилось это дело, дальнейших сведений не имеется.