Большая биографическая энциклопедия - хмельницкий зиновий богдан

— знаменитый малороссийский деятель, умер 27 июля 1657 г. Событие громадного исторического значения, совершившееся в половине XVII в., — соединение Великой, Малой и Белой России, которое подготовило образование могучей Всероссийской империи, с решительным стремлением к усвоению западно-европейской культуры, тесно связано с деятельностью гетмана Богдана Хмельницкого. Не мудрено, что деятельность эта, равно и самая личность его приобрели в нашей историографии немаловажный интерес; причем оценка их находилась чаще всего в зависимости от субъективных воззрений исследователей, и сделавшаяся предметом страстной полемики личность Хмельницкого остается до настоящего времени не вполне выясненною.

Так как Х. до восстания 1648 г. был в сущности лицом малозначительным, которым никто не имел оснований особенно интересоваться, то и биография его до этого времени недостаточно известна; хотя громкая роль его впоследствии и вызвала немало ретроспективных указаний, но и они не вполне достоверны, так что с некоторою вероятностью о биографии Хмельницкого до 1648 г. может быть сообщено лишь следующее.

Хмельницкие были люди не родовитые и известия о выходе их из Люблинского воеводства, из Жмуди, или из г. Лисянки (ныне Киевской губ.), о чем говорят польские и южнорусские летописи, столь же маловероятны, как и рассказ о происхождении Богдана Хмельницкого от молдавских господарей Богданов, сложившийся уже во время славы Хмельницкого. Вернее, что отец Б. Хмельницкого, Михайло Х., происходил из податного класса и был родом из г. Хмельника (ныне Подольской губ.), почему и назывался Хмельницким. Он служил сперва хлопцем у знаменитого коронного гетмана Жолкевского, к нему очень благоволившего, потом стал писарем у него же, далее сборщиком податей и счетчиком в г. Чигирине. По жене-казачке и он стал казаком и затем сотником реестрового чигиринского полка, причем за усердную службу получил около 1580 г. от чигиринского старосты поместье вблизи Чигирина, построил хутор Субботово (в 8 верстах от Чигирина, на р. Тясмине) и начал заселять свое владение, так что в результате составил себе значительное состояние; вероятно, им же была построена в Субботове деревянная Михайловская церковь. Чуть ли Михайло Х. не дослужился даже до звания чигиринского подстаросты и в таком звании был нобилитован, с причислением к гербу Абданк. Наконец, 6 октября 1620 г. он был убит в сражении под Цецорою. Насколько известно, у него остался лишь один сын — Зиновий. На основании последующих хронологических дат биографии Б. Хмельницкого можно предположить, что он родился около 1595 г; настоящее имя его было Зиновий, но, вероятно, до его рождения у отца его долго не было детей, и рождение его явилось несколько неожиданным, почему он и прозван был Богданом, и это имя пристало к нему крепче настоящего. Как человек зажиточный, Михайло Х. мог дать сыну хорошее воспитание и, по разным известиям, Богдан Х. последовательно учился в Киеве, у иезуитов в Ярославле Галицком и в Варшаве; поэтому он хорошо владел польским и латинским языками, посвящен был в круг тогдашних школьных знаний и вообще был человеком развитым и образованным, разумеется, на польский лад. По достижении совершеннолетия, Х. служил в казаках и участвовал в 1620 г. в сражении под Цецорою, где был убит его отец, а сам он взят в плен, в котором (неизвестно, в Турции, или в Крыму) пробыл 2 года и мог познакомиться с турецким (или татарским) языком и магометанскими обычаями; кажется, он был выкуплен из плена на средства короля Сигизмунда III. Известие, что Х. в 1621 г. участвовал в набеге запорожцев на Турцию, и даже был их предводителем, недостоверно; возможнее, что, по возвращении из плена, он участвовал в каком-либо запорожском предприятии, напр., в набеге 1629 г. на Константинополь, и во всяком случае Х. был в Запорожьи небезызвестен; но еще вероятнее, что в 20-х годах он служил при кабинете короля Сигизмунда в Варшаве, а потом в его гвардии, пока (до 1632 г.) не переселился в Субботово, которым он владел после смерти отца и, весьма успешно заселяя его, жил здесь состоятельным человеком. Можно думать, что это переселение было связано с его женитьбой на Анне Сомковне, богатой переяславке из купеческой семьи, от которой у него было 3 сына и 2 дочери. Старший сын Тимофей родился в начале 30-х годов, второй (Остап?) около 1635 г., третий Юрий в 1641 г.; дочери его Екатерина и Елена были замужем за его сподвижниками: первая за Данилом Выговским (братом гетмана Ив. Выговского), вторая за Иваном Нечаем.

Что Х. был уже в 30-х годах человек заметный, видно из того, что он в 1632 г. участвовал в посольстве, которое ходатайствовало перед королем о правах и преимуществах казачества; затем есть указание, что в 1634 г. Х. служил в польском войске при осаде Смоленска и получил за храбрость от короля Владислава IV дорогую саблю; а, что ему приходилось не раз участвовать в отражении татарских загонов, нападавших тогда на Украйну, на то имеются и точные указания. В 1636 г. Х., подобно отцу, был чигиринским сотником и в этом звании летом был послан казаками вместе с черкасским сотником Барабашом поздравить короля с именинами и жаловаться на притеснения от польских солдат, а в начале 1637 г. на сейм — с жалобою же на неуплату следуемого казакам жалованья. Кажется, уже в это время король, не довольный панами, дал казакам милостивую грамоту, разрешив им хлопотать о восстановлении прежнего устройства, уничтоженного после бунта 1625 г. Куруковским соглашением, и на насилия советовал отвечать насилиями. Не невозможно, что такое отношение короля было одною из причин происшедших после того казацких беспорядков; но Х. участия в них не принимал, а после разгрома казаков под Кумейками в 1637 г., когда в старшину попали люди преданные правительству, он стал войсковым писарем. Осенью 1638 г. он снова был в числе лиц, посланных казаками с киевской рады к королю просить о снисхождении к казакам после поражения под Лубнами. Тогда Х. уже не был войсковым писарем, а вернулся к чигиринской сотне, и не потому, что он участвовал в казацких восстаниях (как полагал Костомаров), а скорее вследствие недовольства им со стороны бунтовавших казаков. Этому соответствует и его роль в деле Линчая; когда тот поднял бунт против тогдашней казацкой старшины, то мятеж был потушен при, неясном впрочем, содействии Хмельницкого, и линчаевцы убежали в Запорожье. Событие это могло случиться не позже начала 40-х годов. Около того же времени Х., по преданию, сопровождал коронного гетмана Конецпольского, расположением которого он несомненно пользовался, и инженера Боплана при осмотре ими Кодацкой крепости, устроенной именно против казаков, и на похвальбы ею Конецпольского сказал будто бы: "manu facta manu destruo". Еще позднее, в 1645 г., Х. был послан королем во Францию для переговоров насчет доставки казаков во французскую службу для войны с Испанией (тогда еще продолжалась тридцатилетняя война) и окончил эти переговоры вполне успешно.

С этого времени биография Хмельницкого становится более известною, хотя все же она еще запутана наслоившимися легендами. Когда король Владислав задумал вести без согласия сейма войну с Турцией, может быть имея в виду произвести затем переворот в смысле усиления в Речи Посполитой монархической власти, то он, между прочим, желал опереться на силы реестровых казаков, число которых предполагалось увеличить. Посредником между сторонниками короля и казацкою старшиною стал Х., несомненно уже известный королю и пользовавшийся его доверием; по возвращении из Франции он виделся с королем в Варшаве, а потом поселился в Субботове и сделался снова войсковым писарем. Вернее, что король именно в это время дал казакам льготные грамоты, одною из которых восстановлялось их прежнее устройство; но привилегии эти пока должны были храниться в тайне у казацкого старшого Барабаша; впрочем, вопрос об этих льготных грамотах далеко еще не выяснен.

Весною 1646 г. канцлер Оссолинский и другие сторонники короля отправились на Украйну и виделись с Хмельницким; проектировалось будто бы доставить ему гетманство, ибо Барабаш стал относиться к королевским затеям не сочувственно. Х. хотя и указывал на трудность предприятия, но все же соглашался помогать королю и начал подготовлять дела, волнуя казаков против панов и евреев, как притеснителей и эксплуататоров народа, и без того конечно, в Малороссии весьма непопулярных; по-видимому, он пускал в ход и рассказы о королевских привилегиях. Уже в то время на Хмельницкого поступали доносы местному уряду, который, еще не предпринимая против него никаких мер, стал однако смотреть на него неблагосклонно. Может быть, Х. согласился помогать королю особенно потому, что считал себя лично оскорбленным местным урядом: от Хмельницкого потребовали поволовщины (подати); он не заплатил, вероятно, в качестве шляхтича; и как раз в то время, в начале 1646 г., когда он доставлял гетману Конецпольскому двух плененных им во время отражения набега татар, в Субботове за подать взяли из конюшни боевого серого коня. По-видимому, эта история имела отношение к тому эпизоду частной жизни Хмельницкого, который приобрел большую популярность и действительно не остался без влияния на дальнейшее поведение Хмельницкого. Чигиринский подстароста, поляк Чаплинский, приятель Хмельницкого, жил с какою-то женщиною, православною и довольно молодою (такою ее называют лица, видевшие ее в 1649 г.); Х., овдовевший в половине 40-х годов, переманил ее к себе (по другим известиям она и раньше жила у Хмельницкого в качестве няньки при детях); из этого вышла ссора; кажется, по распоряжению Чаплинского и забрали у Хмельницкого коня. Не довольствуясь этим, Чаплинский захотел отнять у Хмельницкого самое Субботово, документы на владение которым были не совсем в порядке; на этом основании Чаплинский выпросил у нового чигиринского старосты Конецпольского (сына) отдачу ему Субботова в управление, как королевского имения; может быть, Чаплинский даже пытался насильственно завладеть Субботовым. Не найдя защиты в местном уряде, Х. отправился в Варшаву и в июле 1646 г. получил от короля привилегию на потомственное владение Субботовым в качестве шляхтича. Таким образом, спор затягивался; тогда Чаплинский, по практиковавшемуся в Польше между панами обыкновению, решил не добиваться получения Субботова легальным путем, а, не обращая внимания на королевскую привилегию, расправиться самосудом; воспользовавшись тем, что весною 1647 г. Х. снова ушел в степь в отряде кн. Иеремии Вишневецкого-Конецпольского, преследовавшем набежавший татарский загон (причем на жизнь Хмельницкого сделано было будто бы изменническое покушение, хотя не удавшееся), Чаплинский, напав на Субботово, занял там пасеку и гумно с 400 копен хлеба, зажег мельницу и захватил любовницу Хмельницкого, с которою и обвенчался, по-видимому с ее согласия, обратив ее предварительно в католическую веру; зять же Чаплинского будто бы засек за грубость сына Хмельницкого (Остапа?).

В мае 1647 г. Х. отправился в Варшаву жаловаться на Чаплинского сейму, но ничего не добился, тем более, что Чаплинский предъявил против него обвинение в государственной измене, хоть и слабо мотивированное, но отчасти оправдываемое доносом на Хмельницкого со стороны чигиринского его сослуживца. Х. снова обратился к королю, причем нашлись и еще казаки, жаловавшиеся ему на панские притеснения. Владислав помочь им не был в силах, но так как он сам был тогда страшно обижен панами, разрушившими на сеймах в конце 1646 и весною 1647 г. слишком рано открывшиеся воинственные его планы, то он и дал Хмельницкому и казакам прежний совет: против силы употребить силу, и напомнил, что у них есть же сабли; король жаловался казакам, что польские магнаты его не слушают и разоряют его земли. Таким образом Хмельницкому предоставлялось основание эксплуатировать в свою пользу, с согласия короля, казацкие силы, заготовленные для королевской надобности. Легко видеть, что король, давая Хмельницкому советы, смотрел на него, как на влиятельного деятеля Речи Посполитой и своего сторонника, а впоследствии поляки в бунте Хмельницкого постоянно обвиняли главным образом короля и его польскую партию (Оссолинского и др.).

Как на королевского слугу, посмотрел на себя и Х. и вернувшись домой (в Чигирин, где у него был двор, или даже в Субботово, где сохранилась усадьба), он стал энергично возбуждать неудовольствие казаков против панства, но отнюдь не против короля; наоборот, он всюду сеял смуту королевским именем; заволновалась Украйна, происходили какие-то тайные сходки и т. п.

Кажется, Владислав тогда не совсем еще покончил с своими планами; летом 1648 г. он ездил в Литву и оттуда вел сношения с казаками, а осенью прислал в распоряжение Хмельницкого значительные суммы для подготовки к следующему лету нападения на Турцию; между тем агитация Хмельницкого сделалась уже столь значительною, что окончательно обратила на себя внимание местного уряда, особенно когда Х. обманным образом добыл спрятанные у Барабаша королевские привилегии. О предстоящей опасности донесено было новому коронному гетману Николаю Потоцкому, а Конецпольский и казацкий комиссар Шембер будто бы успели даже обманом захватить Хмельницкого на ярмарке в с. Бужине (близ Чигирина); но прямых улик против него не было, в самом уряде были у него приятели, он сумел отвертеться и лишь отдан был под надзор. Сознавая, что при основательном расследовании дела ему грозит казнь (о чем позднее, кажется, и состоялось распоряжение Потоцкого), и ему остается лишь довести агитацию до открытого возмущения, а в то же время не считая, вероятно, реестровых казаков достаточно сильными для успешной борьбы, или даже не вполне надеясь на них, Х. решил поднять беспокойное, удалое и падкое на участие во всяких беспорядках Запорожье, куда и бежал из Субботова 7 декабря 1647 г. вместе с сыном Тимофеем (отдав остальных детей в "добрые руки") и значительным числом сторонников. 11 декабря Х. прибыл за пороги, но не в Сечь, а на остров Буцкий или Токмаковский (лежавший несколько выше Сечи, которая тогда находилась на Никитином рогу); там тоже жили запорожцы, но они принадлежали к тем линчаевцам, которым Х. некогда насолил, почему агитация его здесь не только не имела успеха, но ему самому грозила сильная опасность, тем более, что Потоцкий распорядился послать за ним погоню, или, по другим известиям, приказал поймать его той залоге (отряду), которая будто бы тогда находилась в Запорожье. Х. бежал далее и чуть не решился укрыться на Дону (по крайней мере, этого боялись в Польше); но измена казаков, бывших в отряде, который должен был преследовать Хмельницкого, и перебивших своих польских товарищей, дала ему возможность продолжать свое дело. Он вернулся в Запорожье и стал волновать запорожцев, недовольных тогда польским правительством за постройку Кодака, за запрещение набегов на татар и турок и за помехи, делаемые лицам, убегавшим в Запорожье; поэтому агитация Хмельницкого, подкрепляемая ссылками на королевские привилегии, имела успех, и к нему собралось немало запорожцев и всякого бродячего люда из земель Речи Посполитой. Старшина запорожская будто бы не сочувствовала Хмельницкому, особенно узнав, что он продолжает сноситься с польским урядом на Украйне, и Х. чуть ли даже не был арестован, но вскоре его освободили. При известии о бегстве Хмельницкого в Запорожье Потоцкий, как сказано, принял некоторые меры, чтобы захватить его; Хмельницкому он не придавал особого значения, но боялся, что из-за него могут произойти беспорядки на Украйне, где накопилось немало неудовольствия против правительства. Ввиду этого Потоцкий к весне 1648 г. стал собирать войско для защиты Украйны; в то же время он вступил в сношения с Хмельницким, обещая ему в случае повинной помилование. В свою очередь Х. в марте 1648 г. послал Потоцкому жалобу, исчисляя обиды и оправдывая свое поведение; подобные же письма писал он и Конецпольскому, Шемберу и Барабашу. Для переговоров с Хмельницким Потоцкий послал Хмелецкого, знатока казацких обычаев, но Х. уже ставил слишком тяжелые условия, вроде восстановления прежнего казацкого устройства и вывода из южной Руси всех поляков; поэтому переговоры прекратились. Многие польские паны защищали Хмельницкого; одни не придавали значения всей этой истории, другие полагали, что Х. организует набег на татар; упрекали даже украинских правителей, что они своею жадностью и несправедливостью и такого человека, как Х., заставили поднять оружие. Король тоже был недоволен, что против Хмельницкого приняты были строгие меры, и рекомендовал Потоцкому разбирать судом казацкие жалобы, а канцлер Оссолинский послал в начале 1648 г. особую комиссию исследовать положение дел на Украйне; но из этого ничего не вышло, ибо у комиссии не было даже денег заплатить казакам следуемое им жалованье, чем они тогда были очень недовольны. Потоцкий оправдывался перед королем, обвиняя Хмельницкого в честолюбивых замыслах, и издавал строгие распоряжения против украинцев, бежавших к Хмельницкому; но распоряжения эти имели мало значения, и число приверженцев Хмельницкого возрастало с каждым днем, а Украйна сильно волновалась. Между тем Х., сперва склонявший запорожцев укреплять Сечь и иные подходящие места, очевидно, на случай нападения, задумал сам напасть на Украйну, но, сомневаясь в возможности успешной борьбы с поляками одними малорусскими силами, он с сыном в конце марта 1648 г. отправился в Бахчисарай искать помощи у хана. Этот поступок показывает в Хмельницком далеко не типического представителя южнорусского казачества, весь смысл существования которого основывался на борьбе с магометанством. Случалось, правда, что запорожцы при грабежах Польши пользовались помощью татар, но без союза с ханом, обращение же польских магнатов за помощью к хану во время борьбы партий было явлением неисключительным.

В Крыму был ханом Ислам Герай, хотя и связанный договором, который он в 1646 г. заключил с Речью Посполитой, но весьма недовольный ею за прекращение с 1644 г. присылки поминок, равно и за союз с Москвою, явно направленный против Крыма. Х. указал хану, что король затевал войну с магометанами, и мог это подтвердить королевскими привилегиями; он будто бы обещал даже привести в подданство хану Малороссию. Ислам Гераю хотелось воспользоваться случаем повредить Польше, пограбив ее, а, может быть, и присоединить Украйну, но он желал в то же время снять с себя ответственность перед королем; да нужно было еще отделаться от султана, призывавшего крымские силы к себе на службу. Поэтому хан помог Хмельницкому найти в Крыму союзника в лице перекопского мурзы (каймакана?) Тугай-бея (из Ширинских мурз), который, по принятому в Крыму обычаю, мог и без ханского разрешения броситься с ордою на грабеж соседних земель; но в то же время Ислам Герай о предстоящем покушении Хмельницкого сообщил кн. Иер. Вишневецкому, крупнейшему землевладельцу левобережной Малороссии, лучше других панов известному в Крыму, а султану указал на опасность от предстоящей войны с Польшей; но кн. Вишневецкий, бывший в то время в ссоре с Потоцким, никаких серьезных мер не принял. Оставив в Бахчисарае заложником сына, Х. в начале апреля уехал в Перекоп, окончательно условился там с Тугай-беем и в сопровождении орды явился в Сечь, где к половине апреля был избран запорожцами в их старшие, а 22 апреля выступил с приверженцами в поход, следуя в общем вверх по правому берегу Днепра. Орда все время двигалась несколько сзади, якобы с тою целью, чтобы сперва выждать, будет ли удачен поход Хмельницкого, а в противном случае, изменив ему, пограбить его войско. Потоцкий знал о предполагаемом нападении и готовился к охране Украйны; весною 1648 г. войско его расположено было в юго-западной части Киевщины, а сам он находился в Черкасах. При известии о подходе Хмельницкого к Днепру (близ устья Тясмины) Потоцкий притянул к себе войска из окрестностей, против Хмельницкого отправил небольшой отряд под начальством своего сына и Шембера и распорядился, чтобы на соединение с ними спустился по Днепру на лодках другой отряд, состоявший главным образом из казаков, под начальством Барабаша. В конце апреля Х. подошел к урочищу "Желтые воды", где войско его усилилось отправленным против него казацким отрядом, 4 мая изменившим правительству и перебившим старшин и бывших в отряде поляков. С 5 на 6 мая Х. и Тугай-бей разбили поляков при Желтых водах; молодой Потоцкий был убить, а другие начальники сдали войско на почетную капитуляцию, но затем были ограблены татарами и попали в плен; в числе пленных оказался и Иван Выговский (будущий гетман), вероятно, и раньше известный Хмельницкому, а теперь примкнувший к нему и ставший его ближайшим советником. После битвы Х. во время переговоров отказывался совещаться о делах с кем-либо из польских воевод, так как между ними не было ни сенатора, ни уполномоченного, которому бы он мог объяснить, что заставило его взяться за оружие. Потоцкий между тем получил известие о предстоящем приезде на Украйну короля, надеявшегося, что Х. покорится перед своим монархом и благодетелем, а затем другое — о Желтоводской битве, которое заставило его отступить к Корсуни, где он был настигнут Хмельницким и Тугай-беем; 16 мая поляки были вторично разбиты и Потоцкий с другими военачальниками взят в плен; Х. с товарищами обогатились добычею из неприятельского лагеря, а орда стала грабить Киевщину, хотя Х. и старался ее удерживать; после того Тугай-бей ушел домой. Известия о разгроме польских войск стали сигналом для всеобщего восстания на Украйне; Х. двинулся к Белой Церкви — и в это время получил известие о смерти Владислава IV. Можно было бы ожидать, что Х. воспользуется наступившим бескоролевьем и еще энергичнее поведет борьбу с поляками, тем более, что бескоролевья в Польше (как хорошо, разумеется, знал Х.) сопровождались всегда большими беспорядками; но он остановился лагерем под Белою Церковью, в ожидании последующих событий; правда, он разослал повсюду универсалы, призывая народ к себе в лагерь, и явившихся к нему хлопов организовал в полки; но в то же время он вступил в переговоры с правительством и с некоторыми панами; в нем видимо оказался тогда не народный вождь, а предводитель известной партии; даже поляки удивлялись такому поведению Хмельницкого.

В половине июня 1648 г. он отправил в Варшаву послов с жалобой на притеснения со стороны польского уряда на Украине, но и с засвидетельствованием своего верноподданичества; в инструкции, данной послам, Х. жаловался на насильственное введение унии. Очевидно, он тогда лишь понял, какое могучее орудие представляет эта жалоба: хотя при Владиславе IV положение православных было обеспечено и насилий над ними почти не происходило, но, по традиции, народ, а тем более духовенство были крайне возбуждены против унии. Желание ладить с Польшей Х. выразил и тем, что отпустил бывших у него в плену поляков; так поступал он и неоднократно. Отметим еще, что 22 июля Х. женился на Чаплинской, муж которой был еще жив (брак этот был бездетен). В то же время Х. попытался привлечь к себе благосклонность и Московского правительства. При вступлении на престол Алексея Михайловича, после крымского набега на границы Московского государства (1645), между Москвою и Польшею состоялся договор для взаимопомощи против Крыма, из коего, впрочем, не вышло ничего кроме мелких пограничных стычек. Но царь был человек миролюбивый, в Москве происходили беспорядки; поэтому московское правительство старалось поддерживать союз с Польшей, хотя и были обычные пререкания из-за прописок царского титула и т. п. Когда Х. привлек к союзу татар, то из Польши потребовали от Москвы условленной помощи; там стали к ней готовиться, но узнав о разгроме поляков, решили действовать осторожнее. Сведав об этих переговорах, Х. в свою очередь вступил в сношения с московскими пограничными воеводами, объявляя им, что казаки сражаются за православную веру, и прося помощи у царя, он рисовал ему перспективу не присоединения Малороссии, а воцарения в Польше. Ни обращение Хмельницкого к царю, ни предложение царю польской короны не представляют ничего особенного; уже неоднократно южнорусские деятели обращались к Москве за помощью в борьбе с поляками и с предложением услуг; даже Сагайдачный, в смутное время жестоко разорявший Московские земли, готов был передаться под руку царя, когда сомневался, что ему удастся добиться восстановления православной иерархии в юго-западной Руси. С другой стороны в Речи Посполитой издавна было немало людей, и даже влиятельных, желавших соединить ее с Москвою посредством избрания в короли царя, и такое настроение существовало во время царя Алексея Михайловича.

Если Х. почти в течение 4 месяцев вел себя дипломатом, то украинское население, возбужденное его бунтом, устроило такую резню панов и вообще католиков, а также и евреев, какой до того еще никогда не происходило; большинство отрядов и шаек действовало при этом на свой страх, лишь прикрываясь именем Хмельницкого. Восстание охватило не только всю Малороссию, от Гадяча до Львова, но и Белую и Черную Русь; бунтовался и старый Киев; кто из панов мог, бежал; паны же могущественные и удалые сопротивлялись, особенно кн. Иер. Вишневецкий, который, где попадал, усмирял бунтовавших со страшною жестокостью, но и он не раз отступал перед народными полчищами.

Конвокационный сейм, собравшийся летом 1648 г., и не думал о каких-либо серьезных уступках казакам, а наоборот озаботился организацией войска для усмирения бунта; но, ввиду настойчивого желания некоторых магнатов, решено было отправить к казакам для их успокоения особую комиссию; притязаниям же хана на получение по-прежнему поминок дан был резкий отпор. Так как комиссия предъявила к казакам лишь требования, ничего не говоря об их привилегиях, то мир состояться не мог, и вся эта история только скомпрометировала перед народом Хмельницкого, на которого пало обвинение в предательстве. Вскоре возобновились военные действия: Х. с огромным уже войском двинулся на Волынь и около Константинова встретился с польским войском; он завел переговоры с его предводителями, чтобы выждать прихода татар, явившихся вследствие агитации в Крыму Тимофея Хмельницкого, их и приведшего. 20—22 сентября произошло столкновение под Пилявою, и дезорганизованное ссорами между начальниками польское войско не столько было поражено оружием, сколько разбежалось от панического страха, наведенного появлением татар; Х. получил громадную добычу. Беспрепятственно дошел он до Збаража (в Галиции), где на раде казаки предложили ему гетманство; но Х. не дал согласия на это до избрания короля и, вопреки желанию казаков, не шел далее в Польшу, а разослав отряды для занятия украинских крепостей, большею частью сдававшихся без сопротивления, в октябре осадил Львов, но вскоре отступил, удовольствовавшись окупом с него. В начале ноября Х. осадил Замостье, но взять не мог и тоже ограничился окупом, причем и здесь ссорился с казаками, принуждавшими его к более энергичным действиям. Х. мог бы тогда разгромить Варшаву, в которой уже волновалась чернь против шляхты, но вместо того он отправил послов на элекционный сейм для переговоров о мире и с наказом действовать в пользу избрания в короли Яна Казимира, о чем и писал панам; кажется, он раньше заручился согласием Яна Казимира на разные льготы казачеству. Как бы то ни было, мнение Хмельницкого не лишено было значения, и 17 ноября Ян Казимир был избран в короли, о чем сейчас же был извещен Х.; королевского посланца он принял с большим торжеством, и когда тот сообщил ему приказ короля уходить из Польши и ждать его комиссаров, то Х. 24 ноября отступил от Замостья, к великому удивлению поляков, казаков и татар. По дороге Х. получил от короля булаву и другие подарки в знак признания его старшим в войске запорожском, а также разные обещания, и из Острога издал универсалы к бунтовщикам, чтобы они прекратили беспорядки, а к панам, чтобы они не мстили бунтовщикам и не преследовали православных; универсалы эти, однако, на смуту влияния почти не оказали и резни не прекратили. В начале января 1649 г. Х. прибыл в Киев, где был встречен с большим торжеством жителями и особенно духовенством, как новый Моисей, освободивший Украйну от польской неволи; Иерусалимский патриарх Паисий, ехавший в Москву через Киев, благословил Хмельницкого на войну с папистами. Х. был на верху славы, но современники указывают, что, начиная с осады Замостья, и особенно в Киеве он все время был неспокоен духом и предавался пьянству; вероятно, он не был уверен, что его политика приведет к желаемым результатам.

Из Киева Х. отправился в Переяславль, куда к нему прибыл целый ряд посольств. С турецким посольством он заключил договор о союзе и взаимопомощи с Турцией, с обещанием отдать ей часть русской Польши (до Люблина), и выпросил позволения для казаков свободно плавать по Черному и Азовскому морям и беспошлинно заниматься в этих местах торговлею. Послы господарей Молдавского и Валашского тоже хлопотали о союзе с Украйной, и Х. согласился поддерживать первого из них, Лупула, против иных претендентов, но обусловил помощь выдачею дочери Лупула Александры (Домны Розанды) за Тимофея Хмельницкого. Князь Трансильванский хлопотал о помощи, чтобы стать королем польским, и за это делал Хмельницкому очень щедрые обещания; Х. и с ним заключил союз; писал о чем-то к Хмельницкому (может быть, впрочем, позже) и Кромвель, — так знаменит стал Х.! Московский гонец привез ему подарки от царя, но от вмешательства в его дела царь уклонился. Наконец, в начале февраля явились и польские комиссары для переговоров и 10 февраля вручили Хмельницкому от короля грамоту на гетманство и знаки гетманского достоинства; но из переговоров ничего не вышло. Правительство готово было восстановить прежнее устройство казаков, но требования последних простирались уже неизмеримо далее: речь шла о полной обособленности Малороссии, уничтожении унии, изгнании евреев и пр.; число реестровых казаков должно было зависеть от воли Хмельницкого, а он полагал устроить их 40000. Затем Х. требовал выдачи его "врагов": Чаплинского (он постоянно при переговорах требовал его выдачи, но всякий раз безуспешно), кн. Вишневецкого и др. Уже на число реестровых казаков полякам согласиться было невозможно, так как у них самих регулярного войска было меньше и мобилизовалось оно гораздо труднее, чем казаки, которые составили бы тогда главную военную силу Речи Посполитой; комиссары добились лишь заключения перемирия до Троицы, с чем и уехали. Судя по их рассказам, они встретили противодействие не столько в Хмельницком, сколько в иных казаках, которых он даже побаивался; он часто бывал пьян и во хмелю сильно шумел и бахвалился, грозя Польше, но трезвый со слезами уверял, что ведет борьбу не с королем, а с панами; о пьянстве в это время Хмельницкого сообщают и лица из иных посольств.

Собравшийся в Варшаве сейм решил продолжать войну, и летом официально открылись военные действия, собственно же резня на Украйне и не прекращалась. Польское войско вступило в Подолию; Х., поднявший снова универсалами народные массы и организовавший их в полки, дожидался крымцев, с которыми на этот раз явился сам Ислам-Герай; султан тоже прислал помощь, явились и донцы; словом, войско у Хмельницкого было громадное. В конце июня Х. окружил польскую армию под Збаражем, и хотя не мог одолеть ее, но истомил месячною осадой. На выручку двинулся король с другим войском, отрешив Хмельницкого от гетманства; но когда он подошел к Зборову в начале августа, то Х. и хан, оставив часть полчищ под Збаражем, двинулись к нему навстречу, разбили его и окружили войско. В столь отчаянном положении король должен был согласиться на переговоры, предложенные Хмельницким и ханом, причем обращение Хмельницкого к королю дышало верноподданническими чувствами. Результатом переговоров было заключение двух трактатов Речи Посполитой с ханом и с Хмельницким; в первом шла речь об уплате крымцам постоянной дани, за что хан обещал помощь Польше. Зборовский же договор, заключенный с казаками 9 августа 1649 г., предоставлял им важные права, из коих главными были: запорожское войско (так назывались тогда малорусские казаки) восстановляется в прежних вольностях, число казаков определяется в 40000, составление реестра поручается гетману, в казаки могут быть записываемы как королевские, так и шляхетские подданные, но те, которые не стали казаками, должны вернуться к своим панам; Чигирин передается во владение гетмана (на булаву), в данном случае Хмельницкого; дается амнистия всем участвовавшим в восстании; польские войска выводятся из казацких местностей; не могли там жить и евреи; относительно уничтожения унии и его последствий будет сделано постановление на сейме; киевскому митрополиту дано место в сенате и пр.; впрочем, все статьи договора должны были получить утверждение от предстоявшего сейма. 10 августа Х. с сыном явился в польский лагерь и, преклонив колено перед королем, просил у него извинения во всем случившемся, хотя в то же время и оправдывался; в заключение Х. присягнул на верность королю и Речи Посполитой. Независимо от главных операций летом 1649 г. продолжалась борьба польских панов с казацкими отрядами; но с заключением Зборонского договора и она прекратилась. На Украйне стало тихо.

Зборовский трактат был торжеством Хмельницкого. К сожалению, реализация его представлялась невозможною: если бы даже поляки и решились соблюдать его (чего, впрочем, не было), то Х. все равно не мог его исполнить; его восстание всколыхнуло массу украинского населения, далеко превосходившую те 40000, которые могли попасть в войсковой реестр. И этой своевольной массе, начинавшей привыкать к казакованью, на совести которой лежали многочисленные грабежи и убийства, приходилось возвращаться в подчинение панам, работать на них и зачастую ждать жестокого возмездия! Назначая число казаков в 40000, Х. с одной стороны имел в виду, что и на такое количество поляки согласятся очень неохотно, с другой — он вовсе и не думал разорять панов, напр., путем передачи их имений крестьянам, что в сущности более всего интересовало восставшие массы, но Речь Посполитая не могла допустить существования и 40000 реестровых казаков, ибо тогда Малороссия приобрела бы в ней по количеству войска первенствующее значение, совсем неудобное для шляхты, отнюдь не желавшей распространить свои права и преимущества на православнее казачество. Все это сказалось, впрочем, не сейчас после договора. Х. с большим торжеством проехал через Украйну в Киев, затем поселился в Чигирине и жил там с большой роскошью, подобно крупному польскому пану, имея много сокровищ (в рассказах размер их, конечно, преувеличивается) и получая с своих имений огромные доходы; он носил горностаевую мантию и вообще наряды, осыпанные драгоценностями, окружил себя гвардией из казаков и татар и чеканил монету со своим именем. Наезжал он и в Субботово, которое хорошо устроил и где выстроил большую каменную Юрьевскую церковь.

Всю зиму 1649—1650 г. X, был занят водворением порядка на Украйне, причем везде сохранял прежний польский строй, лишь подчиняя его новому— военному. Но главное затруднение оказалось при устройстве реестра: в казаки пожелала записаться масса народа, как из королевских, так и из панских подданных; Х. предпочитал вторых, но и их было слишком много; он не знал, что делать, и, кажется, втихомолку приписывал больше, чем имел право, и создал особое "охочее" войско. Первые же возвратившиеся на Украйну паны стали жаловаться на отсутствие в их имениях подданных; не попавшие в реестр или убегали в московские владения и на Запорожье, или бунтовались и убивали своих помещиков; Х. помогал панам усмирять такие бунты, иногда даже казня возмутившихся крестьян, но удерживал панов от несвоевременного еще, по его мнению, появления в Малороссию. Многие населенные имения Х. отдал в заведование своей генеральной старшине и полковникам, начав этим путем создавать малороссийский помещичий класс. В начале 1650 г. сейм, хоть и не без ропота, утвердил Зборовский договор; правда, из-за места в сенате киевскому митрополиту заволновалось католическое духовенство, и митрополит, во избежание неприятностей, уехал из Варшавы, но некоторые обещания поляки исполнили. Тогда Х. стал разрешать панам возвратиться в их имения и издавал универсалы к их подданным о повиновении; те, разумеется, продолжали сопротивляться, некоторые паны жестоко мстили подданным за минувшие грабежи и тем вызвали уже крупные бунты; Х. поддерживал панов; тогда начались волнения в самом казачестве, слишком близко стоявшем к народу; подавлять их Х. не решался, тем более, что Запорожье выбрало себе (хоть и не надолго) нового старшого. На упреки польских комиссаров Х. откровенно отвечал, что ограничить реестр 40000 казаков он не в состоянии, и его убьют, если он это сделает, а против поляков возмутятся снова не попавшие в реестр. В марте 1650 г. на раде в Переяславле реестр был одобрен, но в него не было вписано еще 20000 казаков, составивших резерв под командою Тимофея Хмельницкого. Конечно, и это нисколько не удовлетворило тех, которые не попали в число казаков, и беспорядки продолжались; Х. изворачивался, как мог, желая угодить обеим сторонам, но скоро пришел к заключению, что исполнение договора немыслимо, тем более, что некоторые пункты его, напр., относившиеся к унии, не исполнялись и поляками. Дело снова шло к борьбе. В ожидании ее Х. опять обратился за помощью к московскому правительству, которое получило сведения, что в Малороссии действительно господствует настроение в пользу перехода под власть царя, и поляки этого боятся. Хотя на Москве все еще продолжались нестроения, по правительство, придравшись к пропискам в книгах, приподняло тон и отправило в Варшаву послов с требованием возвратить города, уступленные в Смутное время. Поляки, конечно, их не отдали, тем более, что в случае войны могли надеяться на крымскую помощь, и тем дело пока окончилось. Между тем с Хмельницким из Москвы вступили в оживленные сношения, делали подарки ему и приближенным к нему лицам, хотя на всякий случай подкупили кое-кого из них (Выговского?) и устроили над Хмельницким негласный надзор. Не зная этого, Х. вступил в сношения тоже с Крымом и Константинополем, обещая отдать Украйну под покровительство Туpции; султан прислал ему знаки гетманского достоинства и грамоту, в которой титуловал его князем Украйны. Но все это открывало отдаленные перспективы, а война готовилась в скорости; поводом для нее послужило вмешательство Хмельницкого в молдавские дела. Польские источники объясняют, что Х. затеял молдавскую авантюру чуть ли не в интересах Речи Посполитой, чтобы сбыть в Молдавию массу производившей беспорядки малорусской черни; но вернее полагать, что он действовал по традиции: поляки и казаки и до этого времени постоянно вмешивались в молдавские дела, тем более, что Молдавия некогда составляла часть Польского государства. К лету 1650 г. Х. потребовал от молдавского господаря исполнения обещания — выдать дочь за Тимофея Хмельницкого. Лупул отговаривался несогласием султана, а когда это препятствие было устранено, господарь отказался и стал сближаться с поляками. В августе Тимофей Х. с казаками и крымцами завладел Молдавией, а в сентябре Богдан Х. с резервом стал в Ямполе. Лупул смирился, согласился на брак, оттянув, впрочем, на год его заключение, и затем стал помогать полякам против Хмельницкого, так как действия последнего вызвали сбор польского войска у Каменца. Началась переписка между Потоцким и Хмельницким с взаимными перекорами. Х., по обычаю, заключил договор о подданстве с султаном и искал союза с Трансильванией и даже со Швецией, что стало известно полякам. В конце 1650 г. созван был сейм, куда явились и послы Хмельницкого с требованием уничтожения унии; в ответ на это 24 декабря объявлена была война. Хотели несколько проволочить дело, послав к Хмельницкому комиссаров, но он тотчас же издал универсалы о войне, подымая даже польских хлопов; на борьбу особенно склоняло его духовенство; в лагере у него был коринфский митрополит, а Константинопольский патриарх благословил его на брань с неверными. Греческое духовенство настойчиво ходатайствовало перед царом о заступничестве за Хмельницкого; в Москве по этому делу был собор, но помощи не подали.

Поляки приготовилиськ войне лучше обычного и действия казаков в начале 1651 г. были не особенно удачны; татары явились на помощь поздно, опасаясь нападения на Крым донцов и калмыков, и Х., по обычаю, заступался за татар перед Доном. Кажется, предыдущие отношения Хмельницкого к народу были причиною, что войско у него было не столь многочисленно, как раньше; притом Хмельницкого постигло семейное горе: жена его связалась с его дворецким, кстати, его обокравшим. Уходя на войну, Х. поручил розыск Тимофею, а тот будто бы казнил виновных; во всяком случае, Хмельницкая 10 мая 1651 г. умерла, и Х. был ужасно огорчен ее смертью.

Когда началась настоящая война, король и Х. с Ислам Гераем встретились в половине июля под Берестечком (на p. Смыри); 19 июля были стычки; хан уже тогда ссорился с Хмельницким, обманувшим его будто бы насчет числа польских войск. 20-го произошла главная битва, и казаки были разбиты; хан, подозревая со стороны Хмельницкого измену, бежал еще до разгрома; за ним бежали и Х. с сыном, желая, кажется, вернуть татар, а когда это не удалось, то уже не возвратились на поле битвы; по иным известиям хан задержал Хмельницкого, казаки же после геройской защиты были почти уничтожены поляками. Поражение под Берестечком имело последствием постепенное подчинение полякам всей Малороссии; занят был и Киев; Х. метался по южной Украйне, собирая войска, но сознавал, что его дело проиграно, тем более, что народ относился к нему довольно враждебно; случалось, что и жизни его грозила опасность. Впрочем, это не помешало ему жениться в 3-й раз — на Анне Никифоровне, урожденной Золотаренковой. Новая гетманша была женщина серьезная, и влияние ее сказалось к лучшему при чигиринском дворе. И этот брак был бездетен. Так как хан помощи Хмельницкому не давал, то последний снова обратился к царю, грозя в случае пренебрежения его ходатайством поддаться султану и хану и разорять Москву; он оскорблял московских послов и не хотел выдать одного из самозванцев, попавшего в Чигирин. Духовенство тоже приглашало москвичей занять Малороссию, но в Москве снова ограничились посольством в Варшаву с угрозами насчет прописок. Видя, что дело затягивается, Х. вступил в переговоры с поляками, и после долгих споров, прерываемых вооруженными столкновениями, благодаря особенно хлопотам Выговского, который в это время приобрел огромное влияние на Хмельницкого, заключен был 17 сентября 1651 г. Белоцерковский договор, отменивший почти все условия Зборовского договора: число реестровых ограничено 20000; но Х. остался гетманом и сохранил Чигирин. По заключении трактата польские вельможи угощали Хмельницкого, и описания современников не оставляют сомнения в том, что паны смотрели на него, как на своего брата, сводившего с иными панами личные счеты.

Если Зборовский трактат не мог успокоить южную Русь, то Белоцерковский и подавно. Масса народа переселилась в московские владения, происходили бунты против поляков и Хмельницкого, который, продолжая богато жить в Чигирине, равнодушно смотрел, как казнили казацких предводителей; чуть ли не было у казаков против него даже заговора, в который был замешан сын его Тимофей, рассчитывавший стать гетманом, но он помирился с отцом. Х. понимал, что дело не окончится Белоцерковским трактатом (он даже не был утвержден сеймом) и, как всегда, старался запастись союзниками; он подчинился султану, о чем официально заявил в конце 1651 г., и, кажется, именно из-за того и образовался заговор, оставшийся, впрочем, без последствий. Так прошла зима 1651—1652 г.; народ все более и более волновался, ожидая новой войны; между тем Х. в начале 1652 г. поднял снова вопрос о женитьбе сына на молдавской княжне. Когда он потребовал у Лупула исполнения обещания, тот отнекивался и интриговал в Польше, вследствие чего польское войско заняло горы около Батога (на Буге), став на дороге, по которой должен был идти Тимофей Х. в Молдавию. Х., отправив сына с частью войска, следовал за ним и послал начальнику польского отряда письмо с просьбой не мешать проходу сына. Тот не послушался, в начале мая 1652 г. напал на казаков и был разбит Т. Хмельницким; явившийся на поле битвы гетман, кажется, не был доволен действиями сына: он обласкал пленных и отправил к королю письмо, упрекая поляков в самовольной попытке помешать женитьбе Тимофея Хмельницкого; универсалами же он приказывал народу не подымать мятежа; однако в то же время, хотя и неудачно, пытался захватить Каменец. Но известие о битве под Батогом еще более усилило бунт на Украйне, и польские войска поспешили оттуда удалиться. Х. продолжал успокаивать народ, надеясь, что до войны дело может и не дойти. Испуганный Лупул согласился на брак дочери; Тимофей Х. явился в Яссы, и 31 августа 1652 г. состоялась свадьба; как она, так и прием казаков Лупулом были очень торжественны; затем молодые вернулись в Чигирин.

Сейм, собравшийся летом 1652 г., обсуждал вопрос о войне с Хмельницким и, как всегда, сперва послал к нему комиссаров; но из переговоров ничего не вышло. Поляки требовали разрыва союза с Турцией и Крымом. Не решаясь на это и понимая, что при отказе его должна возникнуть война, Х. в декабре 1652 г. послал одних послов в Москву просить царя о принятии Малороссии под свою высокую руку, других в Константинополь с просьбою о покровительстве. В Москве начали склоняться к вмешательству в дела Малороссии, но медлили с посольством, а весною 1653 г. поляки напали на Украйну и стали опустошать ее, не обращая уже внимания на просьбы Хмельницкого о переговорах; в то же время в Молдавии вспыхнул бунт против Лупула, поддержанный враждебным ему валашским господарем, опасавшимся честолюбивых замыслов Т. Хмельницкого. Лупулу пришлось плохо и он бежал из Молдавии к зятю, находившемуся тогда в Рашкове (на Днестре), кажется, ему принадлежавшем. Т. Хмельницкий с казаками помог Лупулу снова занять господарство; они даже начали воевать Валахию, но были разбиты и прогнаны из Ясс. Т. Хмельницкий вернулся на Украйну, набрал новое войско и опять двинулся на помощь тестю, заняв Сучаву, а Лупул явился в Чигирин к Б. Хмельницкому, прося помощи; в свою очередь молдавские противники Лупула хлопотали о помощи у Польши; впрочем, и Тимофей Х. заискивал у нее, предлагая доставить господарство ей в подданство. Поляки предпочли поддержать врагов Лупула; тогда Х. стал торопить московское правительство к принятию решительных мер, а сам двинулся на Подолию, где снова завел переговоры с поляками; войска у него было немного, так как универсалы его на народ особенного впечатления не производили.

Из Москвы, наконец, отправлено было посольство в Польшу с обычными придирками, но и с указанием на просьбы казаков о принятии их под царскую руку, при угрозе в противном случае подчиниться турецкому султану и крымскому хану, чего Москва допустить не могла; ввиду этого послы настойчиво рекомендовали польскому правительству помириться с казаками на условиях Зборовского договора. Послы только перессорились с польскими уполномоченными и уехали с такими заявлениями, которые явно показали, что в Москве уже решено принять казаков в подданство и за них воевать с Польшею; но так как в Москве все делали волокитно, то, хотя и укрепляли Хмельницкого в принятом им намерении поддаться царю, но реальной помощи ему не давали; вследствие сего Х., продолжая умолять царя, всесильного тогда патриарха Никона и влиятельных бояр (напр. И. Морозова) о помощи, все же повел деятельные переговоры с Турцией и Крымом, тем более, что дела сына его в Молдавии шли очень плохо: в 1653 г. Тимофей Х. должен был запереться в Сучаве и там во время осады был смертельно ранен ядром и спустя 4 дня умер от антонова огня; смерть его скрывали еще в течение нескольких дней, чтобы казаки не пали духом. Х. двинулся было на помощь сыну, но по дороге встретил труп его, который доставили в Чигирин к жене его, недавно родившей близнецов, и похоронили с большим торжеством в Субботове. По отзывам современников, относившихся, впрочем, враждебно к Т. Хмельницкому, он был небольшого роста, имел лицо, изрытое оспою, и вообще был невзрачен, очень застенчив и не разговорчив; подобно отцу и он напивался и во хмелю мог плясать, ругаться и всячески безобразничать. Указывают, что он был очень развратен, но в то же время из его деяний видно, что это был человек храбрый, любимый казаками, и по некоторым известиям Домна Розанда вышла за него замуж по расположению, а не только вследствие тех политических условий, в каких тогда находился ее отец.

В сентябре 1653 г. из Москвы послано было, наконец, к Хмельницкому посольство с изъявлением согласия на принятие его под царскую руку; 1-го октября созванный в Москве собор высказался за присоединение Малой России и за войну с Польшей; война была объявлена 23 октября, но в действительности наступила еще не скоро; на Украйне же кипела тогда мелкая борьба, а 28 ноября Х. с помощью татар сильно потеснил короля в лагере под Жванцем (на Днестре); но так как полякам удалось отделить от Хмельницкого хана и заключить с ним договор, то результаты битвы были гибельны только для разоренной татарами Украйны, а Х. не выиграл ничего. Последние переговоры Хмельницкого с московскими дипломатическими агентами закончились в Чигирине в декабре 1653 г., после чего из Москвы отправлено было торжественное посольство в Переяславль для принятия Малороссии в царское подданство; оно прибыло туда 31 декабря, а Х. явился из Чигирина 6 января 1654 г. Уговорившись со старшиною, Х. назначил на 8 января раду, на которой произнес речь, указывая на утеснения Малороссии Польшею и предлагая поддаться под царскую руку. Предложение было принято радою с большим одушевлением, и таким образом состоялось соединение Великой и Малой России. Шла речь об условиях этого соединения; они понравились казакам, но это была простая беседа. Потом явились на раду послы и заявили о согласии царя. Х., старшина, казаки и народ присягнули на подданство царю, и Хмельницкому переданы были от него знаки гетманского достоинства и ценные подарки. Произошли, правда, кое-какие недоразумения из-за нежелания послов присягнуть в свою очередь от имени царя, но все уладилось. Москвичи настаивали на введении московских войск в важнейшие южнорусские города, но удалось занять лишь Киев; желали подчинения киевского митрополита московскому патриарху, — не добились. В марте 1654 г. Х. отправил своих послов в Москву, чтобы окончательно подтвердить условия соединения, что и удалось сделать, хотя не без волокиты. Царь дал Хмельницкому и запорожскому войску милостивые грамоты, дополненные особыми статьями. По условию, казакам, которых полагалось 60000, дана была значительная самостоятельность во внутренних распорядках, согласно с их прежними правами и привилегиями в Речи Посполитой; сверх того царь осыпал разными милостями влиятельных лиц казацкой старшины. Лично Х., в дополнение к Субботову, получил обширные пустые земли в его окрестностях, ряд местечек около Чигирина, данного ему на булаву, и г. Гадяч. Но для малорусского народа не было сделано ничего. Вообще соединение Малороссии с Московским государством иначе понималось в Малороссии, чем в Москве: царь и его бояре принимали подчинение Малороссии (иначе они соединения и не допустили бы), а на грамоты и статьи смотрели, как на царскую милость, в сущности не обязательную и скорее всего временную. Х. же и вообще казаки смотрели на соединение лишь как на унию вольного народа с вольным и равного с равным, под властью царя, но делавшую их от Москвы независимыми, как независимы были бы они от Речи Посполитой, если бы осуществился Зборовский договор. Из такого недоразумения проистекали все дальнейшие столкновения Хмельницкого и последующих гетманов с Московским правительством, приводившие их к изменам Москве и к союзам с Польшей, Турцией и даже Швецией; а в этом, как сейчас будет сказано, повинен был и Х.

В Малороссии соединение с Москвою имело за собою всегда три элемента: низшее духовенство, озлобленное предшествующими гонениями со стороны католиков и уний и выше всего ставившее религиозные интересы; горожан, искавших исключительно спокойствия, благоприятного для развития промышленности и торговли, и понимавших, что от Речи Посполитой они его не дождутся, и, наконец, сельское население, возлагавшее на Московского царя упования относительно улучшения своего экономического положения, положим совершенно не основательные ввиду тех экономических процессов, которые совершались в самом Московском государстве. Против подчинения Малороссии Москве стояла лишь южнорусская якобы аристократия (причисляя к ней и высшее духовенство), свыкшаяся с польским строем и желавшая лишь, чтобы права и привилегии шляхты были распространены и на нее, но не добившаяся этого от Польши и надеявшаяся осуществить свои вожделения руками Москвы. Но этот элемент, не сильный и сам по себе, был постоянно разъедаем эгоистическими интересами, парализовавшими довольно слабый корпоративный дух; любой представитель малорусской старшины, до гетмана включительно, готов был продать себя Москве за села, грунты, мельницы, шинки и иные благостыни, готов был устроить ссылку в Сибирь своего лучшего друга и благодетеля, чтобы занять его место. Разумеется, это не черты особого удальства, или даже разбойничества, а результат ложно направленной политической жизни, делавший все преимущества достоянием одних избранников.

Рознь между Москвой и Малороссией сказалась не сразу, и в Москве сперва не замечали ее. Для предстоящей войны сделаны были большие приготовления; торжественно объявлено было о ней иностранным державам; послали грамоты к православным в земли Речи Посполитой, с приглашением перейти в московское подданство. Движение наших войск началось в феврале 1654 г., главные войска выступили в апреле, а царь поехал к ним в половине мая. На помощь им Х. послал казаков, и хотя между ними и великороссами с места начались ссоры, но в общем русские имели успех и забрали немало городов; с побежденными царь обращался милостиво и подтверждал их права; присягали ему охотно. 23 сентября взят был Смоленск, после чего царь уехал из армии, а бояре завоевали Белую Русь. В конце 1654 и начале 1655 гг. война однако была менее удачна, именно из-за ссор москвичей и казаков.

Х. в это время вел войну на Украйне, но действовал медленно и тоже ссорился с прибывшими на помощь воеводами; он даже затеял широкие, по безрезультатные переговоры как с султаном, которого он уверял, что остается у него в подданстве, хотя и не мог скрыть своего подчинения Москве, так и с поляками, заключившими союз с ханом, понявшим опасность для Крыма от подчинения Хмельницкого царю; 29 января 1655 г. Х. был разбит поляками под Ахматовым, после чего борьба на Украйне снова стала незначительною; Х. умолял о помощи не только султана, но и шведского короля, а польская королева написала к жене Хмельницкого любезное письмо и прислала ценный подарок, чем Х. был очень тронут. Летом 1655 г. царь завоевал Литву; в южной Руси, несмотря на вялость Хмельницкого и ссоры с воеводами, власть царя признало Полесье и даже Люблин; ввиду этих потерь поляки просили мира у царя и предложили ему корону Речи Посполитой. Затруднениями их воспользовались соседи: король шведский Карл X, князь трансильванский Ракочи и герцог прусский курфюрст бранденбургский Фридрих Вильгельм; объявив войну Речи Посполитой, они стали завоевывать и опустошать ее земли; особенно успешны были действия шведов. К счастью Польши между врагами ее была не дружба; так русские и шведы ссорились из-за покоряемых ими литовских городов. В дела Польши вмешался император Фердинанд III и предложил царю посредничество; в Москве тянули дело, а Карл Х тем временем занял чуть не всю Польшу. Лишь после усиленных переговоров удалось в 1656 г. склонить царя к войне со шведами (наше правительство в то время более всего интересовалось приобретением Балтийского поморья); а с поляками шли долгие переговоры, поведшие к заключению Виленского перемирия; при этом казацких уполномоченных не допустили к участию в переговорах, что страшно обидело Хмельницкого и старшину. Х. предсказывал, что поляки обманут царя, но его не послушали. Избавившись от наиболее опасного противника и воодушевленные патриотизмом, поляки вытеснили шведов из своих земель и тогда действительно не исполнили тех условий (о выборе царя в польские короли), о которых говорилось при заключении перемирия. В Москве проглотили обиду ввиду войны со шведами и особенно ввиду того недоверия, какое тогда внушала политика Хмельницкого.

К этому времени Х. успел уже выяснить себе разницу во взглядах своем и московском на соединение и разочаровался в нем; тогда он снова принялся за искание иных союзов: 26 декабря 1656 г. он заключил договор с Ракочи, а в начале 1657 г. с Карлом Х о разделе Польши; к этому союзу присоединился и Фридрих Вильгельм; Х. даже послал казаков в помощь Ракочи, напавшему на Польшу и занявшему тогда Варшаву; но союзников постигли неудачи.

В начале 1657 г. Х. заболел; есть известие, что он был отравлен, но это сомнительно; будучи стариком и сознавая возможность близкой смерти, он в конце апреля в Чигирине устроил выбор в наказные гетманы сына своего Юрия и послал его на помощь Ракочи. Тогда Х. хлопотал уже об устройстве федеративного союза из Малой России и княжеств Молдавии, Валахии и Трансильвании под протекторатом польского короля (т. е. Ракочи). Такие планы должны были привести Хмельницкого к войне с Московским государством; он и готовился к ней, укрепляя города по московскому рубежу; но затем он окончательно слег в постель. Но и больной Х. продолжал вести переговоры с Польшей о союзе и почти привел их к концу, в то же время уверяя московских послов о своей верности царю, критикуя его новую политику, основанную на союзе с Польшей, и предсказывая ей неуспех; договаривался он и с Крымом; словом, запутывался в политических отношениях все более и более. На помощь Ракочи отправил он новый отряд казаков под начальством Юрия Хмельницкого, но казаки не хотели его слушать и взбунтовались, а Ракочи был взят в плен поляками, и все планы союзников рухнули. Среди этих событий Богдан Х. скончался в Чигирине 27 июля 1757 г., а 22 августа был похоронен в Субботове в построенной им Георгиевской церкви. В 1664 г. польский воевода Чарнецкий, взявший Субботово, приказал выбросить из гроба кости Хмельницкого.