Большая биографическая энциклопедия - иванов николай алексеевич (профессор истории)

— профессор русской и всеобщей истории и истории философии в Казанском университете, род. в 1813 г., в Нижнем Новгороде, умер 30 марта 1869 г. в Дерпте. Отец его был канцелярским служителем в одном из присутственных мест. По окончании учения в Нижегородской гимназии в 1830 г. Иванов поступил в казенно-коштные студенты Казанского университета, по словесному отделению (в настоящее время историко-филологический факультет) и кончил курс кандидатом в 1833 г. Еще студентом обратил он на себя внимание попечителя Казанского учебного округа M. H. Мусина-Пушкина, сделавшего очень много для поднятия научного уровня в Казанском университете, и в год окончания курса был командирован для усовершенствования в исторических науках в Дерптский университет, с зачислением в Профессорский институт; это учреждение, весьма почтенное, давшее русской науке немало выдающихся ученых деятелей, в течение пяти лет научно образовывало будущего казанского профессора. В Казанском университете Иванов не мог приобрести много знаний, потому что состав профессоров словесного отделения в его время был неудовлетворителен, русская история, впоследствии специальность Иванова, преподавалась по Карамзину, малосведущим профессором Булыгиным, так что всей своей эрудицией Иванов всецело обязан Дерпту. Здесь даровитый от природы казанский студент, научившийся немецкому языку еще в Казани, где было много профессоров немцев, настолько овладел этим языком, что писал на нем ученые статьи, посвященные исследованию вопросов по русской промышленности и торговле (они помещались в "Dorpat Jahrbücher" и заслужили одобрение ученой немецкой критики) и одновременно прошел серьезную философскую и историко-критическую школу. В то время Гегель, едва сошедший в могилу († 1831 г.), царил над умами и имел среди дерптских профессоров многих последователей; историко-критическое направление, твердо установленное в Дерптском университете Эверсом († 1830 г.), поддерживалось его учениками. Но кроме немецкой науки Иванов испытал в Дерпте и другого рода влияния. Охранительно национальная политическая программа императора Николая Павловича, выразившаяся в учении о трех основах русской самобытности: православии, самодержавии и народности, нашла себе ревностного и стойкого пропагатора в лице С. С. Уварова, назначенного в 1833 г. Министром народного просвещения и создавшего на этих основах систему национального русского образования. Иванов, принадлежа по своим философическим воззрениям к так называемым "правым" гегелианцам и исходя, по-видимому, из знаменитого тезиса Гегелевой философии о разумности всего действительного, воспринял это учение и явился впоследствии убежденным его последователем.

Под влиянием этих идей он обратился к изучению славянства, в чем ему немало помог известный русский журналист и литератор 30-х и 40-х гг. Ф. В. Булгарин, с которым Иванов познакомился в Дерпте. Иванов стал сотрудничать в "Северной Пчеле" Булгарина, а в 1835—1836 гг. явился участником одного весьма интересного его издания: "Россия в историческом, статистическом, географическом и литературном отношениях" (С.-Петербург, 1837 г., in 12°, 4 т. истории, доведенной до смерти Ярослава, 1054 г., и 2 т. статистики; введение, основные силы русского государства и физическая культура; больше не выходило). Булгарин говорил, что Иванов был его сотрудником лишь в составлении статистики России, но участие Иванова в исторической части книги Булгарина констатируется авторитетными свидетельствами литературного союзника Булгарина — Греча, академика К H. Бестужева-Рюмина и профессора А. А. Котляревского, знавшего Иванова лично. Иванов совершенно справедливо считает необходимым в виде введения в историю России рассмотреть судьбы всего славянского мира до разветвления его на отдельные славянские народности и изучать историю России в связи со всеобщей — воззрение широкое, доселе еще часто не понимаемое должным образом. Правда, что с выполнением этой задачи Иванов не сладил как следует: в его замыслах много натяжек, неясностей, даже ошибок; но в то время автор был молод, и все эти промахи объясняются его юношеским увлечением, а замысел, идея, план — тем не менее говорят за себя. Иванов начинает обзор судьбы славян с очерка миров римского и варварского и, переходя чрез эпоху великого переселения народов, останавливается на более подробном рассмотрении первоначальной истории славянских племен с VІ в. по Р. X. и на образовании первоначальных славянских государств западных, южных и наконец восточного русского. — Начало статистики России состоит из весьма обстоятельной пропедевтики статистической науки и тщательно составленного фактического обзора указанных выше рубрик. Эта последняя часть имеет научное значение и в настоящее время. В 1839 г. Иванов приобрел в Дерпте ученую степень доктора философии. Его докторская диссертация "Cultus popularis in Rossia origines ас progressus adumbratio", Pars I-or, S. historica. (т. е. "Возникновение народной образованности в России и очерк ее дальнейшего развития", ч. І, отд. исторический), in 12°, 76 pp., распадается на 6 глав и, начинаясь обзором быта восточных славян до призвания Рюрика, доводит исследование вопроса до воцарения императора Николая I-го.

В 1839 г. Иванов был назначен экстраординарным профессором русской истории в Казанский университет, на место умершего в 1838 г. проф. Булыгина; ему же было поручено преподавание в университете и всеобщей истории, которое было до того времени распределено между тремя профессорами — двумя ориенталистами (Ковалевским и Эрдманом) и профессором русской словесности Суровцовым. Вот главнейшие факты из его ученого формулярного описка: 1842 и 1843 гг., был командирован попечителем учебного округа в Петербург и Москву для занятий в тамошних библиотеках и архивах; в 1843 г. сделан был ординарным профессором; в 1844 г. назначен руководить в Педагогическом институте при Казанском университете занятиями по истории, географии и статистике. В 1846 г., по предложению губернского начальства, собирал материалы для истории Казани. В 1853 г. был членом комиссии для составления истории Казанского университета, ко дню его пятидесятилетия. С 1854 г. был членом испытательной комиссии для приема молодых людей в университет. Кроме преподавания в университете он читал в Казани несколько курсов публичных лекций: так в зиму 1839—1840 гг., по распоряжению попечителя, читал он бесплатный общий курс русской истории, привлекший большое количество слушателей и слушательниц; в зиму 1843—1844 гг. 14 лекции о Петре Великом, в пользу открытого в Казани Николаевского детского приюта. "Лекции сии — по словам официального о них отчета — были с особенною любовью посещаемы публикою и сбор суммы был весьма значителен". Продолжением этих чтений был курс зимы 1844—1845 г. о преемниках Петра Великого до Екатерины II.

Десять лет профессорства в Казани, с 1839 по 1850 г„ составляют лучшую пору в ученой деятельности Иванова. За это время лекции его, в большинстве случаев отличаясь содержательностью и живостью изложения, приводили слушателей в восторг; нередко они представляли собою красноречивую импровизацию. Но курсы свои Иванов не имел времени обрабатывать вполне и во всех частях и, начиная их по широкому плану, не всегда доводил до конца. Некоторые лекции и целые отделы курсов отличались поэтому сухостью изложения и чуть не сплошь состояли из собственных имен. — Свои историко-политические воззрения Иванов полнее всего высказал в программе исторической пропедевтики 1849—1850 г. Приведем их в извлечении. Указав, что с самого вступления своего на кафедру он следовал мыслям С. С. Уварова, а именно: что в народном воспитании преподавание истории есть дело государственное, Иванов заявляет, что он "убежден в том, что мы, Русские, должны пользоваться умственным достоянием, внесенным другими народами в общую сокровищницу человеческого ведения; но вместе с этим он несомненно верит и в то, что нам надлежит усвоить чужое беспристрастно, рассудительно и с неослабным уважением ко всему, на чем зиждется наша народность. Посему, излагая отношение философии к истории, он, упомянув об услугах, оказанных этой науке великими мыслителями, не умолчит и о значительном вреде, причиненном ей философским схематизмом, с которым весьма часто бывают в явном разладе жизнь и действительность. Касаясь связи между политическими науками и историею, он обратит особенное внимание на то, чтобы уяснить слушателям, как шатки политические теории, чуждающиеся исторического основания, и как быстро преходят общественные учреждения, не имеющие корня в предшествовавшей жизни народа, в его верованиях, в его чувствованиях, помыслах и действиях, коих выражением была вся его история. Рассматривая теорию исторической критики и теорию дееписания, он постарается раскрыть своим слушателям причины, по которым нам необходимо иметь национальное, русское воззрение на историю человечества. Сии причины суть: 1) каждый народ созидает и закон, и науку, и искусство из своей собственной жизни; 2) каждый народ обязан свято сохранять свою личность; 3) принимать чье-либо учение за народное верование, думать, что не родные, а противные природе народа элементы могут превратиться в его плоть и кровь, значит навсегда отказаться от самостоятельности; 4) каждый народ, как член человечества, выполняет свое призвание; 5) западные историки увлекаются национальными, еще более религиозными, в особенности же политическими предубеждениями, и 6) западные историки или не имеют никакого понятия, или слишком превратно рассуждают о значении славянского элемента в истории". В заключении программы по русской истории за тот же 1849—1850 г., Иванов, сопоставляя "великие судьбы пережитые Россиею" с "неистощимыми физическими и нравственными силами, какими она ныне обладает", указывает на ее "славную будущность". — "Не осмеливаясь предугадывать таинственных намерений Провидения, устрояющего участь царств и народов — говорит он — можем, однако ж, правдоподобно предполагать, что Оно призвало наше отечество для решения следующих важных задач: 1) явить пример благодетельного влияния самодержавия, показать, что только оно есть вернейшее ручательство в прочном благоденствия гражданских обществ; 2) представить новый, невиданный план народного просвещения, под непосредственным руководством правительства, шествующего впереди всех общественных улучшений; 3) примирить давнюю распрю Запада с Востоком в великом деле религии и произвести соединение всех, о коем восточная православная церковь столько веков возносит молитвы к Богу; 4) обобщить частные идеи, развитые другими народами, согласить идеальное с реальным, соединить теорию с опытом". Напыщенность слога и официально-хвалебный тон по отношению к тогдашним правительственным мероприятиям, звучащий в приведенных отрывках из программ, не лишают исторических воззрений Иванова серьезных достоинств. Чтобы понять его точку зрения, следует принять в соображение господствовавшее y нас в исходе 40-х годов настроение в официальных сферах и в большинстве общества. Общественно-воспитательное значение истории, изучение всеобщей истории человечества и славянства в связи с историею России и вместе с тем самобытность русской народности и русского исторического развития и уверенность в высоком назначении России — вот те убеждения, которые проводил в свою аудиторию казанский профессор. Но то не было учением славянофилов, которые понижали основы русской самобытности иначе, чем официальная правительственная программа, и славянофильству Иванов не сочувствовал. Официально-хвалебный тон в преподавании русской истории в то время был безусловно необходим, — припомним Устрялова Погодина, Арсеньева, Шульгина. Новое научное направление в русской истории только начиналось в Московском университете, и ему был чужд Иванов, а сочинения Устрялова, в особенности его исследование "О системе прагматической русской истории" (СПб. 1836 г.) и "Историческое обозрение царствования императора Николая I" (СПб. 1849 г.) служили Иванову главными руководствами в его курсах по русской истории. Немецкая философская и историко-критическая школа сказалась в Иванове в разработке фактической стороны его курсов: тщательное экзегетическое изучение источников и литературы вопроса составляли отличительные их качества.