Большая биографическая энциклопедия - кутузов михаил илларионович

князь Михаил Илларионович Кутузов

(Голенищев-Кутузов-Смоленский),

40-й генерал-фельдмаршал.

Князь

Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов [Голенищевы-Кутузовы произошли

от выехавшего в Россию к великому князю Александру Невскому из

Германии честного мужа именем Гавриил, которого праправнук, Федор

Александрович Кутуз,

был родоначальником Кутузовых. Родной племянник его, Василий

Ананьевич, прозван Голенище.

Мария Андреевна Кутузова была выдана Иоанном Грозным за бывшего царя

казанского Симеона.] родился в С.-Петербурге 5 сентября 1745 года.

Отец его, генерал-поручик и сенатор Илларион Матвеевич, тридцать лет

служил по Инженерному корпусу, участвовал в первой Турецкой войне под

знаменами Задунайского и приобрел от соотечественников наименование

разумной книги,

будучи весьма сведущ не только в военных делах, но и в гражданских.

Одаренный

крепким сложением, Кутузов начал ходить и говорить на первом еще году

своего возраста, но имел несчастие лишиться вскоре нежной матери [Из

древней благородной фамилии российской Беклешовых. Гербовник,

ч. 4] и получил первоначальное образование под надзором

прародительницы, женщины, состарившейся в добродетели, благочестивой.

В свободное время от службы Илларион Матвеевич также неусыпно

занимался воспитанием сына: сам обучал его. С наружной красотой юноша

соединял отважность, смелость, предприимчивость; имел нрав веселый,

пылкий, необыкновенное любопытство обогащать ум свой разными

полезными сведениями и часто вопросами затруднял тех, к кому

обращался; но, резвостью и насмешками оскорбляя кого, тотчас впадал в

задумчивость: черта доброго, чувствительного сердца. Любимым также

занятием его, особливо когда не имел он случая разговаривать, был

сон. Странное смешение огненного чувства с беззаботной негою!

Из

родительского дома молодой Кутузов перешел в Дворянскую

Артиллерийскую школу [Дворянская Артиллерийская школа, учрежденная

Петром Великим, преобразована Императрицей Екатериной II, в 1762

году, в Артиллерийский и Инженерный Кадетский корпус], где оказал

большие успехи в отечественном языке, немецком и французском, в

математике и науках инженерных, но более прилежал к словесным и не

упускал из виду ни одного французского романа. На пятнадцатом году

началась служба его в чине капрала артиллерии (1759 г.); через десять

дней пожалован он, за оказанную расторопность, каптенармусом; потом

кондуктором (1760 г.) и 1 января 1761 года произведен в офицеры,

командовал ротою в Астраханском пехотном полку, имея семнадцать лет

от роду.

Недолго

Кутузов находился под начальством Суворова, квартировавшего тогда с

полком в Новой Ладоге: он поступил адъютантом к ревельскому

губернатору принцу Голштейн-Бекскому, и, управляя канцелярией его,

умел обратить на себя внимание Императрицы Екатерины II, которая

произвела его капитаном (1762 г.).

Вскоре

войска наши вступили (1764 г.) в Польшу, где Репнин твердою рукой,

даром слова и благоразумными мерами возложил корону на стольника

Литовского, графа Станислава Понятовского. [См. биографию

генерал-фельдмаршала князя Николая Васильевича Репнина.] Кутузов

разделял тогда славу соотечественников: находясь под командою

подполковника Бока, сразился (28 июня), близ Варшавы, с виленским

воеводойю князем Радзивиллом, обратил его в бегство; рассеял (1765

г.) с вверенным ему отрядом многочисленную толпу конфедератов;

участвовал (1769 г.) и во втором походе россиян в Польшу: разбил

мятежников при местечке Орыне и в окопах при реке Овруче; одержал (в

сент.) поверхность над отрядом польских и турецких фуражиров, взял 63

человека в плен; нанес, с майором Паткулем, решительный удар

конфедератам в областях великой Польши, положив на месте до тысячи

человек, отняв несколько медных пушек. Но все воинские подвиги его

остались без награды; Кутузов утешил себя переходом (1770 г.) в армию

славного Румянцева. Непосредственным начальником его сделался в то

время генерал-квартирмейстер Бауер, служивший до того в этом почетном

звании под знаменами Фридриха Великого. [Федор Вилимович Бауер,

вступивший в нашу службу в 1769 году, был впоследствии

генерал-инженером и начальником Артиллерийского Кадетского корпуса.

При Кагуле он командовал авангардом правого крыла, преследовал

великого визиря к Исакчи, взял двадцать пушек, награжден орденом Св.

Георгия 2-го класса. Бауер скончался в 1782 году, на 52-м году от

рождения. См. его

биографию в первой части моего Словаря достопамятных людей русской

земли, стр.

99—102.]

Открылось

обширное поле для любимца славы. Кутузов отличил себя (17 июня) в

битве при Рябой Могиле; пожалован обер-квартирмейстером

премьер-майорского чина (1 июля); участвовал в поражении при реке

Пруте турецкой конницы, предводимой Абды-пашою: командуя двумя ротами

легких войск, неподвижно стоял сомкнутым фронтом против сильного огня

неприятельского и опрокинул лучших наездников, врубившихся в ряды

наши; явил (7 июля) новые опыты своего мужества на Ларгской битве:

устремился на гору с батальоном гренадер, содействовал Бауеру и

Репнину в овладении турецким лагерем и, удержав солдат в должном

порядке, нанес чувствительный вред неприятелю. При Кагуле (21 июля)

Кутузов находился в авангарде правого крыла; преследовал, вместе с

Бауером, великого визиря к Исакчи, потопил несколько судов, причем

взято в плен нашими 1500 турок и отнято двадцать орудий; произведен в

майоры.

В

1771 году Кутузов участвовал (в октябре) в разбитии сорокатысячного

корпуса генерал-поручиком Эссеном при Попештах (в Валахии); вдавался

во все опасные места; награжден (8 дек.) чином подполковника; но

вскоре (1772 г.) испытал большое неудовольствие по службе. Ему было

тогда двадцать семь лет, и он с веселым нравом соединял искусство

подражать каждому в походке, выговоре и ухватках, не пощадил и

главнокомандующего. Это послужило ему во вред и вместе в пользу: он

переведен был во вторую армию, которой предводительствовал

генерал-аншеф князь Василий Михайлович Долгорукий, и с того времени

перестал осмеивать других, восторжествовал над самим собою.

Сначала

Кутузов удерживал (1773 г.) нападение неприятеля со стороны

Кинбурнской крепости; потом (1774 г.) с горстью людей сражался около

деревни Шумны против пяти тысяч татар, отражая их набеги; участвовал

в овладении Перекопских укреплений при Шумне: пошел впереди войск с

знаменем в руке, ворвался в неприятельский стан и был ранен в левый

висок пулею, которая вылетела близ правого глаза. Герой находился в

чрезвычайной опасности; но остался жив для дальнейших подвигов.

Императрица наградила его военным орденом Св. Георгия 4-го класса,

отправила в чужие края, приняв на себя все издержки путешествия: он

обозрел Германию, Англию, Голландию и Италию; был у Фридриха

Великого, Ласси, Лаудона; не столько занимался лечением своим, как

усовершенствованием знаний; умел извлечь пользу для Отечества и в

отдалении от оного.

Великому

полководцу определено было проходить службу под знаменами искуснейших

военачальников того времени, которые приучали его к победам: в 1776

году он снова сблизился с Суворовым; содействовал ему (1777 г.) в

рассеянии скопищ крымского хана Девлет-Гирея, преданного Порте; в

утверждении ханом Шагин-Гирея; в переселении (1778 г.) двадцати тысяч

греков и армян в Екатеринославскую губернию; в восстановлении

спокойствия в Крыму (1779 г.); произведен, по его представлению,

полковником (1777 г.) и бригадиром (1782 г.); получил вслед за тем

(1784 г.) генерал-майорский чин, будучи употреблен Потемкиным в

усмирении на полуострове мятежа.

Пользуясь

мирным временем, Кутузов обучал подчиненный ему и им сформированный

Бугский егерский корпус. Он был расположен сначала в окрестностях

полуострова, потом в Малороссии и на границах польских. Усердная

служба Михаила Илларионовича награждена (1787 г.) орденом Св.

Владимира второй степени большого креста.

Он

прикрывал с корпусом своим границы вдоль Буга, когда возгорелась

вторая война с Турцией (1787 г.). Князь Таврический отозвал его к

Очакову, где Кутузов был ранен (1788 г.) пулей, вошедшей в щеку и

вылетевшую в затылок. Все полагали, что он не доживет до следующего

дня; но опасность миновала, и герой в скором времени снова обнажил

меч свой. "Надобно думать, — писал тогда, в пророческом

духе, врач его, — что Провидение сохраняет этого человека для

чего-нибудь необыкновенного, потому что он исцелился от двух ран, из

коих каждая смертельна". [Черты

из жизни князя Кутузова-Смоленского,

соч. А. И. Михайловского-Данилевского, изд. в Отечественных

Записках 1820

года, № 4.] Императрица препроводила к Кутузову (1789 г.) орден Св.

Анны.

В

июне (1789 г.) Кутузов, командуя передовыми войсками, сразился с

неприятелем между рек Днестра и Буга: положил на месте более двухсот

человек; взял в плен семьдесят; отбил два знамени; содействовал

генерал-поручику Гудовичу (14 сент.) во взятии приступом укрепленного

замка Хаджибея (ныне Одессы); захватил под Каушанами трехбунчужного

пашу, присутствовал при сдаче Бендер.

Следующий

1790 год увенчал Кутузова еще большей славой: ему были подчинены

войска, расположенные в Аккермане и окрестностях оного до самой

Бендерской крепости. Отразив неоднократно с великим успехом

многочисленного неприятеля, он двинулся (в сент.), по приказанию

главнокомандующего, к Измаилу; разбил на дороге турецкий отряд,

предводимый Осман-пашою; обратил его в бегство; прибыл к месту

назначения и под самыми стенами крепости сразился снова с турками,

рассеял их, захватил в плен двухбунчужного пашу; присоединился к

полкам Суворова, который осаждал Измаил; награжден (8 сентября)

орденом Св. Александра Невского.

11

декабря Суворов повел воинов своих на приступ. Кутузов начальствовал

шестою колонною, составленною из трех батальонов и ста двадцати

стрелков Бугского егерского корпуса; их подкрепляли два батальона

Гренадерского полка и тысяча Донских козаков. "Показывая

собою личный пример храбрости и неустрашимости,

он,

— как

изложил Суворов в своем донесении, — преодолел

под сильным огнем неприятеля все встреченные им трудности;

перескочил чрез палисад,

предупредил стремление турок,

быстро взлетел на вал крепости,

овладел бастионом и многими батареями;

и когда усилившийся неприятель в превосходном числе принудил его

остановиться,

закричал:

"С нами

Бог!", и с

этими словами мужественно и отважно нагрянув на врагов,

отразил их напор,

превозмог упорное сопротивление,

удержал место,

утвердился в крепости,

продолжал наносить удары и распространять свои поражения до самой

средины города,

одерживая везде поверхность,

победу и одоление".

К лестному отзыву Суворов собственноручно приписал в списке

представленных к наградам: "Генерал

Кутузов шел у меня на левом крыле;

но был правою моей рукою".

Совершив

знаменитый подвиг, Рымникский благодарил всех военачальников за

ревностное содействие. "Почему, — спросил его Кутузов, —

Ваше Сиятельство поздравили меня комендантом Измаила в такое время,

когда успех был сомнителен?" [См. биографию генералиссимуса

князя Италийского] "Суворов

знает Кутузова,

— отвечал

Рымникский, — а

Кутузов знает Суворова:

Суворов был уверен,

что Кутузов будет в Измаиле,

а если б не был взят Измаил,

Суворов умер бы под стенами его и Кутузов также!"

Императрица произвела Михаила Илларионовича в генерал-поручики и

пожаловала его кавалером военного ордена 3-го класса.

В

это время Кутузов начальствовал над крепостями, лежащими между

Прутом, Днестром и Дунаем; несколько раз переправлялся (1791 г.)

через последнюю реку; разбивал сильные турецкие отряды; содействовал

(28 марта) генерал-поручику князю Голицыну в поражении трехбунчужного

Арслана Мегмет-паши, в овладении Мачином; неожиданно напал (4 июня),

при Бабадах, с двадцатью некомплектными батальонами пехоты, двадцатью

эскадронами кавалерии и небольшим отрядом Черноморских козаков, на

двадцатитрехтысячную турецкую армию, которою предводительствовали

трехбунчужные паши: сераскир Ахмед и Джур-Оглу; опрокинул их одною

кавалерией, обратил в бегство, овладел турецким станом, отнял восемь

пушек, несколько знамен; положил на месте более 1500 человек; взорвал

в Бабадах пороховые магазины, предал самый город огню и перешел

обратно Дунай. В числе пленных находился славный турецкий

предвещатель Монзур.

Армией

нашей предводительствовал тогда князь Репнин. Главнокомандующий

[Князь Потемкин-Таврический] имел пребывание в С.-Петербурге, где

старался восторжествовать над опасным соперником, удивлял жителей

своим великолепием и тяготился почестями, самою жизнью. Между тем

Репнин разбил при Мачине (28 июня) верховного визиря Юсуф-пашу. [См.

биографию генерал-фельдмаршала князя Николая Васильевича Репнина.] В

числе вождей, содействовавших ему, находился Кутузов: обойдя горы,

пробиваясь сквозь окружавших его отовсюду турок, он зашел в правый

фланг неприятелю и этим движением решил победу. "Расторопность и

сообразительность генерала Голенищева-Кутузова, — упомянул

Репнин в донесении своем Императрице, — превосходят всякую

похвалу: одна Ваша Монаршая щедрота может заменить ее".

Долго

Михаил Илларионович оставался без всякой награды, вероятно, по

причине неудовольствия князя Таврического, который надеялся

предписать мир Турции и не давал должного хода представлениям

Репнина. Вскоре фельдмаршал переселился в вечность (5 окт. 1791 г.),

и по прошествии нескольких месяцев Кутузов награжден (18 марта 1792

г.) орденом Св. Георгия второго класса, вместе с князем Волконским.

[См. о князе Григории Семеновиче Волконском в биографии князя Николая

Васильевича Репнина.] Другие генералы, отличившиеся под Мачином,

князь Голицын и Рибас [См. там же о князе Сергее Федоровиче Голицыне

и Осипе Михайловиче Рибасе], имевшие уже этот почетный знак отличия,

получили Александровские ленты.

Постановленный

мирный договор с Портой Оттоманской не прекратил военных действий

россиян: сопредельное государство раздираемо было внутренним

раздором, мятежами. Войска наши, под предводительством двух

генералов, Кречетникова и Каховского, двинулись против врагов общего

спокойствия: первый вступил в Литву, последний в Польшу, переправясь

(19 мая) при Могилеве через Днепр. Кутузов находился в армии

Каховского и предводительствовал двадцатисемитысячным корпусом. Между

тем как главные силы устремлены были к Варшаве, искусный военачальник

с легкой кавалерией зашел неожиданно, со стороны Галиции, полякам в

тыл и принудил Костюшку, после неудачной битвы, отступить с потерей

трех тысяч человек, многих орудий, обоза и значительного числа

пленных. Этот знаменитый подвиг Кутузова разрушил надежды

конфедератов.

Умолкли

громы в пределах Польши, и новое поприще открылось для любимца славы.

Давно победоносное оружие и лестные отзывы главных военачальников

поставили его в ряду первостепенных полководцев. Императрица

Екатерина II, уважая воинские дарования Михаила Илларионовича,

говорила: "Надобно

беречь Кутузова";

называла его: своим

генералом, ибо

Кутузов, при вступлении Екатерины на престол, был только поручиком и

заслужил все чины и ордена в ее государствование. Заботясь о

постановлении прочнейшего союза с Турцией для безопасности Европы,

Императрица пригласила Михаила Илларионовича (1793 г.) в

С.-Петербург. Хитрый ум, дальновидность, красноречие его были

известны Екатерине. Она назначила его чрезвычайным и полномочным

послом в Константинополь, поручила ему склонить Диван соединиться с

Европейскими Дворами против Франции. Кутузов выехал из России в тот

самый день, как вступил в пределы наши турецкий посол Россых Мустафа,

паша Румелийский, и, по предварительному соглашению, имел также с ним

в один день торжественный въезд в столицы. Около этого времени

Екатерина II, празднуя постановленный мир с Портой Оттоманской,

пожаловала Михаилу Илларионовичу (2 сент.) две тысячи крестьян в

Волынской губернии и повелела ему именоваться правящим должность

генерал-губернатора казанского и вятского.

Кутузов

имел 12 ноября аудиенцию у султана Селима III. Повелитель оттоманов и

мать его, Валида, оказали ему особые знаки своего уважения. Министры

иностранных Дворов, находившиеся в Константинополе, капитан-паша и

великий визирь сделались его друзьями. Последние удивлялись, каким

образом человек, ужасный в боях, мог быть столь любезен в обществе.

Осьмидесятилетний рейс-эфенди, которого никто не помнил улыбающимся,

бывал весел и смеялся, когда находился с ним. Так Кутузов привлекал к

себе сердца людей и управлял умами. Переговоры с Диваном были

увенчаны желаемым успехом: французы, преданные тогдашнему

правительству, получили приказание выехать из Константинополя;

молдавский господарь Мурузи, выславший из своих владений Митрополита

греческого (который пользовался покровительством России), сменен;

Митрополит отправился обратно в Яссы; плавание в Архипелаг наших

купеческих судов обезопасено со стороны Порты. Тщетно Франция

старалась силою золота уничтожить влияние нашего Двора на Турцию:

Кутузов умел сохранить перевес на стороне России.

Находясь

в Константинополе в почетном звании представителя могущественной

Монархини и покоясь от военных трудов под роскошным небом, в кругу

народа, преданного неге, Кутузов любовался прелестными видами и

называл это время счастливейшим

в своей жизни.

Обозревая однажды окрестности города, он поворотил лошадь свою к

султанскому саду. В тот день прогуливались в нем жены Селима, и вход

был запрещен под смертною казнью. В свите посла находились несколько

чиновников и турецкий бим-паша (полковник). Последний, полагая, что

Кутузов сбился с дороги, подъезжая к страшному для мусульман месту,

или не знает грозного запрещения, осмелился представить, что вход в

увеселительный сад возбранен несмотря ни на какое лицо. "Знаю,

знаю", —

отвечал отважный Кутузов и продолжал ехать к воротам. Здесь

изумленная стража взволновалась; начальник султанской гвардии

вопросил: "кто едет?" "Представитель

Монархини,

— отвечал

посол, — пред

которою ничего не вянет,

а все цветет,

Екатерины Великой,

Императрицы Всероссийской,

которая ныне милует вас миром".

При этих словах начальник стражи пал на колени, как будто громом

сраженный, и телохранители мгновенно удалились. Кутузов

беспрепятственно въехал в сад, осмотрел все находившееся в нем и

потом спокойно возвратился, но предвидя горестные последствия своего

любопытства, немедленно отправил нарочного с письмом к султану:

выхвалял ум, верность, исправность его стражи, которая точным

исполнением обязанности привела его в умиление, и, оправдывая ее пред

повелителем оттоманов, просил, именем Екатерины Великой, у

правосудного, человеколюбивого монарха наградить столь достойных

подданных, жертвовавших собою для поддержания дружбы обоих дворов. В

одно время с письмом Кутузова явился к султану великий визирь с

донесением о неслыханной дерзости русских и непростительном

преступлении стражи: Селим III разорвал представление своего первого

министра и велел отвечать послу, что, "уважая высокое имя

Екатерины Великой, он произвел начальника стражи в бунчужные паши, а

караульных прилично наградил".

Между

тем в Польше возникли новые беспокойства, и Екатерина решилась

нанести последний удар государству, страшному для соседей не силою

грозного вооружения и единодушием жителей, но шаткостью,

непостоянством умов, гибельным подражанием пагубного безначалия,

вольнодумством. Суворов повел войска к Варшаве (1794 г.); Кутузов был

отозван из Константинополя и назначен (1795 г.), с сохранением звания

генерал-губернатора казанского и вятского, главнокомандующим над

всеми сухопутными войсками, флотилией и крепостями в Финляндии; также

директором Сухопутного Кадетского корпуса вместо умершего графа

Ангальта. Управляя этим рассадником

великих людей — так

называла Екатерина Кадетский корпус, — Михаил Илларионович

обращал особое внимание на воспитанников, оказывавших успехи,

приглашал их к себе, преподавал им сам уроки в науках и в

словесности. [См. Черты

из жизни князя Кутузова-Смоленского,

соч. А. И. Михаиловского-Данилевского, напеч. в Отечественных

Записках 1820

года, № 4.] Ему поручено было (1796 г.) встретить на границе молодого

Короля Шведского, находиться при нем во время пребывания в Петербурге

и проводить обратно до пределов Швеции: поручение важное по причине

холодности, возникшей между обоими дворами, требовавшее тонкости в

обращении, которою отличался Кутузов. Екатерина ежедневно приглашала

его в свое общество, составленное из приближенных ее. Он провел с

Государыней и последний вечер пред ее кончиною.

Многие

военачальники сошли с блистательного поприща: Суворов, Прозоровский

удалены Императором Павлом I в деревни; Репнин, Каменский, Гудович

отставлены, но Кутузов умел удержаться: отправлен послом в Берлин

(1796 г.); пожалован генералом от инфантерии, шефом Рязанского

пехотного полка и начальником Финляндской дивизии (1798 г.);

главнокомандующим войск, бывших в Голландии (1799 г.).

В

Гамбурге Кутузов узнал о разбитии Германа [Барон Иван Иванович

Герман-фон-Ферзен, разбитый в Голландии французами и взятый в плен,

известен одержанною им, с горстью людей, блистательной победой (1790

г.) над сераскиром Батал-беем, который вывел против него 18000 турок

и 15000 горцев. Весь лагерь, 30 орудий и сам сераскир взяты русскими.

Императрица наградила Германа орденом Св. Георгия второго класса. См.

его биографию во второй части моего Словаря

достопамятных людей Русской земли,

изд. 1836 г., стр. 23—26.] и о перемене политических

обстоятельств; возвратился в Россию; получил от Государя большой

крест Св. Иоанна Иерусалимского (4 окт.); определен

генерал-губернатором в Литву; пожалован кавалером ордена Св. Апостола

Андрея Первозванного (19 июня 1800 г.), главнокомандующим армии,

расположенной в Волынии и назначенной против Австрии, но вскоре

отозван в Петербург для маневров. Император столь доволен был его

распоряжением, что сказал: "С таким генералом можно ручаться за

спокойствие Империи". Вслед за тем было поручено Кутузову

сопровождать Короля Шведского в обратном путешествии из России, и на

этот раз надлежало иметь более тонкости, нежели в первый, ибо

Император явным образом изъявил негодование против Густава-Адольфа.

Кутузов и с Павлом I, как с Екатериною, провел последний вечер его

жизни.

Император

Александр I наименовал (18 июня 1801 г.) Михаила Илларионовича

С.-Петербургским военным губернатором, вместо графа фон дер Палена, и

инспектором войск, расположенных в Финляндии, пожаловал ему в день

Своего коронования (15 сент.) табакерку с портретом, осыпанным

бриллиантами. Недолго находился он в этой должности: ослабленные силы

от ран и от сорокалетней деятельной службы заставили его испросить

увольнение (29 авг. 1802 г.); но отдых его в сельском уединении также

был непродолжителен. Подобно Цинциннату, он узнал в деревне о войне,

возгоревшейся в 1805 году, и о назначении его главнокомандующим над

армией, которая должна была действовать вместе с австрийцами против

французов.

Тогда

Бонапарте, из поручиков артиллерии в десять лет получивший чин

генерал-аншефа (1796 г.), на двадцать седьмом году от рождения,

славный походами в Италию и в Египет, похитивший потом, в звании

первого консула, верховную власть во Франции (1799 г.), венчанный

папою в императоры (1804 г.), возложивший на себя в Милане железную

корону (1805 г.) — двинул победоносные войска против Австрии:

перешел (в сент.) Рейн, Дунай, разбил, рассеял восьмидесятитысячную

неприятельскую армию, предводимую Макком, принудил (7 окт.) тридцать

тысяч австрийцев положить оружие; отнял 40 знамен, 60 орудий; овладел

Ульмом; вступил в Вену 1 ноября.

Армия

наша быстро поспешала к театру войны. На баварской границе, в

Браунау, Кутузов получил известие, что главные силы австрийцев взяты

в плен под Ульмом и что Наполеон готовится напасть на него.

Главнокомандующий принужден был (12 окт.) податься назад, чтобы

сблизиться с остальными войсками, ему вверенными, которые только что

входили в Моравию. Отступление это уподобляется искусным в военном

деле отступлениям Ксенофонта и Моро. Двадцатипятитысячный корпус

Кутузова должен был уходить на пространстве более трехсот верст от

ста пятидесяти тысяч неприятелей, намеревавшихся беспрестанно обойти

его или совсем отрезать, но, невзирая на неравенство сил, французы

были отражены с уроном: при Ламбахе; при переправе через Энс; у

Амштетена, где авангард их обращен в бегство за полмилю Багратионом и

Милорадовичем. Этого мало: при Кремсе Кутузов сделал (30 окт.)

наступательное движение: велел Милорадовичу атаковать французов с

лица, Дохтурову идти в обход и напасть на неприятеля с тыла. Упорное

и кровопролитное сражение продолжалось даже ночью при сильном зареве

пылавшей деревни. Три бригады корпуса Мортье были приперты к Дунаю и

почти уничтожены. Сам Мортье, раненный в плечо, и генерал Гизон едва

спаслись на лодках. Французы потеряли до шести тысяч человек (в том

числе 1500 пленными и 5 пушек). Кутузов получил от императора

австрийского орден Марии-Терезии первого класса.

Сдача

Вены заставила Кутузова ускорить соединение со второй нашей армиею

при Ольмюце. 3-го ноября маршал Ланн настиг его в Голлабрюнне.

Кутузов прибегнул к хитрости: вступил в переговоры с Мюратом и,

получив акт перемирия, продержал его более двадцати часов. Между тем

армия русская отошла на два перехода; Багратион с шестью тысячами

воинов оставлен на жертву для спасения главных сил и, окруженный

40000 неприятелей, проложил себе дорогу штыками, отбил одно знамя,

взял в плен полковника, двух офицеров и 50 рядовых, присоединился (7

ноября) к Кутузову с потерей двух тысяч человек; произведен в

генерал-лейтенанты.

Соединясь

с Буксгевденом (8 ноября), Кутузов дал отдых утомленным войскам.

Наполеон расположил свою армию на тесных временных квартирах между

Бринном и Аустерлицем. Опытный полководец русский не хотел

действовать наступательно против победоносного соперника, избегал

решительной битвы, ожидая резервов, также прибытия эрцгерцогов Карла

и Иоанна со свежими полками, но должен был покориться

обстоятельствам.

20

ноября произошло Аустерлицкое сражение, в присутствии трех

императоров. Французская девяностотысячная армия, под главным

предводительством Наполеона, имела в числе вождей: Бернадота, который

командовал центром; Сульта на левом крыле; Ланна — на правом.

Кавалерией начальствовал Мюрат. "Солдаты!

— сказал

Наполеон при восхождении солнца. — Надобно

кончить кампанию громовым ударом".

Силы союзников простирались только до семидесяти тысяч человек.

Желая

обойти правый фланг неприятеля, Буксгевден, командовавший левым

крылом нашим, мужественно повел атаку в восемь часов утра; опрокинул

и выгнал французов из теснин Тельница и Сокольница, но встретил

сильное сопротивление со стороны маршала Удино, которого Наполеон

поставил ночью на том пункте с десятью батальонами гренадер для

подкрепления Ланна. Между тем Сульт получил приказание занять высоты

Працена, оставленные без достаточного прикрытия, и этим движением

решил битву: Буксгевден был атакован с фланга и сзади, в то время как

сражался с Даву. Бернадот со своей стороны врезался в центр наш, где

находились австрийцы, и отбросил их вправо. Русская гвардия,

предводимая Цесаревичем, совершила чудеса храбрости. Долго левый

фланг союзников оспаривал победу. Александр I с хладнокровием

вдавался в опасность, желая остановить успехи неприятеля, отвечал

приближенным: "Русский

Император не боится смерти".

Бернадот и Бессьер, начальник гвардейской кавалерии, усилили

нападение, и союзники принуждены были отступить, покинув французам

значительную часть артиллерии. Несколько тысяч человек погибли в

озере, едва замерзшем. Французы лишились около шестнадцати тысяч

человек. Потеря наша простиралась до двадцати пяти тысяч выбывшими из

строя и до 120 пушек. В числе пленных находился семнадцатилетний граф

Павел Петрович Сухтелен, служивший тогда корнетом в Кавалергардском

полку, раненный под Аустерлицем, впоследствии генерал-адъютант,

военный губернатор Оренбурга. [Граф Павел Петрович Сухтелен скончался

20 марта, 1833 года, на 47-м году от рождения.] Наполеон, увидев его,

воскликнул от удивления: "Так молод, а уже сражается!" —

"Не надобно

быть стариком,

чтоб быть храбрым".

— "Офицер

одарен честью!" — продолжал Наполеон. — "Это

чувство,

— возразил

Сухтелен, — одушевляет

каждого русского офицера".

[Napoléon:

Si jeune encore, et vouloir faire la guerre. — Souktelen:

Il ne faut pas être vieux pour être brave. —

Napoléon:

L'Officier a de l'honneur! — Souktelen:

Tout officier Russe en а. Это событие передано мне очевидцем, князем

Николаем Григорьевичем Репниным, который, получив тяжелую рану в

голову, был также взят в плен под Аустерлицем. Сухтелен служил в его

эскадроне. См. в биографии князя Варшавского.]

При

самом начале сражения Кутузов был ранен в лицо [См. Черты

из жизни князя Кутузова-Смоленского,

соч. А. И. Михайловского-Данилевского]; лишился зятя своего, графа

Тизенгаузена, прекрасного молодого человека, и не поколебался в

твердости; на другой день нашли его в слезах: "Вчера

я был генерал,

— сказал

он приближенным, — сегодня

отец".

22

ноября Франц II посетил императора французов, стоявшего на биваках.

"Это дворец

мой,

— произнес

Наполеон. — Другого

не имею в течение двух месяцев".

"Вы совершили в нем столь великие подвиги, — отвечал

Франц, — что, наверно, не скучаете" — и вслед за тем

предложил ему мир: отдал Франции Венецию, Далмацию, Катаро, острова

на Адриатическом море; признал Бонапарте императором французов и

королем Италии; курфюрстов Виртембергского и Баварского королями;

уступил первому пять городов на Дунае и три области, второму —

двенадцать городов с округами. Таким образом Австрия лишилась, вместе

с влиянием своим на Германию, 2785000 жителей и ежегодного дохода

13610000 флоринов. [Histoire

abrégée des traités de paix,

par Koch, augmentée par Schoell. Paris,

1817, t. 7, р. 444.]

Тщетно

Наполеон ждал примириться и с Императором Александром: Он остался

непоколебим; велел войскам своим идти обратно в Россию; наградил

Кутузова (24 февр. 1806 г.) орденом Св. Владимира первой степени;

наименовал его (в окт.) военным губернатором в Киеве, с подчинением и

гражданских дел.

В

то время как Михаил Илларионович старался в древнем достоянии великих

князей Российских сохранять порядок и благочиние и, облегчая участь

осужденных, благосклонно выслушивал просителей, не оскорблял никого

гордым приемом, Европа более и более подавляема была Наполеоном:

объявив себя протектором Рейнской конфедерации; братьев своих, Иосифа

и Людовика, королями Неаполитанским и Голландским, он одержал

совершенную победу над пруссаками при Йене; занял Берлин; ополчил

Турцию против России; возвел курфюрста Саксонского в достоинство

Короля; сразился с русскими (которыми предводительствовал Бенигсен)

при Пултуске (1806 г.), Прейсиш-Эйлау (1807 г.), Гутштадте,

Гейльсберге, Фридланде; имел свидание с Александром на Немане;

заключил с ним мир в Тильзите (27 июня); признан Россией императором

французов и королем Италии; образовал герцогство Варшавское для

короля Саксонского, королевство Вестфальское для третьего брата

своего, Иеронима; возвратил Пруссии завоеванные у нее города и земли.

Россия

должна была вести войну с Портой Оттоманской. Михельсон занял

Молдавию, Хотин, Бендеры, Галац, Букарест, Аккерман, Килию (1806 г.);

отразил (1807 г.) восемнадцатитысячный корпус турецкий, высланный

против него из Журжи; разбил Пегливана-пашу под Измаилом и, среди

побед, скончался 19 августа, оплакиваемый армией как храбрый вождь и

добрый начальник. На его место назначен князь Прозоровский, воин

израненный на поле чести, но согбенный уже тяжестью лет и болезней.

[См. биографию генерал-фельдмаршала князя А. А. Прозоровского] Михаил

Илларионович получил приказание отправиться в армию Молдавскую;

прибыл в главную квартиру в начале 1808 года, но, будучи до того

главнокомандующим, тяготился своим назначением [Михаил Илларионович,

находясь в Молдавии (1808 г.), строго запретил караулам выходить

перед ним. "Они

дробью дразнят меня",

— говорил

он приближенным. Молодой офицер, недавно выпущенный в армию, по

неведению, не исполнил однажды приказания Кутузова и был арестован;

но сильный гнев недолго продержался и вскоре офицеру возвращена

шпага. Это событие передал мне тогда в Яссах очевидец,

сопутствовавший Михаилу Илларионовичу, граф Александр Алексеевич

Мусин-Пушкин, убитый в 1813 году под Люнебургом] и вскоре, по

неудовольствию с фельдмаршалом, определен в Вильну военным

губернатором (1809 г.). Солдаты, расставаясь с ним, проливали слезы.

Он, подобно Суворову, умел владеть сердцами: стоял за них горою;

заботился об улучшении пищи храбрых воинов; ел с ними кашицу; часто

посещал больных и раненых и с целью, в присутствии своем, давал волю

речам, чтобы выведывать мысли солдат, узнавать их слабости и

доблестные подвиги.

Вдали

от ратного стана Михаил Илларионович утешал себя безукоризненным

исполнением лежавшей на нем обязанности, любовью вверенных ему

жителей; давал блестящие праздники и, на закате дней, страстно обожал

еще прекрасный пол, одушевлял общества умом, любезностью, даром

слова; называл Вильну добрым

своим городом [Ма

bonne Vilna].

Так

проводил время знаменитый полководец, когда Багратион и Каменский

пожинали лавры на бранном поле: первый, заступив место Прозоровского

(1809 г.), разбил сераскира Хозрев-пашу; вогнал его в Силистрию;

занял крепости: Кюстенджи, Измаил, Браилов. Каменский покорил (1810

г.): Базарджик, Силистрию, Никополь, покушался овладеть Рущуком, но

отступил со значительной потерей; поразил сераскира Кушанца-али при

Батыне; принудил Рущук и Журжу сдаться на капитуляцию и скончался в

цвете лет после тяжкой продолжительной болезни.

Еще

молодой герой боролся со смертью, как Михаил Илларионович прибыл, по

Высочайшему повелению, в армию и вступил в права главнокомандующего

(1811 г.). Грозные тучи подымались с запада на Россию: для охранения

от Наполеона границ со стороны Польши выведены были из Молдавии пять

дивизий. Кутузов нашел на всем пространстве завоеванных земель менее

тридцати тысяч войск, с которыми должен был разбить сто тысяч турок,

расположенных в Балканских горах, и обезопасить Отечество выгодным

миром.

Новый

великий визирь Ахмед-ага, решительный, опытный в военном искусстве,

узнав об уменьшении наших войск, предпринял наступательные действия и

двинул к Рущуку шестидесятитысячную армию. Переправясь через Дунай

(19 июня), Кутузов стал лагерем в четырех верстах от крепости, в

которой оставил семь батальонов пехоты и несколько кавалерии. Войско

его простиралось только до двадцати тысяч человек. Турецкой

артиллерией предводительствовали французские офицеры. 20 числа

неприятель, в числе пяти тысяч, пользуясь туманом, сделал

рекогносцировку, но был обращен в бегство генералами Воиновым и

Энгельгардтом. 21-го главнокомандующий, разделив пехоту на восемь

каре, поставил их в две линии; кавалерия заняла третью. День прошел

без сражения.

22

июня, на рассвете, сильный огонь артиллерии турецкой открылся на всю

нашу линию: неприятель в разных пунктах атаковал правый фланг, но был

отражен. Визирь, с десятью тысячами лучшей анатольской конницы,

устремился между каре: Олонецкого, Белостокского, Выборгского и 29-го

егерского полков на левое крыло нашей кавалерии, несмотря на сильное

сопротивление и страшный огонь орудий: расстроил, обошел фланг и

занял сады, лежащие между крепостью и русскою армиею. Тогда Кутузов

двинул кавалерию правого фланга с одним каре пехоты и вмиг опрокинул

отважных наездников. Целые пять часов визирь возобновлял свои

нападения; наконец, утомленный упорством русских, начал отступать.

Кутузов преследовал его за десять верст. Спасая жизнь свою, турки, в

противность обыкновению, оставляли тела единоверцев: потеря их

простиралась убитыми, ранеными и пленными более пяти тысяч. Наш урон

не превышал 500 человек. Для усиления войск Рущукским гарнизоном

главнокомандующий счел нужным взорвать эту крепость на воздух.

Государь наградил его за одержанную победу портретом своим,

украшенным бриллиантами.

На

пространстве более трехсот верст от Видина до крепости Силистрии

неприятельские войска в одно почти время везде были поражаемы. Кроме

многих частных битв, произошли следующие сражения: 28 августа

верховный визирь, под покровительством укрепленных высот,

переправился с большей частью своих сил на левый берег Дуная к

Слободзее. Главнокомандующий первоначально окружил и стеснил турецкие

окопы полевыми укреплениями и в многократных сильных вылазках

уничтожил до 5000 отборнейшего неприятельского войска; потом ночью, 1

октября, в двадцати верстах вверх по Дунаю от своего лагеря,

переправил на правый берег корпус генерал-лейтенанта Маркова,

состоящий из семи тысяч человек.

Неожиданное

появление наших полков за Дунаем привело в ужас оттоманов. Быстрым и

нечаянным нападением на рассвете 2-го октября неприятельские войска

совершенно разбиты: 22 знамени, вся артиллерия, весь лагерь великого

визиря, на правом берегу бывший, с знатным количеством пороха и

снарядов, достались победителям. Генерал-лейтенант Марков того же дня

занял те самые укрепленные высоты, под покровительством которых

неприятель переправлялся, овладел всеми перевозными судами и пресек

оставшимся в окопах турецким войскам всякое сообщение с правым

берегом.

С

таким же успехом действовал под Видином и генерал-майор граф Воронцов

[Граф Михаил Семенович; ныне генерал-адъютант, новороссийский и

бессарабский генерал-губернатор, член Государственного Совета и

генерал от инфантерии]: выступя из-под Калафата (7 окт.), он сделал

форсированный марш, переправился на правую сторону Дуная при Груе,

где, соединясь с генерал-майором графом Орурком и сербами, под

начальством воеводы Вельки Петровича, двинулся ночью малою дорогой

чрез горы на селение Старое Гинцово, чтобы до рассвета прибыть к

Видину и отрезать неприятельские войска. Переход этот был весьма

затруднителен, но Воронцов преодолел все препятствия и явился на

обширной равнине Видинской. Отряд его состоял только из 3000 человек,

против которых неприятель выслал более семи тысяч. Сражение

продолжалось четыре часа: турки были разбиты и в беспорядке удалились

в крепость, оставив на месте до 500 человек. Урон в людях с нашей

стороны был незначителен. Этим удачным поражением Измаил-бей, славный

наездник черкесский, находившийся на левой стороне Дуная, принужден

был отступить, обязавшись не предпринимать никаких неприязненных

действий против России. [Измаил-бей на 18-м году своего возраста

вооружился против России. Потемкин умел его переманить на нашу

сторону, покровительствовал ему, доставил чин полковника. Измаил-бей

не нагибался перед сильным вельможею. Екатерина II лично знала его и

пожаловала ему из собственных рук орден Св. Георгия 4-го класса за

участие во взятии Измаила. Он получил до того под Очаковом золотую

медаль, осыпанную бриллиантами, в три тысячи рублей. По кончине князя

Таврического Измаил-бей десять лет содержался под арестом в

Екатеринославле, подозреваемый в измене; умер в исходе 1811 года,

имея от роду за 50 лет; был высокого роста, крив, чрезвычайно

проворен, ловок. Останки его преданы земле в окрестностях

Константиногорска.] Граф Воронцов с отрядом своим занял весьма

выгодный лагерь на правом берегу.

Стеснив

совершенно многочисленные турецкие войска в окопах на нашей стороне

Дуная, главнокомандующий, для распространения еще большего ужаса

между неверными, приказал сделать поиски на Туртукай и Силистрию.

Войска Донского полковник Греков 8-й, с частью пехоты и кавалерии,

овладел первою крепостью 8-го октября, в день победы, одержанной

графом Воронцовым: в числе пленных взят сын командовавшего в Туртукае

двухбунчужного паши Алли. Турецкий двухтысячный отряд его был

рассеян. Вслед за тем, с 11 на 12 октября, войска наши ворвались с

трех сторон в Силистрию, овладели крепостью, взяли в плен тысячу

человек, захватили множество орудий, в том числе восемь медных, все

перевозные суда, арсенал с воинскими запасами; получили богатую

добычу. В этих сражениях ревностно содействовали новоформированные

Булгарские команды. Обе взятые крепости были немедленно срыты.

Государь, в

ознаменование своего благоволения к знаменитым заслугам,

отличным подвигам и благоразумным воинским усмотрениям

генерала от инфантерии Голенищева-Кутузова, пожаловал ему (29 окт.

1811 г.) Графское достоинство Российской Империи.

Великий

визирь, окруженный со всех сторон, переносил все бедствия строжайшей

осады: голод и болезни ежедневно увеличивались в его стане. Он слышал

ропот, угрозы янычар и принужден был спасать жизнь свою, вывезен

скрытно на ту сторону Дуная. Сераскир, трехбунчужный паша Чабан-оглу,

принял начальство над войсками, вступил в переговоры с Кутузовым и 23

ноября сдался военнопленным с тридцатипятитысячной армией и 56

орудиями. Победа необыкновенная в летописях турецких войн.

Между

тем могущество Наполеона возросло до неограниченной степени: изгнав

Брагантский дом из Португалии (1807 г.), он возвел брата своего,

Иосифа (1808 г.), на престол Испанский; лишил папу всех владений

(1809 г.); разбил австрийцев, занял Вену, отторгнул от Австрии

Шенбрунским миром до трех миллионов с половиною жителей; увеличил

Варшавское герцогство восточной Галицией; вступил (1810 г.) в новое

супружество с эрцгерцогиней Марией-Луизой, дочерью императора Франца

II; присоединил Голландию к Франции, земли герцога Ольденбургского к

Вестфалии; не только перешел черту Рейна, за которую обязался никогда

не переступать, но еще захватил Любек на Балтийском море и страну по

берегу Северного моря, лежащую вместе с городами Бременом и

Гамбургом. За исключением нашего государства, Англии, Турции и потом

Швеции — все державы в Европе были подчинены Наполеону. Он

только и мечтал о раздроблении России [Так

писал к Государю (от 6 дек. 1810 г.) флигель-адъютант Чернышев (ныне

граф и военный министр), находившийся тогда при Наполеоне. См.

Описание

Отечественной войны в 1812 году,

соч. генерал-лейтенанта Михайловского-Данилевского, изд. 1839 г., ч.

1, стр. 60]; склонял Наследного Принца Шведского вторгнуться в

Финляндию по получении в Стокгольме известия о переходе французской

армии через Неман; предлагал султану (1811 г.) заключить с Францией

тесный союз, обещая возвратить ему все завоевания, сделанные русскими

в течение последних шестидесяти лет. [Узнав о победе, одержанной

Кутузовым 2 октября, Наполеон воскликнул с негодованием: "Conçoit-on

ces chiens, ces gredins de Turcs, qui ont eu le talent de se faire

battre de la sorte! Qui aurait pu le prevoir et s'y attendre?"

Описание

Отечественной войны,

ч. 1, стр. 62.]

Турки

колебались; французские дипломаты действовали; Государь именем

Отечества

убеждал Кутузова употребить все усилия для заключения мира с Портой

Оттоманской. Кутузов отвечал (20 апр. 1812 г.): "Вы,

Всемилостивейший Государь, изволите вызывать меня именем Отечества,

которое, конечно, я люблю всеми чувствами, но где имя Ваше, Государь,

там не надобно гласа Отечества". Опасаясь разрыва с Турцией в

такое время, когда Франция угрожала России, Михаил Илларионович

решился переступить по одной статье данное ему полномочие и 4 мая

подписал в Букаресте предварительные условия мира: Порта уступила

нашему государству всю Бессарабию, с крепостями Измаилом, Килией,

Аккерманом, и часть Молдавии, на левой стороне Прута лежащую, с

крепостями Хотином и Бендерами. "Предаюсь великодушию Вашего

Императорского Величества, — писал тогда Государю Кутузов, —

что я ничего лучшего сделать не мог, тому причиною положение дел в

Европе; что я никаких не упустил стараний и способов, тому свидетель

Бог. Уважьте, Всемилостивейший Государь, что при всех лестных

обещаниях от Франции, Порте делаемых, и при ожидании неприятностей

для Порты в случае ее отказа заключить мир, выгоднейший Ясского и

Кайнарджийского, ибо Порта лишается своих лучших пяти крепостей и с

немалым пространством земли, дело не пустое. Но ежели, за всем тем,

выгоднее будет разорвать все, мною сделанное, в таком случае приму

без роптания все, что касательно меня последовать может: несчастие

частного человека с пользою общею ни в какой расчет не входит".

[См. Описание

Отечественной войны,

ч. 1, стр. 94 и

95.] Через два дня после подписания мира, приехал в Букарест новый

главнокомандующий Дунайской армией, адмирал Чичагов.

Вскоре

грозный завоеватель двинул против России полмиллиона войск,

составленных из двадцати одного народа. Силы наши простирались до

350000, считая 35000-ный резерв и молдавскую 50000-ную армию, но они

находились в разных направлениях; три действовавшие армии, вверенные:

Барклаю-де-Толли, князю Багратиону и Тормасову, вмещали в себе только

217000 человек. [История

нашествия Императора Наполеона на Россию в 1812 году

Бутурлина, ч. 1.]

11

июня Наполеон перешел Неман. Александр поклялся: не

полагать оружия,

доколе ни единого неприятельского воина не останется в Царстве Его.

В

это время Кутузов был только зрителем борьбы народов и, находясь в

Петербурге, смотрел издалека, как отступала повсюду армия, с которой

он делил в продолжение почти полвека труды и славу. Неизвестно, что

происходило в душе его, но его видали в эти горестные дни в театрах и

в обществах. [Михайловский-Данилевский. См. Черты

из жизни князя Кутузова-Смоленского.]

Ему были подчинены все войска, находившиеся в столице, Кронштадте и

Финляндии, не исключая морских, также Нарвский десятитысячный корпус,

назначенный для защиты Петербурга. 6 июля обнародован манифест,

призывавший всех и каждого на оборону Отечества. Дворянство съехалось

в губернских городах для избрания начальников, и Кутузов в один день

(17 июля) возведен в это достоинство в обеих столицах. Никто не

колебался, кому дать свой голос; не было ни белых шаров, ни черных.

Единогласно произнесли имя полководца, на которого с наступления

опасности указывала Россия. В Петербурге отправилась к нему

депутация, известить его о выборе и пригласить в собрание. Кутузов

приехал, остановился посреди залы, возле стола, и, дав пройти первому

впечатлению, произведенному его присутствием, произнес следующие

слова: "Господа!

Я вам многое хотел говорить...

скажу только,

что вы украсили мои седины..."

— Слезы полились из глаз его. Он изъявил готовность принять

начальство над ополчением, но с условием, что

ежели он будет вызван к другой комиссии или каким-либо образом это

упражнение не будет угодно Государю,

тогда он сдаст свою должность другому,

по избранию дворянства.

Высочайшее соизволение последовало вскоре. [Описание

Отечественной войны,

ч. 2, стр. 25 и

26.] Кутузов занялся формированием 12985 крестьян, снабжением их всем

нужным столь же деятельно, как бы армией, назначенной оборонять

Отечество, присутствовал при приеме ратников, делал им лично

наставления и увещания. Глядя на него, когда он с важностью заседал в

Казенной Палате и Комитетах Ополчения, входил во все подробности

вооружения и обмундирования бородатых воинов, можно было подумать,

что он никогда не стоял на высоких ступенях почестей и славы, не

бывал послом Екатерины и Павла, не предводительствовал армиями, и

степень начальника земского ополчения почитал целью своего самолюбия.

Между тем, по мере того как Наполеон подавался вперед и перед ним все

уступало, взоры России устремлялись на Кутузова; его имя было у всех

на языке, из глубины сердца призывали его на защиту родины. Он

получал безымянные письма, в которых изъявляли прискорбие о

бездействии его. [Там же, ч. 2, стр. 184.]

29

июля Государь, в изъявление

особенного благоволения к усердной службе и ревностным трудам графа

Михаила Илларионовича,

способствовавшего к окончанию войны с Оттоманскою Портою и к

заключению полезного мира,

пределы Империи распространившего [Слова

Высочайшего указа, данного правительствующему Сенату], возвел его в

достоинство Светлейшего Князя; наименовал, вслед за тем (2 авг.),

членом Государственного Совета и, через несколько дней потом, объявил

ему (8 числа), что назначает его в главнокомандующие над всеми

армиями и ополчениями. Кутузов, как он сам в тот вечер рассказывал в

тесном кругу своих родных, "принял повеление из уст Императора с

христианским смирением, как призвание свыше". "Я не оробел,

— говорил он, — и с помощью Божией надеюсь успеть, но,

слушая Государя, я был растроган новым назначением моим". [См.

Описание

Отечественной войны,

часть 2, стр. 185.] В тот же день князь Кутузов удостоен следующим

рескриптом.

"Князь

Михаил Илларионович! Настоящее положение военных обязательств Наших

действующих армий, хотя и предшествуемо было начальными успехами, но

последствия оных не открывают еще той быстрой деятельности, с каковою

надлежало бы действовать на поражение неприятеля. Соображая сии

последствия и извлекая истинные тому причины, Я нахожу нужным

назначение над всеми действующими армиями одного Главнокомандующего,

которого избрание, сверх воинских дарований, основывалось бы и на

самом старшинстве. Известные военные достоинства ваши, любовь к

Отечеству и неоднократные опыты отличных ваших подвигов, приобретают

вам истинное право на сию Мою доверенность. Избирая вас для сего

важного дела, Я прошу Всемогущего Бога, да благословит деяния ваши к

славе Российского Оружия, и да оправдает тем счастливые надежды,

которые Отечество на вас возлагает".

На

другой день после назначения князя Кутузова (которое произвело общую

радость во всех пределах Империи) Государь отправился в Або для

свидания с Наследным Шведским Принцем. Последний, желая

воспользоваться случаем, предложил Александру, через

флигель-адъютанта Чернышева: уступить

Швеции Аландские острова.

Ответ Государя состоял в следующих достопамятных словах: "Хотя

Он и дорожит его дружбою и тесной связью с Королевством, однако не

уступит ни аршина

земли, даже если

бы довелось Ему удалиться в Сибирь и там сражаться за

неприкосновенность Империи". Так действовал Александр, получив

за несколько часов перед тем донесение о падении Смоленска! [Описание

Отечественной войны,

ч. 2, стр. 193.] 18 августа заключен был в Або договор, скрепивший

дружеские связи между обоими государствами.

Князь

Кутузов отправился в армию 11 числа, в воскресенье. Около дома его,

на Дворцовой набережной Невы, от Гагаринской пристани до Прачечного

моста толпился народ. В 9 часов, главнокомандующий сел в карету, но

от тесноты принужден был ехать шагом. Он слушал молебен в Казанском

Соборе, стоя на коленях. В несколько минут церковь наполнилась

народом, желавшим проводить своего вождя, не предчувствуя, что

Кутузову оставалось жить не более восьми месяцев и что по прошествии

этого времени только хладные останки полководца будут покоиться в том

самом храме, где он тогда, готовясь к великому подвигу, призывал на

помощь Всевышнего. Выходя из церкви, князь Кутузов сказал

священникам: "Молитесь

обо мне;

меня посылают на великое дело!"

На

первой станции, в Ижоре, князь Кутузов встретил курьера из армии.

Имея разрешение распечатывать привозимые оттуда бумаги, он узнал

здесь о падении Смоленска и сказал: "Ключ

к Москве взят!"

[Там же, стр. 197.] По всей дороге жители городов и селений стекались

около князя Кутузова и напутствовали его благословениями. 12-го

приехал он в Крестцы, 15-го в Вышний Волочок, рано поутру 16-го —

в Торжок, где встретил генерала Бенигсена, который, по разномыслию с

Барклаем-де-Толли, возвращался из главной квартиры в Петербург. Князь

Кутузов объявил ему Высочайшее повеление ехать обратно в армию. Из

Торжка он поворотил на Старицу и Зубцов. По мере приближения его к

Гжатску более и более обнаруживались признаки губительной войны.

Помещики и поселяне Смоленской губернии тысячами спасались от

неприятельского нашествия, одни с имуществом, другие без оного, в

рубище, кочуя подле дороги, на полях. Отрадно было несчастным

появление князя Кутузова. Несколько раз останавливался он, стараясь

утешать бесприютных. "Спаси

нас!

— взывали

они. — Побей

супостата!"

В 5-ти верстах от города Гжатска множество жителей, вышедших ему

навстречу, остановили (17 авг.) его карету, выпрягли лошадей и везли

ее на себе до приготовленного для него дома.

Из

Гжатска князь Кутузов отправился на купеческих лошадях в Царево

Займище, где в тот день армия имела роздых. При восклицаниях восторга

объехал он войска. На ясном небе взвился огромный орел и парил над

ним: куда он, туда и орел. Главнокомандующий снял свою белую фуражку,

приветствовал царя пернатых, как вестника успехов, и провозгласил:

"Ура!"

Полки повторили восклицание. [Описание

Отечественной войны,

ч. 2, стр. 201.] День приезда князя Кутузова был днем радости для

них; раздались военные песни, и недоумения, существовавшие между

некоторыми генералами, прекратились. Не было полка, который бы не

находился под его начальством; старейшие из военных служили с ним в

прежних походах, а молодые знали его по славе. Он был беспрестанно в

первое время посреди солдат; часто сидя на небольшой скамье, которую

за ним возили, разговаривал с ними, спрашивая, кто из них участвовал

в таком-то сражении или при таком-то приступе? Вскоре по его

приказанию отслужили молебен Смоленской Божией Матери, и солдаты

начали говорить: "Наш

отец приехал".

[Черты из жизни

князя Кутузова-Смоленского,

соч. А. И. Михайловского-Данилевского.] Тогда явилась поговорка:

"Приехал Кутузов бить французов".

До

прибытия главнокомандующего генерал Барклай-де-Толли, подкрепленный

значительным резервом, готовился сразиться с Наполеоном при Царевом

Займище, на равнине, прикрыв фланги армии редутами и легкими

войсками, но князь Кутузов рассудил заблаговременно отыскать другое,

крепчайшее местоположение, которого выгоды могли бы хотя несколько

заменить недостаток числа войск в сравнении с неприятелем. Подвиг его

был труден. Армия находилась уже только в ста семидесяти верстах от

Москвы. В столь близком расстоянии нельзя было надеяться спасти

столицу, как победою. Потеря Смоленска распространила страх внутри

государства.

19

августа войска наши прошли Гжатск. Наполеон занял накануне Вязьму, 20

числа Гжатск. Здесь он дал отдых своей армии. Князь Кутузов отступил

к Колоцкому монастырю; а 22 августа остановился при селе Бородине,

где решился ожидать Наполеона. Главная квартира наша была переведена

в деревню Горки.

Позиция

Бородинская примыкала правым флангом к лесу, находившемуся почти в

трехстах саженях от реки Москвы. [Бутурлин.

Я руководствовался его сочинением, как достоверным и беспристрастным,

при описании событий 1812 года, особенно Бородинского сражения,

которое почерпнуто из Истории

нашествия Наполеона на Россию.]

Речка Колоча, текущая в весьма глубоком овраге, прикрывала фронт

правого крыла и центра до самого Бородина. Левое крыло,

простиравшееся от высот Бородинских до кустарников, находившихся по

левую сторону деревни Семеновской, было не столь прикрыто; однако ж

несколько глубоких оврагов и кустарники, пред фронтом этого крыла

лежащие, затрудняли доступ к оному. Со всем тем искусство увеличило

еще оборону места, укрепленного самою природою. Лес, к которому

примыкал правый фланг армии, прикрыт был несколькими отдельными

укреплениями. В центре, перед деревнею Горками, на высоком кургане,

чрез который пролегает большая дорога, построена была батарея,

прикрытая еще другою, в двести саженях впереди оной устроенною, на

скате высот правого берега речки Колочи к селу Бородину. Но

предпочтительно Кутузов занялся укреплением левого крыла, как части

слабейшей и наиболее подверженной неприятельскому нападению. Большая

батарея, в виде люнета с частями куртин по сторонам оного, построена

была впереди того места, где левое крыло смыкалось с центром, на

высоте, повелевавшей всем полем впереди левого крыла. На оконечности

последнего, на высотах перед деревней Семеновской, построены были три

другие батареи, назначенные служить подпорою для войск,

долженствовавших подкреплять егерей, рассыпанных в кустарниках перед

фронтом и на левом крыле. Деревня Семеновская была частью истреблена;

а чтобы удобнее наблюдать движение неприятеля против левого крыла и

затруднять наступление его колонн, построен был в 900 саженях перед

фронтом редут на кургане, лежащем между двух лесов, во 150 саженях за

селом Шевардиным. Генерал-лейтенант князь Горчаков получил приказание

защищать этот редут с 27-й пехотной дивизией генерал-майора

Неверовского, подкрепленною 2-й кирасирской дивизией.

23

августа французская армия двинулась вперед. Позади оврага, у деревни

Гридневой, завязался весьма жаркий бой между королем Неаполитанским

(Мюратом), которого подкрепил вице-король Италийский, и

генерал-лейтенантом Коновницыным, командовавшим русским авангардом.

Ночь прекратила сражение, и Коновницын, удержавший поле битвы,

пользуясь темнотой, отступил к Колоцкому монастырю. Наполеон с армией

своей ночевал при Гридневой, а вице-король у села Лусоси.

24

числа авангард французский атаковал при Колоцком монастыре генерала

Коновницына: Изюмский гусарский полк, с помощью козаков, изрубил три

эскадрона неприятельских; но движение вице-короля на правый фланг

нашего арьергарда принудило Коновницына отступить к селу Бородину.

Неприятель

приближался тремя колоннами: правою командовал князь Понятовский;

левою вице-король Италийский; в середине шел Наполеон с главными

силами своей армии. Огонь, производимый из редута, построенного при

селе Шевардине, равно и русскими стрелками, засевшими в оврагах и

кустарниках правого берега речки Колочи, также в селах Алексинках и

Фомкином, весьма обеспокоивал неприятеля на большой дороге. Наполеон

приказал королю Неаполитанскому перейти речку Колочу и овладеть

редутом. После жестокого, упорного боя с князем Горчаковым

дивизионный французский генерал Компан, под прикрытием огня сильной

батареи, поставленной на высоте впереди Фомкина, принудил наших

егерей отступить в лес, занял село Доронино и овладел редутом,

который три раза переходил из рук в руки. Вечером князь Багратион

поспешил к князю Горчакову со второй гренадерской дивизией и, при

содействии кавалерийских атак, исхитил из рук французов отнятый ими

редут, истребил в нем целый батальон 61-го линейного полка, в то

время как кирасирские полки, Малороссийский и Глуховский, овладели

неприятельской батареею о 8 орудиях, поставленной впереди села

Доронина, а драгунские, Харьковский и Черниговский, опрокинули две

неприятельские колонны, тянувшиеся от села Фомкина к Доронину и

отбили у них две пушки. Между тем князь Понятовский, оттеснив русских

егерей в лес, лежащий среди Шевардина и деревни Утицы, занял гористое

местоположение на левом фланге корпуса князя Горчакова и намеревался

зайти ему в тыл. Это движение заставило Кутузова дать приказание

Багратиону выйти из редута, который был построен для того только,

чтобы удобнее открывать направление французских колонн. Потеря

французов простиралась свыше тысячи человек, выбывших из строя. Наш

урон был также довольно значителен.

25

августа Наполеон, приближаясь к Бородину и занимая квартиру в селе

Валуевом, провел весь день под покровительством сильной перепалки

стрелков. Усмотрев, что слабейшая позиция русских была на левом их

крыле, он вознамерился атаковать оное правым крылом своим, уклоняя

левое. Вечером, по сделанному предначертанию атаки, армия французская

пришла в движение для занятия в боевом порядке мест, ей назначенных.

Корпус князя Понятовского, имевший поручение обойти оконечность

левого крыла русских, расположился позади короля Неаполитанского,

который стоял с тремя кавалерийскими корпусами генералов: Нансуши,

Монбрюна и Латур-Мобурга, на правой стороне редута, покинутого

Багратионом. Маршал Даву, долженствовавший напасть на наш левый фланг

с пехотными дивизиями Компана, Дессе и Фриана, стал между селом

Шевардиным и лесом, простирающимся к деревне Утице. Маршал Ней,

который со своим корпусом и корпусом генерала Жюно получил повеление

атаковать правый фланг нашего левого крыла, протянулся между

Шевардиным и Алексинками, имея третий корпус в первой, а восьмой

корпус во второй линии. Вице-король Италийский, со своим четвертым

корпусом, кавалерийским корпусом генерала Груши и пехотными дивизиями

Жерара и Морана 1-го корпуса, должен был удерживать центр и правое

крыло русских и составлять левое крыло французов на левой стороне

речки Колочи. Как оно могло подвергнуться нападению, то укрепили его

несколькими редантами, построенными на высотах, повелевающих селом

Бородиным. Дивизия Морана и за нею дивизия Жерара, стали на большой

дороге, на правом фланге 4-го корпуса; генерал Груши с кавалерией

остановился еще правее и более назади. Дивизия Брусье, имея в резерве

итальянскую гвардию, расположилась уступом на левом фланге дивизии

Жерара. Дивизия Дельзона стояла на оконечности левого крыла и была

подкрепляема легкой кавалерийской дивизией генерала Орнано.

Императорская гвардия, перешед речку Колочу, расположилась по правую

сторону села Фомкина. Ночь на 26 августа неприятель поставил, позади

и влево от Шевардина, две батареи, каждую о 60 орудиях, дабы

действием оных способствовать наступательному движению своих колонн.

Наполеон имел в строю более ста семидесяти тысяч человек и до тысячи

орудий артиллерии.

Приметив,

что главные силы неприятельские сосредоточиваются против левого крыла

нашего и желая обезопасить себя со стороны старой дороги Смоленской,

князь Кутузов отрядил на оную генерал-лейтенанта Тучкова 1-го с 3-м

пехотным корпусом, 7000 человек московского ополчения под начальством

генерал-лейтенанта Маркова и шестью козачьими полками генерал-майора

Карпова. Тучков расположил свой корпус за деревнею Утицею в четыре

линии. 20-й, 21-й, 11-й и 41-й егерские полки, под начальством

генерал-майора князя Шаховского [Князя Ивана Леонтьевича, ныне

генерала от инфантерии, члена Государственного Совета, председателя

генерал-аудиториата и шефа Екатеринославского гренадерского полка],

рассыпавшись по кустарникам, составили цепь для закрытия промежутка

около версты шириною, находившегося между корпусом Тучкова и левым

крылом нашей армии. Укрепления впереди деревни Семеновской,

образовавшие оконечность этого крыла, были защищаемы сводной

гренадерской дивизией генерал-майора Неверовского. 2-я гренадерская

дивизия, принца Карла Мекленбургского, поставлена была в две линии

позади деревни Семеновской. 7-й пехотный корпус генерал-лейтенанта

Раевского протянулся в две линии от Семеновской до большой батареи.

Его подкреплял 4-й кавалерийский корпус генерал-майора графа Сиверса,

также развернутый в две линии. Все это левое крыло, вмещавшее в себя

войска второй армии, находилось под начальством генерала от

инфантерии князя Багратиона. 6-й пехотный корпус генерала Дохтурова

составлял центр армии, расположенной прямо против села Бородина, от

правого фланга 7-го пехотного корпуса до кургана у деревни Горок.

Оный равномерно построен был в две линии, и подкрепляем двумя линиями

3-го кавалерийского корпуса. 4-й пехотный корпус генерал-лейтенанта

графа Остермана-Толстого, в двух линиях, примыкал левым флангом к

корпусу Дохтурова, имея перед фронтом речку Колочу, Позади его стоял

2-й кавалерийский корпус генерал-адъютанта барона Корфа,

расположенный в две линии. 2-й пехотный корпус генерал-лейтенанта

Багговута, поставленный уступом по правую сторону 4-го пехотного

корпуса, впереди укрепленного леса на правом нашем фланге

находившегося, составлял правую оконечность армии. Правым крылом

командовал генерал от инфантерии Милорадович, который, равно как и

генерал Дохтуров, находился под начальством генерала от инфантерии

Барклая-де-Толли. Резерв правого крыла составлен был из 1-го

кавалерийского корпуса генерал-адъютанта Уварова, протянувшегося в

две линии, позади леса на правом нашем фланге лежавшего. Левую

сторону этого корпуса подкреплял войсковой атаман генерал от

кавалерии Платов с 9-ю козачьими полками. Остальные пять козачьих

полков, расположившись при соединении рек Колочи и Москвы, наблюдали

вдоль оных. 2-я кирасирская дивизия генерал-майора Дуки, развернутая

в две линии, позади 2-й гренадерской дивизии, составляла резерв

левого крыла. Главный резерв, или пятый пехотный корпус,

расположенный позади центра, построен был в три линии: первые две из

пехоты, а третья из 1-й кирасирской дивизии генерал-майора

Депрерадовича. Пять рот конной артиллерии находились в резерве позади

4-го кавалерийского корпуса. Главный артиллерийский резерв, из 15

пеших рот и 180 орудий, занял местоположение перед сельцом Псаревым.

Сильные батареи защищали фронт позиции, особливо на левом крыле. Все

егерские полки были размещены в кустарниках, деревнях и теснинах,

перед фронтом лежащих; линейная пехота построена побатальонно в

взводных колоннах; но кавалерия, подкреплявшая оную, развернутым

фронтом. Главная квартира находилась в сельце Татаринове. Армия наша

простиралась до ста тридцати двух тысяч человек, в том числе было

115000 регулярных войск, 7000 козаков и 10000 ополчения; артиллерия

состояла из 640 орудий. Готовясь к решительной битве, Кутузов

приказал носить по всем полкам чудотворную Икону Богоматери, взятую

из Смоленска при оставлении этого города.

26

августа, в пять часов с половиною, солнце, скрываемое до того густым

туманом, показалось на небосклоне и осветило поля, на которых более

трехсот тысяч воинов горели нетерпением сразиться. "Это солнце

Аустерлица!" — произнес Наполеон, одушевляя солдат своих

надеждами на победу, богатую добычу, хорошие квартиры, славный мир и

на скорое возвращение в отечество. Князь Кутузов объехал войска и

говорил с ними просто, но языком, доступным до глубины души;

напоминал, что

они будут защищать землю родную,

должны служить верой и правдой до последней капли крови.

[Описание

Отечественной войны,

ч. 2, стр. 228.]

Князь

Понятовский выступил в обход леса, к которому примыкало левое крыло

наше и, вышед на старую Смоленскую дорогу, при селе Ельне, повернул к

деревне Утице. Маршал Даву также двинулся вдоль опушки того же леса,

имея пехотную дивизию генерала Компана впереди.

В

шесть часов пополуночи генерал Сорбье, находившийся на большой

батарее правого крыла, подал знак к сражению, открыв огонь из 120

орудий, большей частью гаубиц. На левом крыле вице-король Италийский

дал генералу Дельзону приказание овладеть Бородиным, занятым русским

лейб-гвардии Егерским полком, под начальством полковника Бистрома

[Карла Ивановича, впоследствии генерала от инфантерии,

генерал-адъютанта и командира всей пехоты Отдельного гвардейского

корпуса, скончавшегося в 1838 году]. Нападение это, предпринятое в

намерении обратить в ту сторону внимание русских и отвлечь оное от

главного пункта атаки, левого крыла их, с успехом произведено было

106-м линейным полком, построившимся в колонну. Тщетно гвардейские

егеря близ часа храбро оборонялись. Они принуждены были, оставив

деревню, отступить за речку Колочу. 106-й полк, ободренный

поверхностью, им одержанной, бросился преследовать егерей и перешел

мост на Колоче; но гвардейские егеря обратились на него и с помощью

19-го и 40-го егерских полков, присоединившихся к ним, совершенно его

разбили. 96-й полк, подоспевший на помощь к 106-му полку, с трудом

спас остатки его.

Между

тем как это происходило на большой Московской дороге, битва

усиливалась на левом фланге нашем. Здесь неприятель не мог одержать

быстрых успехов, по затруднительности местоположения, замедлявшей его

наступление. Огонь батарей русских и егеря, рассыпанные в лесу,

несколько раз обращали назад дивизии генералов Компана и Дессе.

Первый из них был ранен; под маршалом Даву убита лошадь; он сам

получил контузию, но остался при своем корпусе.

В

семь часов неприятельское предначертание атаки приведено было в

полное действие. Маршал Ней, подкрепляемый кавалерией короля

Неаполитанского, вступил на левый фланг корпуса Даву, под

покровительством большой батареи, поставленной влево от села

Шевардина. Вице-король Италийский, поручив оборону Бородина дивизии

Дельзона, сам вознамерился перейти речку Колочу с пехотными дивизиями

Морана, Жерара, Брусье и кавалерийским корпусом Груши, по четырем

мостам, которые ночью были построены генералом Пуатевеном, между

селом Бородиным и Алексинками. Генерал Орнано, с легкой кавалерийской

дивизией, остался для наблюдения на левом крыле, за ручьем Войною,

близ деревни Захарьиной и села Нового. Наполеон расположился при

редуте, оставленном русскими 24 числа, имея впереди себя молодую

гвардию и гвардейскую кавалерию, а позади старую гвардию.

Наступление

превосходных сил неприятельских против левого крыла нашего заставило

князя Багратиона усилить дивизии графа Воронцова и Неверовского

третьего пехотной дивизией генерал-лейтенанта Коновницына. В то же

время приказал он 2-й кирасирской дивизии генерал-майора Дуки, чтобы,

перешед ручей Семеновский, стала на небольшой равнине, находящейся

влево от деревни того же названия. Князь Кутузов нашел необходимым

еще более подкрепить левое крыло, немедленно приказал находившимся в

резерве кирасирским полкам: Его Величества, Ее Величества и

Астраханскому с 8-ю орудиями гвардейской конной артиллерии идти влево

от деревни Семеновской и построиться за 2-ю кирасирскою дивизией.

Первое это подкрепление усилено было еще вторым, которое составляли

полки лейб-гвардии Измайловский и Литовский, с бригадой сводных

гренадерских батальонов, причисленной к 5-му корпусу, и

артиллерийскими батарейными ротами Его Императорского Высочества и

графа Аракчеева. Князь Кутузов, видя, что с безопасностью может

ослабить свое правое крыло, против которого находились только

небольшие отряды неприятельские, приказал генерал-квартирмейстеру

Толю [Карлу Федоровичу; ныне графу, генералу от инфантерии,

генералу-адъютанту, шефу Нижегородского пехотного полка,

главноуправляющему Путями сообщения и Публичными зданиями, члену

Государственного Совета и Комитета гг. Министров] поспешно перевесть

с правого крыла на левое весь 2-й пехотный корпус генерал-лейтенанта

Багговута; между тем подкрепил еще левое крыло сильными батареями,

взятыми из главного артиллерийского депо.

Дивизии

Компана, Дессе и Ледрю устремились на окопы, построенные впереди

деревни Семеновской. Пехота и артиллерия русская, подпустив их на

картечный выстрел, встретили ужасным огнем. Колонны неприятельские с

бешенством бросились в промежутки укреплений; старались обойти их с

тылу; овладели, на короткое время, второю флешью; но сводные

гренадерские батальоны графа Воронцова, построенные в батальонные

густые колонны, с помощью полков 27-й пехотной дивизии Неверовского,

кирасир генерала Дуки и 4-го кавалерийского корпуса, ударили на

неприятеля в штыки, опрокинули его и нанесли ему сильное поражение.

Французы были подкреплены пехотной дивизией Маршана и кавалерийской

Бермана, также 1-й бригадой кавалерийской дивизии Брюера.

Генерал-лейтенант Тучков 1-й, доселе остававшийся в бездействии,

вступил тогда в дело с неприятелем. Князь Понятовский оттеснил

русских егерей, занимавших деревню Утицу, и, несмотря на сильный

огонь наших батарей, построился на равнине впереди оной. Тучков

принужден был, оставя равнину, отступить к самым высотам,

ограничивающим оную, где и расположил бывшую у него 1-ю гренадерскую

дивизию графа Строганова. Жестокий ружейный огонь, сопровождаемый

сильной канонадой, загоревшийся на этом пункте, продолжался до

полудня.

Вице-король

поставил на высотах Бородинских сильные батареи, назначенные к

обстреливанию позиции русских; но оные несколько раз приводимы были в

молчание нашими выгоднее расположенными батареями. В это время

дивизия Морана, Жерара и Брусье, переходившие речку Колочу, вступили

в беспрерывную перестрелку с русскими егерскими полками и стрелками

26-й дивизии, оборонявшими кустарники.

В

девять часов маршалы Даву и Ней, усиленные дивизией Фриана, учинили

новое нападение на укрепления впереди деревни Семеновской. Русские,

вспомоществуемые кавалерийскими атаками, под начальством

генерал-майора Дорохова, который был прислан генералом

Барклаем-де-Толли на подкрепление левого крыла, близ целого часа с

успехом сопротивлялись всем покушениям неприятеля; но последний,

увеличив свои усилия, овладел около десяти часов тремя флешами, с

коих не успели свезти орудий, и деревней Семеновской. Торжество

французов было непродолжительно: Киевский, Астраханский, Сибирский и

Московский гренадерские полки, под начальством генерал-лейтенанта

Бороздина, ударив на них в штыки, опрокинули и прогнали до самого

леса. Тогда принц Карл Мекленбургский был ранен. В это самое время

3-я пехотная дивизия генерала Коновницына штыками опрокинула

неприятеля из деревни Семеновской. Неудача не устрашила генералов

Наполеона: они двинули вперед новые пехотные колонны, подкрепленные

кавалерийскими корпусами Нансути и Латур-Мобурга, и вторично овладели

оспариваемыми флешами; но прежде нежели успели утвердиться в них,

атакованы во фланг 3-й дивизией генерала Коновницына и принуждены

возвратиться в лес, оставя в числе убитых генерала Ромефа, начальника

штаба корпуса маршала Даву. С нашей стороны убит генерал-майор Тучков

4-й [Александр Алексеевич]. Юный герой поражен был двумя картечами в

лоб и в грудь, когда прокричал полку своему: "Вперед,

ребята!"

В

то время как на левом крыле русских сражались с таким ожесточением, в

центре происходил бой столь же кровопролитный. Вице-король

Италийский, после неслыханных усилий, вытеснил из кустарников егерей

наших 12-й и 26-й дивизий, замедлявших его наступление, и вышел на

равнину, прямо перед большой батареей, построенной в виде люнета.

Дивизия Брусье засела в овраге, находившемся между этой батареей и

селом Бородиным; а дивизия Морана, подкрепляемая дивизиею Жерара,

расположилась на площадке перед батареей. Несмотря на ужасный

картечный огонь русской артиллерии, дивизия Морана с удивительной

неустрашимостью двинулась против 26-й дивизии генерал-майора

Паскевича [Ныне генерал-фельдмаршала], которая более получаса

мужественно удерживала неприятеля, но одолена была наконец

превосходством числа, и генерал Бонами с 30-м линейным полком овладел

люнетом. Тогда генерал-майоры граф Кутайсов и Ермолов [Ныне генерал

от инфантерии и член Государственного Совета. "Высота, —

говорит Ермолов в своем донесении Барклаю-де-Толли, —

повелевающая всем пространством, на котором устроены были обе армии,

и 18 орудий, доставшихся неприятелю, были слишком важным

обстоятельством, чтобы не испытать возвращения сделанной потери. Я

предпринял это. Нужна была дерзость и мое счастье, и я успел. Взяв

один только батальон Уфимского пехотного полка, я остановил бегущих,

и толпою, в образе колонны, повел их на курган и ударил в штыки".

Описание

Отечественной войны,

ч. 2, стр. 244], уверенные в том, что это несчастное происшествие,

доставив неприятелю возможность пробиться в центре позиции, утвердит

за ним успех сражения, решились тотчас отвратить таковую опасность и,

взяв от корпуса генерала Дохтурова третий батальон Уфимского

пехотного полка, повели его на потерянное укрепление. Под прикрытием

этого батальона рассеянные полки снова собрались в колонны и, в свою

очередь, устремились на неприятеля. Генерал-лейтенант Раевский

подкрепил их 18-м егерским полком, и между тем как 19-й и 40-й

егерские полки атаковали левый фланг французов, занявших люнет,

генерал-адъютант Васильчиков [Ныне князь, генерал от кавалерии и

председатель Государственного Совета] с несколькими полками 12-й

пехотной дивизии напал на неприятеля с правого фланга, а

генерал-майор Паскевич с остальными полками 12-й дивизии пошел в тыл

войск, засевших в люнете и угрожал отрезать их от главных сил дивизии

Морана, оставшейся на площадке перед укреплением. Эти совокупные меры

доставили желаемый успех: в четверть часа потерянный люнет был

возвращен; в числе пленных находился покрытый ранами генерал Бонами,

назвавшийся Неаполитанским королем. Бегущие живо были преследованы

генерал-адъютантом бароном Корфом. Французы потерпели значительный

урон: вся площадка была устлана их телами. С нашей стороны, к общему

сожалению, убит был храбрый генерал-майор граф Кутайсов, на 28-м году

от рождения.

Вице-король,

не успевший овладеть люнетом посредством явного нападения, прибегнул

к своей артиллерии: удвоив батареи, он открыл из них ужасный огонь по

означенному укреплению и русским войскам, оборонявшим оное.

Генерал-майор Ермолов, будучи ранен, сдал начальство над люнетом

генерал-майору Лихачеву, который со своей 24-й дивизией сменил тогда

26-ю, чрезвычайно ослабленную понесенными ею потерями.

Между

тем маршал Ней, видя, что атака флешей у деревни Семеновской не имела

успеха, вознамерился обойти их, введши корпус генерала Жюно в

промежуток, находившийся между левым флангом нашим и войсками

генерал-лейтенанта Тучкова; но генерал-лейтенант князь Голицын [Князь

Дмитрий Владимирович, ныне генерал от кавалерии, член

Государственного Совета и московский военный генерал-губернатор],

оборонявший равнину с кирасирскими полками, по левую сторону деревни

Смоленской, вовремя подкрепленный 4-й пехотной дивизией принца

Евгения Виртембергского, опрокинул, прогнал в лес головы колонн

корпуса генерала Жюно. Тогда пехотные полки 2-го корпуса: Брестский,

Рязанский, Минский и Кременчугский, бросившись на колонны

вестфальские, которые занимали кустарник, перекололи их штыками и

удержали лес за собою.

Подкрепленный

атакой генерала Жюно, князь Понятовский двинул корпус правым флангом

вперед и под покровительством батареи о 40 орудиях, поставленной им

вправо от деревни Утицы, овладел русской батареей, находившейся на

кургане, намеревался обойти левый фланг генерал-лейтенанта Тучкова и

тем лишить его способа держаться на старой Смоленской дороге. Тучков,

видя всю великость опасности, ему угрожавшей, бросился впереди

Павловского полка против поляков, остановил сильный натиск, между тем

как генералы, граф Строганов и Олсуфьев, ударили на них с флангов и в

тыл; прогнали с кургана, на котором Строганов тотчас поставил шесть

батарейных орудий. Поляки отступили на дальний пушечный выстрел и

ограничили действия свои одною пальбой. Генерал Тучков 1-й,

смертельно раненный, сдал начальство генерал-лейтенанту Олсуфьеву, до

прибытия Багговута.

Битва

продолжалась близ шести часов. Неприятель сделал великие

пожертвования и при всем том не успел еще выиграть ни одного шага

земли от настоящей позиции русской армии. Наполеон, выведенный из

терпения, увеличил усилия. Огонь неприятельский, ослабевший около

полудня, загорелся сильнее прежнего; французы собрали более 400

орудий против левого крыла русских, и под покровительством этих

ужасных батарей густые колонны снова появились на равнине, впереди

флешей. Русские, видя, что неприятель намеревается произвесть

решительный удар, сблизили свои резервы и умножили до 300 число

орудий на батареях левого крыла. Князь Кутузов находился на пригорке,

осыпаемый гранатами и обломками их, летавшими во все направления:

адъютанты взяли его лошадь за узду и вывели из-под выстрелов.

[Описание

Отечественной войны,

ч. 2, стр. 255.] Он приказал генералу Милорадовичу потянуться влево с

4-м пехотным и 2-м кавалерийским корпусами, чтобы оные могли служить

резервом в центре армии; а генералу Платову с козаками и

генерал-адъютанту Уварову с 1-м кавалерийским корпусом велел, перейдя

речку Колочу вброд, ниже села Бородина, атаковать левый фланг

вице-короля Италийского. Цель этого движения состояла в том, чтобы,

угрожая нападением левому крылу неприятеля, отвлечь его внимание от

правого крыла.

Сражение

при деревне Семеновской возобновилось с беспримерным ожесточением.

700 огнедышащих жерл, на пространстве не более одной квадратной

версты собранных, обстреливали во всех направлениях небольшую равнину

и изрыгали смерть в громады оборонявшихся и нападавших. В этот

страшный час многочисленные колонны неприятельской пехоты и кавалерии

с твердостью двинулись к роковой равнине, на которую, казалось, ад

изрыгал все ужасы свои. Тщетно русские надеялись остановить

нападающих: неприятельские колонны, жестоко поражаемые картечью,

стесняли ряды свои и продолжали наступать с удивительным

постоянством. Увеличение опасности усугубляло жар и храбрость

французских солдат, которые с бешенством бросились на флеши, попирая

ногами трупы товарищей своих, предшествовавших им на пути славы!

Князь Багратион, видя, что неприятель выигрывает место, приказал

войскам своим выступить к нему навстречу. Вся линия колонн левого

крыла русских, двинувшись вперед скорым шагом, ударила в штыки на

линию неприятельскую. Натиск был ужасен: ни одна из противных сторон

не хотела уступить победы, которая, казалось, зависела от этой

минуты. Последовала страшная сеча: пешие, конные и артиллеристы,

перемешавшись вместе, представляли поразительное зрелище неправильной

громады воинов, устремлявшихся друг на друга с бешенством отчаяния.

Резервы, кипевшие храбростью, но удерживаемые дисциплиною, одни

только соблюдали ряды свои и стояли неподвижно. Хотя неприятель был в

превосходном числе, однако ж русские с выгодою держались, доколе

несчастия, случайно приключившиеся, не переменили всего положения

дел. Князь Багратион [Князь Петр Иванович Багратион, ученик Суворова

в военном искусстве, скончался от полученной им раны в правую ногу 12

сентября 1812 года, на 48-м году от рождения, в поместье князя

Голицына, Симе (Владимирской губернии), где и был погребен в

церковной ограде. Ему хотели отнять ногу. "Эта

рана за Москву,

— сказал

герой, — с

нею умру.

Предчувствую мою кончину.

Боже!

Спаси Отечество!"

В 1839 году останки Багратиона были преданы земле на Бородинском

поле, у подножия памятника], начальник его штаба генерал-майор граф

Сен-При и многие другие генералы были ранены, нашлись принужденными

оставить место сражения. Войска начали отступать. Этот оборот счастья

мог бы иметь самые пагубные следствия, если б генерал-лейтенант

Коновницын не принял тотчас начальства, упраздненного отсутствием

Багратиона. Он занял высоты при деревне Семеновской и с неимоверной

скоростью поставил на оных сильные батареи, удержал стремление

неприятеля. [Петр Петрович Коновницын, впоследствии граф, генерал от

инфантерии, военный министр и главный директор всех Кадетских

корпусов, скончался в 1822 году, на 56-м году от рождения.]

Французы,

овладевшие наконец оспариваемыми флешами, вознамерились далее

распространить свои успехи: кавалерийские корпусы генералов Нансути и

Латур-Мобурга получили приказание двинуться вперед, за овраг

Семеновский. Наполеон надеялся великими громадами кавалерии довершить

поражение нашего левого крыла и тем самым утвердить победу за собою.

Корпус Нансути особенно назначен был к обходу оконечности левого

крыла; но храбрые полки, лейб-гвардии Измайловский и Литовский (ныне

Московский), поражаемые сначала неприятельской артиллерией и вскоре

потом окруженные многочисленной кавалерией, построились побатальонно

в каре и с успехом отразили три атаки французской кирасирской дивизии

Сент-Жермена. [Полковой командир Измайловского полка, полковник

Храповицкий (ныне генерал-адъютант и генерал от инфантерии), будучи

тяжело ранен и поддерживаем двумя унтер-офицерами, не оставил полка,

доколе не отразил второй кавалерийской атаки.] Между тем

подкреплявшие их полки кирасирские Его Величества, Ее Величества и

Астраханский произвели несколько удачных атак против неприятельской

кавалерии и пехоты, а Екатеринославский и Орденский кирасирские же

полки довершили поражение неприятеля, прогнав его обратно за овраг.

В

самое это время Наполеон получил известие, что левое крыло французов

атаковано было кавалерией русского правого крыла и велел

приостановить усилия, производимые его правым крылом, чтобы

высмотреть, к чему клонилось это движение русских? "Превосходный

маневр князя Кутузова, — говорит Михайловский-Данилевский, —

лишил Наполеона возможности воспользоваться победой, уже склонявшейся

на его сторону". [Описание

Отечественной войны,

ч. 2, стр. 258.] Генерал-адъютант Уваров, исполняя данное ему

приказание, перешел речку Колочу при селе Малом и принудил легкую

кавалерийскую дивизию Орнано поспешно отступить за ручей Война.

Генерал Дельзон, державшийся у села Бородина с пехотной дивизией,

едва успел построить в каре четыре полка, составлявшие оную; а

вице-король, лично подоспевший к левому своему крылу, сам бросился в

каре 84-го линейного полка. Генерал Уваров сделал несколько атак

против этих кареев; но, видя себя не довольно сильным, чтобы одолеть

их, решился возвратиться за Колочу. Тогда отошел назад и Платов,

который, находясь правее Уварова, произвел страшную тревогу в тылу

неприятельском, обратил в бегство, в величайшем беспорядке, бывшие

там обозы. [Там же, стр. 257.]

Уверенный

в безопасности своего левого крыла, неприятель устремил главные силы

против большого люнета, находившегося перед центром нашим. Король

Неаполитанский приказал генералу Коленкуру, начальствовавшему 2-м

кавалерийским корпусом (вместо убитого генерала Монбрюна), чтобы тот,

перешед овраг между деревнею Семеновскою и большою дорогой, старался

пробиться к помянутому укреплению, которое вице-король готовился в то

же время атаковать дивизиями Жерара, Морана и Брусье. Чтобы придать

более силы нападению вице-короля, Наполеон подкрепил его еще легионом

Вислы, доселе стоявшим в резерве вместе с молодой гвардиею. При виде

ужасных сил, которые неприятель готовился ввесть в дело против нашего

центра, генерал Барклай-де-Толли счел за нужное присоединить к нему

последние резервы русские: 4-й пехотный корпус генерал-лейтенанта

графа Остермана-Толстого [Ныне генерала от инфантерии и

генерал-адъютанта] получил приказание войти в первую линию, между

деревней Семеновской и большим люнетом, на смену 7-го корпуса

генерал-лейтенанта Раевского [Николай Николаевич Раевский,

впоследствии генерал от инфантерии, отличным мужеством своим много

содействовавший успехам знаменитых войн 1812, 1813 и 1814 годов,

скончался в 1829 году, на 59-м году от рождения], который был почти

уничтожен. Лейб-гвардии Преображенский и Семеновский полки поставлены

были за 4-м корпусом; позади их построились 2-й и 3-й кавалерийские

корпусы, поддерживаемые лейб-гвардии Кавалергардским и Конным

полками.

Французская

кавалерия 2-го корпуса самым блистательным образом исполнила данное

ей приказание. Она с дерзостью перешла овраг Семеновский и бросилась

на линию русских; но пехота 4-го корпуса, особенно Перновский,

Кексгольмский и 33-й егерский полки, с неустрашимостью встретив

кавалерию, на них несущуюся, и подпустив ее на самое близкое

расстояние, открыли по неприятельским эскадронам столь беспрерывный

огонь, что они не могли выдержать оного. Генерал Коленкур, с

кирасирской дивизией Ватье, успевший пробиться за люнет и даже войти

в оный с тылу с 5-м кирасирским полком, нашел там смерть; а кирасиры

его принуждены были оставить это укрепление. Русские 2-й и 3-й

кавалерийские корпусы преследовали неприятельскую кавалерию; причем

полковник Засс с Псковским драгунским полком, подкрепленный 4-мя

орудиями гвардейской конной артиллерии, также полки гусарские,

Сумский и Мариупольский, драгунские, Иркутский и Сибирский, гнали

французов до самой их пехоты.

Когда

удачные нападения производились с одной стороны люнета, с другой

подступившие к нему пехотные колонны вице-короля Италийского и

линейные полки 21-й, 17-й, 9-й и 35-й атаковали оный спереди и во

фланг. Батальоны 24-й пехотной дивизии генерал-майора Лихачева,

оборонявшие это укрепление, уже ослабленные потерями, прежде всего

ими понесенными, не могли долее сопротивляться. Вице-король, с 9-м и

35-м полками, обошед люнет слева, овладел оным. Русские, находившиеся

в укреплении, не отдавались в плен, побиты были наголову.

Генерал-майор Лихачев, покрытый ранами, бросился в ряды

неприятельские в надежде получить славную смерть; но знаки его

достоинства изменили великодушному его намерению, и французские

солдаты захватили его в плен. Неприятель не мог гордиться большим

успехом; ибо 4-й пехотный корпус графа Остермана-Толстого,

построенный за Горецким оврагом, имея на правом фланге своем 7-ю

пехотную дивизию генерал-лейтенанта Капцевича [Генерал от кавалерии,

корпусный командир внутренней стражи и председатель Комитета,

Высочайше утвержденного в 18 день августа 1814 года, Петр Михайлович

Капцевич скончался 3 июля 1840 года], представлял еще грозный фронт.

Генерал Груши, с кавалерийским корпусом своим подкреплявший левое

крыло вице-короля, бросился на дивизию Капцевича с легкой

кавалерийской дивизиею Шастеля; но встречен был сильным огнем, и в то

же время генерал-майор Шевич с Кавалергардским и Конногвардейским

полками устремился на него, сквозь интервалы пехоты, повторял свои

атаки, успел удержать многочисленную кавалерию неприятельскую до

прихода 2-го и 3-го кавалерийских корпусов, с помощью которых

опрокинул ее и обратил в бегство.

Было

уже три часа пополудни. Неприятель хотя и овладел люнетом и флешами

при деревне Семеновской, но эти окопы служили только внешними

укреплениями позиции, занимаемой русскими позади Горицкого и

Семеновского оврагов, которая осталась еще неприкосновенной. Обе

армии, изнуренные и утомленные от кровопролития, не имели намерения

возобновлять своих усилий. Сам Наполеон, устрашенный ужасным уроном,

претерпенным его войсками, приказал удержаться от всякого нападения.

Однако ж жестокий пушечный огонь продолжался еще несколько часов и

прекратился не прежде седьмого пополудни. В девять часов вечера

неприятель сделал последнее покушение и, вышед из деревни

Семеновской, успел на короткое время засесть в лесу, находящемся за

этим селением; но был оттуда вытеснен лейб-гвардии Финляндским

полком, который, ударив на него в штыки, прогнал в деревню.

Между

тем князь Понятовский, извещенный об успехе, одержанном центром

неприятельской армии, вознамерился возобновить и свои нападения на

русские войска, защищавшие под начальством генерал-лейтенанта

Багговута старую Смоленскую дорогу. Польские батальоны снова

двинулись против кургана, к которому примыкало наше левое крыло.

Кавалерия польского корпуса содействовала этой атаке с задней стороны

кургана. Он был занят неприятелем, и Багговут нашелся принужденным

удалиться на высоту, лежащую при вершине ручья Семеновского.

С

наступлением ночи французские корпусы возвратились на места, которые

занимали в начале сражения. Передовые посты их остались в селе

Бородине, деревне Утицы и в кустарниках перед фронтом русской армии.

Последняя почти сохранила прежнюю свою позицию; одно только левое

крыло подалось назад на четыреста сажен. Курган близ деревни Утицы,

оставленный корпусом князя Понятовского, был занят козачьим передовым

постом.

Кутузов

располагался продолжать битву и в следующий день; но донесения,

полученные им ночью от корпусных начальников, показав чувствительную

потерю, понесенной армией, заставили его переменить намерение.

"Надобно

идти по Московской дороге,

— сказал

он. — Если

неприятель и займет Москву,

то он в ней расплывется,

как губка в воде,

а я буду свободен действовать как захочу".

[Описание

Отечественной войны

ч. 2, стр. 284.] 27 августа, в шесть часов пополуночи, князь Кутузов

начал отступать на высоты, лежащие за городом Можайском. Главная

квартира была переведена в село Кожухово. Генерал от кавалерии

Платов, начальствовавший арьергардом, получил от главнокомандующего

приказание оборонять Можайск до последней крайности и удержаться в

этом городе до самой ночи.

Ужасная

битва Бородинская может почесться одной из кровопролитнейших, какие

только бывали. Урон наш простирался до 50000 человек выбывших из

строя, в том числе 15000 убитых, более 30000 раненых и около 2000

пленных. [Михайловский-Данилевский простирает потерю нашу в Бородине,

24 и 26 августа, около 60000 человек. Описание

Отечественной войны,

ч. 2, стр. 275.] Генерал-майоры: граф Кутайсов и Тучков 4-й были

убиты; генерал от инфантерии князь Багратион и генерал-лейтенант

Тучков 1-й умерли от полученных ими ран; генерал-лейтенанты: князь

Голицын (Борис Владимирович) и князь Горчаков; генерал-майоры: принц

Карл Мекленбургский, граф Воронцов, Ермолов, граф Сент-При, Кретов,

Бахметев 2-й, граф Ивелич и Лихачев (взятый в плен) ранены. Наполеон,

любивший уменьшать свои потери, простирал число выбывших из строя в

его армии на полях Бородинских только до десяти тысяч человек.

Историк его, Норвенс, ограничивает убыль соотечественников 22000

человек, в том числе 9000 убитых [Voyez: Histoire

de Napoléon,

Paris, 1829, t. 3, p. 421 et 422]; правдоподобнее обе армии понесли

почти одинаковый урон в людях, сражаясь с равным мужеством. Русские

отбили у французов 10 пушек [13, по показанию

Михайловского-Данилевского, который, ссылаясь на сообщенные ему

сведения из Артиллерийского департамента, упоминает, что нами

потеряно 15 орудий. Описание

Отечественной войны,

ч. 2, стр. 276];

взяли в плен более тысячи человек. Неприятель овладел 13 русскими

орудиями; лишился убитыми генералов: Монбрюна, графа Коленкура,

Плозона, Гюара, Компера, Мариона, Ланабера, Ромефа и графа Лепеля. В

числе раненных тридцати генералов находились: Груши, Нансути,

Латур-Мобург, Рапп, Компан, Моран, Дезе и Лагуссе. Бутурлин

простирает урон, понесенный неприятелем, свыше 60000 человек, считая

убитых до 20000.

Заслуги,

оказанные князем Кутузовым на поле чести и славы, не остались без

должной награды: Император Александр возвел его, 30 августа, в

достоинство генерал-фельдмаршала, пожаловал ему единовременно сто

тысяч рублей и повелел супруге его быть статс-дамою Высочайшего

Двора.

Описывая

во всей подробности битву Бородинскую, Бутурлин замечает в конце

ошибки Наполеона, который мог решить победу в свою пользу, если б

произвел против нашего левого крыла сильные притворные нападения и в

то же время двинул бы главную громаду войск по старой Смоленской

дороге для поддержания действий князя Понятовского. Генерал-лейтенант

Тучков не мог бы долго сопротивляться превосходным силам, на него

наступающим, и тогда неприятель, живо преследуя его, получил бы

возможность выйти на большую Московскую дорогу, в тыл русской армии,

которая, будучи отрезана от Можайска и оттеснена в угол, составляемый

реками Москвою и Колочею, нашлась бы в самом бедственном положении.

"Впрочем, — продолжает историк Нашествия

Наполеона на Россию в 1812 году,

— император

французов находился в стране, совершенно ему неизвестной, не имел

верных карт, лишен был способов доставать себе надежных проводников;

а потому и не осмеливался почти никогда сворачивать в сторону с

большой дороги. Но если причины эти могут служить в оправдание

Наполеону, ничто не может извинить его в том, что он в три часа

пополудни прекратил сражение, когда с новыми усилиями неминуемо

склонил бы победу на свою сторону. Последние резервы русских введены

уже были в дело, между тем как старая и молодая французская гвардии,

вместе с их кавалерией составлявшие более 30000 человек, еще не

участвовали в сражении. Неоспоримо, что употребив в дело свежие 32

батальона и 27 эскадронов, составлявшие этот отборный корпус,

Наполеон успел бы наконец опрокинуть Русскую армию и довершить ее

расстройство в продолжение четырех часов, остававшихся еще до

наступления темноты".

Русская

армия отступала. Главнокомандующий подкрепил (28 авг.) арьергард еще

двумя егерскими и четырьмя пехотными полками с одной батарейной

ротой; сменил генерала Платова Милорадовичем. Последний, при селе

Крымском, сразился (29 числа) с королем Неаполитанским, который

начальствовал авангардом неприятельским, опрокинул его со

значительным уроном, потерял до 2000 человек, выбывших из строя.

После этой битвы, пять часов продолжавшейся, неприятель следовал за

нашим арьергардом вне пушечного выстрела.

30

августа русская армия пришла к селу Вязьма; 31 числа к деревне

Мамоновой. Здесь князь Кутузов приказал укрепить лагерь несколькими

полевыми окопами, чтобы лучше скрыть намерение свое оставить столицу,

уверить войска, что они будут еще сражаться для защиты Москвы. 1-го

сентября армия снова выступила и расположилась в двух верстах впереди

одной из застав московских, называемой Дорогомиловской.

Новая эта позиция была укреплена, точно как и предыдущая. Главная

квартира наша находилась в деревне Фили. В тот день, вечером,

фельдмаршал собрал военный совет и предложил вопрос: должно

ли ожидать нападения неприятельского в позиции,

занимаемой армией,

или уступить столицу без боя?

Он имел в строю около 90000 человек; но в том числе было только 65000

старых регулярных войск и 6000 козаков; остаток состоял из рекрутов,

размещенных по разным местам, и ополчения. Более 10000 ратников не

имели даже ружей и вооружены были пиками. Силы неприятельские

простирались от 130 до 140 тысяч человек. [Бутурлин,

ч. 1. Михайловский-Данилевский

пишет, что у Кутузова было под ружьем, когда он прибыл в Тарутино,

только 52343 чел., кроме рекрутов; что неприятель превосходил нас

более чем на 50000 чел.]

В

мнениях совета последовало разногласие; князь Кутузов воспользовался

оным и заключил заседание следующими словами: "С потерей Москвы

не потеряна Россия. Первой обязанностью поставляю сохранить армию и

сблизиться с теми войсками, которые идут к нам на подкрепление. Самым

уступлением Москвы приготовим мы гибель неприятелю. Из Москвы я

намерен идти по Рязанской дороге. Знаю, что ответственность обрушится

на меня; но жертвую собою для блага Отечества". Сказав, он встал

со стула и присовокупил: "Приказываю отступать".

По

окончании совета фельдмаршал остался один. Он ходил взад и вперед по

избе, когда вошел к нему полковник Шнейдер, находившийся при нем 20

лет безотлучно. Пользуясь правом свободного с ним разговора, он

старался рассеять его и заводил речь о разных предметах. Слова его

оставались без ответа. "Где же мы остановимся?" —

спросил он наконец. Будто пробужденный вопросом, фельдмаршал подошел

к столу, сильно ударил об него и сказал: "Это мое дело; но уж

доведу я проклятых французов, как в прошлом году турок, до того, что

они будут есть лошадиное мясо!" Во всю ночь он был чрезвычайно

печален и, по свидетельству самого доверенного и любимого им офицера,

Кайсарова (ныне генерала от инфантерии), несколько раз горько плакал.

[Описание

Отечественной войны,

ч. 2, стр. 328 и 332.]

Что

происходило тогда в первопрестольном граде? Он час от часу пустел.

Деятельный, осторожный начальник [Граф Федор Васильевич Растопчин. Он

был камер-юнкером, когда скончалась Екатерина II. Император Павел I

пожаловал его генерал-майором и генерал-адъютантом (6 ноября) в день

Своего вступления на Престол; кавалером орденов: Св. Анны (1796 г.) и

Св. Александра Невского (1797 г.); генерал-лейтенантом,

действительным тайным советником и графом Российской Империи (1798

г.); главным директором Почтового департамента и первоприсутствующим

Коллегии иностранных дел (1799 г.), на тридцать пятом году от

рождения; возложил на него (в том же году) большой крест Св. Иоанна

Иерусалимского и Андреевскую ленту; пожаловал отца его, отставного

майора, действительным статским советником и кавалером Св. Анны 1-й

степени. Незадолго до кончины Павла I Растопчин, совершенно ему

преданный, был удален из С.-Петербурга. Император Александр I

наименовал его (1812 г.) главнокомандующим в Москву с чином генерала

от инфантерии. Он скончался в звании обер-камергера 18 января 1826

года, на 63-м году от рождения. Останки его преданы земле на

московском Пятницком кладбище. На камне его вырезана сочиненная им

самим, незадолго до смерти, надпись:

"Среди своих детей

Покоюсь от людей."

Брань

Наполеона лучшая похвала Растопчину. "Главные причины злости его

на меня, — писал Растопчин, — суть: выезд из Москвы

жителей, отправление сокровищ, дорогих товаров, вооружение поселян и

все, что я им говорил и писал. Но хотя Бонапарте и сделал своими

ругательствами имя мое незабвенным; хотя в Англии народ желал иметь

мой гравированный портрет; в Пруссии женщины модам дают мое имя; хотя

честные и благоразумные люди оказывают мне признательность — со

всем тем есть много русских, кои меня бранят за то, что они от

нашествия злодея лишились домов и имущества. Мое дело было сохранить

спокойствие в столице, и тишина в ней пребыла до 2 сентября. Взятие

Смоленска, приближение неприятеля к Москве и Бородинская баталия не

были тайны. Купцы начали отправлять свои товары с половины июля;

дворянство тронулось с августа. Вопрошаю: кого я задержал? У кого

взял лошадей, повозки? Многие говорят: он

уверял,

что Москва взята не будет;

от этого мы и погибли.

Но я опять спрашиваю: защита столицы от меня ли зависела? 2800

рекрут, 160 полицейских драгун и пожарная команда могла ли остановить

Наполеона со 130 тысячью войска? Я сообщал московским жителям все,

что получал от главнокомандующего армиями. Я даже не был приглашен 1

числа на военный совет, где было решено оставить Москву, о чем узнал

уже в одиннадцать часов вечера чрез письмо Светлейшего князя

Кутузова, требовавшего у меня проводников чрез город на Рязанскую

дорогу". Граф Растопчин писал 12 августа (1812 г.) к князю

Багратиону: "Я не могу себе представить, чтобы неприятель мог

придти в Москву. Народ здешний, из любви к Отечеству, решительно

умрет у стен московских; и, если Бог ему не поможет в его благом

предприятии, то, следуя русскому правилу: не

доставайся злодею,

обратит город в пепел, и Наполеон получит вместо добычи место, где

была столица". Он был в Париже, получив увольнение от должности

московского военного генерал-губернатора. На одном балу в этом городе

подошел к нему англичанин и спросил его: "Вы ли граф Растопчин,

который сжег Москву?" — "Я

граф Растопчин,

— отвечал

он, — который,

уверяют,

сжег Москву".

— "А! Это вы? — продолжал англичанин. — Прошу

не сходить с места: я тотчас возвращусь". — Растопчин

уважил странную просьбу незнакомца, ожидая с нетерпением развязки:

через несколько минут англичанин подошел к нему с дамою, и, указывая

на него пальцем, как на восковую фигуру, произнес вслух: "Это

граф Растопчин, который сжег Москву!" — Они пристально

смотрели на него и потом отошли, не сказав ему ни одного слова] до

последней минуты сохранил в нем должный порядок и тишину

благоразумными мерами, воззваниями своими в духе народном; посещал

несколько раз в день раненых; заблаговременно удалил из столицы

неблагонамеренных иноземцев; отправил во Владимир присутственные

места и архивы; умел держать жизненные припасы в одинаковой цене; не

заботясь о своем имуществе, ничего не вывез из двух домов, ему

принадлежащих (которых убранство простиралось до полмиллиона рублей),

исключая портрета своего благодетеля; отправил за несколько дней

только до сдачи Москвы детей и супругу, предваряя и других, что

женщин должно выпровождать из Москвы;

как громовым ударом пораженный известием, что столица будет без боя

уступлена неприятелю, препроводил (2 сент.) из тюремного замка в

Нижний Новгород, под прикрытием воинского отряда, триста

преступников; возвратил свободу содержавшимся за долги; приказал

вывезть из Москвы заливные трубы и все пожарные инструменты; в

сильном исступлении гнева и одушевляемый пламенной любовью к

Отечеству, выдал народу молодого человека, переложившего на русский

язык речь Наполеона; выехал из столицы в дрожках, не окружая себя

стражей и не скрываясь от взоров жителей, в то время как вступали уже

в заставу первые неприятельские отряды; обратил в пепел село свое

Вороново: чтобы

иноплеменники не осквернили оного своим присутствием.

2-го

сентября русская армия снялась с лагеря при Филях в три часа

пополуночи, вступила в Москву, прошла пятнадцать верст по Коломенской

дороге и остановилась при селе Панках. Фельдмаршал въехал верхом в

столицу, сказал жителям, стоявшим у заставы: "Головою

ручаюсь,

что неприятель погибнет в Москве".

Еще войска наши не успели все выйти из города, как Неаполитанский

король с французским авангардом явился у Дорогомиловской заставы.

Генерал Милорадович немедленно велел объявить ему, что, если

французы нападут на него,

то он будет обороняться,

предаст город огню и погребет себя под развалинами оного.

Король словесно обязался не тревожить выхода русских из Москвы;

вступил в город в час пополудни: вечером огонь показался на бирже; в

следующий день (3 сент.) пожары начались в разных местах, несмотря на

все усилия французов потушить оные. 4-го числа поднялся сильный

ветер; пожар сделался общим и уничтожил всякую надежду спасти город.

Узнав,

что французы заняли Москву, Кутузов произнес: "Слава

Богу!

Это последнее их торжество".

В донесении своем Государю он изложил причины, побудившие его

уклониться от новой битвы; упомянул, что вступление

неприятеля в Москву не есть еще покорение России,

а последствия Бородинской битвы нераздельно связаны с потерей

Смоленска.

Главнокомандующий

имел целью обмануть неприятеля отступлением своим по Коломенской

дороге, как бы желая остановиться за Окою: сделав два перехода, он

немедленно решился сблизиться со Смоленским трактом, чтобы прервать

единственный путь сообщения французской армии. Эта превосходная

мысль, приведенная в исполнение с необыкновенным искусством, положила

конец бедствиям России: армия наша двинулась 5-го сентября в двух

колоннах вверх по правому берегу речки Пахры и 7-го числа заняла

позицию на левой стороне, при селе Красной Пахре, совершив круговое

движение около Москвы. На Рязанской дороге оставлен был полковник

Ефремов, с двумя козачьими полками. Мюрат шел за ними до Бронниц, в

уверенности, что идет вслед за всей русской армией. Тогда он узнал,

что вместо главных сил князя Кутузова имеет перед собою только два

Донских полка. Неведение Наполеона о местопребывании нашего

фельдмаршала продолжалось до 14 сентября. [Описание

Отечественной войны,

ч. 3, стр. 11.] Русские партии, пущенные во все стороны, наводнили

Смоленскую дорогу и всю окрестную страну; сверх сего,

главнокомандующий, опершись на Калугу, имел все способы

продовольствия и беспрестанно получал подкрепления. 20 сентября он

расположил армию при селе Тарутине в укрепленном лагере, избранном

генерал-квартирмейстером Толем, откуда писал Государю: "Смело

можно уверить, что Наполеону трудно будет вырваться из России".

[Там же,

ч. 3, стр. 17 и 19.] Здесь произнес князь Кутузов достопамятные

слова: "Теперь

ни шагу назад!"

Между

тем граф Витгенштейн, действовавший отдельно с двадцатипятитысячным

корпусом, должен был остановить соединение маршалов Макдональда и

Удино. Последний получил приказание идти к С.-Петербургу, в то время

как Наполеон будет следовать к Москве с главными силами; двинулся к

Себежу (в июле); потерпел поражение при селении Кляссицы и у Полоцка,

вместе с генералом Гувиньоном Сент-Сиром. Несмотря на превосходство

неприятельских сил, граф Витгенштейн воспрепятствовал французам

подвинуться далее. [См. биографию генерал-фельдмаршала князя

Витгенштейна.] С другой стороны генерал от кавалерии Тормасов,

предводительствовавший обсервационной армией и имевший приказание

действовать в тылу французских войск, освободил Брест и местечко

Яново от неприятеля, разбил его (15 июля) при Кобрине, при корчме

Городечне (30 числа); соединился (5 сент.) с Дунайской армией;

заставил князя Шварценберга (19 сент.) ретироваться за реку Буг.

Неприятель

занимал Москву, Белостокскую область, губернии: Гродненскую,

Виленскую, Курляндскую, Минскую, Витебскую и часть Смоленской.

Уездный предводитель города Юхнова, Храповицкий, имевший трех сыновей

в армии, собрал вокруг себя до 2000 человек и из числа их сформировал

несколько десятков конных для разъездов. Под его начальство поступили

22 отставных дворянина, бывшие прежде в военной службе. Храповицкий

перешел через Угру, стал на ее берегу и заслонил дорогу из Вязьмы в

Калугу. Несколько раз показывались французы, в намерении захватить не

разоренный еще край, но всегда были отбиваемы. [Описание

Отечественной войны,

ч. 3, стр. 114. Семен Яковлевич Храповицкий служил в государствование

Екатерины II поручиком в Владимирском драгунском полку. Император

Александр I пожаловал ему орден Св. Анны 2-й степени с алмазными

украшениями. Он скончался в 1819 году. "Вы делаете честь

российскому дворянству", — писал к нему князь Кутузов.]

Фельдмаршал

князь Кутузов дал отдых войскам и обучал ополчение, также рекрутов,

прибывших на подкрепление армии; но малая война продолжала

обеспокоивать французов. Полковник Давыдов [Денис Васильевич,

впоследствии генерал-лейтенант. Суворов предсказал ему будущую славу,

когда Давыдову было только девять лет, перекрестил его и произнес:

"Ты

выиграешь три сражения!"

Давыдов известен у нас и как отличный стихотворец: он писал

прекрасные элегии, песни, послания при свисте пуль, при громе

пушечных выстрелов и под сабельными ударами. (См. Опыт

краткой истории русской литературы).

Им сочинен также Опыт

теории партизанского действия.

К сожалению, смерть преждевременно похитила его в 1839 году.] первый

подал мысль, за несколько дней до битвы Бородинской, о выгоде

партизанских действий и в полной мере оправдал оказанное ему доверие

начальством. Дорохов, Ефремов, князь Кудашев, Сеславин, Фигнер, Орлов

ревновали ему в усердии и деятельности. Поселяне, вооруженные вилами

и пиками, также наносили страшный вред неприятелю; даже женщины

участвовали в бессмертных их подвигах, ознаменованных любовью к

родине.

Изобилие

царствовало в лагере Тарутинском; бедность и недостаток были уделом

войск Наполеоновых. Фуражиры его едва осмеливались на пять верст

отдаляться от своих лагерей. Одна только гвардия не нуждалась в

продовольствии. Тщетно император французов на дымившихся развалинах

древней столицы Царей Российских надеялся предписать мир России.

Александр не помышлял о прекращении войны. Наконец Наполеон,

встревоженный столь гордым молчанием, решился сам сделать первый шаг

к сближению, отправил к фельдмаршалу генерала Лористона, под

предлогом переговоров и размене пленных. 23 сентября, вечером,

Лористон имел свидание в главной квартире русской армии с Кутузовым.

Последний отвергнул сделанное ему предложение. Тогда французский

генерал завел разговор о неслыханных жестокостях, производимых

русскими поселянами, называл поступки их неупотребительными между

просвещенными народами. Кутузов возразил, что

если б он и желал удержать это начало народной войны,

то не мог бы переменить образа мыслей в народе,

который,

почитая вторжение неприятеля в Россию как бы нашествием татар,

считает обязанностью противиться оному вооруженной рукою.

Лористон дошел

до настоящего предмета своего посольства: начал говорить о мире, о

желании императора Наполеона восстановить дружбу, прежде

существовавшую между ним и Императором Александром и прерванную

несчастным образом, по обстоятельствам совсем посторонним. "Неужели,

— присовокупил Лористон, — эта необычайная, неслыханная

война должна вечно продолжаться?.. Император, Государь мой, имеет

искреннее желание прекратить распрю между двумя великими и

великодушными народами, и прекратить оную навсегда". Фельдмаршал

отвечал, что не

снабжен наставлением по этому предмету и что при отправлении его к

армии о мире не было даже разговора.

Впрочем,

— прибавил

он — сделанное

ему предложение ни в каком случае не будет известно Государю,

хотя бы оно и проистекало от высшего источника;

ибо,

при настоящем положении дел,

он страшится подвергнуться проклятию потомства,

как первый виновник какого бы то ни было примирения.

Со всем тем,

желая выиграть время, князь Кутузов сделался под конец сговорчивее и

обещал донести Императору о намерении Наполеона отправить Лористона в

Петербург; но на перемирие не согласился. В решительную минуту

Александр I явил всю твердость великой души Своей: не только

отвергнул предлагаемый ему мир, но даже не одобрил принятие генерала

Лористона в главной квартире русской армии и кончил рескрипт свой (от

9 октября) к фельдмаршалу следующими достопамятными словами: "В

настоящее время никакие предложения неприятеля не побудят Меня

прервать брань — и тем ослабить священную обязанность отмстить

за оскорбленное Отечество". [Бутурлин, часть 2.]

24

сентября главная квартира наша была переведена в деревню Леташевку, в

четырех верстах позади лагеря Тарутинского. Ополчения довершили

обложение французской армии под Москвою, составив непрерывную цепь

вокруг оной; партизаны продолжали свои действия: генерал-майор

Дорохов, по приказанию фельдмаршала, взял (29 сент.) приступом город

Верею, лежащий на крутой горе, укрепленный французами.

Тридцатитысячный авангард короля Неаполитанского расположился против

нашего лагеря. Генерал-квартирмейстер Толь, в сопровождении

генерал-адъютанта графа Орлова-Денисова, сделав обозрение на левом

фланге и почти в тылу этого авангарда, совершенно узнал положение,

занимаемое оным, места, оставленные без всякого прикрытия, и

представил главнокомандующему о возможности с успехом атаковать

короля. Фельдмаршал сначала не соглашался возобновить наступательных

действий, говоря: "Чем

долее останется в Москве Наполеон,

тем вернее наша победа"

[Князь Кутузов называл тогда Наполеона усыпленным

львом.]; но

генерал Бенигсен и Толь склонили его справедливою

предусмотрительностью, что император французов, ожидавший ответа из

С.-Петербурга, судя по времени, недолго еще пробудет в Москве и что

между тем несомненная победа одушевит войска наши к новым

блистательнейшим подвигам. Уважив эти причины, князь Кутузов поручил

генералу от кавалерии Бенигсену напасть на неприятеля.

Король

Неаполитанский, разбитый 6 октября, отступил в беспорядке к селу

Спас-Купле, потеряв на месте 2000 человек; пленными 1500. В числе

трофеев того дня находились: почетный штандарт, 38 пушек, 40 зарядных

ящиков и весь обоз. Наш урон не превышал 500 человек, выбывших из

строя; но чувствителен был потерей генерал-лейтенанта Багговута,

убитого пушечным ядром в самом начале действия. Французы терпели

тогда чрезвычайный недостаток в жизненных припасах: на собственной

кухне короля Неаполитанского были найдены ободранные кошки и отвар из

лошадиного мяса. За победу, одержанную над королем, князь Кутузов

награжден золотой шпагой с алмазами и с лавровым венком из изумрудов.

"Слава России, — писал к нему Александр, —

нераздельна с вашей собственной и со спасением Европы".

Рассеялись

мечты Наполеона: 7 октября выступил он из Москвы в Боровск, со

105000-ной армиею и 605 пушками [Описание

Отечественной войны,

ч. 3, стр. 266],

приказав маршалу Мортье подорвать (11 числа) часть зданий Кремля.

Когда фельдмаршал узнал, что неприятель оставил столицу и отступает,

он захлипал от слез и, обратясь к образу Спасителя, произнес: "Боже,

Создатель мой!

Наконец Ты внял молитве нашей,

и с сей минуты Россия спасена!"

[Там же,

3 ч., стр. 304.] Наполеон намеревался слева обойти лагерь Тарутинский

и достигнуть Калуги, проходя через Боровск и Малый Ярославец; но

Кутузов поспешил к последнему городу для уничтожения планов

императора французов. Армия русская, не считая козаков, состояла из

80000 человек; артиллерия из 620 орудий. [Бутурлин.

По показанию Михайловского-Данилевского,

всех регулярных войск было тогда у князя Кутузова (кроме козаков и

ополчения) 91614 чел. и 622 орудия, ч. 3, стр. 309.]

12

октября, в пять часов пополуночи, генерал Дохтуров прибыл к Малому

Ярославцу и, нашед город занятым двумя батальонами неприятельской

дивизии генерала Дельзона, выгнал их. В это время подступил

вице-король Италийский со всем своим корпусом: город был снова занят

французами; но Дохтуров, подкрепив русских егерей несколькими

пехотными полками, вторично овладел Малым Ярославцем. Начался

кровопролитный рукопашный бой в улицах: город несколько раз переходил

из рук в руки; наконец в час пополудни русские, утомленные битвой,

которая, после весьма трудного перехода, продолжалась более семи

часов, начали ослабевать. Успех сражения уже видимо клонился на

сторону неприятеля; но появление передовых полков главной армии на

равнине, перед Малым Ярославцем лежащей, ободрило наших солдат. Князь

Кутузов, услышав пальбу, тотчас подкрепил Дохтурова 7-м пехотным

корпусом генерал-лейтенанта Раевского. Русские в шестой раз овладели

городом. Вице-король усилил свои войска итальянскими полками: русские

были вытеснены из всех домов, ими занимаемых, и вслед за тем опять

засели в крайних строениях со стороны поля. Между тем 8-й, 3-й, 5-й,

2-й и 4-й пехотные корпусы русской армии, 2-й и 4-й кавалерийские,

прибывая постепенно один за другим, стали на новой Калужской дороге,

позади Малого Ярославца, лицом к городу, и в этом положении

поддерживали войска, находившиеся в деле с неприятелем. Французская

армия равномерно подошла к месту сражения. Наполеон со старой

гвардией остановился при селе Городне; корпусы маршалов Нея и Даву

расположились уступами между Городней и Малым Ярославцем.

Вечером

фельдмаршал вознамерился сделать новое усилие для овладения Малым

Ярославцем. Свежие войска в седьмой раз ворвались в город; но не

могли в нем удержаться. Огонь с обеих сторон прекратился около десяти

часов вечера. Урон, претерпенный сражавшимися, простирался до 10000

человек. В числе убитых находились французские генералы Дельзон и

Левье. Генерал-майор Дорохов, раненный пулей в пятку, более двух лет

страдал и сошел в гроб от этой раны. Прах героя покоится в Верее,

освобожденной им от французов.

Фельдмаршал

приказал ночью с 12 на 13 число войскам, бывшим в том деле,

отступить; расположил армию на Калужской дороге, за ручьем Корижей, в

весьма выгодной позиции, в двух верстах с половиной от Малого

Ярославца, и таким образом преградил путь неприятелю на Калугу и

Юхнов. Генерал Платов, перешед реку Лужу, с десятью козачьими полками

и 20 егерскими, внезапно овладел на рассвете неприятельским

гвардейским артиллерийским парком из 40 орудий, который стоял за

селом Городней; но, по причине недостатка в упряжи, увез только

одиннадцать орудий, распространив ужас на неприятеля. "Я

не ретируюсь,

— успокаивал

тогда князь Кутузов калужан, — но,

призвав в помощь Всемогущего Бога,

изрываю могилы неприятелям в недрах России".

[Описание

Отечественной войны,

ч. 3, стр. 312.]

Наполеон

удержал за собою Малый Ярославец, но не осмелился вступить в

решительную битву с армией, уже овладевшей его сообщениями. И эту

армию Норвенс называет побежденною;

говорит, что она

бежала под Малым Ярославцем от Наполеона;

что тогда только последний внял убеждениям своих генералов и повел

войска к Смоленску!

[Histoire de

Napoléon,

Paris, 1829, t. 3, р. 446.]

Одна

необходимость заставила императора французов следовать по дороге,

совершенно опустошенной и не представлявшей никаких пособий для его

войск. Трупы людей и лошадей, погибших от голода и усталости; остатки

обозов и взорванных зарядных ящиков, которые неприятель, за

недостатком подъемных лошадей, принужден был уничтожать, уже от

Боровска показывали следы его бегства. Кутузов не мог гнаться за

Наполеоном со всей громадою сил по дороге разоренной и повел армию

прямо к Вязьме. Генерал Милорадович получил приказание следовать к

тому ж городу по средней дороге, между большой Смоленской и нашей

армией; генералу Платову, который был усилен 26-й пехотной дивизией

генерал-майора Паскевича, поручено было преследовать неприятеля по

пятам.

Колонны

неприятельские тянулись в величайшем беспорядке. Пехота, кавалерия,

артиллерия и обоз, все шло толпою и в замешательстве, представлявшем

самый удобный случай атаковать их; арьергардом предводительствовал

маршал Даву, сильно теснимый Платовым. 22 октября французы потерпели

поражение при городе Вязьме, лишились 3 орудий, 2 знамен, большого

количества обозов, около 7000 человек, выбывших из строя, в том числе

более 2000 пленных. В этом деле войска генералов Платова и

Милорадовича не простирались свыше 25 тысяч человек. Корпусы Даву,

вице-короля Италийского и князя Понятовского, кроме корпуса маршала

Нея, состояли по крайней мере из 40 тысяч под ружьем. Кутузов медлил

походом, произвел общее неудовольствие в армии, горевшей желанием

нанести решительный удар Наполеону, но действия мудрого полководца не

заслуживают укоризны: он сторожил каждое движение, какое император

французов мог сделать влево; был уверен, что без пролития драгоценной

крови храбрых воинов неприятель, беспрестанно тревожимый

Милорадовичем, Платовым, Паскевичем и храбрыми партизанами, не

имевший покоя ни днем, ни ночью, сделается жертвою голода и суровости

зимы во время продолжительного отступления чрез страну опустошенную.

"Настают зима, вьюги и морозы, но вам ли бояться их, дети

севера? — вещал фельдмаршал в отданном приказе войскам. —

Железная грудь ваша не страшится ни суровости непогод, ни злости

врагов: она есть надежная стена Отечества, о которую все сокрушается.

Вы будете уметь переносить и кратковременные недостатки, если они

случатся. Добрые солдаты отличаются твердостью и терпением; старые

служивые дадут пример молодым. Пусть всякий помнит Суворова: он

научал сносить и голод, и холод, когда дело шло о победе и о славе

русского народа. Идем вперед! С нами Бог! Перед нами разбитый

неприятель! Да будут за нами тишина и спокойствие!" [Описание

Отечественной войны,

ч. 3, стр. 407 и

408.]

Вскоре

ожидание Кутузова исполнилось: 26 октября выпал снег и начались

морозы. Дороги сделались скользкими и почти непроходимыми для малого

числа лошадей, оставшихся у неприятеля, которых он не имел ни

времени, ни способов подковать на шипы; ночные биваки наносили смерть

воинам, не довольно тепло одетым по времени года. Недостаток в

съестных припасах день ото дня увеличивался. Люди целыми сотнями

вдруг умирали от изнурения и холода. Вся дорога, устланная телами,

представляла плачевное зрелище беспрерывного места сражения. Между

трупами встречались кучи умиравших, которые, в лютом исступлении,

пожирали останки несчастных товарищей, за несколько минут пред тем

лишившихся жизни, и этой ужасной пищей старались продлить горестное

свое существование! Описывая бедствия, претерпенные тогда

соотечественниками, историк Наполеона, Норвенс, не стыдится

утверждать, что остатки армии французской еще наводили ужас на

Кутузова!

27

октября козаки, преследовавшие по пятам вице-короля Италийского,

овладели 64 пушками, брошенными на дороге, и взяли в плен до 3000

человек. 28 числа Давыдов, Сеславин и Фигнер, с 1200 человек, при

содействии графа Орлова-Денисова, внезапно окружили неприятеля под

Ляховом, прогнали его с высоты, лежащей впереди этого селения по

дороге к Дубасищу, принудили бригадного генерала Ожеро, 60 штаби

обер-офицеров и 2000 нижних чинов сдаться на договор. Наполеон прибыл

в тот день в Смоленск со своей гвардией. Козаки захватили еще на

берегах реки Вопи 23 пушки и весь обоз вице-короля Италийского. 30

числа полковник Бистром напал врасплох, при селе Клементьеве, на

неприятельских отряд и взял в плен 1300 человек.

Наполеон

не мог долго оставаться в Смоленске. Князь Кутузов повторил в

окрестностях этого города искусный маневр, столь удачно произведенный

им под Москвою, овладел Рославльскою и Мстиславльскою дорогами и

угрожал сообщениям неприятельским с городами Оршею, Борисовом и рекою

Березиною. С другой стороны наступательные движения графа

Витгенштейна (который, взяв 7 октября Полоцк, разбил 19 числа при

местечке Чашниках генерала Леграна; занял 26 числа Витебск; сразился

2 ноября с маршалом Виктором при деревне Смоляницах) и адмирала

Чичагова (вытеснившего князя Шварценберга в герцогство Варшавское и

направившего путь свой к реке Березине), равно недостаток,

претерпеваемый французской армией в продовольствии, побудили

Наполеона (2 ноября) оставить Смоленск, чтобы достигнуть Березины до

соединения Витгенштейна с Чичаговым. В тот самый день выступил к

Красному из Щелканова и князь Кутузов.

При

деревне Кутьковой генерал Роге, с дивизией молодой гвардии, атаковал,

по приказанию Наполеона, ночью с 3-го на 4-е число малочисленный

отряд графа Ожаровского и принудил его отступить к селу Палкину, без

важной потери. Между тем генералы Милорадович и Раевский,

командовавший 7-м пехотным корпусом, беспрестанно тревожили

неприятеля, нанося ему значительный урон. 4-го ноября они преградили,

близ Никулина, вице-королю Италийскому путь к городу Красному: после

кровопролитной битвы, на которой неприятель потерял до 2200 чел.

пленных, в том числе генерала; множество убитых, знамя и 18 пушек, из

коих 4 взяты с боя [Бутурлин.

Михайловский-Данилевский ограничивает число пленных 1500 чел., трофеи

17 пушками. Описание

Отечественной войны,

ч. 4, стр. 8].

Вице-король, не хотевший сдаться, продолжал нападение на правый фланг

Раевского, а между тем ночью свернул с большой дороги вправо и,

следуя по проселочной, присоединился к главной армии. Урон наш в этом

деле простирался только до 500 чел., выбывших из строя.

Наполеон

желал удержаться в городе Красном до прибытия из Смоленска корпуса

маршала Даву; построил войска свои в две линии впереди большой дороги

так, что, прикрывая ее, они примыкали левым флангом к глубокому

оврагу, в котором течет речка Лосмина. В этом положении французы

стояли лицом к деревне Уваровой, занятой русским Черниговским полком.

5

ноября неприятель овладел деревнями Уваровой и Воскресеньем; но

генерал-лейтенант князь Голицын [Князь Дмитрий Владимирович],

командовавший 3-м пехотным корпусом и 2-ю кирасирской дивизией, не

замедлил подкрепить Черниговский полк Селенгинским и нанес страшное

поражение французам посредством сильного огня батарей, скоро

поставленных на высотах правого берега Лосмины. Между тем бригада 2-й

кирасирской дивизии, перешед речку выше Уваровой, обошла деревню

Воскресенье и угрожала отрезать французов от армии, заставила их

удалиться. Вскоре генерал Милорадович подкрепил правый фланг князя

Голицына сильной атакой, на большой дороге, левого крыла маршала

Даву. Князь Голицын начал выступать из деревни Воскресенья.

Неприятель покушался воспрепятствовать этому движению, послав к

деревне колонну, составленную из гвардейского первого волтижерного

полка: она отразила нападение наших кирасир; но два орудия расстроили

один из углов французского каре, и генерал-майор князь Шаховской

воспользовался этим: ударил в штыки с Муромским и Ревельским

пехотными полками, смял каре и с помощью кирасир, сделавших вторичное

нападение, истребил совершенно волтижерный полк. Неприятель,

двинувшийся было всей линией вперед для поддержания своей атаки, видя

поражение, отступил, преследуемый выстрелами конной артиллерийской

роты полковника Никитина. Тогда маршал Даву присоединился к армии

Наполеона и получил приказание прикрывать отступление французов к

местечку Ляды. Фельдмаршал, щадивший вверенные ему войска,

воспрепятствовал генералу Тормасову остановить бегство Наполеона, но

принял надлежащие меры, чтобы отрезать корпус Даву от главных сил

неприятельских и уничтожить другой корпус, Нея. Заметя на лицах

неудовольствие, он сказал: "За десятерых французов не отдам я

одного русского. Неприятели скоро все пропадут, а если мы потеряем

много людей, то с чем придем на границу?" [Описание

Отечественной войны,

ч. 4, стр. 17.] Генералы Милорадович и князь Голицын вытеснили

французов из Красного; полковник Никитин сбил орудиями три колонны,

защищавшие город, рассеял их, обратил в бегство; построил в эскадрон

своих канониров, атаковал белым оружием бежавших; отбил у них три

пушки. Одна колонна, отставшая от арьергарда, была истреблена

Орденским и Екатеринославским кирасирскими полками под начальством

генерал-майора Кретова. Генерал-майор барон Розен [Ныне

генерал-адъютант, генерал от инфантерии и сенатор], между селом

Добрым и городом Красным, сразился с сильными колоннами

неприятельскими, решительным ударом в штыки опрокинул их, обратил в

бегство назад к городу Красному, утвердился на большой дороге и

разрезал надвое корпус маршала Даву. В это время князь Голицын

овладел городом Красным. Весь арьергард французский, стесненный с

головы и с хвоста превосходными силами, был истреблен; остатки оного

рассеялись по лесам, простирающимся к реке Днепр. В плен взято: два

генерала, 58 штаби обер-офицеров и 9170 нижних чинов; в числе

трофеев находились: 3 знамени, 3 штандарта, 70 пушек и почти весь

обоз, в котором найдены маршальский жезл Даву и часть канцелярии

Наполеона. Наша потеря, убитыми и ранеными, не превышала 800 человек.

Между

тем как это происходило в окрестностях города Красного, генерал

Платов готовился занять Смоленск: овладел, 3 ноября, С.-Петербургским

предместьем; вступил в город, преданный огню неприятелем, 5 числа, по

выходе корпуса Нея; пустился преследовать его. Неустрашимый маршал,

оставленный на жертву Наполеоном, совершил, 6 ноября, чудеса

храбрости: встреченный на берегах речки Лосмины жесточайшим картечным

огнем из 40 орудий, он бросился на русские батареи, был отражен

генерал-майором Паскевичем, с помощью блистательной атаки,

произведенной лейб-гвардии Уланским полком; возобновил свое нападение

с редким самоотвержением и, лишась надежды сохранить вверенный ему

корпус, прошедший сквозь строй артиллерии нашей, решился с 4000

человек [Бутурлин.

Михайловский-Данилевский

пишет, что у Нея было только три тысячи чел., ч. 4, стр. 28], при

наступлении темноты переправиться через Днепр у деревни Сырокоренья,

потерял тут 10 пушек и 300 человек, взятых в плен козачьим

полковником Чернозубовым 4-м. Важность этого пункта не ускользнула от

прозорливости фельдмаршала. Он предписывал Милорадовичу: иметь

более в виду Сырокоренье,

где находится удобная переправа,

но наши войска, исключая козачий отряд, не поспели туда. [Описание

Отечественной войны,

ч. 4, стр. 29.]

В этот день неприятель лишился одними пленными 12000 человек, не

считая убитых; отнято у него 27 орудий. Вся же потеря французов с 3

по 7 ноября состояла: в 10000 чел. убитых и утонувших в Днепре; в

26000 человек взятых в плен, в том числе 7 генералов и 300 штаби

обер-офицеров; орудий отбито 116; найдено на Смоленской дороге 112.

Наш урон не превышал двух тысяч чел., выбывших из строя. Таким

образом, князь Кутузов, сражаясь с отдельными корпусами французской

армии и сберегая войско свое, уничтожил в четыре дня более половины

армии Наполеона, еще значительной при выходе из Смоленска. [Армия

Наполеона, при выходе из Смоленска, простиралась до 70000 человек.

Бутурлин,

ч. 2.]

По

окончании сражения, вечером 6 ноября, фельдмаршал подъехал к бивакам

Гвардейского корпуса и был встречен генералами, офицерами и

солдатами. Поздравив отборное войско с победою, он сказал: "Дети!

Знаете ли, сколько взято орудий? Сто шестнадцать!" — и,

указывая на везенные за ним французские орлы, присовокупил: "Как

их, бедняжек, жаль! Они и головки повесили; ведь им холодно и

голодно". Приняв от войска поздравление, князь Кутузов

остановился у бивака генерала Лаврова и пил чай. Весь гвардейский

корпус, от старшего до младшего, собрался вокруг бивака, с

обнаженными головами, желая наглядеться на обожаемого вождя.

"Согретые его присутствием, — говорит один очевидец

[Гвардейской артиллерии офицер Ваксмут, ныне генерал-лейтенант], —

мы не чувствовали ни грязи под собою, ни обливавшего нас дождя".

Фельдмаршал сказал: Крылов

сочинил басенку, и рассказывает, как волк попал не в овчарню, а на

псарню. Увидя беду, пустился он в переговоры и стал умолять о пощаде,

но псарь сказал ему:

Ты сер,

— при сих словах князь Кутузов снял белую фуражку и, потрясая

наклоненною головою, продолжал, — а

я, приятель,

сед!"

Воздух потрясался от восклицаний гвардии. [Описание

Отечественной войны,

ч. 4, стр. 34 и 35.]

Маршал

Ней, преследуемый генералом Платовым и вырученный вице-королем,

присоединился, 8 ноября, с горстью людей к Наполеону, который ожидал

его в Орше. Остатки французской армии находились в опаснейшем

положении, не могли удержаться на Днепре против превосходных сил

князя Кутузова. Граф Витгенштейн, утвердившийся на речке Уле,

преграждал им пути из Орши к Вильне. Адмирал Чичагов готовился стать

у Борисова и пресечь сообщения с Минском. В столь бедственном

положении император французов усиленными переходами вознамерился

предупредить Чичагова, чтобы, пробравшись к Борисову, войти в

непосредственное сообщение с корпусами фельдмаршала князя

Шварценберга и генерала Ренье и, увеличив армию свою до ста тысяч

человек, безопасно ретироваться в герцогство Варшавское.

9

ноября Наполеон выступил из Орши. Корпус маршала Удино составлял

авангард его, Виктора — арьергард. Первый атаковал внезапно, 11

числа, генерал-майора графа Палена, при селении Лошницы; опрокинул

его малочисленный отряд, прогнал к Борисову; занял этот город.

Адмирал Чичагов, не приготовившийся к обороне, в беспорядке отступил

на правый берег реки Березины, разломав мост за собою, оставя в

добычу неприятелю весь обоз и всех раненых, бывших в городе.

Граф

Витгенштейн более и более теснил Виктора. 12 ноября Наполеон прибыл в

селение Лошницу и остановился на высотах между деревней Немоницей и

Борисовом. Армия его, усиленная корпусами Виктора, Удино и остатками

дивизии генерала Домбровского, простиралась тогда до 80000 человек

[Бутурлин,

ч. 2.

Михайловский-Данилевский

пишет, что у Наполеона было в то время под ружьем от 60000 до 70000

чел. Описание

Отечественной войны,

ч. 4, стр. 175].

Адмирал Чичагов, расположившийся на правом берегу реки Березины,

против Борисова, имел в своем распоряжении от 32 до 33 тысяч человек,

в том числе более трети кавалерии, неспособной действовать в лесистых

и болотистых местах. С этим войском должен он был на пространстве 80

верст, считая от деревни Веселова до местечка Нижнего Березина,

препятствовать переправе многочисленного неприятеля, предводимого

искуснейшим полководцем. Чтобы побудить Чичагова разделить свои силы,

Наполеон угрожал переправою в нескольких местах выше и ниже города

Борисова и ложными движениями заставил адмирала протянуть армию

вправо. Он полагал, что неприятель устроит переправу между Борисовом

и Бобруйском, чтобы пробраться к городу Игумену для соединения с

князем Шварценбергом. Наполеон решился перейти на другую сторону при

деревне Студянке, в 10 или 12 верстах выше Борисова. Ночью, с 13 на

14 ноября, маршал Удино выступил с своим корпусом, имея в авангарде

дивизию Домбровского. Прочие корпусы следовали за ним, а маршал

Виктор двинулся к Борисову, показывая вид, что этот центральный пункт

не оставлен французскими войсками. Наполеон приказал поставить на

высотах у Студянки от 30 до 40 орудий и, под прикрытием оных, начал

строить два моста, один для повозок, другой для пехоты и заводных

лошадей.

Козаки

тотчас уведомили генерал-лейтенанта Чаплица, стоявшего под самым

Борисовом, что неприятель переправляется у Студянки. Он поспешил к

тому месту, но нашел французов уже на правом берегу реки. Маршал

Удино атаковал отряд его и, после жестокого боя, оттеснил за деревню

Брили. Граф Пален подкрепил Чаплица частью своего авангарда. Адмирал

Чичагов, находившийся, 14 ноября, при деревне Шабашевичах, не верил

сначала, что неприятель переправился у Студянки, но 15 числа, рано

поутру, узнал, что известие, полученное им накануне, было не ложное,

и обратно потянулся флангом влево.

Переправа

французской армии продолжалась целый день (15 ноября), по причине

худого состояния мостов, которые часто подламывались. Корпус маршала

Виктора перешел от Борисова к деревне Студянке. Дивизия генерала

Партуно, составлявшая арьергард его, оставила Борисов не прежде 6

часов пополудни. 14 числа вечером граф Витгенштейн узнал о важном

событии прошедшего дня. Авангард его, предводимый генерал-майором

Властовым, атаковал 15 числа, поутру, у Старого Борисова одну

французскую колонну, опрокинул ее, преследовал, отбил пушку.

Арьергард Виктора был отрезан от корпуса. Граф Витгенштейн

потребовал, чтоб он сдался: генерал Партуно, удержав при себе

посланного офицера, решился открыть путь оружием, атаковал правое

крыло и центр нашей армии, овладел Старым Борисовом, но был принят в

штыки, опрокинут, выгнан, и, окруженный со всех сторон нашим войском,

сдался 16 числа на договор. Три генерала и около 7000 человек

положили оружие [Бутурлин,

ч. 2. Михайловский-Данилевский

простирает число пленных более 8000 чел.; генералов пять. Описание

Отечественной войны,

ч. 4, стр. 189].

В числе трофеев находились три пушки. Ночью адмирал Чичагов приказал

навести понтонный мост при Борисове, и сообщение между армией его и

графа Витгенштейна, также корпусами, отряженными от

главнокомандующего, было совершенно установлено.

16-го

ноября Чичагов, поддерживаемый отрядом генерал-лейтенанта Ермолова,

двинулся вслед за неприятелем на правом берегу реки Березины.

Генерал-лейтенант Чаплиц, подкрепленный графом Паленом, напал, между

Брилями и Стаховом, на войска маршала Удино. Ней поспешил к нему на

помощь; за ним двинулась гвардия Наполеона. Между тем адмирал

Чичагов, прибыв к Стахову, остановился у этой деревни. Чаплиц с

малыми силами не мог долго сопротивляться, отступил с потерею 600

егерей, взятых в плен, но подкрепленный наконец генерал-лейтенантом

Сабанеевым, возобновил кровопролитный бой, продолжавшийся с

переменным успехом до 11 часов ночи. Тогда неприятель выиграл место и

успел овладеть выходом из леса. Потеря с обеих сторон была

значительна: с неприятельской ранены маршал Удино; генералы Легран и

Зайончик; убито до 5 тысяч человек.

В

это время граф Витгенштейн сражался на левом берегу Березины с

маршалом Виктором, прикрывавшим переправу французских войск: взял

4000 человек в плен, положил на месте до 5000. Ночью на 17 число

Виктор переправился чрез реку, истребил мосты и пошел, вслед за

армиею, к местечку Зембину, оставя 12 пушек, 2000 человек, не могших

следовать за ним по причине усталости, и значительный обоз.

17

ноября, на рассвете, адмирал Чичагов двинулся вперед к деревне Брилям

и собрал на пути 7 брошенных пушек и до 3000 человек, отставших от

главной армии. Генерал-лейтенант Чаплиц преследовал неприятельский

арьергард до корчмы Кабинской Рудни, отбил одну пушку, взял до 300

человек в плен, в том числе генерала. Вообще вся потеря, претерпенная

неприятелем при переправе чрез реку Березину, простиралась убитыми,

утонувшими и взятыми в плен до 30000 человек

[Михайловский-Данилевский

пишет, что одних пленных было до 20000 чел. Описание

Отечественной войны,

ч. 4, стр. 203]; пушек отбито 25 — урон чувствительный, потому

что понесен наиболее маршалами Виктором и Удино, которых войска

сохраняли еще некоторое устройство.

Князь

Кутузов, известясь, что Наполеон направил отступление свое к Вильне,

приказал: графу Витгенштейну держаться правой стороны дороги, взятой

неприятелем, и пресечь сообщение главной французской армии с корпусом

маршала Макдональда; адмиралу Чичагову преследовать неприятеля;

генералу Платову взять влево, чтобы тревожить отступление французов,

нападая на них сбоку, и стараясь даже опередить голову неприятельских

колонн; генералу Милорадовичу идти между армией адмирала Чичагова и

главной русской, которая подвигалась к Трокам для препятствования

соединения корпуса фельдмаршала князя Шварценберга (находившегося в

окрестностях Слонима) с остатками главной армии Наполеона.

Продолжая

преследовать по пятам неприятеля, некоторое время с генералом

Платовым, генерал-лейтенант Чаплиц отбил еще 30 орудий, взял в плен

3300 человек и отрезал, у местечка Молодечны, часть французского

арьергарда, захватил 24 орудия и 2500 человек в плен.

Генерал-адъютант Голенищев-Кутузов [Павел Васильевич, ныне граф,

генерал от кавалерии и член Государственного Совета] сильно теснил

арьергард генерала Вреде, принудил несколько тысяч баварцев положить

оружие. Бедствия, претерпеваемые неприятельской армией, увеличивались

по мере приближения к Вильне: каждый день умирало несколько сот

человек от нестерпимых морозов и голода. 23 ноября Наполеон сдал

начальство королю Неаполитанскому и отправился, на почтовых, в Париж,

в сопровождении Коленкура, Дюрока и генерала Мутона. В Ошмянах едва

ускользнул он от храброго партизана Сеславина, который врубился в

охранную его стражу.

"Расстройство

неприятельской армии в последнюю неделю бегства от Березины до

Молодечно, — повествует Михайловский-Данилевский [Описание

Отечественной войны,

ч. 4, стр. 235—238.], — достигло до невероятной степени

от наступившей вдруг жестокой стужи; с 16 ноября постоянно было

больше 20 градусов мороза. 22 ноября едва можно было говорить; от

холода спиралось дыхание. Стиснув зубы, враги шли и бежали в

безмолвном отчаянии; ноги обвертывали попонами, ранцами, старыми

шляпами, окутывали голову, лицо и плеча мешками, рогожами,

складывались сеном и соломою; добыть лошадиную шкуру почиталось за

счастье. На дороге находилось не много уцелевших селений: все они при

шествии неприятеля внутрь России, а после мародерами были более или

менее ограблены, разорены, выжжены. Когда французам пришлось бежать

назад по дороге, ими опустошенной, то, завидя какое-нибудь строение,

они спешили к нему, но домы были пусты, и в них раздавался лишь свист

порывистых ветров. Не находя крова, неприятель жег на пути своем

домы, клети, хлева, заборы для того только, чтобы согреться хоть на

одном ночлеге. На пожарищах лежали кучи солдат; приблизившись к огню,

они не имели более силы отойти от него. Нам случалось заглядывать в

полусгоревшие корчмы: посредине обыкновенно находился курившийся

огонек, а вокруг на полу замерзшие неприятели. Ближайшие к огоньку

еще шевелились, а прочие, в искривленном положении, с судорожными

лицами, лежали как окаменелые. У многих вместо слез выступала кровь

из глаз, а потому без преувеличения можно сказать, что враги

проливали кровавые слезы. Подобно теням бродили они по пепелищам и

среди пустынь, где не было ни движения, ни жизни; опершись на деревья

или сучья, шатались они на ногах, лишенные всяких пособий к

облегчению страданий, в тщетной борьбе со смертию, падали без чувств,

на безлюдных, снежных полях. Сами не зная куда, тащились иные по

дорогам, с примерзшей к ногам соломой, с почерневшими от грязи

ступнями, покрытыми ледяною корою, зараженными Антоновым огнем. С

отмороженными по колени ногами, окутанные в отвратительные ветошки, с

закоптелыми от дыма лицами, небритыми бородами, дикими глазами, иные

не могли ходить и ползали на руках. Многие приходили в

бесчувственность, лишались слуха, языка и ума; как шальные, выпуча

глаза, смотрели на наши войска и ничего не понимали. В беспамятстве

ложились на горящие угли и погибали в огне, грызя себе руки, пожирая

стерво и человеческое мясо. Вместо последнего прощального вздоха с

жизнью испускали из уст клокотание замерзавшей пены. Биваки были

также пагубны, как и сильные дневные марши. Приходя к ночлегу,

изнеможенные, полузамерзшие бросались вокруг огней; крепкий сон

одолевал их и жизнь угасала прежде, нежели потухали огни. Не всегда и

на биваках находили неприятели успокоение, потому что их тревожили

донцы. При одном имени "Казак!"

сдавались французы или бежали дальше, искать другого ночлега, другого

уголка оледеневшей земли, где усыпление превращалось в сон вечный.

Пленными уже давно пренебрегали; часто они отставали толпами от

неприятельского арьергарда, шли навстречу нашим войскам, от которых

целым тысячам пленных давали иногда не более двух-трех казаков,

башкирцев или поселян. Нередко бабы, одна впереди, а другая назади,

гнали дубинками стада европейцев. Даже с ружьями шатались французы

между снежными сугробами, в стороне от дороги, но никто ими не

занимался. Они подходили к нашим колоннам и бивакам, окутанные и

скорчившиеся, как безобразные чучелы, слабым голосом вымаливая куска

хлеба. Сострадание добрых русских солдат превозмогало святое чувство

мщения, и они делились с врагами сухарями и чем могли".

Французы

приближались к Вильне. Генерал-лейтенант Чаплиц, сильно преследуя их

до Сморгони, отбил еще 32 орудия и взял в плен 4200 человек,

уничтожил французский арьергард. Тогда неприятель, лишась прикрытия,

обратился (26 ноября) в бегство. Чаплиц воспользовался этим

беспорядком, захватил 61 орудие, 4000 человек в плен; отбил еще на

другой день (27 ч.) 16 пушек и принудил 1300 чел. положить оружие;

нашел (28 ч.) на пути 30 пушек, брошенных неприятелем; атаковал

Вильну, вытеснил французов из города. Здесь большие магазины с

провиантом и 40 орудий увеличили наши трофеи; в плен взято 7

генералов, 18 штаб-офицеров, 224 обер-офицера, 9517 нижних чинов и

5139 больных, находившихся в гошпиталях.

Король

Неаполитанский повел войска по Ковенской дороге. Генерал Платов,

обошед Вильну, стал в 5 верстах от оной, у Погулянки, опередив

неприятельские колонны. Сначала они проходили под картечными

выстрелами батареи о 10 орудиях, поставленной на их левом фланге;

потом были атакованы Ольвиопольским гусарским, Арзамасским и

Житомирским драгунскими и девятью козачьими полками. Посредством этой

атаки Платов успел отрезать одну колонну неприятельскую, окружил ее и

совершенно уничтожил: два знамени, два штандарта и более 1000 человек

пленных, в том числе генерал Соран, достались победителям. У подошвы

горы Понары храбрый атаман нашел 28 пушек и остаток обозов

неприятельских. 1 декабря главная армия Наполеона обратно перешла за

реку Неман, в числе около двадцати тысяч человек, вместо полумиллиона

воинов, вторгшихся в июне месяце в пределы России. 2 числа генерал

Платов обошел Ковно, в котором держался еще маршал Ней, принудил его

выйти из города, отрезал, истребил последние колонны французские,

взял в плен около 3000 человек и отбил 4 пушки.

"Итак,

— писал собственноручно князь Кутузов из Вильны, от 13 декабря,

— этот Бонапарте, этот гордый завоеватель, бич человечества,

или, лучше сказать, бич Божий, бежит от меня несколько сот верст, как

дитя от школьного учителя. Но я не хочу более об нем

распространяться: боюсь возгордиться. Неприятель теряет великое число

людей. Его солдаты, офицеры и даже генералы принуждены питаться

лошадиным мясом. Меня уверяли, что вчера видели двух таких

несчастных, которые жарили члены своего товарища! Это приводит в

содрогание. Странно, что мне суждено заставлять кормиться конским

падалищем и армию великого визиря, и армию Наполеона. Я иногда плакал

над жребием турок, но, признаюсь, я не плакал и даже не пролил ни

одной слезы о французах. Пленные неприятели желают вступить в нашу

службу. Сегодня четырнадцать офицеров Итальянской гвардии просили

меня об этом. Теперь величайшая, единственная честь состоит в том,

чтобы носить русский мундир. Я мог бы величаться, быв первым

генералом, пред которым надменный Наполеон бежит; но Бог смиряет

гордых, а потому не хочу впасть в этот грех... Ты несколько правду

говоришь, опасаясь, чтоб Вильна не была для меня тем, чем для

Аннибала Капуа: я в первый раз постлал постель и стал раздеваться,

чего не делал во весь поход... Я не мог спать первую ночь в Вильне, в

том же доме, с теми же мебелями, которые тут находились, когда я

отсюда выехал. Комнаты были вытоплены для Бонапарта; но он не смел

остановиться и, объехав вокруг города, переменил лошадей... Вчера был

день рождения Государя [Государь прибыл в Вильно 10 декабря;

фельдмаршал 29 ноября]. Он не хотел праздновать; но я непременно

желал чествовать дорогого Именинника. Молились Богу, палили из

французских пушек и порохом французским, в тех укреплениях, которые

Наполеон против нас делал. Государь у меня кушал, а ввечеру был

прекрасный бал, на котором Он пробыл часа три. Какую разницу дамы

увидели между Ним и Бонапартом, и в каком они восхищении, и как Он

был хорош и любезен! Но Он не бережется, ездит по больницам, где

тысячами лежат французы в гнилых горячках. Мы просим Его не ездить, а

Он не слушается". [Записки

о походе 1813 года,

соч. Михайловского-Данилевского, втор. изд., 1836 г., стр. 68—70.]

Бессмертные

подвиги князя Михаила Илларионовича приобрели ему (6 декабря) славное

прозвание Смоленского,

в память освобождения этого города и сражений под Красным; также

военный орден Св. Георгия первого класса (12 дек.). Тогда, кроме

Кутузова, никто не имел этого почетного знака отличия.

Оставались

еще в пределах России три неприятельских корпуса, составлявшие массу

около 60000 человек: Макдональда в окрестностях Риги; Шварценберга и

Ренье в Гродненской губернии. Князь Кутузов поручил Графу

Витгенштейну стараться отрезать Макдональда от Немана или Вислы, а

против Шварценберга и генерала Ренье велел действовать корпусам:

генерал-лейтенантов Эссена 3-го, барона Остен-Сакена и генерал-майора

Тучкова 3-го, также авангарду генерал-адъютанта Васильчикова и отряду

генерал-майора Рота. Адмирал Чичагов и генерал Платов получили

приказание преследовать остатки главной армии французской за рекою

Неман. Главная наша армия и авангард генерала Милорадовича были

размещены на временных квартирах между городом Вилькомиром и

местечком Воложином.

Макдональд,

после поражения маршалов Удино и Сен-Сира, не осмелившийся измерить

сил своих с графом Витгенштейном, лишенный возможности предпринять

правильную осаду Риги, довольствовался малой войной и между тем с

ужасом слышал о поражениях соотечественников, стянул корпус свой, с

нетерпением ожидал приказания к отступлению и не прежде 6 декабря

получил оное. На другой день полки его двинулись к Тильзиту в трех

колоннах: первой предводительствовал генерал Гранжан; второй и

третьей прусские генералы Массенбах и Йорк. Их слабо преследовал

генерал-лейтенант Левиз с восьмитысячным корпусом, между тем как

рижский генерал-губернатор маркиз Паулуччи, перешед с 2000 человек в

8 дней около 300 верст, овладел Мемелем.

Уже

французский маршал приближался к Неману, как вдруг генерал-майор

Дибич, командовавший двухтысячным передовым отрядом графа

Витгенштейна [Бутурлин,

ч. 2. Михайловский-Данилевский

пишет, что у Дибича было только 1400 человек. Описание

Отечественной,

войны, ч. 4,

стр. 329], стал поперек дороги в местечке Колтынянах; смело врезался

с горстью людей между двумя прусскими корпусами; вступил в переговоры

с Йорком; склонил его отложиться от Макдональда и лишил последнего

18000 воинов. [См. биографию генерал-фельдмаршала графа

Дибича-Забалканского.] Макдональд, оставленный союзниками, умел

ускользнуть от совершенного истребления; но потерял на дороге к

Кенигсбергу: убитыми, ранеными и взятыми в плен до 2500 человек.

С

таким же успехом действовали военачальники наши против корпусов князя

Шварценберга и Ренье: первый, вступив в переговоры с

генерал-адъютантом Васильчиковым в Белостоке, обязался выйти из

пределов России; Ренье, преследуемый, теснимый генерал-лейтенантом

Остен-Сакеном, с поспешностью отступил за реку Буг. [См. биографию

генерал-фельдмаршала князя Остен-Сакена.] 27 декабря последние войска

неприятельские перешли границу.

Фельдмаршал

получил от признательного Монарха бриллиантовые знаки ордена Св.

Апостола Андрея Первозванного. Он препроводил тогда к митрополиту

С.-Петербургскому Амвросию сорок пудов серебра, отнятого храбрым

Донским войском у неприятеля, с просьбою, чтобы из этой

принадлежности церквей Божьих изваяны были четыре Евангелиста для

украшения Казанского собора [Серебро это употреблено на сооружение

Царских дверей и украшение иконостаса в Казанском соборе].

Так

кончился достопамятный 1812 год, в котором Наполеон, по умеренному

исчислению, потерял 125000 человек убитых в сражениях; 48 генералов,

3800 офицеров и более 190000 нижних чинов, взятых в плен; 75 орлов,

знамен и штандартов и 929 орудий, кроме зарытых в землю или брошенных

в воду. Вся же потеря его в России, считая погибших от болезней,

голода, стужи и других случайных причин, простиралась почти до 450000

человек [Бутурлин,

ч. 2. Михайловский-Данилевский

простирает потери Наполеона в людях свыше 600000; говорит, что из

700000 чел., введенных им в Россию, не возвратилось и десятой части.

Описание

Отечественной войны,

ч. 4, стр. 338].

Наполеон

собирал армию и деньги внутри Франции; ожидал маршала Сульта из

Испании; предписал королям: Баварскому, Вестфальскому и Саксонскому

готовить вспомогательные войска; надеялся еще на Венский кабинет;

требовал от Вертинского примерного наказания генерала Йорка —

между тем авангард графа Витгенштейна, предводимый генерал-майором

Шепелевым, занял (25 дек.) Кенигсберг; фельдмаршал перешел, 1 января

1813 года, Неман в Мерече и в отданном приказе объявил, что

надобно довершить поражение неприятеля на собственных полях его.

Государь разделял труды и славу своих воинов. Вскоре: Эльбинг,

Мариенбург, Мариенвердер, Дершау и Нейнбург увеличили завоевания

русских, предводимых графом Платовым и генерал-адъютантом Чернышевым

[Ныне генерал от кавалерии, военный министр, шеф С.-Петербургского

Уланского полка, непременный председатель Военного Совета, член

Государственного Совета и сенатор]. Последний вступил в сношение с

прусским генералом Бюловым и получил от него честное слово не

присоединяться к французам. Генерал Барклай-де-Толли обложил Торн;

барон Анштет успешно производил переговоры с князем Шварценбергом,

который отступил к Варшаве, несмотря на убеждения генералов Ренье и

князя Понятовского, чтобы он сразился с русскими. Князь Кутузов

предписал Милорадовичу занять Варшаву и пресечь сообщение Ренье с

австрийским фельдмаршалом. 20 января воспитанник Суворова получил

ключи города из рук того самого чиновника, который за девятнадцать

лет пред тем поднес их Рымникскому. Следуя наставлению фельдмаршала,

Милорадович объявил жителям, что "церкви и законы их останутся

неприкосновенными; что Государь, из особенного покровительства к

Варшаве, освобождает ее от постоя; не желает проливать кровь за кровь

и платить разрушением за разрушение; даже для самых виновных отложил

суд Свой, карая их одною милостию". [Получив ключи Варшавы,

Государь пожаловал Милорадовичу вензелевое изображение имени Своего

для ношения на эполетах, а князь Кутузов приветствовал его следующими

строками: "Великие заслуги ваши столь много сблизили вас с

Всеавгустейшим Императором нашим, что сие даруемое Им вам

преимущество находиться при особе Его Императорского Величества,

сделалось необходимым для вас и для Него". Записки

о походе 1813 года,

соч. Михайловским-Данилевским, изд. втор., стр. 21 и 22.]

Почти

в одно время с Варшавою покорена крепость Пиллау графом Сиверсом.

Известие об этом важном приобретении получено в главной квартире в

тот самый день, когда праздновали занятие Милорадовичем столицы

Герцогства. Государь, после молебствия, объявил на разводе, что

Варшава взята.

Громкое ура!

раздалось в рядах воинов. Пришел фельдмаршал и донес о вступлении

наших войск в Пиллау. Александр обнял Кутузова и сказал: "Мне

сейчас кричали ура!

Должно и для тебя сделать то же". Потом снова обнял

фельдмаршала. Гвардейцы были этим очень тронуты. [Там

же, стр. 30.]

1-го

февраля граф Воронцов занял Позен; барон Винценгероде разбил близ

Калиша генерала Ренье, отделившегося от князя Шварценберга и поспешно

следовавшего в Саксонию: взял в плен генерала Ностица, 3-х

полковников, 47 офицеров, 2000 рядовых; отнял 2 знамени и 7 орудий.

3-го числа Государь и фельдмаршал выступили из Плоцка вместе с

главной армией. Правой колонной предводительствовал Тормасов, левой

Дохтуров, авангардом Милорадович, а барон Винценгероде особым

передовым отрядом, находившимся за Калишем. Граф Витгенштейн

действовал отдельно, направляясь к Коницу. В тылу нашем оставлены с

блокадными корпусами генералы: Левиз у Данцига, Барклай-де-Толли у

Торна, Сакен у Ченстохова и Кракова, Паскевич у Модлина. Генерал Ратт

расположился около крепости Замостья; в Варшаве находился граф Пален;

князь Лобанов-Ростовский [Князь Дмитрий Иванович, генерал от

инфантерии, ученик Потемкина, Суворова и Репнина, тяжело раненный при

взятии Очакова (1788 г.) и Измаила (1790 г.); явивший опыты своей

храбрости в битве под Мачином (1791 г.); награжденный, в чине

полковника, военным орденом Св. Георгия 3-го класса; овладевший (1794

г.) несколькими батареями при взятии приступом Праги; военный

губернатор Архангельска (1798 г.), С.-Петербурга (1808 г.), Риги

(1810—1812 г.); употребленный Императором Александром в

переговорах с Наполеоном перед Тильзитским миром (1807 г.);

участвовавший в постановлении перемирия (10 июня); в подписании

самого договора (27 июня); оказавший важную услугу Отечеству быстрым

сформированием резервных полков для усиления армий (1812 и 1813 г.);

впоследствии министр юстиции (с 1817 по 1827 г.), член

Государственного Совета, кавалер орденов Св. Апостола Андрея

Первозванного и Св. Владимира первой степени, скончался в

С.-Петербурге 25 июля 1838 года, на 80-м от рождения. Муж

справедливый, возвышенных чувств, безбоязненно говоривший Царям

истину; нрава пылкого, но любивший благодетельствовать] начальствовал

резервной армией, им составленной; занимал губернии Минскую и

Гродненскую, также герцогство Варшавское.

Убежденный

в невозможности действовать наступательно за Одером, князь Кутузов

дал отдых войскам, расположился с главною армией на

кантонир-квартирах около Калиша. Между тем передовые отряды графа

Витгенштейна под начальством Чернышева, Бенкендорфа [Графа Александра

Христофоровича, ныне генерала от кавалерии, генерал-адъютанта,

командующего Императорской главной квартирой, шефа жандармов, члена

Государственного Совета и Комитета министров] и Тетенборна перешли

Одер почти среди неприятельской операционной линии, разбили несколько

отрядов и принудили французов, не успевших соединить рассеянные свои

силы по левой стороне Одера, отступить от этой реки. 20 февраля

генерал Чернышев первый вступил в Берлин, а вслед за ним вошел

авангард графа Витгенштейна, предводимый князем Репниным. Жители

встретили наши войска с изъявлением восторга. Тогда заключен уже был

в Бреславле (14 февр.) Императором Александром с Берлинским Двором

оборонительный и наступательный договор. Блюхер, назначенный

главнокомандующим прусских войск, собственноручно написал следующее

письмо к князю Кутузову: "Король поручил мне корпус и, к

искренней моей радости, подчинил меня Вашей Светлости. Мне предстоит

двоякая честь: сражаться вместе с победоносной российской армией и

состоять в повелениях полководца, стяжавшего удивление и

признательность народов". Фельдмаршал отвечал: "С живейшей

благодарностью усмотрел я изложение чувствований ваших из письма ко

мне от 5-го марта. Я почитаю за особенную честь начинать поход вместе

с таким генералом, как вы, который давно уже обратил на себя внимание

Европы, и на которого отечество его возлагает справедливые свои

надежды. Да увенчается борьба, нами начинаемая, столь же счастливым

успехом, сколь справедливы и священны побудительные причины к ней".

[Записки о походе

1813 года, изд.

второе, стр. 53.]

6

марта полковник Тетенборн занял Гамбург, принадлежавший тогда

Французской Империи; 10 числа сдался Любек Бенкендорфу; 15-го Блюхер

вступил в Дрезден; 21-го генерал Чернышев овладел приступом

Люнебургом; разбил наголову французского генерала Морана; взял его в

плен со всем штабом и 2500 нижних чинов; отбил 3 знамени, 12 орудий.

24-го граф Витгенштейн сразился у Лейцкау с вице-королем Италийским,

положил на месте до 3000 человек, взял одну пушку и тысячу пленных,

принудил французов отступить в Магдебург. 25 марта крепость Ченстохов

сдалась генералу Остен-Сакену.

Среди

беспрерывных завоеваний Император Александр отправился, в половине

марта, в Бреславль для свидания с королем Прусским. 21-го числа

Фридрих-Вильгельм III приехал в Калиш, приветствовал фельдмаршала,

который встретил его, стоя перед строем, ибо не был в состоянии сесть

на лошадь; пожаловал ему орден Черного Орла, табакерку с портретом

своим, осыпанным бриллиантами, в двадцать тысяч рублей, и потом

удостаивал его несколько раз своим посещением. Он присылал к нему

канцлера князя Гарденберга, который в разговоре упомянул, что, ежели

Бог поможет утвердить все начатое, то король желает иметь его своим

согражданином и подарит ему имение в Пруссии. Фельдмаршал отвечал,

что Император

Александр не оставит его и детей.

[Записки о походе

1813 года, стр.

75.] "Чем более я живу, — писал тогда Кутузов к одной из

своих дочерей, — тем сильнее убеждаюсь, что слава есть дым. Я

всегда любил философствовать; но теперь более, нежели когда-либо.

Говорят, что всякий возраст имеет свои страсти; моя теперешняя

страсть состоит в беспредельной любви к моим детям. Я смеюсь над

собою, когда размышляю, с какой точки зрения смотрю на звание мое, на

мою власть и на почести, меня окружающие; я в это время вспоминаю

Катиньку [Одну из внучек князя Михаила Илларионовича. См. Записки

1814 и 1815 годов

Михайловского-Данилевского, изд. 1836 г., стр. 404.], которая

сравнивала меня с Агамемноном: но был ли Агамемнон счастлив?"

26

марта главная армия, после шестинедельного отдыха, выступила из

Калиша в Дрезден. Поход этот, совершенный в прекрасную весеннюю

погоду, уподоблялся прогулке. В первом силезском городе, Миличе,

духовенство встретило Государя с крестами, а евреи с разноцветными

значками. Девушки в белых платьях осыпали путь Его цветами. Когда

въехал Кутузов, воздух потрясся от радостных восклицаний: "Wiwat

der große Alte! Wiwat unser Großvater Kutusow! [Да

здравствует великий Старец! Да здравствует дедушка наш Кутузов!]

Жители несколько раз посылали просить его, чтобы он показался у окна

занимаемого им дома. "Энтузиазма их невозможно изобразить, —

писал фельдмаршал к своим приближенным. — Бог за мою простоту

меня награждает". Армия переправилась чрез Одер в Штейнау, по

мосту, украшенному гирляндами, у которого король Прусский ожидал

Государя и где поднесли Императору лавровый венок. Он отослал его к

князю Кутузову, приказав сказать, что венок

есть достояние фельдмаршала.

[Записки о походе

1813 года, изд.

втор., стр. 91 и 92.]

Между

тем завоевания продолжались: 3 апреля генерал-адъютант барон

Винценгероде, вытеснив неприятеля, занял Лейпциг; 6-го числа генерал

Барклай-де-Толли овладел крепостью Торном; 13-го крепость Шпандау

сдалась на капитуляцию прусскому генералу Тюмену.

Фельдмаршал,

руководимый осторожностью, не желал распространять военных действий

за Эльбою, находя, что неприятель, отступая к главным силам, будет

увеличиваться по мере своего отступления подобно

снежному клубу [Собственное

выражение Кутузова. Записки

о походе 1813 года,

стр. 64]. Это мнение защищал он с жаром и в присутствии обоих

Монархов во время совещания их в Гайнау (5 апреля); оттуда князь

Кутузов поехал, на дрожках, в Бунцлау. Погода была туманная и сырая;

снег и дождь шли попеременно. Фельдмаршал, чувствуя сильное волнение

в крови, расстегнул мундир свой, приехал в Бунцлау скучный, жаловался

на озноб и в тот день ничего не ел. На другой день (6 апр.) сделалось

ему хуже, но, продолжая заниматься делами, он предписал графу

Витгенштейну: "Не обращая никакого внимания на движения

вице-короля, помышлять только о соединении с Блюхером, также с

главной нашей армией".

Ключи

Торна были последними из бесчисленных трофеев, поверженных к стопам

Государя князем Кутузовым. Он приближался к могиле. "Закат дней

его, — пишет Михайловский-Данилевский, адъютант Кутузова, ныне

генерал-лейтенант и сенатор, — был прекрасен, подобно закату

светила, озарившего в течении своем великолепный день; но нельзя было

смотреть без особенного прискорбия, как угасал наш знаменитый вождь.

Картина ничтожества земного величия представлялась моему воображению

всякий раз, когда во время недугов избавитель России отдавал мне

приказания, лежа на постели, таким изнемогающим, слабым голосом, что

едва бывало можно расслышать слова его. Однако же его память была

очень свежа, и он неоднократно диктовал мне по нескольку страниц

безостановочно; зато сам не любил писать, говоря, что

он никогда не мог порядочно выучиться письму,

хотя по всем частям человеческих познаний имел обширные сведения".

[Записки о походе

1813 года, стр.

66 и 67.] На четвертый день болезнь усилилась, фельдмаршал не мог

следовать за армией и оставался в Бунцлау, откуда беспрерывно

переписывался с Императором. "Я в отчаянии, — писал к

Государю князь Кутузов от 10 апреля, — что так долго хвораю, и

чувствую, что ежедневно более ослабеваю; я никак не могу ехать, даже

в карете. Между тем надобно стараться сколь можно поспешнее

сосредоточивать армии за Эльбою". Государь извещал его обо всем

происходившем и чрез начальника Главного Своего штаба, князя

Волконского [Ныне министра Императорского двора и уделов], спрашивал,

"согласно ли мнение его с данными Его Величеством повелениями?"

Король Прусский поручил знаменитому Гуфеланду пользовать

фельдмаршала, но искусство не помогло. Вера сопутствовала герою в

лучший мир: он скончался 16 апреля 1813 года, на 68-м году от

рождения. Жизнь его не могла прекратиться в благоприятнейшую для него

минуту. Два дня после его смерти армия уже находилась в полном

отступлении. Казалось, что с ним счастие на некоторое время оставило

знамена наши. Государь приказал содержать в тайне известие о его

кончине и не объявлять о ней прежде Люценского сражения [Записки

о походе 1813 года,

стр. 130], удостоил княгиню Кутузову [Супруга князя Кутузова, княгиня

Екатерина Ильинична, была дочь генерал-поручика Ильи Александровича

Бибикова, скончавшегося в 1784 году. От сего брака князь Михаил

Илларионович имел одного сына, умершего в младенчестве, и пять

дочерей: 1) Прасковью

Михайловну за

тайным советником Матвеем Федоровичем Толстым; 2) Анну

Михайловну за

генерал-майором Николаем Захаровичем Хитрово; 3) Елисавету

Михайловну,

прежде за флигель-адъютантом графом Тизенгаузеном, потом за

генерал-майором Николаем Федоровичем Хитрово; 4) Екатерину

Михайловну за

генерал-майором князем Кудашевым, потом за генерал-майором

Сарачинским и 5) Дарью

Михайловну за

Федором Петровичем Опочининым, ныне обер-гофмейстером] следующим

рескриптом от 25 апреля:

"Княгиня

Екатерина Ильинична! Судьбы Вышнего, которым никто из смертных

воспротивиться не может, а потому и роптать не должен, определили

супругу вашему, светлейшему князю Михаилу Ларионовичу

Кутузову-Смоленскому, посреди громких подвигов и блистательной славы

своей, переселиться от временной жизни к вечной. Болезненная и

великая не для одних вас, но и для всего Отечества потеря! Не вы одни

проливаете о нем слезы; с вами плачу Я и плачет вся Россия! Бог,

воззвавший его к Себе, да утешит вас тем, что имя и дела его остаются

бессмертными. Благодарное Отечество не забудет никогда заслуг его.

Европа и весь свет не престанут ему удивляться, и внесут имя его в

число знаменитейших полководцев. В честь ему воздвигнется памятник,

при котором россиянин, смотря на изваянный образ его, будет

гордиться, чужестранец же уважит землю, порождающую столь великих

мужей. Все получаемое им содержание повелел Я производить вам,

пребывая вам благосклонный".

Тело

Кутузова отвезли в Петербург. С прибытием бренных останков в пределы

России жители окрестных мест выпрягали лошадей и везли на себе

печальную колесницу. Излишне упоминать о благословениях, которыми

шествие сопровождалось на пространстве более нежели тысячи верст.

Никогда глас скорбевшего народа не был столь решителен, столь

единодушен. Тело усопшего несколько дней стояло в Сергиевской

пустыни, в 16 верстах от Петербурга, и толпы спешили туда отдать долг

благоговейного почитания праху великого вождя. Когда шествие

приблизилось к столице, то за две версты от города народ просил

позволения везти дроги на себе, а у заставы встретили их восклицания

"Ура!"

В день погребения (13 июня) погода была пасмурная; но когда гроб

сняли с катафалка и понесли в приготовленную в Казанском Соборе

могилу, около которой развевались знамена армии, еще недавно

непобедимой и Кутузовым сокрушенной, яркие лучи солнца ударили прямо

на могилу. Казалось, что само небо напутствовало благословением

предаваемый земле прах Смоленского. [Записки

о походе 1813 года,

стр. 131 и 132.]

Знаменитый проповедник, архимандрит Филарет (ныне митрополит

Московский), произнес, в присутствии великих князей Николая Павловича

и Михаила Павловича, надгробное слово, достойное важности предмета,

образец духовного красноречия!

В

1815 году король Прусский соорудил в Бунцлау Кутузову памятник, со

следующей надписью на немецком и русском языках: "До сих мест

князь Кутузов-Смоленский довел победоносные войска; но здесь смерть

положила предел славным дням его. Он спас Отечество свое и отверз

путь к избавлению Европы; да будет благословенна память героя".

В государствование ныне благополучно царствующего Государя Императора

поставлена у Казанского Собора бронзовая колоссальная статуя

фельдмаршала; Псковский пехотный полк наименован полком его имени.

Князь

Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов-Смоленский среднего роста,

тучный собою, крепкого, здорового сложения, выступал медленно; ездил

в покойном экипаже; редко садился на лошадь по причине тяжести тела;

любил вкусные блюда, великолепные палаты, мягкое ложе [Собрание

разных сочинений Фукса],

но на войне никогда по ночам не раздевался; имел нрав скрытый,

недоверчивый и вместе веселый; говорил за обеденным столом: "Главная

квартира не должна походить на монастырь;

веселость солдата ручается за его храбрости".

В молодых летах простирал горячность до такой степени, что, когда

оставался недоволен полковым учением, то, сойдя с лошади, бросался на

землю [Черты из

жизни князя Кутузова-Смоленского,

соч. Михайловского-Данилевского]. Царедворец ловкий, утонченный;

лаская временщиков, одушевлял общество даром слова, занимательным

рассказом, любезностью, особенно в кругу прекрасного пола, которого,

до последних минут своей жизни, был страстным обожателем ["Однажды

в Калише, — пишет Михайловский-Данилевский в Записках

о походе 1813 года,

— на балу

я вышел из танцевальной залы в удаленные комнаты, где никого не было;

наконец, в одной из них слышу хохот, вхожу туда, и что же вижу?

Обремененного лаврами фельдмаршала, привязывавшего ленты у башмаков

прекрасной шестнадцатилетней польки Маячевской". Стр. 67]; в

превратности счастья молчалив; во время войны осторожен, медлителен,

как Фабий; не пренебрегал неприятеля, с которым имел дело; дорожил

запасными войсками и говаривал: "Если

в шесть часов вечера резервы не вступили еще в дело,

то хотя тогда я и не выиграю сражения,

но верно не буду разбит".

Перед

Бородинским сражением войско еще покоилось, заря не занималась, а он

один, без всякой свиты, обозревал, при деревне Горки, местоположение,

сколько темнота позволяла. Во время битв сохранял важность и

хладнокровие; не требовал мнений посторонних; не терпел, чтоб ему

давали советы, чтоб приказания его оставались без исполнения;

взыскивал строго с виновных, несмотря на звания и на заслуги.

Неустрашим: мы выше сего упомянули, что на Бородинском сражении

приближенные несколько раз отводили лошадь его за повода, потому что

он стоял под выстрелами неприятельских батарей, осыпаемый ядрами. Они

перелетали через него при Малоярославце; вокруг свистели даже пули.

Тщетно упрашивали его удалиться. Он не внимал просьбам окружавших,

желая удостовериться собственными глазами в намерениях Наполеона, ибо

дело шло об обороте всего похода, а потому ни в одном из сражений

Отечественной войны князь Кутузов не оставался так долго под

выстрелами неприятельскими, как в Малоярославце. [Описание

Отечественной войны,

ч. 3, стр. 321.] Отличался чрезвычайною предусмотрительностью:

соображая, что Наполеон, переправясь через Березину, пойдет прямейшим

путем к Вильне, чрез Зембин, он распорядился (13 ноября), чтобы

тамошний дефиле был занят отрядом, при готовив таким образом верную

гибель императору французов, но предписание фельдмаршала не было

исполнено. [Описание

Отечественной войны,

ч. 4, стр. 207.]

Одинаковый жребий угрожал Нею у Сырокоренья, на который пункт князь

Кутузов указывал своим генералам. [Там

же,

ч. 4, стр. 29.]

Он угадывал человека с первого взгляда. Военные и дипломаты всех

держав удивлялись его обширным сведениям в теории и в практике

каждого рода службы; ибо он был офицером инженерным,

квартирмейстерским, артиллерийским, министром иностранным при дворах,

градодержателем; образовал не существовавшие тогда в России легкую

конницу и легкую пехоту; брал крепости; предводительствовал армиями в

счастливые и неудачные времена. [Черты

из жизни князя Кутузова-Смоленского.]

Самые недоброжелатели отдавали полную справедливость уму его,

проницательности, обширной памяти. С примерным благочестием соединял

редкую доброту души: подписывая смертные приговоры или подвергая

наказаниям, делался мрачным, удалялся во внутренние комнаты, не

употреблял пищи. Никогда не роптал; никого не просил за себя, но

любил предстательствовать — не завидовал — возбуждал

зависть. Скрывая даже от приближенных свой образ мыслей, повторял:

"Какое нам

дело до других!

Нет лучше того,

как знать себя самого".

После Бородинской битвы, предположив в уме своем сдать Москву, он

взял за руку начальника главного штаба 1-й армии Ермолова,

говорившего с жаром о невозможности принять сражение у самой столицы,

пощупал пульс у него и спросил: "Здоров

ли ты!".

"В

этом деле,

— сказал

тогда фельдмаршал принцу Евгению Виртембергскому, — мне

надобно полагаться только на самого себя,

каков бы я ни был,

умен или прост".

[Описание

Отечественной войны,

ч. 2, стр. 322.]

Подчиненных приучал к слепому повиновению: "Не

тот истинно храбр,

— говорил

он, — кто,

по произволу своему,

мечется в опасность,

а тот,

кто повинуется".

Сидя в кругу солдат на соломе и разделяя с ними пищу, приговаривал:

"Хлеб да

вода — солдатская еда";

обозревая полки в 1812 году, произнес: "Я

приехал только посмотреть,

здоровы ли вы,

дети мои?

Солдату в походе не о щегольстве думать;

ему должно отдыхать после трудов и готовиться к победе".

[Деяния

полководцев и генералов Александра

I, ч. 1, стр. 113.] В другое время повторял: "Боже

мой!

Кто бы мог меня уверить,

чтоб когда-либо враг наш осмелился сразиться на штыках с такими

молодцами,

как вы,

братцы!"

Преследуя Наполеона, он подъехал однажды к Измайловскому полку и

спросил: "Есть

ли хлеб?" —

"Нет, Ваша Светлость", — отвечали солдаты. — "А

вино?"

— "Нет,

Ваша Светлость". — "А говядина?"

— "Тоже

нет". — Приняв грозный вид, князь Кутузов сказал: "Я

велю повесить провиантских чиновников.

Завтра навезут вам хлеба,

вина,

мяса,

и вы будете отдыхать".

— "Покорнейше

благодарим!" — "Да,

вот что,

братцы:

пока вы станете отдыхать,

злодей-то,

не дожидаясь вас,

уйдет". —

В один голос возопили гвардейцы: "Нам ничего не надобно; без

сухарей и вина пойдем его догонять!" — При сих словах,

подняв глаза к небу и утирая слезы, фельдмаршал произнес: "Великий

Боже!

Чем возблагодарить Тебя за милость,

что имею счастие командовать такими молодцами!"

— Неумолкаемое "Ура!" было ответом измайловцев.

[Описание

Отечественной войны,

ч. 4, стр. 281 и 282.] За Неманом князь Кутузов приветствовал своих

воинов: "Братцы,

добрые русские солдатушки!

Нам еще далеко идти;

много будет трудов,

но мы Русские!

Бог нам поможет",

— потом

снимал фуражку и, обнажив голову, убеленную пятидесятилетней службой,

восклицал, а за ним тысячи голосов: "Ура!

С нами Бог!"

Так обращался Смоленский с вверенным ему войском. Он говорил иным

языком, нежели Суворов, но столь же доступным к сердцу каждого, умев

стяжать общую любовь.

Суворов

отзывался о Кутузове: "Он

умен,

очень умен:

его и сам Рибас не проведет!

[См. о Рибасе в биографии генерал-фельдмаршала князя Николая

Васильевича Репнина и в четвертом томе моего Словаря

достопамятных людей Русской земли,

стр. 308—314. Он намеревался (1790 г.) в присутствии Суворова и

без его содействия овладеть Измаилом, но Кутузов предостерег

главнокомандующего.] Репнин называл его Фабием

Ларионовичем и

Михаилом Баярдом,

говорил:

"Кутузов

доступен,

но сердце его недоступно".

Наполеон сознался, что хитрец

Кутузов обманул его в 1812 году своим фланговым маршем [Описание

похода во Франции в 1814 году,

соч. Михайловского-Данилевского, ч. 1, стр. 172];

называл его

старою лисицею.

"Разбить

он меня может,

— говорил

о Наполеоне князь Михаил Илларионович, — но

обмануть никогда!"

[Описание

Отечественной войны,

ч. 3, стр. 145.]

"Муж,

после Императора Александра наиболее заслуживший признательность

Отечества, — пишет Бутурлин в Истории

нашествия Наполеона на Россию,

— без всякого противоречия есть фельдмаршал князь

Голенищев-Кутузов. Глубокой и постоянной мудрости его поступков

Россия обязана скорым избавлением своим. Движение с Коломенской

дороги на Калужскую; переход от села Тарутина к Малому Ярославцу;

параллельное преследование неприятеля; переход от Ельни к Красному и

искусные соображения боев под Красным — будут всегда служить

образцами в военной науке. Кутузов явил себя тем более великим, что

совершенно постигнув истинное свойство войны, производимой Россией,

почувствовал, что она сражается за освобождение свое, а не для славы,

и что долг его требовал, жертвуя даже личным славолюбием, нередко

отказываться от видимо удобных случаев к успеху, которые счастие ему

представляло, и вместо того ограничить себя нанесением неприятелю

ударов менее блистательных, но вернейших и не столь дорого

искупленных. Зависть и другие столь же низкие страсти могут на время

помрачить славу Кутузова; но бессмертие уже началось для имени его, и

потомство, не столь пристрастное, как современники, не откажет дать

ему место за услуги, оказанные Отечеству, возле Пожарского, а за

военные дарования — возле Суворова".

{Бантыш-Каменский}

Кутузов,

светлейший князь Михаил Илларионович

(Голенищев-Кутузов-Смоленский)

— генерал-фельдмаршал, род. 5 сентября 1745 г., ум. 3 апреля

1813 г. в гор. Бунцлау. После смерти матери он был принят на

воспитание своей бабкой, а затем отец, переехав в Петербург на

службу, взял его к себе и в это время и было положено прочное

основание прекрасному образованию М. И. Кутузова. Отличительным

свойством его в детстве было любопытство, которое он проявлял, слушая

сказки и рассказы. С течением времени оно перешло в любознательность.

Он более любил находиться в обществе взрослых людей, чем проводить

время со сверстниками; взрослым нередко предлагал такие вопросы "о

причинах вещей", на которые не легко было и отвечать.

Определенный в инженерную школу, в 1757 г., крепкого сложения,

красивый, веселый и смелый мальчик обратил на себя внимание уже на

школьной скамье. Особенно благосклонно к нему относился полковник

Мордвинов, помощник графа П. И. Шувалова по заведыванию названной

школой, один из самых образованных русских людей того времени. M. И.

Мордвинов обратил на Кутузова внимание и графа Шувалова; Кутузов

учился очень хорошо, но, конечно, не только корпусу он обязан своим

замечательно широким и основательным образованием; несомненно, что он

и по окончании учебного курса много работал, а благодаря своим

замечательным способностям, он свободно усваивал то, чем занимался.

Он отлично знал математику, фортификацию, инженерное дело, был знаком

с богословием и философией, отлично знал историю, словесность русскую

и немецкую, интересовался науками юридическими и общественными,

отлично владел языками французским, немецким, польским, мог

объясняться на шведском, английском и даже турецком языках, знал

несколько и латинский. 10 октября 1759 г. он был произведен в капралы

артиллерии, 20 того же месяца и года, "за прилежность к наукам".

в каптенармусы, 1 января 1760 г., за "особенную прилежность и в

языках и математике знание, а паче, что принадлежит для инженера,

имеет склонность, в поощрение прочим", в кондукторы 1-го класса

Инженерного корпуса и оставлен "при школе к вспоможению офицерам

для обучения прочих". В школе он преподавал кадетам арифметику и

геометрию.

1

января 1761 г. M. И. Кутузов был произведен в прапорщики, а через два

месяца был отчислен в войска. Во все это время ему оказывал особенное

покровительство родственник его, директора морского кадетского

корпуса И. Л. Голенищев-Кутузов, к которому M. И. Кутузов во всю свою

жизнь относился, как к отцу.

По

отчислении в строй будущий фельдмаршал попал в превосходную школу:

ему довелось служить в Астраханском пехотном полку, под начальством

А. В. Суворова; невзирая на свой юношеский возраст он с успехом

командовал ротой в течение нескольких месяцев; и здесь он обратил на

себя внимание начальства. Императрица Екатерина Алексеевна, знавшая

службу Кутузова — отца относилась милостиво и к сыну. По ее

ходатайству император Петр III, 1 марта 1762 года, назначил молодого

Кутузова флигель-адъютантом к принцу Гольштейн-Бекскому, ревельскому

военному губернатору. В этой должности Кутузов управлял канцелярией

принца и исполнял различные поручения, в то же время много читал и

работал над усовершенствованием своего образования.

21

августа 1762 года Кутузов был "переименован" в капитаны;

посетив в 1764 г. Ревель, императрица, при отъезде, спросила

Кутузова, желает ли он "отличиться на поле чести". "С

большим удовольствием, всемилостивейшая государыня", отвечал

Кутузов — и этот ответ произвел самое благоприятное впечатление

на императрицу, которая с этих пор уже никогда не забывала Кутузова;

со свойственным ей даром понимать людей она, кажется, уже видела, что

Кутузов недюжинный офицер.

Когда

в 1764 г. русские войска были двинуты в Польшу, Кутузов просил о

назначении в действующие войска и ходатайство его было удовлетворено.

В

Польше он находился сначала в составе отряда князя Дашкова, потом —

подполковника Бока и в других. Кутузов участвовал в бою против князя

Радзивилла 23 июня 1764 года, где Радзивилл был разбит и бежал; затем

в других мелких стычках этого похода, как в 1764, так и в 1765 году.

В конце этого похода, однажды, командуя небольшим самостоятельным

отрядом, Кутузов совершенно разбил конфедератов, и обратил их в

бегство. С этих пор начальство стало чаще возлагать на него особые

поручения.

По

окончании военных действий почти все русские войска возвратились на

родину; позже других, в 1765 году, возвратился к своему месту

служения при принце Гольштейн-Бекском Кутузов. Вскоре ему пришлось

снова отправиться в Польшу, где Россия поддерживала диссидентов.

Кутузов участвовал в операциях против Барской конфедерации в 1768 и

1769 гг., под начальством Вейсмана и Суворова. Командуя лично

небольшим отрядом, он разбил конфедератов при м. Орынине и участвовал

в разбитии генерал-майором Измайловым поляков, засевших в окопах близ

Овруча. В сентябре 1769 г. он произвел удачное нападение на

неприятельских фуражиров, а вскоре после того, с майором Паткулем,

нанес сильный удар конфедератам, захватил несколько орудий и немало

пленныхть. Уже в этих мелких стычках Кутузов выделился и храбростью и

умелым исполнением возлагаемых на него поручений. Но все эти подвиги

остались без награды, а сам Кутузов впоследствии (в 1812 г., в

Тарутине, в разговоре с Михайловским-Данилевским) так отозвался об

этих военных действиях: "Мы жили очень весело, дрались с

поляками, но войны я еще не понимал".

В

конце 1769 г. М. И. Кутузов просил о переводе в первую армию,

поступившую в это время под начальство графа Румянцева, и перевод

этот состоялся в 1770 г., как раз к тому времени, когда граф Румянцев

перешел в наступление в Бессарабию.

Вскоре

по прибытии к армии, M. И. Кутузов был назначен исполняющим

обязанности обер-квартирмейстера в авангарде, состоявшем под

начальством Баура, о котором сам Румянцев говорил: "подобного

ему наукою в сем чине, в мою службу, у нас не было". Попав таким

образом в отличную школу, Кутузов мог увидеть здесь лучшие образцы

военного искусства и завершить свое военное образование. Кутузов

деятельно и умело помогал Бауру, обнаружив отличные способносги для

службы в генеральном штабе.

10

июня турки атаковали Баура у с. Цецоры, но Баур отбил их атаку, а

затем сам перешел в наступление, разбил и преследовал турок. Кутузов

участвовал в этом преследовании; особенную храбрость и искусство он

выказал в сражении при Рябой Могиле 17 июня, за что 1 июля того же

года пожалован обер-квартирмейстером премьер-майорского чина. Затем

он участвовал в бою 5 июля и в сражении 7 июля на р. Ларге, при

наводке Бауром мостов, а после на левом фланге атаки; 5 июля он был

послан Бауром с двумя ротами легких войск на помощь к подполковникам

Анжели и Елчанинову, причем "показал и здесь удивительную

храбрость, стояв долго и неподвижно сомкнутым фронтом против сильного

огня неприятельского, и отбивался... одною беспрерывною пальбою, а

при наступлении неприятельских наездников устремлялся на них сам со

своею командою и всегда отгонял их от фронта"; 7 июля, командуя

батальоном гренадер, он содействовал овладению турецким лагерем и

поддержанию при этом полного порядка. В сражении при Кагуле 21 июля

Кутузов действовал в составе авангарда правого крыла, а затем, вместе

с Бауром, вел преследование неприятеля до Исакчи, близ которой

потопил несколько судов.

Хотя,

таким образом, Кутузов и оказал немало отличий и был старшим из

офицеров генерального штаба, состоявших в распоряжении Бaypa, тем не

менее, награды выпали главным образом на барона фон-Берга, который

был произведен из "секретарей порутчичьего ранга" прямо в

премьер-майоры. Этим были обижены все секунд-майоры, а более других

Кутузов, ибо хотя он и был произведен в майоры, но для него не

оказывалось места в генеральном штабе. По-видимому это находилось в

связи с неудовлетворительными отношениями между русскими и немецкими

чинами генерального штаба первой армии. Ввиду подобных отношений,

Кутузов просил даже о переводе в Смоленский пехотный полк.

По

занятии Измаила, Кутузов был отправлен туда, вместе с артиллерийским

генерал-майором Унгерном, для возможного укрепления и вооружения

этого пункта, а во время осады Бендер, одновременно с поездкой Баура

ко 2-й армии, командирован в распоряжение главнокомандующего этой

армией графа П. И. Панина. Здесь, когда минные подступы приближались

к концу и когда граф Панин намеревался сделать попытку ворваться в

крепость, Кутузов был в числе офицеров, вызвавшихся командовать

частями назначенных для сего войск, и был в числе тех, которым

главнокомандующий доверил командование названными частями; как и в

других случаях, Кутузов и здесь служил образцово.

В

1771 году он состоял под начальством генерал-майора Текелли, а затем

в корпусе генерал-поручика Эссена и участвовал в разбитии 19 октября

30000—40000 турок при Попештах (в Валахии). Эссен доносил

Румянцеву, что Кутузов "не только был неоднократно посылаем в

разные места для осмотрения их положений и, несмотря на встречавшиеся

с ним опасности, доставлял начальству своему вернейшие сведения, но

даже в самый день сражения напрашивался на все опасные случаи".

За оказанную в этом бою храбрость и распорядительность он был

производен в подполковники 8 декабря того же года.

В

1772 г. произошел случай, имевший большое влияние на характер

Кутузова. С веселым нравом он соединял искусство подражать любому

человеку в походке, выговоре, ухватках и т. п., что очень нравилось

товарищам; однажды, на какой-то пирушке, он не пощадил и

главнокомандующего, которого также передразнил. Кто-то из

присутствовавших донес об этом; граф Румянцев разгневался и Кутузов

был переведен во вторую армию, под начальство генерал-аншефа князя

Долгорукого, имевшего целью овладеть Крымским полуостровом; с этого

времени Кутузов сделался очень сдержанным, в его характере развились

скрытность и недоверчивость.

В

1773 г. Крымская армия ограничивалась охранением Крыма и наблюдением

за Очаковым и Кинбурном. Кутузов с 6 ноября 1773 г. до 22 апреля 1774

г. находился в отдельном отряде генерал-майора Кохиуса, расположенном

на Днепре, в Алешках, причем, хотя участвовал лишь в мелких стычках,

но за то "быв отряжен... для осмотрения местоположений, выполнил

поручение это с таким успехом, что последствия прнвзошли самые

ожидания; ибо по соображении всех сведений, которые собрал Кутузов...

приняты были столь удачные меры, что... все покушения неприятельские

оставались тщетными в рассуждении нападения на наши войска".

Затем Кутузов находился в отряде генерал-поручика графа

Мусина-Пушкина, действовавшем в южной части Крыма.

В

то время, когда уже был заключен (10 июля) Кучук-Кайнарджийский мир,

но прежде чем известие о его заключении распространилось по всему

театру войны, турецкая эскадра, под начальством сераскира

Гаджи-Али-Бея, высадила, 22 июля, десант на южном берегу Крыма, у

Алушты, после чего турки укрепили и заняли позицию у самой Алушты.

Тогда

граф Мусин-Пушкин двинулся 24 июля к месту высадки неприятеля,

атаковал турок, занимавших окопы у дер. Шумы, взял их и преследовал

бежавшего неприятеля. В преследовании, после этой незначительной

стычки, Кутузов едва не погиб: врываясь впереди войск, со знаменем в

руках, в укрепленное селение Шумы, он был чрезвычайно опасно ранен:

пуля ударила его в левый висок и вылетела у правого глаза или, как

сказано в формуляре, он был "ранен пулею на вылет в голову

позади глаз". Врачи обрекли его на смерть, — но, вопреки

их мнению и к общему удивлению, он начал выздоравливать, лишившись,

впрочем, глаза. Для лечения он отправился в Петербург. Императрица

призывала его к себе несколько раз, беседовала с ним, пожаловала ему

орден Св. Георгия 4-й степени и уже тогда говорила: "надо

поберечь Кутузова". Он был отправлен на счет Государыни для

окончательного излечения за границу, он побывал в Германии, Англии,

Голландии и Италии — н поездкой этой он воспользовался не

только для лечения, но и для пополнения своего образования.

По

пути в Лейден, славившийся своим медицинским факультетом, Кутузов

посетил Берлин, где представился Фридриху Великому, который принял

его весьма ласково. В Лейдене он прожил довольно долго. Если в России

его выздоровление считалось чуть ли не чудом, то и за границей оно

вызвало удивление и медиками было написано несколько статей о столь

опасной ране и о ее "чудесном" заживлении. По окончании

лечения Кутузов отправился в Россию через Вену, где познакомился с

генералами Ласси и Лаудоном и имел случай неоднократно с ними

беседовать; беседы с этими выдающимися представителями военного мира

Австрии, конечно, представляли для него немалый интерес.

Таким

образом, первая турецкая война хотя едва не свела Кутузова в могилу,

но зато сделала его имя известным не только военному, но отчасти и

ученому миру, и дала ему возможность видеть Западную Европу и

довершить свое самообразование. Эта же война послужила ему отличной

боевой школой, в которой он многому научился, особенно у таких

учителей, как Румянцев и Баур. Эта же война, наконец, послужила ему и

житейской школой — научила его не особенно доверять людям, даже

друзьям, и это было тем более кстати, что уже в это время своими

высокими дарованиями он нажил несколько недоброжелателей, которые ему

завидовали и готовы были ему вредить.

По

возвращении в Петербург, в 1776 году, Кутузов благодарил императрицу,

которая, продолжая заботиться о его здоровье, отправила его на юг

России. Вскоре он был назначен в распоряжение Суворова, который с ним

сблизился и, вместе с ним, отправился в Крым, дабы исполнить

возложенное на него поручение окончить политикой дело, начатое

оружием, т. е. не только довершить покорение южных областей от Крыма

до Ногайских земель и Кубани, но и умиротворить все покоренное. Для

усмирения бунтов в Крыму были введены туда наши войска, при помощи

которых Суворов охранял берега Крыма от покушений турецких войск и

флота до 1779 года. Кутузов, со своей ловкостью в обращении и

удивительным тактом, был здесь деятельным помощником Суворова во

всем, что было в их миссии не специально военного, а кроме того,

содействовал ему в 1777 г. — в рассеянии скопищ преданного

Турции крымского хана Девлет-Гирея и в утверждении ханом Шагин-Гирея;

в 1778 г. — в переселении в Екатеринославскую губернию 20000

греков и армян, и в 1779 г. — в восстановлении спокойствия в

Крыму. По ходатайству Суворова, он был произведен, 28 июня 1777 г., в

полковники, с назначением в Мариупольский легкоконный полк.

С

1779 г. влияние России в Крыму усилилось, но в 1782 г. там снова

начались волнения; покровительствуемый Россией хан был низложен.

Ввиду этого признано было необходимым занять снова Крым нашими

войсками и восстановить там законный порядок. Потемкин призвал на

совет (из Астрахани) Суворова, дабы решить вопрос о выборе

начальников, на которых можно было бы возложить это дело. Выбор пал

на генерал-майора А. Б. де-Бальмена, а помощником ему был назначен

Кутузов. Восстание было подавлено, свергнутый хан был снова возведен

на престол. За это Кутузов был произведен, 28 июня 1782 г., в

бригадиры.

В

1783 г., хан отрекся от престола и передал все свои владения России.

Начались восстания во всех татарских кочевьях. Суворов усмирял их на

Кубани, а Кутузов в– Крыму, где он находился с 20 мая до 29

октября. По представлению Потемкина, за усмирение этого восстания, он

был произведен, 24 ноября 1784 г., в генерал-майоры. В это время он

числился по-прежнему в Мариупольском легкоконном полку. Вскоре он был

назначен шефом Бугского егерского корпуса, который был им

сформирован, тщательно обучен и подготовлен к требованиям военного

времени. Корпус этот перешел из Крыма в Малороссию, поступил в состав

екатеринославской армии и был расположен близ границ Польши. Когда

императрица совершала, в 1787 г., путешествие на юг России и посетила

Полтаву, близ этого города был произведен, в ее присутствии, маневр,

воспроизведший знаменитое Полтавское сражение. Кутузов участвовал в

этом маневре, командуя корпусом, и получил из рук самой государыни

орден св. Владимира 2-й степени. Императрица, сверх того, заметив,

что Кутузов ездит на горячей лошади, сказала ему: "вы должны

беречь себя; запрещаю вам ездить на бешеных лошадях и никогда не

прощу, если услышу, что вы не исполняете моего приказания".

Через

три месяца после этого, осенью 1787 г., началась вторая турецкая

война. Кутузов находился в составе первой дивизии екатеринославской

армии князя Потемкина. Потемкин поручил ему охранять границы по Бугу,

причем писал ему: "Ваша распорядительность и искусство меня

совершенно обеспечивают и я с надеждой полагаюсь на ваше бдение";

через несколько дней, извещая Кутузова о нападении турок на

Кинбурнскую косу, он же писал: "Я уверен, что турки не получат

успеха там, где храбрость и искусство соединенно действуют, чего я

ожидаю от Вас". Кутузов прикрывал эту границу до июля 1788 г.,

когда его притянул к своим главным силам Потемкин, приступивший к

осаде Очакова.

18

августа того же года турецкая пехота, выйдя из крепости, атаковала

егерей, прикрывавших батарею на берегу лимана. Завязался бой,

продолжавшийся четыре часа. Турки были отбиты, но в числе выбывших из

строя у нас и притом в самом начале боя был командовавший егерями

Кутузов. Находившийся при этом принц де-Линь писал императору Иосифу:

"Вчера опять прострелили голову Кутузову. Я полагаю, что сегодня

или завтра он умрет". Почти невероятный случай произошел с

Кутузовым: он второй раз получил рану, чрезвычайно опасную, почти

совершенно такую же, какую получил 13 лет тому назад — и

остался жив. Он был отправлен из армий для лечения раны, но

ненадолго. "Сей опасной сквозной прорыв нежнейших частей и самых

важных, по положению височных костей, глазных мышц, зрительных

нервов, мимо которых на волосок... прошла пуля. и мимо самого

мозга... не оставил других последствий, как только, что один глаз

несколько искосило!" И об этом излечении медики писали

диссертации и называли его "чудом", а врач, лечивший

Кутузова, говорит: "Надобно думать, что Провидение сохраняет

этого человека для чего-нибудь необыкновенного, потому что он

исцелился от двух ран, из коих каждая смертельна".

Императрица

писала князю Потемкину 31 августа 1788 г.: "Отпиши, каков

Кутузов и как он ранен и от меня прикажи наведываться"; 18

сентября того же года: "Я весьма жалею о его ранах", а 7

ноября того же года спрашивала о нем в третий раз. Затем государыня

незадолго до его отъезда к месту нового назначения, пожаловала ему

орден св. Анны 1-й степени.

Вопреки

всем ожиданиям Кутузов поправлялся настолько быстро, что успел

принять участие в штурме и взятии Очакова 6 декабря 1788 г. Затем, в

марте 1789 г., Потемкин спросил Кутузова, не может ли он, по

состоянию своего здоровья, принять начальство над войсками,

охраняющими турецкие и польские границы. Кутузов согласился и вступил

в командование этими войсками в мае месяце. Затем он командовал

отрядом, действовавшим между Днестром и Бугом, причем произвел смелый

поиск к Бендерам и разбил значительный неприятельский отряд, положив

на месте более 200 и взяв в плен 70 человек; сверх того было взято

два знамени.

В

августе и сентябре того же года, ему была вверена передовая конница,

во главе которой он действовал на правом берегу Днестра. Здесь, под

начальством генерал-поручика П. Потемкина, он участвовал в действиях

против турок под Каушанами; около этого же времени он оказал

поддержку генерал-поручику Гудовичу, действовавшему против Гаджибея

(ныне Одесса), причем неожиданно ударил во фланг противнику и обратил

его в бегство. Затем тотчас же возвратился к Каушанам и успел принять

участие в сражении 13 сентября, и в дальнейших действиях под

Бендерами, где захватил бунчужного пашу; после этого, под начальством

самого главнокомандующего участвовал в занятии Аккермана в конце того

же месяца и в действиях против Бендерской крепости до сдачи ее 3

ноября 1789 г.

В

1790 г. военные действия долго не открывались. Велись переговоры о

мире. Кутузову были подчинены войска, расположенные в Аккермане и на

пространстве между Аккерманом и Бендерами. За свои успешные действия

против легких турецких войск он был награжден, 8 сентября, орденом

св. Александра Невского. Затем войска, назначенные для действий

против турок и находившиеся в Молдавии, были разделены на правое и на

левое крыло; последнее состояло под начальством генерал-аншефа барона

И. И. Меллер-Закомельского; Кутузов состоял при пехоте этого крыла,

вверенной генерал-поручику князю Волконскому.

В

сентябре кн. Потемкин приказал Меллер-Закомельскому овладеть Килией,

а Кутузову, с его егерями и двумя батальонами Троицкого пехотного

полка, — не дозволять гарнизону Измаила тревожвть наша войска,

действовавшие против Килии. 27 сентября Кутузов стал на дороге из

Измаила к Килии и несколько раз разбивал и отгонял турецкие отряды,

выходившие из Измаила. После падения Килии 18 октября отряд Кутузова

был притянут к войскам, действовавшим против Измаила, который имел

весьма важное значение, так как пока эта крепость, обороняемая

гарнизоном, по меньшей мере, в 30000 человек, находилась в руках

турок, — переговоры о мире приводили только к потере времени, а

наша черноморская флотилия не могла пройти мимо укреплений Измаила и

роль ее ограничивалась лишь плаванием по низовьям Дуная. Хотя

собравшийся военный совет и постановил, ввиду позднего времени года,

отступить от Измаила, но Потемкин с этим не согласился и поручил

овладение этой крепостью Суворову. В письме на имя последнего он не

упустил случая рекомендовать Кутузова, которого, впрочем, Суворов

знал и сам. На военном совете, созванном Суворовым, решено было,

конечно, штурмовать Измаил (на что имелось и повеление

главнокомандующего), но члены совета расходились во взглядах по

вопросу о том, как штурмовать. Когда Рибас представил Суворову свои

предположения относительно штурма, Суворов показал их Кутузову, и он

ему сказал: "Если вы согласитесь с Рибасом, вся слава взятия

Измаила будет принадлежать ему", Суворов же, в свою очередь,

заметил по этому поводу: "Кутузова и Рибас не обманет!"...

Штурм был назначен на 11 декабря. Для штурма войска были разделены на

девять колонн, из коих шесть должны были вести атаку с сухого пути, а

три– со стороны Дуная. Кутузову была вверена Суворовым

сухопутная левофланговая, 6-я колонна, состоявшая из трех батальонов

и 120 стрелков Бугского егерского корпуса, двух батальонов

Херсонского гренадерского полка и 1000 казаков. Эта колонна

направлялась против восточной оконечности приречной части Измаила;

против нее же направлялись кроме того 1-я и 2-я колонны

генерал-майоров Львова и Ласси с юго-запада и три десантных колонны

(Рибаса) с юга, со стороны Дуная. Для согласования действий всех этих

колонн требовалось проявление начальниками их необходимого военного

глазомера, находчивости и вообще большого искусства. По первой

ракете, в три часа пополуночи, войска заняли места, назначенные по

диспозиции.

Движение

колонн началось по второй ракете, в 5½ часов утра. Движению

этому благоприятствовал густой туман, но турки ожидали штурма, узнав

о нем от перебежчиков. Начало штурма было возвещено третьей ракетой,

в 6½ часов утра. Ранее других ворвалась вторая, а за ней

первая колонны. Одновременно с ними, колонна Кутузова произвела, с

противоположной стороны, отчаянную атаку на бастион у Килийских

ворот. Пренебрегая сильнейшим неприятельским огнем, колонна эта

спустилась в ров против исходящего угла названного бастиона. В это

время был убит бригадир Рибопьер, командовавший егерями, которые

подготовляли атаку огнем, расположившись правее и левее колонны,

вдоль эскарпа крепостного рва. Тем не менее, войска колонны, коим сам

Кутузов подавал пример мужества и воинской доблести, приставив

лестницы, взошли на вал и овладели бастионом. Однако выбитый

неприятель, получив значительные подкрепления, готовился взять

бастион обратно и не дозволял нашим войскам двинуться, вдоль по

куртине, к соседним бастионами. Кутузов донес о критическом положении

дел Суворову — Суворов, в ответ на это, велел поздравить

Кутузова с назначением комендантом Измаила и прибавил, что он уже

отправил курьера с донесением о взятии крепости. Кутузов притянул

находившийся в резерве его колонны Херсонский полк, двинул его в

атаку и опрокинул собравшегося перед ним неприятеля, после чего

войска его колонны двинулись по куртине для очищения соседних

бастионов и вошли в связь с войсками 5-й колонны бригадира Платова,

овладевшей куртиной, которая соединяла старую крепость с новой.

Успехи этих колонн облегчили успех и на остальных пунктах атаки. В

восьмом часу утра вся крепостная ограда была уже занята нашими

войсками, которые, однако, понесли немалые потери и до известной

степени расстроились. Между тем турки упорно оборонялись внутри

крепости, так что каждый шаг вперед приходилось делать, преодолевая

отчаянное сопротивление. При этом Кутузов искусно направлял действия

своей колонны к достижению общей цели. Огромное каменное здание, где

засело до 2000 турок, Кутузов взял штыками, затем разбил толпу янычар

на одной из площадей, выручил охваченный врагом отряд казаков и

окончил свои подвиги боем с многочисленной толпой, собравшеюся на

главной площади вокруг султана Каплан-Гирея и его детей. В час

пополудни крепость была вполне в руках наших войск. В этом

классическом бою 30000 русских вырвали сильнейшую крепость из рук

сильнейшего числом противника, причем не менее 20000 турок было

убито, а 9000 взято в плен.

Когда

затем Суворов благодарил своих сподвижников, Кутузов спросил его, что

означало назначение его комендантом Измаила в такой момент, когда

успех был сомнителен, и получил на это следующий ответ: "Суворов

знает Кутузова, а Кутузов знает Суворова: Суворов был уверен, что

Кутузов будет в Измаиле, а если б не был взят Измаил, Суворов умер бы

под стенами его и Кутузов также!"

В

своей реляции Суворов так аттестовал Кутузова: "Достойный и

храбрый генерал-майор и кавалер Голенищев-Кутузов мужеством своим был

примером подчиненным и сражался с неприятелем. Остановлен

ретраншаментом, призвал резерв и неприятель побит. Твердая в той

стороне нога поставлена и войска простирали победу по куртине к

другим бастионам. Все сии три колонны (1-я, 2-я и 6-я) исполняя

мужественно, храбро и с удивительной быстротой по данной диспозиции

первое стремление, положили основание победы". Сверх того, при

описаний действий Кутузова, было изложено: "Показывая собою

личный пример храбрости и неустрашимости, он преодолел под сильным

огнем неприятеля все встреченные им трудности; перескочил через

палисад, предупредил стремление турок, быстро взлетел на вал

крепости, овладел бастионом и многими батареями, и когда усилившийся

неприятель в превосходном числе принудил его остановиться, закричал:

"с нами Бог!" и с этими словами, мужественно и отважно

нагрянув на врагов, отразил их напор, превозмог упорное

сопротивление, удержал место, утвердился в крепости, продолжал

наносить удары и распространять свои поражения до самой средины

города, одерживая везде поверхность, победу и одоление".

Наконец, в списке представленных к наградам, Суворов собственноручно

приписал к лестному о нем же отзыву: "Генерал Кутузов оказал

новые опыты воинского искусства и личной своей храбрости; он шел у

меня на левом крыле, но был правою моей рукою". Потемкин, с

своей стороны, также отозвался о Кутузове в высшей степени лестно.

Императрица, 25 марта 1791 г., пожаловала ему орден св. Георгия 3-го

класса, сверх того, он был тогда же произведен в генерал-поручики.

Через

неделю после взятия Измаила Суворов выступил с своими войсками к

Галацу, а Кутузов остался в Измаиле в должности коменданта, имея под

своим начальством два мушкетерских полка, четыре батальона егерей и

2000 казаков; ему же пришлось принять на свое попечение больных и

раненых. В это же время ему были подчинены и другие крепости,

лежавшие между Прутом, Днестром и Дунаем; сам же он подчинялся князю

Репнину, который, в феврале 1791 г., принял начальство над армией

ввиду отъезда князя Потемкина в Петербург. Репнин, узнав о скоплении

турецких войск при Мачине, решил перенести военные действия за Дунай,

для чего прежде всего произвести поиск на правом берегу этой реки. С

этой целью генерал-поручик князь С. Ф. Голицын, с 2000 пехоты, 600

казаков и 600 арнаутов, должен был спуститься на судах из Галаца к

Исакче и соединиться там с отрядом Кутузова (3000 пехоты, 800 пеших

казаков и 500 конных казаков), после чего эти соединенные отряды

должны были предпринять общие действия за Дунаем в направлении на

Мачин.

В

исполнение этой задачи, отряд Кутузова переправился 25 марта на Сулин

остров и 26 на правый берег Дуная, у мыса Чатала. Неприятель был

потеснен и бежал из Исакчи и окрестностей — частью в Мачин,

частью по дороге на Бабадаг. Кутузов преследовал бежавших к Бабадагу,

27 марта разбил неприятеля у с. Монастырище, отрезал его от Бабадага

и отбросил в направлении на Силистрию, после чего возвратился в

Исакче, где соединился с князем Голицыным. 28 марта оба отряда

двинулись к Мачину; на пути, при д. Лункавице, разбили высланный

против них турецкий отряд, а под самой крепостью разбили защитника

ее, Арслана-Мегмста-пашу, и овладели крепостью, после чего все

укрепления Мачина были срыты. Затем Кутузов оказал существенную

поддержку князю Голицыну в его действиях против Браилова, после чего

оба они возвратились на левый берег Дуная. Императрица, ввиду успехов

Голицына и Кутузова, намеревалась развить в предстоявшую кампанию

действия в Болгарии, рядом побед на суше и на море сломить

сопротивление Порты и предписать ей условия мира. Между тем были

получены сведения о том, что главные силы визиря направляются к

Мачину. Ввиду этого Репнин приказал Кутузову произвести вторично

сильный поиск к Бабадагу.

В

ночь на 3 июня Кутузов, имея под своим начальством 20 некомплектных

батальонов, 12 эскадронов и небольшой отряд черноморских казаков,

переправил этот отряд близ Тульчи на правый берег Дуная и двинулся к

Бабадагу, а 4 июня атаковал и разбил близ этого города 23000 турок и

татар, находившихся под начальством сераскира Ахмеда-паши и

Джур-Оглу-паши и совершенно не ожидавших нападения; при этом войска

Кутузова захватили несколько знамен, 8 пушек, весь лагерь противника,

до 30000 четвертей хлеба и большой запас пороха; турки и татары

потеряли до 1500 чел. убитыми, а наши войска всего лишь нескольких

человек; неприятель бежал в различные стороны. Бабадаг был сожжен, а

Кутузов 5 июня вернулся в Измаил.

Между

тем, князь Репнин получил известие, что в укрепленном лагере у Мачина

находится уже до 30000 турок, что неприятель постоянно усиливается

подкреплениями и что сам визирь намерен следовать туда же с армией,

доходящей до 80000—100000 чел.; сверх того, до 50 турецких

судов было собрано у Браилова. Репнин принял решение предупредить

визиря и не дать ему времени собрать все его силы, для чего решил сам

безотлагательно атаковать турок. Сосредоточив свою армию к Галацу, он

навел мост близ этого города, перешел на правый берег Дуная, прошел в

ночь на 28 июня 30 верст и к рассвету появился перед не ожидавшим

ничего подобного неприятелем. План его заключался в том, чтобы частью

сил ("корпусом" князя Голицына) привлекая на себя внимание

неприятеля с фронта, другой частью обойти его правый, наиболее

открытый фланг, после чего действовать против турок с двух сторон и

таким образом нанести им решительное поражение. Решающая роль в

предстоявшем сражении выпадала на "корпус" Кутузова,

составленный из 12 батальонов и 10—11 конных полков при 24

полевых орудиях, который и должен был, совершив вышеуказанное

обходное движение, атаковать правый фланг неприятеля. Сверх того, "

корпус" князя Волконского (10 батальонов и 3 конных полка при 16

орудиях) должен был связывать войска князя Голицина и Кутузова и

поддерживать последнего.

Армия

наступала четырьмя колоннами, из коих две левые составляли корпус

Кутузова и казаки Орлова. В полночь наши войска остановились на

привал у р. Чичуль, на которой был устроен накануне мост. Перед

рассветом 28 прежде всего перешел корпус Кутузова, который затем

продолжал движение влево для обхода неприятельского фланга. Однако,

вскоре передовые турецкие части заметили фланговый марш Кутузова еще

прежде чем он успел подняться на высоты. Это побудило Репнина

поспешить с переправой корпуса Голицына, чтобы отвлечь внимание

неприятеля от Кутузова.

В

шестом часу утра Голицын развернулся и готовился атаковать турок,

занимавших высоты с крутыми скатами, а в это время Волконский еще

только переправлялся через мост на р. Чичуль, вследствие чего между

Голицыным и Кутузовым образовался значительный интервал. Впрочем,

вскоре начали подходить войска Волконского, который вошел в связь с

Кутузовым. В это же время, Кутузов атаковал высоты на правом фланге

турок, которые, пользуясь его отдельным положением, заставили его

брать с боя каждый шаг. Высланные Кутузовым два батальона егерей, под

начальством генерал-квартирмейстера Пистора, быстро взобрались по

скатам, несмотря на их чрезвычайную крутизну, отбросили неприятеля и

очистили версты на две открытую поляну, составлявшую вершину высот, и

этим обеспечили вступление на тот же гребень остальных войск

Кутузова; немедленно последние, в свою очередь поднялись на высоты,

были построены Кутузовым в пять каре, в двух линиях, с кавалерией на

левом фланге второй линии, и продолжали наступление.

Перед

левым их флангом открывалась обширная поляна, удобная для действия

больших масс конницы. С этой стороны и следовало ожидать атаки

противника. Чтобы не дозволить неприятелю произвести ожидаемую атаку,

Кутузов быстро переменил фронт и построил все свои каре в одну линию,

имея кавалерию во второй линии за левым флангом. Едва только это

построение было окончено, как огромные массы турецкой конницы,

действительно, атаковали Кутузова с фронта, но были отбиты огнем его

пехоты. Получая все новые подкрепления с главной позиции, турки

несколько раз возобновляли атаку, желая отрезать Кутузова от

Волконского, но безуспешно: Кутузов отразил все эти атаки, чему

немало содействовали отделенные от авангарда Волконского Харьковский

конно-егерский и Северский карабинерный полки, которые всякий раз

атаковали левый фланг неприятеля, устремлявшегося на Кутузова, а

затем, с подходом пехоты Волконского и с закрытием упомянутого

интервала — высланные им Свято-Николаевский, Малороссийский и

Московский гренадерские полки; эти последние, приблизившись к крутым

скатам, отделявшим их от Кутузова, огнем своим и своей артиллерии

наносили неприятелю сильный урон. Тогда турки произвели общее

нападение и атаковали не только Кутузова, но и Волконского, и

Голицына; однако, и эти атаки были отбиты нашими войсками, которые

потеснили турок по всему фронту боевого порядка, а затем повели общую

атаку на главную неприятельскую позицию у самого Мачина; при этом

Кутузов атаковал своей кавалериею правый фланг неприятеля,

скопившегося в огромных массах за лагерем, и решил здесь бой в нашу

пользу. Неприятель был разбит и бежал, потеряв более 4000 чел., 35

орудий и 15 знамен, не говоря уже о добыче в двух лагерях; нашим

войскам эта победа стоила 141 чел. убитых и 300 раненых.

Кутузов

горячо благодарил своих подчиненных и многих представил к наградам;

он говорил при этом, что им принадлежит честь одержанных успехов. В

этом случае он рельефно проявил и ранее уже обнаруженную им черту —

скромность, полное отсутствие стремления присвоить себе чужие

заслуги, — и напротив, стремление отдать другим должное,

выставить и подчеркнуть то, что они сделали, и что, без подобного его

отношения к делу, быть может, осталось бы вовсе не известным. В свою

очередь и князь Репнин отдавал должное Кутузову и в своем донесении

императрице, между прочим, писал: "Расторопность и

сообразительность генерала Голенищева-Кутузова превосходят всякую мою

похвалу; одна ваша монаршая щедрота может заменить ее". Однако,

за это дело Кутузов долго оставался без награды, вероятно, вследствие

неудовольствия князя Потемкина, который сам хотел предписать Турции

условия мира, досадовал, что нанести туркам решительный удар выпало

на долю Репнина и поэтому не давал хода его представлениям, так что

вызвал даже напоминания со стороны императрицы — только 18

марта 1792 г. Кутузов был награжден орденом Св. Георгия большого

креста 2-го класса.

Как

относился Репнин к Кутузову, видно из письма первого на имя

последнего: "Какие я рапорты послал к его светлости о бывшей за

Дунаем экспедиции, с оных, для вашего только сведения, в дружеской

откровенности копии при сем сообщаю. Божией милостью все было

несказанно благополучно, ему.... все благодарение, а вам, тамошним

начальникам, вся честь и слава". Замечательно, что способности и

службу Кутузова высоко оценивали и Суворов, и Потемкин, и Репнин,

которые между собой далеко не всегда и не во всем были согласны.

Вскоре

после поражения турок под Мачином начались переговоры о мире, который

и был заключен в Яссах в декабре 1791 года.

Во

вторую турецкую войну Кутузов снова показал свои блестящие дарования,

удостоился многих наград, был снова опасно ранен и, по выздоровлении,

продолжал по-прежнему ревностно служить государыне и России. Не долго

ему пришлось отдыхать.

Затруднительным

положением России во время второй турецкой войны воспользовались

польские патриоты, которые не могли примириться с тем, что Польша

после первого ее раздела 1772—1773 гг. находилась под влиянием

и покровительством России, гарантировавшей неприкосновенность ее

государственного устройства. 3 мая 1791 г., эти "патриоты"

произвели государственный переворот, ввелн новое государственное

устройство и отвергли зависимость Польши от России. Не ограничиваясь

этим, польское правительство потребовало от России удаления из

юго-восточных областей Польши русских войск и магазинов. Императрица

повелела исполнить это требование, дабы не дать Польше повода

присоединиться к Турции, но, по окончании войны с последней, приняла

под свое покровительство Тарговицкую конфедерацию, образованную

поляками, недовольными введением "конституции 3 мая". 8

(19) мая 1792 года посланник Булгаков объявил правительству Речи

Посполитой, что императрица повелела своим войскам вступить в Польшу

"для содействия в восстановлении старинных польских прав и

вольностей"; началась вторая польская война 1792 года.

Вооруженные

силы Польши в это время не превышали 55000—60000 чел., из коих

для военных действий можно было употребить 40000—45000 чел. Из

них до 30000 чел. под начальством генерала князя Иосифа Понятовского

обороняли нынешний юго-западный край против главной русской армии

генерал-аншефа Каховского (64000 чел.)· Понятовский выдвинул

отряды генерала Виельгорского к Чечельнику, подполковника Гроховского

к Могилеву и генерала Костюшки к Фастову, а сам с главными силами

расположился у Браилова, чтобы, смотря по обстоятельствам, поддержать

тот или другой отряд. Армия Каховского, находившаяся частью в

Молдавии в Бессарабии, частью у Киева и вообще на Днепре, была

разделена на четыре "части" или корпуса, под начальством

Кутузова, Дунина, Дерфельдена и Леванидова; эти корпуса

сосредоточились у Могилева, Сорок, Ольвиополя и Василькова. "Часть"

Кутузова была сильнее прочих — она состояла из 20 батальонов,

30 эскадронов и 6 казачьих полков, или 15000 пехоты и 10600 конницы,

а с артиллерией из 23600 чел. Кутузов и Дунин должны были вторгнуться

в принадлежавшие Польше русские земли с юга, Дерфельден с юго-востока

и Леванидов с востока; угрожая постоянно флангам и тылу польских

отрядов, они должны были вынудить их к скорейшему очищению страны.

Кутузов

перешел через Днестр 8 (19) мая у Могилева и двинулся усиленными

переходами через Шаргород и Браилов к Виннице, против правого фланга

поляков, в то время, как Дунин шел правее его от Косницы к Рогозне;

Дерфельден, перешедший границу у Ольвиополя, направлялся к Умани. 17

мая Кутузов был отряжен с половиной своего корпуса к м. Красному для

преследования генерала Виельгорского, отступавшего от Мурафы к

Тиврову и прикрывавшего отступление князя Понятовского к Виннице;

Кутузов, двигаясь через Ворошиловку, подошел к Виннице 20 мая. Поляки

поняли опасность своего положения и начали отступать чрезвычайно

быстро от Винницы на Пиков, где Понятовский сосредоточил свои войска

31 мая. Но в этот же самый день Кутузов и Дунин соедннились в Литине

и снова двинулись против правого фланга противника, к Хмельнику,

между тем как Дерфельден снова угрожал его левому флангу, направляясь

на Погребище. Ввиду этого польская армия отошла усиленными переходами

к Любару на Волыни и заняла позицию за р. Случ. Теперь роль Кутузова

перешла к Леванидову, который был направлен через Чуднов и Мирополье

к Полонному, в тыл неприятелю; к Полонному же был направлен и Дунин,

в то время, как Кутузов шел через Старую Сеняву на Острополь и

Лабунь. Леванидов был обманут демонстрацией Костюшки, выдвинутого

Понятовским к Чарторыге, и не тронулся с места, дойдя до Мирополя;

благодаря этому Понятовский с частью сил беспрепятственно прошел в

Полонное, но его обоз и колонна, заменявшая арьергард, были атакованы

главными силами армии, а арьергардная колонна разбита Кутузовым.

6

(17) июня войска Кутузова и Дунина заняли очищенное поляками Полонное

и спасли от огня большую часть зажженных ими запасов; в брошенных

неприятелем укреплениях было найдено 45 орудий.

7

(18) июня генерал-майор Маркович, с частью войск Кутузова,

составлявшей авангард армии, разбил поляков у м. Городище, а затем

войска Кутузова, в составе главных сил армии, продолжали

наступательный марш через Заславль к Острогу, 16 (27) июня заняли

Острог, а 20 июня (1 июля) Дубно. 22 июня Кутузов, отделившись от

главных сил, перешел к Торче, а 6 июля переправился через Буг и

подошел к Дубенке.

7

(18) июля часть войск Кутузова участвовала "поражении поляков в

бою при Дубенке и Уханке, 11 июля военные действия окончились, так

как Польша смирилась перед Россией.

Во

всех этих действиях корпус Кутузова играл видную роль, но его

деятельность была заслонена присутствием самого главнокомандующего,

вследствие чего его имя, как самостоятельного начальника, в эту

кампанию встречаются весьма редко. Но тем не менее и здесь

деятельность его не только должна быть признана безупречной, но может

считаться образцовой; там, где ему приходилось распоряжаться лично и

где успех зависел от него, все шло гладко; не даром Каховский

поставив его во главе сильнейшего из корпусов, пользовался этим

корпусом, как самым надежным — в том смысле, что на него можно

было возложить какую угодно задачу и быть спокойным и уверенным в

том, что она будет выполнена не только вследствие отличных боевых

качеств самих войск, которые были присущи всем частям армии без

исключения, но и вследствие первоклассного военного таланта их

начальника. В последнем решительном бою при Дубонке и Уханке Кутузов

с частью кавалерии своего корпуса обошел правый фланг польского

отряда генерала Костюшки, атаковал его с фланга и тыла и этим

содействовал быстрому решению боя в нашу пользу. Здесь, как и в

других случаях, он исполнил с замечательным искусством и полным

усердием различные боевые поручения и задачи, хотя бы даже самые

скромные. В общем, невзирая на столь неблагоприятные условия для

того, чтобы обратить на себя внимание, Кутузов и в эту кампанию

занимает одно из первых мест в ряду вождей нашей армии. За участие во

второй польской войне и вообще за свою службу он получил, в сентябре

1793 г., богатые имения в Волынской губернии с 2667 душ крестьян;

сверх того, ему было повелено именоваться правящим должность

генерал-губернатора Казанского и Вятского.

В

начале 1793 г. Кутузов был вызван в Петербург и с этого времени

начинается продолжительный период его мирной деятельности на разных

поприщах государственной службы.

Императрица

знала его с самой лучшей стороны, называла его "своим генералом"

и нередко говорила: "надобно беречь Кутузова"; отзывы,

которые она получала о нем от его начальников, совпадали с ее

собственным мнением. Государыня, давно оценив его природный ум и

талантливость, его образование, его уменье очаровывать всех, с кем он

беседовал в обществе и, наконец — его осторожность, ловкость в

обращении с самыми разными лицами, назначила его чрезвычайным и

полномочным послом в Константинополь, где русскому представителю

предлежала сложная задача: вытеснить влияние Франции, упрочить после

едва закончившейся войны влияние России и склонить Турцию к

заключению союза с Россией и с другими европейскими державами,

которые собрались действовать сообща против революционной Франции,

угрожавшей общему миру и спокойствию.

Кутузов

вступил на турецкую территорию 5 июня, в то самое время, когда в наши

пределы вступил турецкий посол Мустафа-паша. Оба посла обменялись

приветствиями и подарками и направились по назначению. Точно так же,

по предварительному соглашению, оба посла в один и тот же день

совершили и свой торжественный въезд в столицы обоих государств.

Въезд Кутузова в Царьград в сопровождении громадной свиты поразил

население этой столицы своим великолепием. Гримм писал императрице:

"Можно думать, что читаешь сказки тысячи и одной ночи, когда

знакомишься со всеми этими подробностями. Генерал Кутузов был окружен

и имел за собой целую великолепно снаряженную русскую армию".

Такая пышность и великолепие были вполне уместны и даже необходимы,

ибо на востоке весьма многое зависит от впечатления. 12 ноября

Кутузов был принят в аудиенции султаном Селиыом III и весьма быстро

снискал расположение повелителя оттоманов и его матери султанши

Валидэ, а в то же время вошел в дружеские отношения как с

находившимися в Константиноподе представителями европейских держав,

так с великим визирем, с Капудан-пашой и с другими высшнми турецкими

сановниками. Великий визирь и Капудан-паша удивлялись, каким образом

"человек, столь ужасный в боях, мог быть столь любезен в

обществе". Престарелый рейс-эфенди, которого — по словам

современников — "никто не помнил улыбающимся", бывал

весел и смеялся в обществе Кутузова. Между тем, Кутузов, привлекая к

себе сердца людей и влияя на их умы, пользовался этим в видах

исполнения, возложенного на него поручения: переговоры с Портой

увенчались успехом; недоразумения по некоторым статьям Ясского

договора были устранены; французы, признававшие республиканское свое

правительство, получили повеление выехать из пределов Турции;

молдавский господарь, выславший из своих владений митрополита,

который пользовался покровительством России, был сменен, а митрополит

отправился обратно в Яссы; плавание русских купеческих судов в

Архипелаге было обеспечено соответственными обязательствами Порты.

Тщетно Франция пыталась подкупами и подобными средствами уничтожить

русское влияние в Царьграде; — Кутузов искусно сохранял и

поддерживал приобретенное положение и перевес на стороне России.

Сохранилось много любопытных и характерных анекдотов о деятельности

Кутузова. В это время, когда при дворе султана зашла речь о том, что,

пожалуй, турецкое посольство не было представлено и обставлено так же

торжественно и великолепно, как русское в Константинополе, то Селим

III будто бы сказал: "Я сделал бы ошибку, если бы производил по

этому случаю расходы выше моих средств; я давно знаю моего

великодушного соседа и друга, русскую государыню; она не потерпела

бы, чтобы мое посольство было обставлено хуже, чем подобает; я

совершенно спокоен на этот счет"... Еще лучше рисует поведение

Кутузова и влияние его личности следующий эпизод.

Кутузов

обозревал однажды верхом окрестности столицы и вдруг направился к

султанскому саду, вход в который был запрещен под страхом смертной

казни и в котором к тому же, в этот день, прогуливались жены султана.

В свите посла находилось несколько турецких чиновников и в их числе

один бимбаши (штаб-офицер). Последний, полагая, что Кутузов сбился с

дороги, или же не знает о грозном запрещении, доложил ему, что вход в

этот сад воспрещен всем без различия звания и достоинства. "Знаю,

знаю", отвечал Кутузов и продолжал ехать к воротам.

Взволновалась изумленная стража; сам начальник султанской гвардии

выступил вперед и спросил: "Кто едет?" — Кутузов

отвечал: "Представитель Монархини, перед которой ничто не вянет,

а все цветет, Екатерины Великой, Императрицы Всероссийской, которая

ныне милует вас миром" — начальник гвардии пал на колени;

караул очистил путь, Кутузов въехал в сад, осмотрел все в нем

находившееся и спокойно возвратился в посольство — затем тотчас

же довел обо всем случившемся до сведения самого султана, причем

хвалил ум, верность и исправность караула, который точным исполнением

своих обязанностей привел его в удивление, а вместе с тем, именем

Екатерины Великой, просил "правосудного, человеколюбивого

монарха наградить столь достойных подданных, жертвовавших собою для

поддержания дружбы обоих дворов". В то время, когда султану

сделалось известным послание Кутузова, явился великий визирь с

донесением о неслыханной дерзости русских и о не подлежавшем прощению

преступлении караула; но султан разорвал это донесение и велел

отвечать Кутузову, что "уважая высокое имя Екатерины Великой, он

произвел начальника стражи в бунчужные паши, а караульных прилично

наградил". Если в этих и в им подобных рассказах и заключается

известное преувеличение, то все же они обрисовывают достаточно

рельефно и наглядно отношение к России, в конце царствования

Императрицы Екатерины II, в той самой Турции, правители которой до

Екатерины и даже в начале ее царствования не стеснялись, при разрыве

сношений, заключать представителей русских государей в Семибашенный

замок. Кутузов был достойным представителем императрицы и много

способствовал установлению этих новых отношений между обеими

державами. Он как бы отдыхал после своей предыдущей трудовой,

походной и боевой деятельности под благодатным южным небом, среди

преданного вере народа, и сам впоследствии называл это время

"счастливейшим в своей жизни"; но это нисколько не

уменьшало его усердия в деле исполнения обязанностей службы. В

непродолжительное время он оправдал доверие императрицы, обнаружив

редкие способности к дипломатической деятельности, отлично исполнил

задачу, возложенную на него государыней, сослужив ей и России великую

службу. Императрица, конечно, лучше других понимала это и ценила его

заслуги, а потому оставляла его в Константинополе лишь до тех пор,

пока это было необходимо; но как только явилась возможность его

отозвать, то это и было ею сделано, в видах возложения на него других

поручений.

Осенью

1794 года Кутузов возвратился в Россию. Около этого времени граф А.

А. Безбородко писал графу А. Р. Воронцову: "... Кутузов во

всенижайших слугах графа Зубова". Едва ли, однако, следует

признавать это безусловно справедливым; весьма вероятно, что

Безбородко дал не совсем беспристрастный отзыв о человеке так

обращавшем на себя внимание государыни; по-видимому, Кутузов хотя и

ладил с П. А. Зубовым, но нет фактов, чтобы он поступался собственным

достоинством.

В

начале 1795 г., ввиду возможности разрыва с Швецией, Кутузов был

назначен главнокомандующим всеми сухопутными войсками, флотилией и

крепостями в Финляндии, с оставлением в должности генерал-губернатора

Казанского и Вятского. В это время великий князь Константин Павлович,

по воле императрицы, совершил поездку для обозрения Роченсальмской

крепости и порта его сопровождал Кутузов, которому затем великий

князь изъявил свою признательность и благоволение. Сверх того Кутузов

был назначен, вместо умершего графа Ангальта, главным директором

Сухопутного шляхетного кадетского корпуса, который сама Императрица

называла "рассадником великих людей". Здесь он восстановил

дисциплину и надлежащий внутренний порядок, ввел преподавание

тактики, обращал особенное внимание на лучших воспитанников,

приглашал их к себе, нередко сам преподавал кадетам в присутствии

офицеров тактику, военную историю и другие науки и даже словесность и

вообще явился мастером в деле воспитания и образования будущих

офицеров нашей армии. Корпус при нем стоял весьма высоко;

замечательно, что отличных результатов он достиг не производя никаких

крутых перемен.

В

1796 году шведский король Густав IV Адольф и его дядя-регент приехали

в Петербург и посетили Императрицу. Кутузов был назначен состоять при

короле и регенте; поручение это при тогдашних отношениях между обоими

дворами требовало особенной тонкости в обращении и — как того и

ожидала Императрица — было им выполнено отлично, причем и

высокие гости Государыни относились к нему с полным расположением.

Государыня продолжала оказывать Кутузову свое благоволение до конца

своего царствования, чуть ли не ежедневно приглашала его ко двору и

таким образом он принадлежал к тесному кругу приближенных,

составлявших ее общество. В этом обществе он находился и в последний

вечер перед кончиной императрицы Екатерины II, которая и ранее

советовалась с ним по многим важным вопросам, а в последнее время —

особенно по вопросу об отношениях России к Франции, где в то время

уже обращал на себя внимание генерал Бонапарте.

По

вступлении на престол императора Павла I многих видных деятелей

предшествовавшего царствования постигла немилость и опала, но она не

коснулась Кутузова, который сохранил расположение Государя. 20 ноября

1976 года он был вызван из Финляндии в Петербург, а в начале 1797 г.

отправлен в качестве чрезвычайного и полномочного министра к

прусскому королю, на место князя Репнина, которому не удалось

исполнить поручение, возложенное на него Государем, в течение

происходивших в это время в Берлине совещаний, с участием

представителей всех германских владетелей, а также и Франции: Репнин

не смог успешно бороться против французского влияния. Кутузов и здесь

обнаружил большое искусство и в значительной степени ослабил это

влияние: он "столь действовал неутомимо, столь делал свои

представления настоятельно и выдерживал важность своего звания столь

сильно и удачно, что менее нежели в течение одного года приведены

были политические тогдашнего времени дела к желаемому концу наилучшим

образом". Во время совещаний в Берлине и в Раштадте Западная

Европа узнала, что Император Всероссийский желает поддержать

существующий в Германии порядок вещей; Кутузов, возвещая волю своего

государя, умел произвести на тех, к кому обращался, должное

впечатление; нечего и говорить, что переговоры он вел весьма искусно.

В Берлине прусский король выразил ему свое удовольствие, а что еще

важнее — его деятельностью остался доволен император Павел.

Хотя в декабре 1797 года, Кутузов и был уволен от должности главного

директора Сухопутного кадетского корпуса, но тогда же он был назначен

инспектором войск Финляндской инспекции и шефом Рязанского

мушкетерского полка, а 4 января 1798 г. произведен в генералы от

инфантерии; 2 апреля того же года Рязанскому полку было повелено

именоваться мушкетерским генерала от инфантерии Голенищева-Кутузова

полком.

Перед

войной 1799 г. Кутузов командовал войсками в Финляндии и

первоначально не получил боевого назначения, но когда действия

генерала Германа в Голландии вызвали неудовольствие Государя, то

Кутузов был назначен главнокомандующим русскими войсками на

голландском театре военных действий. Кутузов отправился по

назначению, но на пути, в Гамбурге, узнал о поражении Германа, а

затем и об изменении политических отношений, находившемся в связи с

отказом императора Павла от союза с Австрией и Англией; ввиду этого

он возвратился в Россию. 4 октября того же года он был пожалован

кавалером большого креста ордена св. Иоанна Иерусалимского, в том же

месяце назначен шефом Псковского пехотного полка и получил имение с

1000 душ крестьян, вдобавок к поместьям, пожалованным ему

императрицей Екатериной Великой; 19 декабря 1799 г. он был назначен

Литовским генерал-губернатором.

В

последней должности Кутузов состоял несколько более полутора лет, до

11 июля 1801 года, но в крае, вверенном его управлению, находился

сравнительно немного времени. Вследствие изменения политических

отношений становилась вероятной война с прежними союзниками. Решено

было сформировать две армии, одну в Литве, а другую на Волыни,

начальство над этими армиями предполагалось поручить генералам графу

Палену и Кутузову. Как бы желая испытать этих двух будущих

полководцев, император Павел назначил, в начале сентября 1800 г.,

большие маневры под Гатчиной, причем маневрировавшими корпусами

командовали оба кандидата в главнокомандующие. Император Павел

остался доволен их распоряжениями и восторгался тем, что имеет в

своей армий двух "столь отличных тактиков". В Высочайшем

приказе по поводу этих маневров было изложено: "для Его

Величества весьма утешно было видеть достижение войска его до такого

совершенства, в каковом оно себя показало во всех частях под

начальством таковых генералов, которых качества и таланты, при

действии таковых войск и таковой нации, какова Российская, могут

ручаться совершенно за утверждение и обеспечение безопасности и

целости государства"; — в день окончания маневров, 8

сентября, государь возложил на Кутузова орден св. Андрея

Первозванного, щедро наградив, вместе с тем, и его подчиненных.

13

ноября 1800 г. было повелено: "по теперешним политическим

обстоятельствам быть инспекциям... украинской, брестской и

днестровской — под начальством генерала Голенищева-Кутузова,

которым и быть готовым к выступлению в поход по первому повелению";..

14 декабря того же года состоялось повеление о формировании трех

армий, из коих армия Кутузова должна была сосредоточиться у Владимира

Волынского. В состав этой армии было назначено: 24 пехотных и 6

егерских полков, 11 гренадерских батальонов, 14 кавалерийских и 16

казачьих полков, 1 полк и 1 батальон артиллерии и 3 роты пионер с

минерной и саперной командами, всего до 75000 человек. Кутузов прибыл

к армии в конце января 1801 г., но действовать во главе ее ему не

пришлось.

В

это время составлялась могущественная коалиция против Англии; в

состав ее вошли Россия и Швеция. В конце ноября 1800 г. шведский

король Густав IV Адольф сам прибыл в Петербург, с целью укрепить

связи с императором Павлом. Кутузов, по повелению Государя, встретил

короля на границе. Король был почитателем военного таланта Кутузова,

знал его и как приятного собеседника; при встрече они обнялись и

поцеловались, а затем ехали вместе до самого Петербурга. После

непродолжительных переговоров, приведших к благоприятным результатам,

король отправился обратно в Швецию, также в сопровождении Кутузова,

и, расставаясь с ним, осыпал его знаками своего благоволения.

В

то время, как Кутузов отправлялся к армии, вышеуказанное изменение

политических отношений привело к соответственному изменению

стратегического развертывания наших войск: свыше 60000 человек, под

начальством графа Палена, были назначены для обороны берегов

Балтийского моря, а из этого числа около 11000 чел. (большая часть

гвардии) составили резервный корпус, расположенный в Ораниенбауме,

Петергофе, Царском Селе и Павловске; корпус этот был вверен Кутузову.

В

конце царствования императора Павла Кутузов находился в Петербурге и

временно исправлял должность с.-петербургского военного губернатора,

когда граф Пален был послан в Ригу для переговоров с англичанами.

Государь часто призывал Кутузова к себе, советовался о ним и

продолжал оказывать ему свое благоволение. 11 марта 1801 года, как и

раньше, Кутузов был приглашен к Высочайшему обеденному, а затем и к

вечернему столу, после чего Государь долго с ним беседовал.

По-видимому, иногда — впрочем, весьма редко — но

император колебался все-таки в доверии, которое он оказывал графу

Палену, и в лице Кутузова он как бы держал готового ему

заместителя...

С

восшествием на престол императора Александра I в России

восторжествовала на первых порах мирная политика и приготовления к

войне были отменены. Кутузов был окончательно возвращен в Петербург

и, "по увольнению за болезнями от всех дел" графа

фон-дер-Палена (17 июня 1801 года) назначен Петербургским военным

губернатором, а в июле того же года снова назначен инспектором войск,

находившихся в Финляндии. В день коронования, 15 сентября, государь

пожаловал Кутузову табакерку с портретом, осыпанным бриллиантами. Но

затем император Александр остался недоволен его управлением и

неудовлетворительным состоянием петербургской полиции, вследствие

чего, 29 августа 1802 года, Кутузов был уволен, по прошению от

должности военного губернатора и получил Высочайшее разрешение

отправиться в отпуск в свои поместья, где находился до начала марта

1805 года. Он избрал для своего пребывания деревню Горошки

житомирского уезда Волынской губернии, имевшую "наипрекраснейшее

местоположение" и весьма плодородную почву. Кутузов и здесь

нашел приложение своему неутомимо деятельному духу: сам направлял

хозяйство, ездил верхом по полям и лесам, осматривал полевые работы

своих крестьян, подолгу беседовал с ними о домашних делах и

хозяйственных распоряжениях поощрял их к трудам отеческими

наставлениями и советами, возбуждал в них дух довольства и

безропотного повиновения и нередко проводил по несколько часов на

охоте, которую страстно любил с молодых лет. Кутузов любил общество,

собирал вокруг себя и военных, статских и даже духовных, но главным

образом таких людей, которые были сведущи в богословии, в истории, и

в вообще в науках общественных, сам же много занимался чтением и

продолжал дело самообразования. Если духовных лиц он удивлял своими

познаниями в богословии, то не удивительно, что и других его

собеседников поражали его познания в сфере других наук, не говоря уже

о военных науках, совершенное знание которых он сочетал с таковым же

знанием практики военного дела. Естественно, являлся вопрос: неужели

этот лучший генерал нашей армии, этот готовый главнокомандующий, так

и будет оставаться, в эту эпоху войн, у себя в деревне, как бы не у

дел?.. Этого не случилось. В 1805 году он в деревне узнал о войне с

Францией и о назначении своем главнокомандующим армией, начинавшей

действия против французов — что подало повод называть Кутузова

Цинцинатом. К этой войне Россию привело стремление императора

Александра I "к восстановлению генерального в Европе мира на

таком основании, которое на будущие времена могло бы обеспечить бытие

союзных России государств, и следственно удалить всякую опасность, от

непомерного властолюбия нынешнего правителя Франции для самой империи

российской впоследствии произойти могущую". В предстоявшей войне

на стороне России находились Англия, Австрия, Швеция и Неаполь; но

помощь последних двух союзников имела второстепенное значение, Англия

на суше, в военном отношении, также представляла силу далеко не

перворазрядную, а Австрия потерпела уже немало поражений от

"действовавшего (по мнению австрийцев) не по правилам"

генерала Бонапарте, превратившегося теперь в императора Наполеона.

Силы коалиции доходили до 400000 чел., а силы Наполеона только до

300000 чел., но зато последние были более сосредоточены, а что всего

важнее — Наполеон, уступая своим противникам в силах вообще,

умел быть сильнее них, как на главном театре военных действий в

частности, так и в решительных боевых столкновениях в особенности.

План

кампании, выработанный австрийцами, заключался в следующем: Австрия

выставляет три армии: 1-ю, 90000 чел., в долине Дуная, 2-ю, до 143000

чел., в северной Италин, и 3-ю, около 53000 чел., в Тироле и

Форарльберге (для связи между первыми двумя армиями); главные

решительные действия возлагались на 2-ю армию (эрцгерцога Карла),

которая должна была немедленно начать наступление к р. Адде; 1-я

армия должна была также немедленно наступать и дойти до р. Леха,

здесь выждать прибытия русской армии, а по прибытии последней

двинуться через Шварцвальд и Швейцарию во Францию; Россия обязывалась

выставить две армии: одну около 55000 чел. и 8000 коней при 200

орудиях, под начальством Кутузова — эта армия к 8 (20 октября)

должна была дойти до р. Инна — и другую, в 10000 чел., под

начальством Буксгевдена, которую предполагалось назначить сначала для

демонстрации против Пруссии, а затем для овладения Швейцарией.

Остальные войска коалиции должны были произвести диверсии на прочих

театрах военных действий.

План

этот был слишком сложен; главная масса сил коалиции сосредоточивалась

не на самом важном направлении (Вена — Париж), а на

второстепенном, итальянском театре, что не отвечало ни интересам всей

коалиции, ни даже истинным интересам Австрии, но отвечало ложному

пониманию этих же интересов самими австрийцами; указанный план грешил

и в том отношении, что первая австрийская армия должна была начать

наступление, не ожидая прибытия русской армии Кутузова; наконец,

наступление должно было производиться с вредными для успеха операции

перерывами. Уже самый факт принятия подобного плана свидетельствовал

о подчинении русской политики политике австрийской, —

естественно явилось и подчинение русской стратегии — стратегии

австрийской. Общего главнокомандующего не было; номинально принял на

себя это звание австрийский император Франц, который, однако, армией

не командовал и даже почти вовсе при ней не находился. Он взял себе в

помощники, официально в генерал-квартирмейстеры, генерала Макка,

человека крайне одностороннего, который приписывал местности на войне

абсолютное значение, был склонен к необузданному фантазерству и к

тому же еще не обладал необходимой силой воли. Он был фактическим

главнокомандующим австрийской Дунайской армией, во главе которой

официально был поставлен эрцгерцог Фердинанд; по соединении союзных

армий Кутузов должен был подчиняться австрийскому главнокомандующему,

если бы им был один из эрцгерцогов. Само собой разумеется, что

подобные условия были в высшей степени неблагоприятны именно для

Кутузова, который был поставлен в необходимость подчиниться тем самым

австрийцам, несостоятельность которых в военном деле обнаружилась уже

столько раз.

Между

тем Наполеон решил сосредоточить 200000 чел. на Рейне и бить

союзников по частям; прежде чем австрийцы успели опомниться, он уже

дал блестящий образец исполнения им составленного плана: 7(19)

октября Макк, подвергшийся тактическому окружению под Ульмом, сдался

на капитуляцию вместе с 30000 австрийцев. В это время армия Кутузова

еще не окончила своего сосредоточения у Браунау и, конечно, не могла

выручить Макка.

Армия

эта (первоначально 49370, а без нестроевых 46400 чел.) в течение

десяти дней, с 13 по 23 августа, начала частями движение из

Радзивилова через Тешен, Брюнн и Кремс к границе Баварии; она

двигалась шестью эшелонами, в видах обеспечения быстроты движения и

удобства довольствия средствами страны. В Бродах армию встретил

австрийский генерал Штраух, на которого было возложено устройство

продовольственной ее части и вообще снабжение ее всем необходимым.

Кутузов был вызван в Петербург для получения необходимых указаний, а

затем отправился к армии, нагнал ее и принял начальство 11 сентября,

когда войска наши подходили к Тешену.

До

этого пункта переходы не превосходили 25 верст в день, а дневки

назначались через три дня в четвертый. В Тешене была получена просьба

императора Франца ускорить марш, который, при дальнейшем движении,

обратился в форсированный: пехота половину переходов шла пешком, а

другую половину ее везли на подводах; перевозились и вьюки кавалерии;

запряжка артиллерии была удвоена обывательскими лошадьми; таковые же

лошади отпускались и под обоз; дача провианта и фуража была

увеличена. Благодаря всем этим мерам величина переходов была доведена

до 60 верст в день. Австрийское правительство просило о еще большем

ускорении марша, но Кутузов отклонил это требование ввиду чрезмерного

утомления войск и больших потерь отставшими и больными (около 5000

чел.). Первый эшелон подошел к Браунау 29-го сентября, предпоследний

7 (19) октября, а последний, задержанный назади ввиду обострения

отношений к Турции и потом снова двинутый на присоединение к

Кутузову, мог присоединиться не ранее как через две недели. При армии

Кутузова состояло 8 чинов свиты Его Императорского Величества по

квартирмейстерской части с генерал-майором Л. И. Герардом во главе.

Со вступлением наших войск в Австрию, Герарду пришлось играть вторую

роль, так как к Кутузову был назначен австрийский

генерал-квартирмейстер Шмит, облеченный неограниченным доверием

императора Франца и пользовавшийся высоким уважением в австрийской

армии; это был, действительно, отличный генерал. Так или иначе,

вдобавок к прочим неблагоприятным условиям, вопросы об организации,

подготовке и постановке вспомогательных органов высшего военного

управлении и командования получили в армии Кутузова

неудовлетворительное решение. И ему, и армии предстояло тяжелое

испытание.

В

то время, как армия шла к Браунау, Кутузов съездил в Вену,

представился императору Францу и старался установить соглашение с

австрийским правительством по разным, стоявшим на очереди, вопросам.

В Вене он получил самые успокоительные сведения об армии Макка под

Ульмом; соединение союзных армий до встречи с Наполеоном

представлялось возможным. 27 сентября Кутузов выехал из Вены в

Браунау. Уже в это время начали носиться зловещие слухи о положении

австрийцев под Ульмом. Наш посланник в Баварии сообщил Кутузову о

занятии французами Мюнхена, а 2 (14 октября в Браунау распространился

слух, что в 30 верстах от города стоит Мармон с 40000 французов, а в

15 верстах отряд австрийского генерала Кинмайера. Полученные из Ульма

письма обстановки не разъяснили. Кутузов выдвинул авангард

Багратиона, а от него конные отряды за р. Инн, для собирания сведений

о противнике, а 6 (18) октября собрал в Браунау военный совет, на

котором все генералы высказались в пользу того, чтобы идти вперед и

дать бой Mapмону; однако Кутузов с этим не согласился. Вскоре к нашей

армии присоединились корпус Кинмайера, отброшенный от Донауверта, и

отряд графа Ностица, отрезанный от Ульма, но и они не могли

разъяснить обстановку. Силы Кутузова дошли до 50000 чел. и

австрийские генералы требовали наступления к Мюнхену, с целью силой

открыть сообщение с Ульмом, но Кутузов снова с этим не согласился, не

находя возможным рисковать до выяснения обстановки. 12 (24) октября

Макк прибыл в Браунау, — он был по условиям капитуляции отпущен

французами; — обстановка разъяснилась и всем стало ясно, что

Кутузов, проявляя должную осторожность, был совершенно прав.

Теперь

Кутузову приходилось одновременно и спасать свою армию от той же

участи, которая постигла австрийцев под Ульмом, и защищать Вену. Он

принял решение спасать армию "ретирадою", чтобы, задерживая

противника шаг за шагом, прикрывать, вместе с тем, насколько

возможно, и путь к Веен. Между тем австрийцы предлагали Кутузову

медленно отступать за руб. Траун, куда должны были подойти армии

эрцгерцогов Иоанна и Карла; тогда впереди Вены сосредоточилось бы

150000 чел., с которыми можно было бы задерживать французов до

прибытия подкреплений из России. Кутузов, 16 (28) октября, в Вельсе,

в присутствии императора Франца, предложил свой план: сначала —

насколько дозволит безопасность армии, — задерживать французов

на переправе через р. Энс, затем перейти на левый берег Дуная,

преградить туда доступ неприятелю, под прикрытием Дуная собрать

разрозненные части союзных войск и только после этого начать новый

поход. Император Франц одобрил этот план, но считал возможным

сосредоточить союзные армии и на правом берегу Дуная; ввиду этого

было решено: русской армии держаться за р. Энсом, а затем в

предмостном укреплении у Кремса до подхода подкреплений.

Решив

отступать, Кутузов отправил прежде всего больных, обозы и артиллерию;

мосты на Инне были разрушены. Отступательный марш был начат 14 (26)

октября и производился вследствие неблагоприятного времени года по

одной дороге, под прикрытием арьергарда Багратиона; в то же время

Кинмайер и Ностиц отходили от Зальцбурга к Штейеру и от Пассау к

Линцу и прикрывали фланги Кутузова. Французы преследовали по пятам,

угрожая обходами, и 17 заняли Браунау. 18 Бернадотт занял Зальцбург,

а шедший за ним Мармон направлен к Штейеру для обхода левого фланга

Кутузова, в случае его остановки за р. Tpayном или р. Энсом; 18 же

Мюрат настиг у Рида австрийский отряд Шустека, поддерживавший связь

между Кутузовым и Кинмайером; Шустек впрочем избежал полного

поражения, но все же нужно было дать возможность Кинмайеру выйти на

одну высоту с русскими войсками; к тому же Кутузов 19 октября, идя до

Ламбаха, нагнал свои обозы, задержанные дурными дорогами, а между тем

Мюрат снова нагнал и атаковал Шустека. Это привело к бою у Ламбаха 19

октября, в котором русские (4 батальона и 1 эскадрон при 12 орудиях),

поддержанные австрийцами, дрались с большим упорством и ожесточением,

но затем должны были отойти, под напором превосходных сил противника,

на Вельс.

20

октября Кутузов достиг Эберсберга, где к нему присоединился Ностиц,

отступавший из Пассау и также преследуемый французами. 22 октября

Кутузов перешел за р. Энс, парализовав попытки Мюрата отрезать наши

войска от переправы; при этом арьергардный бой на переправе

продолжался до поздней ночи. Повинуясь воле императора Франца,

Кутузов предполагал держаться за линией р. Энса возможно долее, для

чего были построены вдоль реки укрепления; Меерфельд должен был

обеспечивать левый фланг наших войск, расположившись у Штейера, —

но в этот же день Мюрат выбил австрийцев из Штейера, а Даву, Мармон и

Бернадотт перешли на правый берег р. Энса и угрожали левому флангу

Кутузова, который, таким образом, был представлен самому себе, а

потому приказал отступать далее, к Амштеттену. Отступление Кутузова

почти без боя навело Наполеона на мысль, что русские решили

сосредоточиться па С.-Пельтенском плато для защиты Вены, а потому он

направил свои войска для атаки нашей армии с фронта и для охвата ее с

обоих флангов; сверх того еще из Линца он направил корпус Мортье по

левому берегу Дуная с целью угрожать сообщениям Кутузова с Моравией и

облегчить доступ к Вене.

24

октября Мюрат настиг арьергард князя Багратиона у Амштеттена и

вынудил его к отступлению, но Кутузов успел притянуть войска

Милорадовича, приближение которых было скрыто лесистой местностью, и

французы, преследуя Багратиона, неожиданно встретили свежие войска;

произошел новый бой, отличавшийся крайним ожесточением и упорством

обеих сторон, французы были опрокинуты.

После

Амштеттенского боя Кутузов, довольный победой, благодарил войска и

приказал отступать к С.-Пельтену, под прикрытием арьергарда

Милорадовича. В своих донесениях Государю он говорил о доблести войск

и представил многих подчиненных к наградам. Между тем, он получил от

Государя повеление не вступать в бой с французами до соединения с

армией Буксгевдена. Когда наши войска подходили к Мельку, была

замечена на противоположном берегу Дуная колонна войск, причем

признано, что это был корпус Мортье. Пользуясь выгодой более

короткого расстояния, отделявшего его от Кремса, Мортье мог отрезать

от этого пункта войска Кутузова, а настойчивое преследование Мюрата

угрожало безопасности переправы через Дунай. Ввиду этого Кутузов, не

имея никакой возможности прикрывать Вену, решил отступать в Моравию

по кратчайшей дороге, по левому берегу Дуная. Он приказал спешить с

отступлением, чтобы успеть переправиться через Дунай и принял меры

для маскирования своего отступления к Кремсу. 27 октября кавалерия

Кинмайера развернута была между Билахом и Тразеном с приказанием, при

натиске неприятеля, отступать к Вене, за кавалерией расположен был

отряд Милорадовича, а за ним Багратиона. 28 октября произошло дело у

С.-Пельтена, продолжавшееся до ночи, под прикрытием которой

Милорадович, разложив костры у С.-Пельтена, отступил к Маутерну, а

между тем, главные силы Кутузова переправились на левый берег Дуная;

29 за ними переправился и арьергард, после чего мост у Кремса был

сожжен.

Успех

переправы был очень важен для нас: после переправы положение нашей

армии изменилось к лучшему, ибо она была обеспечена с фронта и с

левого фланга. Кутузов предполагал дать в Кремсе отдых войскам,

утомленным непрерывными форсированными маршами по испорченным дождями

дорогам, продвинуть вперед обозы и устранить задержку движения армии.

Однако, обстановка заставила его изменить это решение. Уже в день

переправы пленные показали, что близ Дюрренштейна находится сам

Мортье с дивизией Газана, а все прочие его войска отстали; на

следующее утро лазутчики подтвердили это показание и сверх того,

выяснили, что дивизия Дюпона находится у Шпица, дивизия Дюмонсо в

переходе позади, флотилия с артиллерией на одной высоте с Газаном, а

кавалерия направлена к Цветтелю. В это время Мортье, предполагая, что

Кутузов отступает в Моравию безостановочно, решил немедленно

атаковать его арьергард со всеми силами, кои имелись под рукой. В

свою очередь, Кутузов, уяснив себе положение войск Мортье и видя, что

в месте соприкосновения с неприятелем русские сильнее французов,

составил план захвата французов, в чем ему помог Шмит, который, как

уроженец Кремса, отлично знал местность. Исполнение этих решений

обеими сторонами привело к Дюрренштейнскому бою 30 октября (11

ноября).

План

Кутузова сводился к тому, чтобы запереть Газана в теснине, образуемой

горами и Дунаем между Дюрренштейном и Кремсом, и разбить его до

подхода Дюпона. Для этого было приказано: Милорадовичу (с 6

батальонами и 2 эскадронами), став впереди Штейна, удерживать

французов с фронта; Дохтурову (с 16 бат. и 2 эск.), следуя через

Эгельзее, захватить Дюрренштейн и отрезать французов от подкреплений

сзади; Штрику (с 5 бат.) — действовать во фланг французам со

стороны Эгельзее; Багратиону (с 12 бат. и 20 эск.) наблюдать из

Цветтеля за дорогой к Кремсу; Эссену с резервом (10 бат. и 6 эск.)

находиться позади Штейна; артиллерии (кроме легкой) действовать на

берегу Дуная по флотилии; к Мортье подосланы лазутчики с показанием,

что против него находится только арьергард Кутузова,

Войска

Дохтурова ночью заняли Эгельзее и в 5 час. утра двинулись далее в

трех колоннах: 1-я (Гергарда) для удара во фланг французов к старому

замку, 2-я (Дохтурова) по долине Пфаффенталь в тыл неприятелю и 3-я

(Шмита) на Реш, для задержания Дюпона. В 8 часов утра 30 октября

французский авангард атаковал Милорадовича; деревня Унтер-Лойбен

несколько раз переходила из рук в руки; Мортье ввел в дело всю

дивизию и к 12 часам дня оттеснил Милорадовича до Штейна; но левая

его колонна не могла оттеснить правый фланг русских далее Гейсберга.

Около часу дня Штрик спустился с гор и атаковал французов во фланг.

Тогда Мортье убедился, что перед ним вся армия Кутузова и приказал

отступать, прикрывшись арьергардом и послав 2 эскадрона драгун в

атаку на колонну Штрика, но эти эскадроны были отбиты огнем русских

каре. Между тем Милорадович начал теснить Мортье с фронта и к 4 часам

пополудни оттеснил его за Унтер-Лойбен. Около 5 часов утра спустился

с гор авангард 2-й колонны Дохтурова, который вскоре захватил

Дюрренштейн; этим отступление французам было отрезано и положение их

стало критическим; но в это время приблизился Дюпон; Дохтуров

вынужден был строить спускающиеся войска на два фронта, ибо сам

очутился между двух огдей. Мортье, узнав, чго Дюрренштейн занят

русскими, послал туда кавалерию, чтобы очистить путь отступления

своим войскам, но атака ее была отбита; тем не менее Мортье решил

пробиться, что было ему облегчено содействием артиллерии и

наступившей темнотой. Дюпон, спешивший на выстрелы, столкнулся около

5 часов пополудни с Дохтуровым у Дюрренштейна, а подходя к Вадштейну,

обнаружил колонну Шмидта, после чего атаковал обе эта колонны; Шмидт

при этом был убит; Дохтуров не мог долго держаться в Дюрренштейне,

куда ворвались французы. Около 9 часов вечера Дохтуров, пропустив

остатки дивизии Газана, отступил. Наши войска потеряли около 4100

чел., а французы 5500 убитыми, 1600 пленными (не считая раненых), 1

штандарт, 1 знамя, несколько знаменных древков и 5 орудий. Дивизия

Газана была бы совершенно истреблена, если бы с нашей стороны не были

допущены некоторые погрешности: не вполне соответственная группировка

сил, несоответственные деийствия одной из колонн и не вполне

соответственное расходование резерва, главным же образом — если

бы обходная колонна не опоздала на 10 часов, выступив в 5 часов,

пополудни вместо 7 часов утра; вредило и недостаточное знание

местности. Бой этот имел тем не менее важные стратегические

последствия: Мортье 31 октября переправился обратно на правый берег

Дуная и избавил Кутузова от опасности, угрожавшей его правому флангу

и тылу; Кутузову представлялась свобода действий. Важно было также

моральное значение победы над войсками Наполеона. За эту победу

император австрийский пожаловал Кутузову орден Марии-Терезии 1-го

класса.

Теперь

армия Кутузова сосредоточилась у Кремса и впервые отдохнула после

двухнедельных форсифованных маршей и ряда арьергардных боев; 31

октября к ней присоединилась 6-я колонна Шепелева (9 бат. и 5 эск.).

Но безопасное положение отступавшей армии продолжалось лишь до тех

пор, пока мост у Вены находился в руках австрийцев. Наполеон, узнав о

результатах Дюрренштейнского боя, приказал своим войскам немедленно

занять Вену, захватить мост через Дунай и идти на Цнайм, с целью

отрезать Кутуова от Моравии: в то же время корпуса Бернадотта и

Мортье должны были стать у Маутерна, при первом известии об

отступлении русских переправиться на левый берег Дуная и теснить

Кутузова с тыла.

31

октября Мюрат захватил Вену и мост и перешел через Дунай, "ввиду

цесарских войск... без всякого со стороны их сопротивления, и не

касаясь отнюдь цесарцев, объявил, что он идет искать Российского

главнокомандующего". Поведение австрийцев в этом случае

совершенно необъяснимо. Тотчас после перехода через Дунай бригада

французской кавалерии двинулась вслед за отступавшим от Вены

австрийским отрядом князя Ауэрсперга, драгунская дивизия к Штокерау

для разыскания Кутузова, а кавалерия Мюрата, гренадеры Удино и

корпуса Сульта и Ланна двинулась наперерез пути отступления русской

армии.

Не

теряя ни минуты, Кутузов, в ночь на 2 ноября, выступил из Кремса,

оставив в нем 1331 больных и раненых, шел всю ночь и, до полудня 2 же

ноября, достиг Мейссау, где дал войскам отдых. В это время он получил

письмо от императора Франца с извещением о занятии французами Вены и

с советами, как против них действовать... Между тем, Мюрат, дошел до

Штокерау и находился в двух переходах от Мейссау; на такое же

расстояние подошла и французская драгунская дивизия; Бернадотт,

Мортье и дивзия С.-Илера находились у Маутерна. Армии Кутузова

оставалось пройти до Эпельсдорфского перекрестка 35 верст, а

Мюрату—42, но зато по лучшей дороге и без обозов; к тому же

отряд Мюрата состоял главным образом из кавалерии, а потому мог легко

предупредить Кутузова у Зцельсдорфа и держаться там до прибытия

главных сил французов. Наши же войска, двигавшиеся по необходимости

весьма медленно, снова очутились в критическом положении — и

если бы Мюрату удалось предупредить Кутузова у Эцесльсдорфа, то

спасти русскую армию стало бы, вероятно, невозможно. В это время

Кутузов доносил Государю: "..Люди наши весьма утомлены; я должен

перейти пять миль в Эцельсдорф, чтобы хотя несколько перейти те

дороги, которые ведут мне в тыл. Шестую колонну подкрепил я, приказав

ей, ежели она там будет атакована, продержаться столько, чтобы я по

другой дороге мог ее миновать, дабы не быть отрезанным".

Начальство над войсками оставленными для прикрытия флангового маша

армии (6000—7000 чел.), было поручено Кутузовым Багратиону с

приказанием удерживать французов у Голлабрунна, невзирая ни на какую

несоразмерность в силах, до тех пор, пока мимо него не пройдут все

главные силы армии. Вместе с Багратионом должен был действовать и

австрийский отряд Ностица. Кутузов со слезами на глазах отпустил

Багратиона, а позже говорил и доносил: "Хотя я и видел

неминуемую гибель, которой подвергался корпус Багратиона, не менее

того я должен был считать себя счастливым спасти пожертвованием оного

армию"...

Во

исполнение приказаний Кутузова к Шенграбену и, обозрев расположение

Багратиона, не счел возможным атаковать его одной кавалерией, а

потому, желая выиграть время до подхода Ланна и Сульта, завел

переговоры о перемирии и успел даже уверить Ностица в том, что

перемирие между Францией и Австрией уже заключено; вследствие этого

Ностиц вскоре вовсе оставил Багратиона. В это время Кутузов проходил

недалеко от расположения последнего. Получив от Багратиона донесение

о предложении Мюрата заключить перемирие, Кутузов тотчас же решил

воспользоваться разгаданной им хитростью Мюрата, а потому послал к

нему генерал-адъютанта барона Винценгероде для заключения перемирия,

котораго на деле он вовсе не имел в виду заключить. Винценгероде

подписал вместе с Мюратом акт перемирия, условия которого казались

Мюрату восьма выгодными, после чего этот акт был послан для

ратификации и к Наполеону, и к Кутузову. Кутузов медлил ответом в

течение более двадцати часов, а между тем продолжал отступление и

успел миновать Цнайм и отойти от французов на два перехода; Наполеон

же, поняв хитрость Кутузова, был чрезвычайно рассержен, перемирия,

конечно, не разрешил и предписал Мюрату немедленно сбить русских и

пресечь путь Кутузову, что привело к классическому бою у Шенграбена 4

(16) ноября. В этом бою отряд Багратиона, силой от шести до семи

тысяч, выдерживал, в течение 8 часов, удары 25000 французов и был ими

окружен, после чего пробился с потерей около 3000 чел. и нескольких

орудий, но и не без трофеев, и присоединился к Кутузову, армия

которого, 7 (12) ноября, отошла к Вишау и на другой день соединилась

с армией генерала Буксгевдена у Просница, между Брюнном и Ольмюцем.

Ульмская

операция завершилась блестящим успехом Наполеона, который покончил с

австрийской армией Макка. Наполеон надеялся покончить точно также и с

русской армией Кутузова, но то, что удалось ему относительно

австрийцев, не удалось с русскими. Армия Кутузова не только но была

уничтожена, но отступила благополучно и даже одержала частные успехи;

неоднократно были расстроены искусно соображенные комбинации

Наполеона, а его маршалы, предоставленные самим себе, оказались не в

силах тягаться с Кутузовым: неосторожно отделившиеся войска Мортье

едва избежали полного уничтожения. Мюрат, хотевший обмануть Кутузова,

сам попался в свои сети. Русская армия, с Кутузовым во главе,

проявила самую неутомимую деятельность: почти весь пoxoд был рядом

форсированных маршей, совершаемых при крайне разнообразной обстановке

и всякий раз поучительных в смысле положительном: обозы и тяжести

высылались вперед; марш прикрывался надежными охраняющими отрядами,

во главе которых были поставлены надежнейшие начальники вроде

Суворовского сподвижника князя Багратиона или Милорадовича; при

первой возможности войска были направляемы по нескольким дорогам;

хотя поспешность отступления и вынуждала иногда оставлять по дороге

больных и раненых, но, во всяком случае, принимались все возможные

меры к обеспечению их лечения. Весь поход совершался под напором

втройне превосходного противника, без палаток, под дождем или снегом,

по колено в грязи, не только днем но и ночью; для успеха такого

похода необходим был надлежащий подъем духа войск, тогда как

отступление способствует его падению; тут-то Кутузов и показал свое

уменье влиять в этом смысле на войсковую массу. Таких образцов, как

фланговый марш от Кремса к Цнайму, в истории немного, да и весь

вообще этот поход должен быть признан образцовым; недаром один из

сподвижников Наполеона, Мармон, называет это отступление Кутузова

"классически геройским". Кутузову приходилось сталкиваться

постоянно со своекорыстными соображениями и с нецелесообразными

распоряжениями австрийского правительства; мало того, приходилось

даже идти вразрез с волей императора Франца для того, чтобы спасти

русскую армию; чтобы действовать в таких обстоятельствах

сколько-нибудь успешно — необходимы были и первоклассный

военный талант, и большое гражданское мужество; в эту операцию

Кутузов в и проявил и большой талант, и большое гражданское мужество.

— Так или иначе, Кутузов вывел нашу армию из той западни, в

которой она очутилась благодаря подчинению операции наших войск

австрийским политикам и стратегам. 10 (22) ноября соединенные войска

Кутузова и Буксгевдена отошли к Ольшанам близ Ольмюца; через два дня

подошла наша гвардия — тогда у Ольмюца всего было

сосредоточено: 113½ батальонов и 153 эскадрона (в том числе

20½ бат. и 43 эск. австрийских), или 70000 пехоты и 16000

конницы, итого 86000 чел. Перевес в силах перешел на сторону

союзников, так как в это же время у Наполеона на главном театре было

под рукой не более 50000 чел.; причем, он мог в три дня притянуть

часть своих разбросанных войск и усилиться до 73000 чел. Австрийцы

составляли пятую или четвертую часть всех сил союзной армии; по

справедливости, они должны были бы отказаться от какого бы то ни было

руководительства операциями. При русских войсках находились три

генерала нашей квартирмейстерской части (Сухтелен, Штейнгель и

Герард), — эта отрасль военyой организации до известной степени

соответствовала тому, что теперь генеральный штаб, — но

генерал-квартирмейстером всех русско-австрийских войск, соединенных

номинально под начальством Кутузова, был назначен австрийский генерал

Вейротер. состоявший в 1799 г. при Суворове; возлагались большие

надежды на его способности и на знание им местности — забыто

было, какие странные, сели не сказать нелепые, делал он предложения

во время Суворовского перехода из Италии в Швейцарию. При армии

находились императоры Александр и Франц, которые, однако, не приняли

на себя главного начальства. Первую роль в отношении веления операций

играл Вейротер, а с ним вместе и австрийский

генерал-квартирмейстерский штаб. Офицеры этого штаба щеголяли тем,

чтобы "систематически" распределять войска по разным

подразделениям армии, причем сложность считалась главным достоинством

военных соображений; смешивать и разводить войска, считалось верхом

военной мудрости. Каковы были результаты применения подобной мудрости

к делу — показал целый ряд поражений, понесенных австрийцами в

течение многолетней борьбы их с французами. И тем не менее —

австрийцам, а не Кутузову вверена была судьба армии.

Почему

Кутузов был поставлен в такое ужасное положение? Почему он примирился

с выпавшей теперь на его долю ролью номинального главнокомандующего,

имя которого прикрывало соображения австрийского

генерал-квартирмейстерского штаба? Объяснение можно находить только в

том, что наша квартирмейстерская часть в мирное время стояла далеко

от войск и не обладала надлежащей подготовкой; надеялись поправить

дело, поставив на первое место казавшийся ученым австрийский

генеральный штаб, упуская из вида, что ложная наука гораздо вреднее,

чем малое знание, и что последний недочет может быть пополнен в

боевой школе, тогда как эта же школа не могла не только устранить

извращенных идей, господствовавших у "ученых" австрийцев,

но даже хотя бы сколько-нибудь ослабить их. Кутузов, быть может,

надеялся хитростью добиться того, что считал он необходимым и

добиваться чего открыто у него теперь не хватало гражданского

мужества. Он не был сторонником решительных действий. С течением

времени союзники должны были еще более усилиться; армии эрцгерцогов

Карла и Иоанна (80000 чел.) приближались к Дунаю и могли соединиться

с Кутузовым в начале декабря; подходили новые подкрепления из России;

Пруссия готовилась выступить против Наполеона, выставив 120000—170000

чел.; положение Наполеона ухудшалось, а положение союзников

улучшалось. Выжидание было для них выгодно — и Кутузов, быть

может рассчитывал, что он успешнее всякого другого протянет

необходимое время. В этом смысле и было принято решение главной

квартирой союзной армии, вследствие чего армия эта и отошла к

Ольмюцу, близ которого имелась для нее весьма сильная позиция у

Ольшан.

Иначе

смотрела на дело пылкая, неопытная и самоуверенная молодежь, с кн. П.

П. Долгоруковым во главе, окружавшая Государя и жаждавшая отличий.

Указывая на разбросанность сил Наполеона, на крайнее утомление его

войск, шедших три месяца от берегов Ламанша к Моратвии, на

значительные потери, понесенные французами, на бездействие Наполеона

у Брюнна и наконец на успехи, одержанные нами у Амштеттена, Кремса и

Шенграбена, — эта юная часть главной квартиры требовала

немедленного, решительного наступления и генерального сражения, т. е.

как раз того, что более всего отвечало интересам Наполеона. На

сторону этой партии стал Вейротер, сделавшийся главным советником

императора Александра. В конце концов "неопытная неосторожность

взяла верх над терпеливой опытностью": 12 (24) ноября решено

было наступать; два дня употреблено на снабжение войск

продовольствием, а 15 (27) началось исполнение наступательной

операции; впрочем, пока у союзников еще не было окончательно

определенного плана. Первоначальной целью было лишь простое сближение

с противником. Армия была разделена на правый фланг графа Буксгевдена

(1-я и 2-я колонны), центр главнокомандующего Кутузова (3-я колонна

генерал-лейтенанта Пришбышевского, 21 батальона, 13800 чел.), левый

фланг генерал-лейтенанта князя Лихтенштейна (4-я и 5-я колонны) и

резерв цесаревича Константина Павловича. Таким образом, Кутузов,

высказывавшийся против принятого образа действий, был отстранен от

главного командования и превратился как бы в начальника центра, т. е.

одной только 3-й колонны.

15

(27) ноября армия двинулась параллельно большой Просницкой дороги и

дошла до линии Кобельнишек — Бржезовиц. 16 (28) ноября решено

было взять Вишау, что было возложено на Багратиона с 56 эскадронами и

пехотой князя Долгорукова. Войска эти захватили врасплох стоявшую там

бригаду французской кавалерии Трельяра, который едва успел отойти к

Раусницу, на кавалерию Мюрата; когда же Багратион двинулся в атаку на

Гаусниц, то Мюрат отступил к Позоржицу, во исполнение приказаний

Наполеона, который, желая втянуть союзников в наступательный бой,

придерживался крайне пассивного образа действий и даже показывал вид,

что он более всего опасался быть атакованным. Это ничтожное дело

усилило еще более самонадеянность главной квартиры союзников.

Отступление французов, бывшее делом глубокого расчета со стороны

Наполеона, сторонники наступления объясняли его слабостью и робостью.

Окончательно был принят план, предложенный Вейротером: захватить путь

отступления Наполеона, обойдя его с правого фланга и отрезать его от

Вены. Но этот удар бил впустую, ибо Наполеон подготовил себе

коммуникационную линию и путь отступления на Иглаву (Иглау), а потому

путь па Вену для него значения уже не имел; союзники же теряли время

на опасный трехдневный фланговый марш по местности открытой и

доступной в расстоянии одного перехода и таким образом, обнаруживали

свои намерения Наполеону.

17

и 18 (29 и 30) ноября армия производила движение влево. К 19 ноября

были сделаны некоторые изменения в организации армии, причем первые

три колонны перешли на левый, а 4-я и 5-я на правый фланг, для чего

пришлось исполнить контрмарш. 19 числа колонны расположились: 1-я —

у Клейн-Гостиерадека, 2-я — на Праценских высотах, 3-я —

у Працена, имея за собой 4-ю и 5-ю, и резерв впереди Аустерлица;

армия прикрывалась авангардами Багратиона и Кинмайера. Все это было

исполнено беспрепятственно; Наполеон приказал даже своим

разведывательным частям, при встрече с противником, тотчас отступать.

Дело

при Вишау обнаружило Наполеону намерения союзников. Чтобы выиграть

время, он послал в главную квартиру союзников своего адъютанта

Савари, с предложением заключить перемирие хотя бы на 24 часа.

Союзники отказали, но исполняя свой обход, дали ему трое суток,

которыми он отлично воспользовался для сосредоточения своих сил

(73000—74000 чел.) и вообще для подготовки успеха сражения.

Накануне этого сражения французская армия стояла позади Бозеницкого

ручья и Гольдбаха. План Наполеона заключался в том, чтобы скрытно, в

течение ночи, перевести все войска, кроме одной дивизии корпуса

Сульта (на правом фланге), на левый берег Бозеницкого ручья и

собранными в центре массами, фронтальным их наступлением на Працен и

Блазовиц, ударить на фланг и тыл обходящих войск. Во исполнение этого

плана им и были своевременно сделаны соответственные распоряжения.

Между

тем Вейротер, хвалившийся тем, что отлично знает местность, не имел

точных сведений о неприятеле и вовсе не заботился о сборе таковых

сведений. Мало того, он вообразил, что французская армия, силой не

свыше 10000 чел., расположена вся за Гольдбахом, и предполагал при

этом, что французы так и останутся в этом положении и будут вести бой

пассивно оборонительный, что совершенно не отвечало характеру

действий Наполеона. Кутузов и теперь был того мнения, что "не

следует атаковать неприятеля, пока с точностью не будет, известно его

расположение"; он высказывался в пользу того, чтобы держать

армию возможно сосредоточенной и составить диспозицию на самом поле

сражения, согласно с обстановкой; далее он считал необходимым

"избегать сложных маневров". К сожалению, голос старого,

опытного генерала остался гласом вопиющего в пустыне...

Сущность

диспозиции союзников сводилась к следующему. Предполагалось, что

союзная армия "во многом дебордировала" правый фланг

неприятеля, на который и должен был быть нанесен решительный удар,

для чего первые четыре колонны должны были форсировать переход через

Гольдбах, после чего зайти направо и наступать широким фронтом между

Шлапаницем и Турасским лесом; обходное движение прикрывалось

кавалерией Лихтенштейна и авангардом Багратиона, за которыми должен

был идти резерв Цесаревича; кавалерия Кинмайера прикрывала левый

фланг и тыл первых четырех колонн; место Кутузова указано при 4-й

колонне, которая должна была форсировать переход у Кобельницкого

пруда.

К

часу пополуночи на 20 ноября (2 декабря) старшие начальники были

собраны в главной квартире Кутузова, в Кршеновице. Здесь Вейротер

прочитал им свой план. Во время этого чтения Кутузов дремал и даже

спал; этим только и выразилось его несогласие с планом, который был

уже принят Государем. По окончании чтения один только Ланжерон

спросил: "Что мы будем делать, если Наполеон нас предупредит и

атакует у Працена?" На это Вейротер ответил, что атака со

стороны Наполеона "ни в каком случае не предвидится" и что

составленная им диспозиция отвечает всем возможным случаям. B три

часа утра Кутузов проснулся и отпустил генералов, после чего майор

Толь приступил к переводу диспозиции с немецкого языка на русский.

Диспозиция эта была написана на нескольких листах, наполнена

совершенно чуждыми для русских названиями озер, рек, долин и

возвышенностей; все в ней было так напутано, что ни запомнить ее, ни

даже понять без тщательного изучения не было никакой возможности;

списывать же ее в войсках не позволялось, потому что надобно было

успеть прочитать ее многим начальникам, а между тем диспозиция

имелась в недостаточном числе экземпляров. К тому же диспозиция была

доставлена в войска к шести часам, а выступление назначено в семь

часов утра. Все было донельзя усложнено и запутано; войска как бы

попали в какой-то заколдованный круг, из которого им невозможно было

выбраться, а Кутузов снова очутился в самом жалком положении, —

и на этот раз у него не хватило гражданского мужества доложить всю

правду Государю, — да и нельзя утверждать, чтобы такой доклад

имел бы успех, если бы даже Кутузов его и сделал... В 8½ часов

утра Кинмайер занял Тольниц. Вскоре сюда подошла 1-я колонна, при

которой находился начальствовавший левым флангом Буксгевден. Французы

должны были отойти на линию прудов у Отмарау. Буксгевден приказал 1-й

колонне остановиться в ожидании подхода 2-й. Таким образом, здесь

4000 французов Леграна удерживали и занимали 22000 союзников. Между

тем Даву с дивизией Фриана и драгунами Бурсье, услышав канонаду

справа, двинул часть своих войск на помощь Леграну и в 9 часов занял

Тельниц, но когда затем французы перешли далее в наступление —

они были атакованы союзниками и опрокинуты за Тельниц и Гольдбах.

В

9½ часов Ланжерон овладел Сокольницем и удержал его за собой,

невзирая на попытки Даву вырвать у него этот пункт. В то же время и

Пршибышевский овладел Сокольницким замком и расположил свою колонну

на обоих берегах Гольдбаха. Затем Ланжерон и Пршибышевский атаковали

войска Даву, который отразил их атаки, перешел в наступление, овладел

Сокольницем и замком и снова уступил их союзникам в 11 часов дня.

Таким образом, здесь 12500 французов, с 7½ до 11 часов,

держались против 42000 союзников, целая половина сил которых была

сосредоточена на второстепенном участке поля сражения.

4-я

колонна, при которой находился Кутузов, начала наступление после 9

часов — вместо семи. Причинами этой проволочки были отчасти

вытягивание и перекрещивание 3-й и 5-й колонн, главным же образом то,

что Кутузов, верно оценив значение Праценских высот — этот

пункт командовал всем полем сражения и прикрывал тыл 1-й, 2-й и 3-й

колонн — неохотно оставлял их и под разными предлогами

оттягивал выступление. В исходе девятого часа к 4-й колонне прибыл

Государь, выразил Кутузову неудовольствие по поводу его промедления и

приказал безотлагательно начать наступление. Тогда Кутузов тотчас же

двинулся, выслав авангард (3 бат. и взвод драгун), при котором

находился Милорадович. Между тем Сульт с двумя дивизиями, около 8½

часов, начал движение на Праценские высоты, только что очищаемые

союзниками; передовые части его корпуса столкнулись с авангардом

Кутузова и обратили его назад. Вслед за Сультом двинулись: Бернадотт

на Блазовиц и кавалерия Мюрата между Блазовицем и Кругом. У союзников

никому, кроме Кутузова, и в голову не приходило, чтобы высоты, на

которых ночевали наши войска, могли быть утром уже заняты

неприятелем. Занятие французами этих высот поставило союзников в

положение оборонительное и вовлекло их в случайный бой, со всей

присущею такому бою беспорядочностью. Союзники теперь сознали

необходимость вновь овладеть высотами и стремились к этой цели, но

войска находились в неудобном для боя походном порядке, общего плана

и общего руководства не было. Следствием этого был упорный, отчаянный

бой от 9 до 11 часов, состоявший из ряда блестящих частных атак, без

внутренней связи между собой. Кутузов, невзирая на всю трудность

своего положения, успел, тем не менее, развернуть часть войск позади

дер. Працена и построить их в боевой порядок в 3 линии. В это время

уже не только дер. Працен и самый возвышенный пункт Праценских высот

были власти французов, но Вандамм, с левофланговой дивизией Сульта,

наступал уже к северу от Працена. Кутузов, в видах обеспечения своего

правого фланга от Вандамма, послал к Лихтенштейну просить

подкреплений, а Коюврату приказал наступать против правофланговой

дивизии Сульта (С.-Илера), чтобы отнять командующую высоту.

Милорадович атаковал Вандамма с фронта, а присланные Лихтенштейном 4

полка кавалерии угрожали его левому флангу; но все атаки Милорадовича

окончились неудачей, невзирая на личное участие в бою самого

Кутузова, — численный перевес французов в этом пункте был

слишком велик... Ввиду безуспешности этих атак и расстройства войск

еще до 11 часов Государь приказал Милорадовичу отойти к Аустерлицу. В

это же время и настолько же безуспешно Коловрат вел бой против

правофланговой дивизии Сульта, но пока еще держался. Ввиду этого

Кутузов отправился теперь к войскам Коловрата. Поднимаясь на гору, он

нашел здесь бригаду графа Каменского 1-го, следовавшую в хвосте 2-й

колонны. Каменский, заметив французские войска, поднимавшиеся на

Праценские высоты, и донеся об этом Ланжерону, по собственному почину

двинул бригаду на высоты и вышел на правый фланг дивизии С.-Илера.

Пользуясь этим, Коловрат возобновил фронтальную атаку, Камонский, в

присутствии Кутузова, раненного при этом в щеку, произвел три

блестящих атаки, замедлил наступление С.-Илера, но не мог его

остановить, а затем был, в свою очередь, атакован бригадой Левассера

в левый фланг и вынужден к отступлению. Кутузов, с бригадой

Каменского, отступил к Гостиерадеку, послал приказание Буксгевдену

начать отступление и дальнейшего участия в сражении не принимал.

После

отступления Кутузова был опрокинут Коловрат, а затем последовали

блестящие атаки Ланжерона, Цесаревича, лейб-улан, Конной гвардии,

Кавалергардов и казаков, без внутренней связи между собой; всем этим

войскам пришлось отступить. — На третьем участке поля сражения

бой между Ланном и Багратионом принял серьезный характер лишь после

11 час. В 11 час., с прорывом центра союзников, с отступлением

Кутузова и Цесаревича, сражение было уже выиграно Наполеоном, который

обратился к решительному наступлению с целью развития одержанного

успеха; остававшиеся еще на поле сражения наши войска, не исключая и

войск Буксгевдена, который не исполнил вышеупомянутого приказания

Кутузова, были также вынуждены к отступлению. Наша армия потеряла в

этом сражении 21000 чел., 130 орудий и 30 знамен, а австрийская

несколько менее 6000 чел. и 25 орудий.

Главными

причинами неудачи всей операции союзников являлись: неправильность

основной идеи операции; пренебрежение к тщательному изучению

обстановки и предвзятость плана, крайне опасный трехдневный фланговый

марш, несоответствие марша той цели, для которой он был задуман и к

которой привести не мог, и ошибочная организация всей армии и в

особенности ее главного командования: вместо одного полновластного и

за все ответственного главнокомандующего — во главе стоял в

сущности безвластный Кутузов, в действительности же всем

распоряжались несколько лиц. В то же время главными причинами

разгрома армии союзников собственно в сражении под Аустерлицем

следует признать: предвзятость идеи атаки, игнорирование обстановки и

построение плана атаки на данных измышленных; принятие, на основании

подобных данных, плана атаки, шедшей вразрез с действительной

обстановкой, и упорное продолжение боя в духе диспозиции, невзирая на

перемену обстановки, при непонимании необходимости сообразоваться с

последней. "Союзники атаковали армию, которой они не видели;

предполагали ее на позиции, которой она не занимала, и рассчитывали

на то, что она останется настолько же неподвижной, как пограничные

столбы". В результате армия, превосходившая противника числом и

одушевленная прекрасным духом, потерпела жестокое поражение, а

победитель получил право сказать в своем бюллетене: "Император,

с высоты своего бивуака, увидел с неописанной радостью начало

флангового движения русской армии... Он увидел тогда, до какой

степени предвзятость и невежество в отношении военного искусства

помрачили верхи этой храброй армии; он сказал: "...Завтра перед

вечером эта армия будет в моих руках". — Русские "верхи"

этой армии добровольно пошли в науку к австрийцам и совершенно им

подчинились. Один Кутузов понимал обстановку и, по-видимому,

предвидел поражение, но он не мог поправить дела, ибо его не слушали.

Он должен был бы, может быть, прямо указать императору очевидную

неизбежность неудачи — он этого не сделал, быть может,

предполагая, что его не послушают, и не имел достаточно гражданского

мужества решиться тем не менее на это, чтобы вывести Государя из его

заблуждения. Этого ему долго простить не мог император Александр 1,

считавший его чуть ли не главным виновником неудачи.

Во

всю Аустерлицкую операцию Кутузов находился в положении недостойном

главнокомандующего и то обстоятельство, что он примирился с этой

ролью, не говорит в его пользу. Во всяком случае о нем, как о

полководце, следует судить не по Аустерлицкой операции, а по

предшествовавшему ей периоду кампании, когда он не был стесняем в

своих распоряжениях, или же хотя и был стесняем, но не настолько,

чтобы не иметь возможности разорвать налагаемые на него оковы.

Строгий расчет, верная оценка обстановки, большая выдержка и

осторожность, подчас и хитрость, в необходимых случаях решительность,

а вообще всегда полная энергия и настойчивость в достижении раз

избранной цели, — вот отличительные черты Кутузова, как

полководца, обрисовывающиеся в этот период кампании 1805 года. Едва

ли можно оспаривать мнение Тьера, по словам которого, "из всех

генералов, современников Наполеона... осторожный и хитрый Кутузов

был... его самым опасным противником"-мы должны, конечно,

сделать оговорку: после смерти Суворова.

После

Аустерлицкого сражения Австрия отказалась от союза с Россией и

заключила мир с Францией, вследствие чего русские войска должны были

возвратиться в Россию. Ведение их было поручено Государем Кутузову,

который исполнил эту задачу отлично, так что неприятель не мог быть

опасным для нашей армии, которая вскоре, соединившись с корпусом

Эссена, сделалась снова столь же сильной, как и до Аустерлицкой

неудачи.

Пробыв

с армией в Броды, Кутузов послал полковника Ланского во французскую

армию для размена пленных. 13 января 1806 г. он представил Государю

описание Аустерлицкого сражения, составленное на основании полученных

им донесений и прочих имевшихся в его распоряжении данных. 24 февраля

того же года ему был пожалован орден Св. Владимира 1-й степени "за

подвиги и труды" в течение этой кампании, собственно же за его

классическое отступление от р. Инна в Моравию.

Вскоре

после того Кутузов приехал в Петербург, где не нес никакой

ответственной службы и только присутствовал при парадах и разводах. В

начале октября 1806 г. он был назначен киевским военным губернатором,

причем ему было повелено управлять и гражданской частью. Это была как

бы почетная ссылка; некоторые друзья и вообще близкие люди советовали

Кутузову выйти в отставку, но он не последовал этому совету, ибо

желал служить Государю и России до конца своей жизни. Перед въездом

Кутузова в Киев ему была устроена торжественная встреча чиновниками,

дворянством и купечеством с обычными церемониями, а на другой день

был дан городом в его честь пышный бал.

Вступив

в должность, Кутузов обратил внимание на все части гражданского

управления, Он не входил во все уголовные и т. п. дела, но, в случае

жалобы притесненного в суде или невинно осужденного, вникал в самое

существо дела и старался воздавать правосудие каждому в том

нуждавшемуся, облегчать участь несчастных и "приводить в

истинный разум" заблуждавшихся. Он преследовал взяточничество и

принимал все возможные меры к восстановлению в городе надлежащего

порядка и общественной безопасности. Особенные затруднения в этом

отношении возникали во время "контрактов" (с середине

января почти до середины февраля). В это время в Киев съезжалось

множество помещиков и дворян, главным образом поляков из ближайших

западноусских губерний и даже из польских земель, не принадлежавших

России. Польские паны и шляхтичи платили дорого за квартиры, но

пользовались ими, как своей собственностью, и притом жили в них

весьма беспечно и неосторожно, что сплошь и рядом приводило к

пожарам. По распоряжению Кутузова были учреждены караулы и посты из

жителей, которые по очереди бодрствовали по ночам и наблюдали за

соответственными улицами и домами; за исполнением же ими своих

обязанностей должна была следить полиция, под строгой ее

ответственностью. Благодаря этому, были чуть ли не вовсе

предупреждены не только пожары, но и бесчинства, буйства и

беспорядки, беспокоившие до того времени население Киева. Между тем,

успехи Наполеона в борьбе против Пруссии и вызванное ими национальное

польское движение, приведшее к открытому восстанию в прусской Польше,

отразилось и на настроении поляков, состоявших в русском подданстве,

что и обнаружилось во время "контрактов" в Киеве в начале

1807 г. Слухи преувеличивали успехи Наполеона; поляки ликовали,

надеясь на восстановление Польши в прежних ее пределах; русское

население Киева приходило в уныние, ввиду якобы угрожавшей ему

опасности. Кутузов старался успокоить граждан Киева, объявив им, что

никакой опасности нет и что "во всех случаях долг его есть

пещись об их благоденствии, личной и общественной безопасности".

Население, видя его бдительность и заботливость, успокоилось.

Таким

образом, здесь его управление дало отличные результаты: в короткое

время он снискал любовь и уважение управляемого им населения, а

вместе с тем и правительство не могло не быть довольным его

деятельностью.

В

это время, начиная с 1806 г., Россия находилась в войне с Турцией. В

сентябре 1807 г. главнокомандующий Дунайской армией, престарелый

князь Прозоровский, здоровье которого к этому времени сильно

расстроилось, просил о назначении к нему помощником Кутузова, причем

писал Государю: "...Он почти мой ученик и мою методу знает",

а военному министру: "я могу с полным удовлетворением

свидетельствовать, что он должность генерала и часть военную хорошо

разумеет... я в нем один недостаток нахожу: что он в характере своем

не всегда тверд бывает, а паче в сопряжении с дворскими делами; при

том же он от природы ленив к письму; но по части войсковой совершенно

им доволен, и он мне в самом деле помощник... я признаю его в

искусстве военном из лучших генералов Государя Императора".

Вследствие этого ходатайства Кутузову было повелено отправиться в

Дунайскую армию, как для помощи князю Прозоровскому, так и для

исправления его должности в случае тяжкой его болезни или и смерти.

Отъезжая

из Киева к армии, Кутузов имел возможность убедиться в том, что

население оставляемого им города действительно относилось к нему с

любовью. Он прибыл в Яссы 20 апреля 1808 г. Здесь ему было вверено

управление квартирмейстерской частью, а также все, что касалось

военных советов. Когда французский посланник в Константинополе,

генерал Себастиани, прибыл Яссы, Кутузов беседовал с ним и, со

свойственной ему дипломатической ловкостью, ничего своего ему не

обнаруживая, старался выяснить действительные цели французской

политики. Он же вел переговоры с сербскими депутатами и убедил их в

том, что интересы Сербии будут горячо поддерживаться русским

правительством, насколько это будет возможно. Это на время успокоило

сербов. В это же время Кутузов был поставлен во главе главных сил

армии (19 бат., 30 эск., полк казаков, 2 роты батарейной и 1 рота

конной артиллерии, 1 пионерная и 1½ понтонные роты),

расположенных в лагере у Калиени на р. Серете. Он помогал князю

Прозоровскому и в деле боевой подготовки войск. Главнокомандующий

обучал главные силы построению боевого порядка, который он считал

наилучшим для действий против турок (в 1-й линии 3, во 2-й—2 и

в 3-й—1 каре, с конницей в интервалах) и доносил затем

государю: "Желая показать сие построение не бывшим в военных

действиях против турок, назначал я марш колоннами по трем дорогам.

Признаться должен я... что войско беспорядочно, и только при

поправлениях генерала Кутузова и моих устроилось". В ноябре 1808

г. армия расположилась на зимние квартиры, причем главные силы

Кутузова заняли Яссы, Фокшаны, Рымник, Обилешти, Калиени и Плоешти с

окрестностями; в карте же 1809 г., когда князь Прозоровский

предполагал начать военные действия, корпус Кутузова (41 бат., 25

эск. и 5 рот артиллерии) сосредоточился в окрестностях Фокшан.

Кутузову было приказано овладеть Брлиловым. Тотчас же начато было

заготовление всего необходимого для осады этой крепости. 28 марта

корпус Кутузова выступил из Фокшан, 3 апреля прибыл к Визирскому

броду на р. Бузео и 5 перешел по понтонному мосту на правый берег

этой реки. 6 Кутузов произвел рекогносцировку путей, ведущих к

крепости, 7 начал движение и 8 расположил войска своего корпуса на

позициях вокруг крепости в трех группах, под начальством

генерал-лейтенантов: на правом фланге — Каменского 1-го, в

центре — Маркова 1-го и на левом фланге — Эссена 3-го.

Войска приступили к постройке необходимых укреплений; вылазка

гарнизона была отражена. 11 апреля прибыли осадные орудия, а по Дунаю

подошла наша флотилия. Князь Прозоровский, находившийся лично при

колонне Кутузова, узнав о разногласии среди гарнизона (до 12000

чел.), решился взять крепость штурмом. Кутузов указывал на

несвоевременность этой меры, так как ни одно из неприятельских орудий

в крепости не было еще подбито и вообще штурм не был подготовлен.

Поэтому главнокомандующий ограничился лишь намерением овладеть одним

только крепостным "ретраншементом" и приказал овладеть им

20 апреля.

Кутузов

составил диспозицию для атаки в духе идей главнокомандующего. Для

атаки было назначено три колонны по два батальона каждая —

генерал-майоров Репнинского, Хитрово и князя Вяземского, всего до

8000 чел., впереди которых шли команды охотников и рабочих и за

которыми имелись частные резервы по 3 батальона и общий резерв 8

эскадронов и 12 орудий. Со стороны Кутузова сделано было все, от него

зависевшее, в видах обеспечения успеха штурма, но ему не было дано

возможности распоряжаться операцией вполне самостоятельно; к тому же

и силы, назначенные для атаки, были недостаточны. Преждевременная

атака левой колонны, в то время, когда две другие еще не подошли к

"ретраншементу", дала неприятелю время приготовиться к

отпору. Атака окончилась неудачей; наши потери: 2229 чел. убитыми и

2550 ранеными (а по некоторым показаниям до 9000 чел.). Князь

Прозоровский рыдал, падал на колени и рвал остатки своих волос;

находившийся же при этом Кутузов сказал: "Не такие беды бывали

со мной, я проиграл аустерлицкое сражение, решившее участь Европы, да

не плакал".

После

этой неудачи главнокомандующий созвал военный совет, который принял

план, по-видимому, составленный Кутузовым, опять-таки согласно с

идеями князя Прозоровского: овладеть Браиловым правильной осадой,

затем перейти через Дунай у Туртукая, Браилова и Галаца, овладеть

всеми дунайскими крепостями, двинуться к Балканам, поднять болгар,

разбить турецкую армию, если бы она встретила нас в Болгарии и идти

на Адрианополь, чем вынудить турок просить мира. Между тем император

Александр находил необходимым быстро наступать к Константинополю, не

стараясь овладеть всеми крепостями, и вообще действовать с возможно

большей энергией. Князь Прозоровский, со своей стороны, не только с

этим не соглашался, но даже не признавал возможным начинать

наступление хотя бы во исполнение плана, принятого военным советом.

Кутузов, в свою очередь, не соглашался с главнокомандующим и находил

возможным начать наступление. Такое противоречие не нравилось

фельдмаршалу. Он жаловался военному министру на Кутузова и писал

будто бы он "порочит его действия, возбуждает недоверие к нему и

служит ему не помощником, а помехой". Ввиду этого Государь писал

князю Прозоровскому 4 июня 1809 г.: "Желая изыскать лучший и

благовидный способ к поручению отделенного от вас поста генералу

Кутузову, я избрал за лучшее назначить его командиром резервного

корпуса.. Полагаю, что таковое назначение, отдаляя его, неприметным

образом, от армии, удовлетворит желанию вашему и, вместе с тем,

отдалит всякие заключения, могущие возродиться в сем случае".

Вместе с тем, князю Прозоровскому был доставлен и рескрипт на имя

Кутузова о новом его назначении, с тем, чтобы фельдмаршал лично

вручил ему этот рескрипт, когда признает нужным. Но князь

Прозоровский находил это недостаточным и 18 июня писал Государю:

"Будучи обращен в резервный корпус, Кутузов имел бы обширное

поле обратить все действие его интриг против меня, так что он

принудил бы меня возвратиться из-за Дуная, или же, прижавшись к сей

реке, послать к нему отряд; сверх того, будучи тонок и зная службу,

он мог бы допустить неприятеля сжечь магазины и, некоторым образом,

преподать туркам к тому способ, а вину возложить на частного, на

посте находящегося генерала, который бы за это пострадал; он же сам

всегда был бы прав". На это Государь, уведомляя князя

Прозоровского об увольнении от должности литовского военного

губернатора генерала A. M. Римского-Корсакова, спрашивал, не

назначить ли на его место Кутузова. Фельдмаршал, желая иметь Кутузова

подальше от себя, с радостью на это согласился. Государь, конечно, не

мог поверить этому чудовищному и нелепому утверждению Прозоровского,

что Кутузов может даже изменить присяге и долгу, лишь бы только

повредить князю Прозоровскому; тем не менее, подобное отношение

фельдмаршала не могло не уронить Кутузова в мнении Государя еще

более, чем это произошло после аустерлицкой неудачи. Во всяком

случае, Государь не мог также игнорировать прежние заслуги Кутузова.

Назначение его на должность литовского (виленского) военного

губернатора состоялось 3 июля 1809 года. В этом же месяце он и выехал

из армии, причем обнаружилось такое отношение к нему войск, какое

далеко не всегда выпадает на долю отъезжающих начальников: генералы и

офицеры, за малыми исключениями, сожалели об его отъезде, а солдаты

даже плакали.

Население

Вильны было очень довольно назначением известного уже ему Кутузова,

который хорошо знал поляков вообще и ополяченных литовцев в

частности, умел обращаться с ними и побуждать их к действиям,

согласным с интересами России, не теряя, в то же время, их любви и

расположения. Поляки, дурно относившиеся к русским вообще и к

талантливым русским людям в особенности, были в восторге от Кутузова

и давали о нем самые лучшие отзывы; относительно же его ума были

самого высокого мнения я говорили: "O Kutuzow! to to głowa!"

(Кутузов, это голова). Такое отношение к Кутузову управляемого им

населения рельефно обнаружилось 15 марта 1811 года, когда жители

Вильны проливали слезы и провожали благословениями Кутузова,

покидавшего Вильну, чтобы отправиться снова к Дунайской армии и

принять главное начальство над нею, вместо графа Н. M. Каменского

2-го, впрочем, без отчисления от должности виленского

генерал-губернатора; последняя должность оставалась за ним до 17

апреля 1812 года — действительное ее исправление было им

поручено генерал-майору князю И. С. Гургелову.

Назначение

Кутузова главнокомандующим Дунайской армией было вызвано отчасти

болезнью графа Каменского 2-го, главным же образом предположением

императора Александра назначить Каменского на более важный пост

главнокомандующего одной из западных армий в предстоявшей борьбе с

Наполеоном. 7 марта Государь писал Каменскому: "Я дал повеление

генералу Кутузову поспешить приездом в Букарест и принять

командование Молдавской армией. Вам же предписываю, сдав оную

преемнику вашему, под видом слабости здоровья вашего... и, известя

его подробно обо всех моих намерениях, отправиться, коль скоро

возможно будет, в Житомир, где получите вы от меня повеление принять

главное начальство над второй армией…"

Кутузов,

с своей стороны, по случаю своего назначения, писал военному министру

1 марта: "доверенность Государя в столь важном случае заключает

в себе все, что только льстить может человека, хотя наименее

честолюбивого. В летах менее престарелых был бы я более полезен.

Случаи дали мне познание той земли и неприятеля. Желаю, чтобы мои

силы телесные, при исполнении обязанностей моих, достаточно

соответствовали главнейшему моему чувствованию".

Прибыв

в Букарешт, Кутузов, 1 апреля, вступил в командование армией. Это

сильно подняло дух наших войск, несколько "смущенных"

болезнью Каменского.