Большая биографическая энциклопедия - лефорт франц яковлевич

— род. 2 января 1656 г. в Женеве, † 2 марта 1699 г. в Москве. Его прадед Жан Антуан Лиффорти переселился в половине XVI в. из Кони (в Пьемонте) в Женеву, был принят в 1565 г. в число женевских граждан и занялся торговлей. Сыновья этого Лиффорти переделали свою фамилию на французский лад и стали именоваться Лефорт. Один из сыновей Жана Антуана, Исаак Лефорт, а затем и младший сын Исаака, Яков, вели обширную москательную торговлю с Марселем, Лионом, Франкфуртом-на-Майне и Амстердамом и в то же время занимали почетные должности в Женеве. Фамилия Лефорт пользовалась там большим уважением и, путем брачных союзов, вступила в родство с самыми богатыми и заслуженными родами республики.

Франц был младший из семи сыновей Якова Лефорта, женатого на дочери бургомистра Лекта, и до 14-летнего возраста учился в женевском коллегиуме, а затем был отправлен в Марсель к одному из знакомых купцов для обучения торговле. Предпочитая военную службу, Франц ушел от своего хозяина и в течение нескольких месяцев прослужил в крепостном гарнизоне города Марселя кадетом. Отец остался очень недоволен таким своевольством сына, вызвал его обратно в Женеву и, вопреки желанию Франца, заставил его заниматься торговыми делами. В декабре 1673 г., или в январе 1674 г., в Женеву приехал младший сын курляндского герцога, Карл-Яков, много путешествовавший и стремившийся поступить на военную службу. Одинаковость вкусов и характеров способствовали быстрому сближению его с Францем Лефортом. От природы здоровый, высокого роста, сильный и ловкий, Лефорт отличался красивой наружностью, быстротой соображения, веселым и живым характером, смелостью и предприимчивостью. Любознательность и жажда известной доли свободы влекли его к общению с иноземцами и с теми многочисленными молодыми родственниками, которые вели совершенно иной образ жизни, чем его родители, но воспитание в строгих и нравственных правилах кальвинизма навсегда вселили в него то внутреннее чувство, которое сам Лефорт называл "страхом Божиим". Дополнение этой характеристики мы приведем ниже в соответствующем месте, на основании "Записок" его племянника Людовика Лефорта. Принц Карл предложил Лефорту ехать с ним вместе в Польшу для поступления в тамошнюю армию или отправиться в Голландию, под начальство его старшего брата, наследного герцога курляндского, сражавшегося с французами. Не только родители Франца, но и вся женевская община сильно воспротивилась поступлению его на военную службу в иноземное государство, так как это было строго воспрещено женевскими законами. Нелегко было Францу получить от родителей разрешение ехать в Голландию и вступить там на военную службу, под начальство наследного герцога курляндского. Отец дал ему на путевые издержки только 60 гульденов и отказал в рекомендательных письмах к своим знакомым купцам в Страсбурге, Фанкфурте-на-Майне и Амстердаме. Как ни рвался Лефорт из Женевы, как ни желал он посвятить себя военной службе, но разлука с родителями, да еще при таких тяжелых условиях, произвела на него удручающе-грустное впечатление. Он выехал из Женевы в начале июня 1674 г., а 16 августа благополучно прибыл в Амстердам, откуда отправился в Гаагу, чтобы состоять в свите курляндского герцога Фридриха-Казимира. Война между Францией и Нидерландами была в полном разгаре, Лефорт принял в ней участие, и жизнь его неоднократно подвергалась опасности во время осады сильной крепости Граве, на Маасе. После взятия этой крепости Лефорт получил разрешение герцога курляндского съездить в Амстердам и разузнать там от своих соотечественников про здоровье отца. В Амстердаме Лефорта ждало письмо его старшего брата Ами Лефорта с известием о кончине отца; Лефорт был сильно потрясен этим известием и стал усердно молиться Богу, сознавая свою виновность перед отцом, которого часто огорчал непослушанием. Лефорт был очень привязан к родной семье, а потому его угнетало сознание, что своим отъездом он огорчил родителей и брата Ами. Впоследствии, когда Лефорт оставался долго без писем из родного дома, он объяснял себе молчание матери и брата таившимся неудовольствием против него и не знал, как и чем загладить свой проступок, т. е. отъезд из отечества.

Не получив никакого наследства после отца и видя, что нельзя надеяться занять место секретаря при курляндском герцоге, Лефорт впал в такое уныние, что готов был вернуться в Женеву. Ненадолго однако овладело Лефортом отчаяние: стремление к военной службе побудило его отправиться искать счастья в Нимвегене, голландской крепости, куда съехались уполномоченные воевавших держав для переговоров о мире. В Нимвегене находился в это время голландец подполковник фан Фростен, набиравший охотников для военной службы в далекой Московии. Он предложил Лефорту чин капитана, и Лефорт согласился ехать в Архангельск. Деньги на дорогу дал ему амстердамский купец Туртон, приятель его покойного отца.

Лишь 4 сентября 1675 г., т. е. почти через шесть недель после отплытия из Амстердама, прибыл в Архангельск полковник фан Фростен с тринадцатью товарищами. При допросе местным воеводой пять капитанов, в том числе Лефорт, показали себя выходцами из города Данцига. Все приехавшие были уверены, что фан Фростен пригласил их по поручению царя Алексея Михайловича и что они немедленно будут приняты на службу; многие привезли с собой жен и детей. В Архангельске оказалось, что фан Фростен взял их в Московию, так сказать, на свой страх и что им придется жить в Архангельске до получения царского дозволения ехать в столицу. В ожидании ответа царя на челобитную фан Фростена, посланную из Архангельска, тамошний воевода Феодор Полуектович Нарышкин, дядя царицы Натальи Кирилловны распорядился выдавать всем четырнадцати иноземцам полтину в сутки кормовых. Из этой суммы на долю капитана Лефорта приходилось в сутки три копейки. Лефорт познакомился с итальянцем Гуаскони, ежегодно приезжавшим в Архангельск по торговым делам, и тот дал ему взаймы десять талеров и отнесся очень доброжелательно. Так как пришло разрешение царя Алексея Михайловича отправить из Архангельска иноземных офицеров с условием, чтобы они ехали на собственные средства, то Лефорт вынужден был занять у Гуаскони на дорогу еще шестьдесят талеров.

Путь от Архангельска до Москвы Лефорт совершил в зимнее время: выехав 19 января 1676 г., он прибыл с товарищами в Москву 26 февраля уже при новом царе Феодоре Алексеевиче; в тот же день он явился в Посольский приказ и был внесен в книгу заезжих иностранцев. 30-го марта Феодор Алексеевич принял иноземных офицеров, а 4-го апреля велел объявить им, что они непригодны для царской службы и должны возвратиться морем в отечество. Несмотря на такое распоряжение, все офицеры остались в России, но каждый из них пошел своим путем, не надеясь уже на поддержку фан Фростена.

Лефорт поселился, согласно положению об иноземцах, в Немецкой слободе. Там встретил он своего знакомого по Архангельску, итальянца Гуаскони, который и в Москве отнесся к нему радушно и сочувственно. По вероисповеданию Гуаскони принадлежал к римско-католической церкви и находился в большой дружбе с двумя заслуженными иноземцами, состоявшими в царской службе: полковником Полем Менезесом и Патриком Гордоном, тоже католиками. Гуаскони познакомил с ними Лефорта, полагая, что они в состоянии помочь ему добрым советом и оказать покровительство. Не имея в виду чего-либо определенного, Лефорт поступил секретарем к датскому резиденту Магнусу Гиое и, вероятно, заслужил его расположение, потому что Гиое намеревался взять его с собою в Данию и обещал доставить все средства к повышению. Но Лефорт, по-видимому, не располагал покинуть Россию, так как сообщая своему старшему брату, что полковник русской службы Крафойрд желает выдать за него свою дочь, прибавил: "Я ответил, что не прочь, если получу согласие своих родных... Итак, если родные посоветуют мне жениться, то я женюсь; в противном случае, исполню ваши приказания". Как видно из ответного письма, мать, старший брат и зять были против его женитьбы и настаивали, чтобы он уехал из России. Хотя Лефорт не состоял на действительной службе, но трудно было надеяться на дозволение покинуть Россию в то время, когда началась уже война с Турцией и можно было ожидать неприязненных действий со стороны Польши и Швеции. Завязав при посредстве полковника Менезеса и Гуаскони знакомство с английским посланником сэром Гебдоном, Лефорт предполагал в половине августа 1678 г. уехать с ним в Лондон, а оттуда в Париж. "Если Богу будет угодно — писал он своему брату — вы получите письмо оттуда. Там я найду лучшую службу, нежели здесь. Исполняю ваши приказания". После того как английский посланник получил от царя прощальную аудиенцию и жил в Немецкой слободе частным человеком, между ним и Лефортом установились самые дружеские отношения. Лефорт почти ежедневно у него обедал, два-три раза в неделю ездил с ним на охоту и рассчитывал поступить, при его помощи, на шведскую службу. Намерение Лефорта уехать из России не осуществилось, потому что русское правительство отказало в заграничном отпуске иноземным офицерам, опасаясь новой войны с Турцией и Крымом. Необходимость оставаться в России побудила Лефорта жениться, не дожидаясь ответа матери и старшего брата, от которых он не имел известий в течение полутора лет. Ему легко было отказаться от брака с дочерью полковника Крафойрда, потому что, по собственному его признанию, он не питал к ней особенно нежных чувств, но когда он познакомился с вдовой подполковника Сугэ (Souhay) и полюбил ее единственную дочь Елизавету, он не сдержал своего обещания и женился на ней без дозволения родных. Мать Елизаветы, происходившая из фамилии фон Бокговен, с 1648 г. жила в России, куда отец ее переселился из Англии вследствие гонений на католиков. Елизавета Сугэ была воспитана в строго католическом духе, но при вступлении ее в брак с Лефортом, было постановлено крестить и воспитывать детей по кальвинистскому вероисповеданию. Через жену Лефорт вступил в родство с Патриком Гордоном и с Мензесом. Согласие матери и всей родни невесты на брак с ним ясно доказывает, каким уважением пользовался он среди именитых иноземцев Немецкой слободы, хотя не занимал никакого служебного положения. Извещая мать о своей женитьбе, Лефорт, между прочим, писал ей: "Я желал бы только, чтобы вы могли видеть, как живут и каким добрым именем пользуются ваши дети".

Желая участвовать в военных действиях России против Турции, Лефорт подал в июле 1678 г. челобитную в Иноземный приказ о принятии его на царскую службу, по примеру полковника фан Фростена и других иностранных офицеров, с которыми он прибыл в Россию за два с половиной года перед тем. После справки в Посольском приказе о времени прибытия Лефорта в Россию, о чине, с каким он приехал и т. д., последовало царское повеление "принять в службу иноземца Франца Лефорта, с чином капитана". В конце 1678 г. Лефорт был назначен командиром роты, входившей в состав гарнизона Киева и принадлежавшей к корпусу кн. Вас. Вас. Великого Голицына, которому он был лично известен; киевским комендантом определен был Патрик Гордон. Все это давало Лефорту надежду не остаться незамеченным, и он отправился в начале 1679 года в Киев. Два с половиной года пробыл он отчасти в Киеве, отчасти в походах против турок и крымцев, причем подвергался большим опасностям и едва не попался в плен. Особенно трудно приходилось ему зимой при защите некоторых деревень от нападений крымцев, потому что он страдал упорной лихорадкой. Три раза Лефорт ездил с поручениями в Москву и перевез свою жену и тещу в Киев, но редко жил в семейном кругу, вследствие продолжительных командировок. По заключении мира, Лефорт возвратился со своею ротою в Москву и поспешил известить о себе старшего брата, которому не писал во все время похода. Возвратившись в Немецкую слободу, Лефорт задумал просить полугодовой отпуск для поездки в Женеву. Отпуск был ему дан с сохранением жалованья, и 9-го ноября 1681 года он отправился в далекое путешествие; в Женеву он прибыл 16 апреля 1682 г. В "Записках" Людовика Лефорта (старшего сына Ами Лефорта), которому в то время было 16 лет, сохранилось интересное известие о том впечатлении, какое Франц Лефорт произвел на своих родных и соотечественников. В "Записках" сказано: "Франц Лефорт был принят своими родными и соотечественниками, любившими и истинно уважавшими его, самым радушным образом. В беседах своих он представлял картину России, вовсе несогласную с описаниями путешественников. Он старался распространить выгодное понятие об этой стране, утверждая, что там можно составить себе очень хорошую карьеру и возвыситься военною службою. По этой причине он пытался уговорить своих родственников и других отправиться с ним в Россию. Лефорту было тогда двадцать шесть лет. Все соотечественники заметили в нем большую и выгодную перемену. Он был высокого роста и очень строен. В разговоре являл себя строгим и серьезным, но с друзьями был шутлив и весел. Можно сказать утвердительно, что он наделен от рождения счастливейшими дарами и талантами как тела, так ума и души. Он был отличный ездок и в совершенстве владел оружием. Из лука стрелял с такою необыкновенною силою и с такою непостижимою ловкостью, что превосходил искуснейших и опытнейших татар. О военном ремесле говорил очень разумно, и можно сказать по справедливости, что судил о нем, как человек испытанный, хотя был младший сын в семействе, которое, конечно, пользовалось почетом, но не имело таких денежных средств, чтобы дать соответствующее его дарованиям воспитание. Что касается его чувств и образа мыслей, то никогда и никто не откажется от признания — что и обнаружится впоследствии — что он имел возвышенную и благородную душу. Он был враг лести и тщеславия. Своему государю был непоколебимо предан во всем, что касалось славы его царствования и счастья подданных, и употреблял все усилия содействовать столь справедливым и благотворным предначертаниям. Во время пребывания на родине, Лефорту делаемы были различные предложения многими именитыми чужеземцами, проживавшими в Женеве. Его заверяли, что он найдет достойный круг деятельности или во Франции при швейцарских войсках, или в Германии, или у императора, или в Голландии и в Англии. Влиятельные иностранцы старались отговорить его от службы в России, доказывая, что она не только трудна, но и неблагодарна. И члены его фамилии, родные и знакомые, советовали ему ехать или в Германию, или во Францию, или в Англию, или в Нидерланды, где, поступив на военную службу, он мог бы приобрести значительные выгоды для себя и для своего семейства. На все эти знаки благорасположения Лефорт отвечал, что сердце его лежит к России и благодарность обязывает его посвятить жизнь монарху, от которого получил многие благодеяния. Он питал твердую надежду — и это были его собственные слова — что если Бог сохранит ему здоровье и дарует жизнь, то свет заговорит о нем и он достигнет почетного и выгодного положения". Перед выездом из Женевы, Лефорт подал прошение в женевский сенат о выдаче ему официального разрешения жить в другом государстве. В увольнительном свидетельстве женевской республики удостоверялось место его родины и его происхождение, и о нем самом сделан чрезвычайно лестный отзыв. Лефорт накупил в Женеве лучшего оружия, часов и разных ювелирных вещей для подарков в Москве, и 23 мая выехал в обратный путь. В Гамбурге он узнал о кончине царя Феодора Алексеевича и, встретившись там со знакомым по Москве Гиллебрандт фон Горн, условился ехать дальше вместе с ним. По пути Горну и Лефорту рассказывали о последних событиях в России в таком мрачном свете, что Лефорт ожидал лично для себя, как кальвиниста, больших неприятностей. В Смоленске Лефорт расстался с Горном и взял на себя поручение известить Посольский приказ о прибытии его со свитою, в качестве чрезвычайного датского посланника. 19 сентября Лефорт приехал в Немецкую слободу и был успокоен друзьями, которые уверяли его, что несмотря на разные перемены в государственном управлении, он может надеяться на успешное продолжение службы. Начальник Посольского приказа, кн. Вас. Вас. Голицын, благоволивший к Лефорту, как мы видели выше, находился в Троицкой лавре, и Лефорт поспешил туда, чтобы известить кн. Голицына о прибытии в Смоленск чрезвычайного датского посланника. Кн. Голицын милостиво принял Лефорта и велел ему немедленно ехать навстречу Горну и состоять при нем, в качестве пристава, до тех пор, пока Горн не получит аудиенции у царей Иоанна и Петра. 18 октября Горн прибыл, в сопровождении Лефорта, в дом, отведенный ему близ Троицкого монастыря, и на другой день представлялся царям; Лефорт присутствовал при аудиенции и был допущен к целованию рук обоих царей. Вероятно вследствие покровительства князей Голицыных — главнокомандующего всеми русскими военными силами кн. Василия Васильевича и его двоюродного брата кн. Бориса Алексеевича, назначенного дядькой к юному царю Петру, — Лефорт получил быстрое повышение по службе. 29 июня 1683 г., в день именин царя Петра, он произведен был в майоры, а 29 августа, в день именин царя Иоанна, получил чин подполковника. О его производстве было торжественно объявлено перед дворцом, в присутствии всех офицеров.

Лефорт вращался в кругу иностранных дипломатов и был особенно близок с представителем голландских генеральных штатов, бароном фан Келлером, который старался о водворении общего мира в Европе и о заключении тройственного союза между Россией, Австрией и Польшей против мусульманских держав. В описываемое время в Немецкой слободе жилось особенно весело и шумно, потому что иностранные дипломаты и богатый купец Гартман устраивали блестящие праздники и задавали пышные пиры. Почетными гостями бывали кн. В. В. Голицын и другие знатные бояре, а Лефорт, как уже упомянуто выше, занимал видное место в обществе влиятельных иностранцев, вследствие чего был постоянным посетителем этих торжеств. В конце 1684 г. Лефорт устроил у себя в собственном уже доме патриотическое празднество, в память одного выдающегося события в исторической жизни Женевы. На это празднество съехались многие бояре, офицеры и именитые иностранцы.

В 1685 году кн. Бор. Алекс. Голицын, назначенный начальником Казанского приказа, намеревался дать Лефорту кавалерийский полк в тысячу человек и послать его в Казань, так как он скучал от бездействия в Немецкой слободе. Вместо того Лефорту пришлось, в качестве батальонного командира, отправиться в Украйну, куда решено было двинуть войска для подкрепления крепостных гарнизонов, в особенности Киева. Лефорт доехал до Кизилевских степей и имел несколько стычек с крымцами, но затем получил поздней осенью предписание отступить. Зимой он вернулся в Москву. В 1686 г. стали делаться приготовления к походу против крымского хана, под главным начальством кн. Вас. Вас. Голицына. Лефорт выступил в Крым с батальоном в 1900 человек в первой дивизии, которой начальствовал генерал Венед. Андр. Змеев, непременно желавший иметь его в одном из своих полков. Крымский поход, как известно, был весьма неудачен, потому что люди хворали и умирали от жары и от плохой воды, а лошади, кроме того, от бескормицы. В течение всего похода Лефорт находился неотлучно при главнокомандующем и заслужил его благоволение внимательным и добросовестным отношением к делу. Кн. Голицын остался им очень доволен и обещал выхлопотать повышение в полковники, если сам он удостоится милостивого приема от царей. В половине августа 1687 года пришел царский указ, чтобы распустить войско. По возвращении в Москву кн. Голицын представил обоим царям и царевне Софье сопровождавшего его с поля сражения Лефорта, вскоре он был произведен в полковники и получил денежную награду. Весной 1689 г. состоялся новый поход против Крыма, и Лефорт опять участвовал в походе, под начальством генерала Змеева. Второй крымский поход окончился еще печальнее первого, так как царевна Софья и кн. Вас. Вас. Голицын лишились власти. С этого времени юный Петр почувствовал под ногами твердую почву и стал во главе государства: старший брат его Иоанн по-прежнему только считался соправителем.

Не останавливаясь подробно на причинах, привлекавших Петра в Немецкую слободу, так как это относится больше к жизнеописанию Петра, нежели Лефорта, выделим то, что касается непосредственно сближения русского царя с образованным женевцем. По случаю рождения у Петра первого сына, царевича Алексея, 18 февраля 1690 г. Лефорт был пожалован в генерал-майоры. 30 апреля 1690 г. Петр впервые посетил Немецкую слободу и провел тогда вечер у генерала Гордона. Через четыре месяца после того Петр почтил своим присутствием Лефорта, у которого отобедал 3 сентября. Вслед за тем осенью того же года Петр стал часто бывать у Гордона и у Лефорта, проводил у них целые дни и, оживленно беседуя о разных предметах, главным образом о военных делах, иногда оставался даже ночевать у них. С течением времени круг знакомых Петра в Немецкой слободе расширился, и он имел возможность выбрать среди них человека, который был бы способен отвечать на занимавшие его разнообразные вопросы и содействовать проведению в жизнь задуманных им преобразований. Таким человеком оказался Лефорт. Сближение с ним царя не должно было удивить и неприятно поразить высших сановников, потому что еще в 1686 году Лефорт писал своему старшему брату: "Вы высказали мне некоторые упреки по поводу моего хозяйственного быта. Я должен, сознаться, что, в известном отношении, вы правы, но поверите мне, что я не господин и того немногого, что у меня есть, ибо наши князья (бояре), старые и молодые, оказывают мне честь своими более нежели частыми посещениями. Даже когда меня не бывает дома, они не преминут покурить и попить у меня, как будто я и не отлучался. Дом мой очень им нравится, и я не могу сказать по справедливости, что другого, лучше устроенного, здесь нет. В 1691—92 гг. царь бывал у Лефорта в этом небольшом доме на берегу Яузы, отделанном на французский лад с изяществом и даже роскошью, к которой Лефорт имел врожденную склонность. В конце 1692 г. явилась необходимость расширить дом Лефорта, и вот по какому поводу. Так как Петр любил мешать дело с бездельем, то у него составилась многочисленная (250—300 человек) "компания", весьма разнообразная по характеру, уму, образованию, общественному положению и национальности своих членов. Неудобство собирать эту компанию в стенах Кремля побудило Петра приискать помещение в Немецкой Слободе. Самым подходящим во всех отношениях домом был дом Лефорта, и Петр дал средства для пристройки к нему большой залы; постройка нового каменного дома взяла бы много времени. Описание этой залы находится в письме женевца Сенебье, дальнего родственника Лефорта, приехавшего в 1691 году в Россию и поступившего на военную службу. Вот что он писал на свою родину 22 сентября 1693 г.: "Его превосходительство выстроил весьма красивую и обширную залу для приема 1500 человек. Она обита великолепными обоями, украшена дорогою скульптурною работою, везде вызолочена и, действительно, может быть названа прекраснейшею императорскою залою. Наш государь пожаловал ему (Лефорту) пятнадцать больших кусков шелковых тканей, с богатою золотою вышивкою. Помещение так велико и во всех частях исполнено так превосходно, что представляет нечто удивительное. Издержки простираются, говорят, до 14000 талеров. Меблировка роскошная; много серебряной посуды, оружия, картин, зеркал, ковров, разных украшений — все вещи в высшей степени интересные и многоценные... У генерала большое число прислуги; на конюшне двадцать кровных лошадей; у ворот дома постоянно караул из двенадцати человек". Добавлением к этому может служить письмо самого Лефорта, от 9 марта 1694 года старшему брату: "В саду есть пруды, каких нелегко найти здесь, изобилующие рыбою. За садом, на другой стороне реки, имею я парк, где содержатся различные дикие звери. Рабы и рабыни, которых у меня довольно, все освобождены мною. Словом мой дом красивейший и приятнейший в целом околотке. Русские приезжают осматривать его как диковинку". По всеобщему желанию, открытие залы отпраздновали шумно и весело, приурочив торжество ко времени бракосочетания в Женеве любимой племянницы Лефорта, и к отъезду Петра из Москвы в Архангельск, назначенному на 4-е июля 1693 года. Празднество продолжалось четыре дня, с 30 июня по 3 июля включительно. Царь, придворные, почетные иностранцы, дамы (всего 200 человек) пировали у Лефорта: обедали, танцевали под звуки прекрасной музыки, ужинали, любовались на затейливые фейерверки и слушали пальбу из 20 пушек. Было бы однако ошибочно думать, что дом Лефорта предназначался царем исключительно для пиров, балов и веселья. Когда Петр бывал там запросто, то после раннего обеда гости стреляли в цель, играли в кегли, а вечером первый бомбардир (Петр) пускал изготовленные им самим фейерверки. Дом Лефорта сделался как бы средоточием для деловых сношений высших сановников, иностранцев и всех, кому нужно было видеть царя. Там проводил Петр последние часы перед отъездом из Москвы, туда же спешил он немедленно по возвращении из путешествия. Одним словом, это был небольшой дворец царя в Немецкой слободе, где Петр чувствовал себя дома, свободным от условностей старого московского уклада. Вследствие дружбы с Лефортом, у Петра завязались отношения с Женевской республикой: 20 декабря 1692 г. женевские сенаторы отправили в Москву на имя обоих царей благодарственный адрес за те милости и то благоволение, какими пользовался Лефорт, который, по словам этого адреса, "соотечественникам дорог столько же по его прекрасным, от природы полученным качествам, сколько по благородству и древности его фамилии. Он брат благородного Ами Лефорта, с отличием занимающего ныне должность синдика или консула в нашем государстве". Адрес женевцев доставил Петру большое удовольствие. В царском ответе Женевской республике помещен похвальный отзыв о Лефорте, которого вскоре ожидало еще повышение: 29 июня 1693 г. он произведен был в полные генералы (генерал-лейтенантом он был с 1691 г.). Милостивое принятие адреса дало Женевскому сенату смелость обратиться в Москву с просьбой о помощи по случаю неурожая, постигшего всю Швейцарию в 1693 году. Петр распорядился отправить хлеб до Голландии; о дальнейшей перевозке женевцы должны были позаботиться сами. По поручению Петра, Лефорт сносился со своим братом Ами о присылке в Москву офицеров, инженеров, искусных мастеров, а впоследствии даже медиков и хирургов. Желающих поступить на русскую службу не находилось, и это огорчало Лефорта, который старался привлечь в свое второе отечество сведущих, опытных и честных работников на разных поприщах. "Вероятно кто-нибудь представил Московию в страшном виде, — писал он своему зятю Троншену по поводу отказа его сына приехать в Москву, — между тем, благодарение Богу, никогда не бывало здесь так тихо, так хорошо, как теперь; даже иностранцы охотно проживают здесь". Троншен, женатый на старшей сестре Лефорта, был профессором и пастором, а потому небезынтересно привести отрывок из его ответного письма Лефорту, доказывающий то высокое уважение, каким пользовался Лефорт со стороны своего родственника, убежденного последователя строгих правил Кальвина. "Я чрезвычайно радуюсь всякий раз, — писал Троншен, — когда узнаю, что вы продолжаете возвышаться при их царских величествах, и одно из моих пламеннейших желаний есть, чтобы Бог сохранил вам здоровье и милость государей в течение всей вашей жизни, и чтобы, достигнув маститой старости, удела крепких здоровьем людей, вы кончили жизнь, наделенные почестями и богатствами, в уповании на милосердие Бога, и унаследовали блага небесные, пред которыми земные выгоды ничто". Как известно, Петр усердно заботился о коренном изменении военного дела в России. С целью проверки успехов своих "потешных", из которых образовались Семеновский и Преображенский полки, он задумал устроить осенью 1691 г. примерные сражения в Москве. Кроме "потешных" в "большом походе" участвовали "отборные" полки из стрельцов и существовавших уже регулярных войск солдатского, рейтарского и гусарского строя. Лефорт начальствовал в этом сражении над первым отборным полком, вероятно вследствие болезни командира полка, генерала Шепелева, и находился на левом фланге первой армии, главнокомандующим которой был назначен кн. Ю. О. Ромодановский. Рейтары полка Лефорта, как сказано в реляции, долго и храбро сражались с неприятелем. После смерти генерала Шепелева, уже 20-го марта 1692 г. Лефорт получил начальство над первым отборным полком, и это назначение послужило поводом к неудовольствию против него генерала Гордона, считавшего за собой больше прав на почетную должность.

Желая ввести в своем полку дисциплину и основательно заняться его обучением, Лефорт выпросил у Петра большой плац для учения и маневров и средства к учреждению слободы, в которой жили бы все солдаты, до того времени разбросанные по Москве. Плац был отведен на левом берегу Яузы, против дома и сада Лефорта; к постройке слободы для солдат (500 домов) приступили в сентябре того же года. Слобода получила название Лафортовской; позднее из нее образовалась Лефортовская городская часть, но в просторечии эта местность Москвы до сих пор называется "Лафертово". В 1693 г. Лефорт сопровождал Петра в первом путешествии в Архангельск, по возвращении откуда возобновил усиленные занятия с полком, потому что на осень 1694 г. Петр назначил "потешный поход", задуманный в обширных размерах. Кончина царицы Натальи Кирилловны, последовавшая 25 января 1694 г., сильно опечалила Петра, но в то же время он почувствовал себя более независимым и свободным: не стало той, из сыновней любви к которой он сдерживал свое стремление путешествовать. Весной того же 1694 года Петр вторично отправился в Архангельск.

Узнав, что Лефорт поедет в Архангельск вслед за Петром на другой день, царь Иоанн Алексеевич послал звать его к себе. В начале и в конце приема Лефорт целовал руку у царя и у царицы Прасковьи Феодоровны. Иоанн Алексеевич велел передать поклон Петру и вероятно поручил Лефорту извещать себя о его здоровье, потому что во время пребывания в Архангельске Лефорт вел оживленную переписку с приближенными к Иоанну лицами. Царица Прасковья Феодоровна просила Лефорта сказать его жене, чтобы она приехала, когда за ней пришлют из дворца. Судя по письму Лефорта в Женеву, видно, что он придавал большое значение милостивому отношению к себе Иоанна Алексеевича. Прием, оказанный ему в Кремле, служил ясным доказательством благоволения к нему и к его семье. После отъезда Лефорта в Архангельск царицы — Прасковья Феодоровна и Евдокия Феодоровна неоднократно присылали парадную карету за его женой и за его сыном Андреем и делали им щедрые подарки. По возвращении из Архангельска, Лефорт снова был принят царем Иоанном и получил от него на дом кушанья и напитки в серебряных сосудах.

В конце сентября 1694 г. начался Кожуховский поход, названный так по деревне Кожуховой, находившейся в трех или четырех верстах от Москвы, по дороге к селу Коломенскому. Во главе двух отрядов, в каждом из которых заключалось по 20000 человек, стояли: боярин Бутурлин, приверженец старых порядков, и кн. Ромодановский. Бутурлин должен был засесть в крепости, построенной по плану Гордона близ деревни Кожуховой, и обороняться в ней. Задача кн. Ромодановского, который предводительствовал отрядом, обученным на европейский лад, состояла в том, чтобы взять крепость по всем правилам военного искусства. 4 октября, в день именин Лефорта, было решено штурмовать крепость. Первые приступы оказались неудачны, и Лефорту приказано отступить. В отчаянии Лефорт собрал большую часть своего полка и стремительно бросился к равелину. В то время, как он шел впереди войска, осажденные бросили в него горшок с четырьмя фунтами пороха, который, попав ему в правое плечо и в ухо, произвел сильный обжог. Не обращая внимания на то, что кожа на лице висела клочьями, Лефорт водрузил знамя на одном из равелинов; вслед за тем были взяты остальные равелины, а в конце концов и сама крепость. Вечером в этот день царь, бояре и высшие военные чины ужинали у Лефорта. Петр сердечно сожалел о несчастии, случившемся с Лефортом: вследствие обжога он несколько дней был слеп, а лицо и голова его были облеплены пластырем. Так как взятие крепости произошло слишком быстро, что противоречило планам Петра, то он приказал Бутурлину снова занять крепость и защищать ее. Лефорт не удалился с места сражения, но лишь под конец маневров мог снова принять участие в военных действиях. 17-го октября Бутурлин оказался вынужденным сдаться.

Судьба благоприятствовала Лефорту во всем, что касалось его служебной деятельности, но в семейной жизни он перенес тяжелые испытания: из девяти, или одиннадцати детей (в точности неизвестно), родившихся у него с 1680 по 1691 г. в Киеве и в Москве, остался в живых только один сын Андрей (Henri). В 1693 г., когда мальчику минуло 8 лет, к нему был приставлен учителем и гувернером саксонец Штрак, который должен был сопровождать его в Женеву, куда Лефорт решился отправить его для воспитания. Со стороны могло показаться странным подобное решение Лефорта, так как сын его был единственным товарищем, которого допускали к царевичу Алексею, следовательно с детства он становился близок ко двору и впереди открывалась для мальчика блестящая будущность. Но Лефорт судил иначе. Он хотел воспитать своего единственного сына в правилах кальвинизма, а для этого необходимо было удалить его от матери, ревностной католички, в последнее время особенно сблизившейся со своими родственниками Гордонами, тоже католиками. Эта рознь вероисповеданий должна была болезненно отзываться на всей психической жизни Лефорта, человека весьма религиозного и глубоко чувствовавшего. Религиозность Лефорта ярко выражается в письме к брату из Архангельска от 4-го июля 1694 г., в котором между прочим читаем: "Хотя вся страна и все различные национальности уважают меня, однако я не дозволяю усыплять себя такою славою; напротив, стремлюсь постоянно к тому, чтобы доказать мое усердие, привлечь верных подданных. Одним словом, прошу вас верить, что благодать Бога со мною, и хотя я неоднократно оскорблял Его, но она неисчерпаема, и я употреблю всевозможные усилия никогда не забывать Его благодеяний. В особенности прошу вас верить моей беспредельной преданности, зная положительно, что вы принимаете участие во всем, что меня касается, и что преднамеренно я не сделаю ничего предосудительного в такое время, когда Бог ниспослал на меня свои милости, и когда честь требует твердо пребывать в благодати Божией. Никто и никогда не достигал подобных милостей и ни один иноземец не мечтал о них. Сознаюсь, все эти милости необычайны; я не заслужил их; я не воображал в столь короткое время составить мое счастие, но так было угодно Богу".... Петр сочувственно отнесся к посылке сына Лефорта в Женеву и постарался доставить ему во время пути всевозможные удобства. Собственно на дорогу он назначил шестьсот червонцев и велел объявить воеводам тех мест, где надлежало проезжать, чтобы не было недостатка в лошадях на почтовых станциях. Петр дал маленькому Лефорту: 1) письмо к амстердамскому бургомистру Витсену с приложением ценного подарка — своего портрета, осыпанного бриллиантами, стоимостью в тысячу шестьсот талеров. Портрет этот предназначался Лефорту, но после отправки его Витсену, для Лефорта был заказан другой, и 2) грамоту сенаторам Женевской республики. В грамоте, между прочим, сказано: "Мы отпустили из наших владений Андрея Лефорта, сына генерала, дабы он отправился в вашу республику и в вашу академию, повидаться со своими родными, образовать сердце и ум и получить такое воспитание, которое дало бы ему возможность отличиться в политике, в военном искусстве и во всех свободных художествах". Желая расположить своих родственников в пользу Андрея, Лефорт послал с ним богатые подарки: напр., матери он послал горностаевую шубу, а сестрам, невесткам и племяннице куньи меха. Будучи посвящен в план Петра относительно войны с Турцией, Лефорт поторопился отправить сына в Женеву. Андрей выехал из Москвы 8 февраля 1695 г. и был принят в сенате Женевы 19 июня того же года, на другой день после своего приезда. Встреча и прием мальчика в женевском сенате были весьма торжественные: сенаторы выразили этим свое почтение к русскому царю и уважение к Францу Лефорту, Лично Андрею была тоже оказана честь: ему назначили два места в церкви св. Петра; обыкновенно этим отличием пользовались только царственные особы при посещении академии. В 1694 г., следовательно до отъезда Андрея, исполнилось давнишнее желание Лефорта видеть в Москве кого-нибудь из близких родственников. Приехал его племянник Петр, второй сын Ами Лефорта, в сопутствии базельского купца Хервагена, знакомого по торговым делам с Ригой и даже с Москвой. Молодой человек намеревался, по-видимому, заняться торговыми делами; дядя рассчитывал, что из него выйдет хороший офицер. По приезде в Москву Петр Лефорт был принят обоими царями с почестями, подобающими чрезвычайным послам, так как он привез рекомендательное письмо от Женевской республики. В самый разгар приготовлений к Азовскому походу приехал в Москву двоюродный брат Лефорта, Михаил Лект, и вступил на военную службу. Незадолго до Лекта приехал швейцарец Морло и в качестве инженера был определен с чином майора в первый отборный полк.

Перед выступлением весной 1695 года в Азовский поход Лефорт целые дни находился при Петре, исполняя различные поручения его, имевшие отношение до предпринятого похода. Лефорт выехал из Москвы уже после выступления войска, так как Петр желал, чтобы все необходимое было отправлено в Азов под присмотром Лефорта. Русские войска прибыли под Азов в начале июля и расположились, согласно предписанию Петра. Лефорт стоял на крайнем левом фланге, ниже города, по направлению к Дону, по которому турки могли свободно доставлять в Азов снаряды и продовольствие и посылать туда вспомогательные отряды. В тылу войска Лефорта была расположена турецкая конница, которая и сухим путем и Доном находилась в постоянных сношениях с осаждаемыми. Лефорту предстояло воздвигнуть такие укрепления, чтобы лишить неприятеля доступа к реке, и ему удалось весьма скоро построить две батареи и вооружить их двенадцатью большими тридцатишестифунтовыми пушками и двадцатью пятью мортирами. Одновременно был вырыт и ров к реке, после чего стали бросать с батарей бомбы в город. Все эти работы производились под сильным турецким огнем, а так как лагерь Лефорта был расположен в стороне, особняком, то в течение четырнадцати недель, которые Лефорт простоял под Азовом, редкий день обходился без стрельбы турками из пушек и без вылазок, направленных именно на левый фланг. Во время второго штурма Азова русскими войсками Лефорт находился в жарком огне и овладел одним из красных знамен неприятеля. Вследствие осенних холодов царь решил прекратить осаду Азова и возвратиться в Москву. Переход через степь был очень затруднителен; тем не менее все пушки и знамена, находившиеся в ведении Лефорта, остались целы; из 10400 солдат он привел в Москву около 8000.

Вследствие желания Петра, 3 декабря 1695 г., в доме Лефорта весело отпраздновали возвращение армии из-под Азова. Некоторые современники, как, напр., кн. Б. И. Куракин (свояк царя Петра) в своей "Гистории о царе Петре Алексеевиче" — большинство историков и многие любители русской истории приписывают Лефорту пагубное влияние на Петра в смысле кутежей и выпивок. Иные готовы отрицать какие бы то ни было заслуги Лефорта в деле государственных преобразований и смотрят на него только, как на веселого и остроумного собеседника. Чтобы показать неосновательность подобных мнений, приводим отрывок из письма Лефорта после вышеупомянутого пира, доказывающий, что Лефорт бывал часто лишь исполнителем воли Петра, который смотрел на дом Лефорта, как на свой собственный, и не всегда сообразовался с настроением и желанием хозяина. "В прошлый вторник (3 декабря) — писал Лефорт — его царское величество Петр Алексеевич удостоил обедать у меня со всеми боярами. Много палили из пушек; играла всякого рода музыка, а после обеда долго танцевали. И все это, несмотря на мое нездоровье, причиненное мне падением на возвратном походе через степь".

По возвращении из Азовского похода Петр назначил Лефорта адмиралом русского флота. Назначение это последовало не потому, что Лефорт имел какие-нибудь выдающиеся способности или глубокие познания в морском деле. Для Петра были важны не познания того или другого лица в какой-нибудь отрасли государственного управления, а неутомимость в работе, сообразительность, стойкость, исполнительность. Обладая всеми этими качествами, а также неподкупной честностью и беспредельной преданностью Петру, Лефорт не был инициатором всех его преобразований, как долгое время были убеждены на основании иностранных свидетельств, но он шел рука об руку со своим царственным другом, был ему надежным помощником и умел провести в жизнь многие его предначертания.

По случаю назначения Лефорта адмиралом припомним, что он, как постоянный спутник Петра, находился в Переяславле во время занятий царя на тамошней верфи; доказательством тому служит, что на южной стороне Плещеева озера, в двух верстах от Переяславля, близ с. Веськова, были выстроены одновременно деревянный дворец для Петра и дом для Лефорта. Командование в 1692 г. над самым большим кораблем, спущенным на Плещеево озеро и носившим название "Марса", было предоставлено Лефорту. Как уже упомянуто выше, Лефорт сопровождал Петра в обеих поездках в Архангельск; из письма Сенебье в Женеву известно, что Лефорт составил описание второго путешествия в Архангельск и приема там царя; к сожалению, это описание не сохранилось.

Недомогание Лефорта, о котором он упомянул в своем письме брату от 3 декабря, затянулось: вследствие ушиба появился большой нарыв, который прорвался только в конце февраля. Болезнь, холода и плохая дорога задержали Лефорта в Москве, и он выехал оттуда в Воронеж лишь 31 марта, много времени спустя после отъезда Петра. Присутствие их обоих в Воронеже было необходимо, так как там были сосредоточены все принадлежности для второго Азовского похода. Лефорт прибыл под Азов 21 мая, а флот в полном составе собрался там к концу июня. Как только русский флот снялся с якоря и приготовился к нападению, турецкие суда распустили все паруса и ушли в море. Не распространяясь о подробностях похода, скажем только, что Азов сдался во второй половине июля на капитуляцию. Приписывая победу главным образом флоту, с Лефортом во главе, Петр писал из-под Азова кн. Ромодановскому, что желает чествовать моряков. Вследствие нездоровья Лефорт не был в состоянии ехать в коляске, а потому решил совершить путь от Азова до Воронежа Доном и употребил на это 5½ недель. 10 сентября он прибыл из Воронежа в Москву в санях, так как не мог перенести тряски экипажа на колесах. 30 сентября войска торжественно вступили в Москву. При начале каменного моста через Москву-реку были сооружены триумфальные ворота, украшенные эмблемами и аллегориями. Лефорт ехал в вызолоченных государевых санях, запряженных шестью богато убранными лошадьми с царской конюшни. За ним шла морская рота под предводительством Петра, в скромном мундире морского капитана. Шествие через всю Москву до Немецкой слободы продолжалось целый день; царь с флотскими офицерами ужинал в этот вечер у Лефорта, но настоящий пир состоялся у него только две недели спустя, когда улучшилось его здоровье. За Азовский поход Лефорт получил титул наместника новгородского и вотчины в Епифанском и Рязанском уездах, в которых числилось 175 крестьянских дворов; кроме того, золотую медаль, соболью шубу, кусок златотканой парчи и большой вызолоченный бокал с именем царя.

Вскоре по возвращении из Азовского похода царь издал указ о постройке кораблей на средства обывателей, как отдельных лиц, так и "кумпанств". Предполагали, что весной 1698 года к тридцати галерам, оставленным в Азове, прибавится еще шестьдесят судов, галер и военных кораблей; командование над прежними и новыми судами вверено было Лефорту. Одновременно с заботами об устройстве флота Петр обдумывал заграничное путешествие. Он преследовал при этом две цели: желал повидать иноземные государства в качестве частного человека, чтобы удовлетворить своей любознательности, и намеревался основательно изучить кораблестроение и мореплавание. В начале марта 1696 года великое посольство, состоявшее почти из 250 человек, с Лефортом во главе, приготовилось к путешествию; вторым послом был назначен Ф. А. Головин, третьим думный дворянин Прокофий Богд. Возницын. Петр ехал под именем Петра Михайлова и был записан в путевой журнал "десятником". По приезде в Ригу племянник Лефорта, Петр Лефорт был назначен секретарем посольства. В Митаве Лефорт получил официальную аудиенцию у владетельного герцога курляндского Фридриха-Казимира, под начальством которого сражался некогда против французов в их войне с голландцами. Из Митавы посольство проследовало в Кенигсберг. Петр заключил там с бранденбургским курфюрстом Фридрихом III договор, по которому Россия и Пруссия вступили в союз против Турции; оба они сходились также в намерении не допускать французского принца до Польского престола. Конечно, сам Петр давал желаемое направление переговорам, но приведение в исполнение принадлежало Лефорту, как полномочному посланнику. Из Кенигсберга посольство проехало в Пиллау, где пробыло три недели, а затем направилось прямо в Голландию. В Амстердаме Лефорт с удовольствием встретил многих прежних знакомых. В половине сентября посольство въехало в Гаагу, и 22 сентября состоялась торжественная аудиенция в городском зале, где собрались представители нидерландских генеральных штатов. Русские посланники были в кафтанах из золотой и серебряной парчи, с ценными бриллиантовыми застежками. Лефорт произнес речь на голландском языке, передал грамоту от царя и присланные в подарок собольи меха; Ф. А. Головин объяснил цель посольства, но говорил на русском языке. Здесь кстати будет упомянуть, что Петра обучил голландскому языку Лефорт; сам же Лефорт свободно говорил на французском, немецком, голландском и русском языках. В это время в Рейсвике был съезд представителей европейских держав для заключения общего мира, и Россия выступила с определенными заявлениями относительно союза против Турции и польского престолонаследия. На долю Лефорта выпала трудная задача вести эти дипломатические переговоры. "Удивляюсь", — писал из Гааги в Женеву один старинный знакомый тамошних Лефортов, — "как генерал выдерживает (образ жизни в Гааге), при малом отдохновении и при тех непрестанных затруднениях, с которыми он должен бороться. Он служит предметом удивления всей страны и о нем отзываются с подобающим его сану уважением". Вслед за окончанием конгресса в Рейсвике и подписанием 30-го октября статей мира русское посольство возвратилось из Гааги в Амстердам. Петр и некоторые его спутники занялись на верфи постройкой корабля, Лефорт вел оживленную переписку со многими европейскими дипломатами, давал, согласно желанию царя, пышные празднества, беседовал с иноземцами, желавшими поступить на русскую службу, а свободное время проводил в обществе своих друзей и прибывших в Амстердам родных. Лефорт тратил крупные суммы на пиры и празднества, считая себя лишь исполнителем воли Петра, желавшего во всем блеске показать Западной Европе великое русское посольство. Лично для себя и для сына Лефорт не только не делал никаких сбережений, но даже не всегда аккуратно высылал своему брату деньги на его содержание. Племяннику Петру, постоянно при нем находившемуся, Лефорт говорил: "Я искал своего счастия: пусть и сын поищет своего... Я постараюсь научить его всему, что пригодится в жизни, а там пусть сам позаботится о себе". В это время у Лефорта возник вопрос, оставить ли сына Анри в Женеве, вызвать ли его в Москву для царевича Алексея Петровича, или поместить ко двору курфюрста бранденбургского, или короля саксонско-польского. После долгих колебаний и совещания с царем Лефорт решил оставить сына в Женеве. Получив в декабре известие о победе русских войск под турецкою крепостью Казыкирменом, Петр приказал отпраздновать это событие роскошным пиром и почтил его своим присутствием.

6 января 1698 г., накануне отъезда в Англию, Петр обедал у Лефорта и несколько раз обнял его в продолжение обеда. 7 января, когда коляска стояла уже у подъезда, Петр прощался с Лефортом в присутствии бургомистра Витсена: "В жизнь мою, — писал Витсен, — не видал я ничего более трогательного, как прощание его величества с господином генералом: они обнялись так крепко, что оба заплакали". Прощаясь, Петр сказал, что если ему понравится в Англии и он пробудет там долго, то вызовет туда Лефорта.

Вследствие усиленных приглашений Лефорта, желавшего повидаться со всеми членами своей семьи, 22 января 1696 г. приехал в Амстердам брат его Яков с двумя племянниками. Они были сильно удивлены роскошной обстановкой Франца Яковлевича. Описывая ужин, Яков Лефорт сообщает, между прочим, старшему брату следующее: "На двух буфетах стояла серебряная посуда, ценностью по крайней мере в 60000 ливров. Во время ужина играла музыка, а когда были питы тосты, играли трубачи в ливрее". Несколько дней спустя, он писал по поводу обыкновенного обеда: "Все подается на серебре. Постоянно готовы пятнадцать кувертов, а обедают у генерала ежедневно от девяти до двенадцати человек. У него три французские повара". На другой день приезда в Амстердам женевские Лефорты представлялись Головину и Возницыну и были приняты с большим почетом. Они желали представиться Петру и, опасаясь, что он долго не возвратится из Англии, отправились туда в сопровождении секретаря посольства, Петра Лефорта. 22 марта они прибыли в Лондон с рекомендательным письмом Франца Яковлевича к царю. Петр принял их милостиво. Завидев издали Якова Лефорта, он вышел к нему навстречу, обнял его и несколько раз поцеловал. На другой день молодые Лефорты представлялись царю, когда он сидел за обедом с несколькими приглашенными англичанами. Он встал из-за стола, приветствовал их, допустил к руке и приказал подать для них приборы. После обеда он прокатился с ними на своей яхте по Темзе и велел палить из пушек.

Согласно распоряжению Петра, Лефорт отправил в первых числах апреля в Вену большую часть свиты, парадные экипажи и лошадей и известил венский двор о предстоявшем прибытии русского посольства. 13 мая уехали из Амстердама в Архангельск на четырех кораблях принятые на русскую службу голландцы; Лефорт согласился брать преимущественно таких, которые могли быть полезны в морском деле. Русское посольство приехало в Вену 16-го июня, а 19-го произошло свидание немецкого императора Леопольда с русским царем, причем, Лефорт служил переводчиком. Вслед за тем ведение политических переговоров по поводу восточного вопроса было поручено канцлеру Богемии гр. Кинскому и генералу Лефорту. По прибытии в Вену Лефорт писал матери и старшему брату, что сильно опечален невозможностью приехать в Женеву, и просил прислать своего сына Анри в Вену для свидания с ним. 29-го июня, в день именин Петра, Лефорт пригласил на празднество в его честь более тысячи человек; Леопольд, в свою очередь, устроил потом большой маскарад. 18 июля состоялась аудиенция посольства, а 19-го вместо предположенной поездки в Венецию Петр уехал в Москву, так как получил от кн. Ромодановского известие о возмущении стрельцов. Его сопровождали: Лефорт, Головин, секретарь посольства и Меншиков. Возницын был оставлен в Вене, чтобы присутствовать на мирном конгрессе. Анри Лефорт, отправленный из Женевы вместе со своим двоюродным братом Луи, не успел приехать в Вену для свидания с отцом. Они получили в Регенсбурге известие об отъезде царя и Франца Яковлевича и немедленно возвратились в Женеву. В Москву царь и его спутники прибыли 25 августа. На долю Лефорта выпало одновременно много разнообразных дел: на его обязанности лежало участвовать в суде над стрельцами, вести дипломатическую переписку, руководить переговорами о мире, заботиться об отправке на воронежские верфи флотских принадлежностей и об организации морского экипажа. В конце октября, когда Петр уехал в Воронеж следить, за постройкой судов, Лефорт остался в Москве. Как представитель царя, он должен был давать обеды и устраивать празднества, потому что в Москве находилось в это время несколько посланников, а посол немецкого императора старался затмить всех остальных блеском и пышностью своих пиров.

Петр вернулся из Воронежа в Москву 20 декабря. Суд и казнь над стрельцами были закончены. Благополучное возвращение царя из-за границы и подавление стрелецкого бунта было решено отпраздновать в великолепном дворце Лефорта, построенном во время его отсутствия и подаренном ему царем. Постройка этого дворца обошлась до 80000 талеров; другого подобного здания не существовало в России. Главная часть дворца с залами и жилыми комнатами была обращена в сад. С улицы въезд вел через широкие ворота на обширный двор, окруженный флигелями. Внутреннее убранство комнат отличалось роскошью; напр., одна зала была оклеена кожею, тисненою золотом, другая обита желтой камкой, в третьей помещены редкие китайские изделия, четвертая увешана картинами с морскими изображениями и убрана моделями галер и кораблей.