Большая биографическая энциклопедия - памва берында

— инок и архитипограф Киево-Печерской лавры. Он принадлежит к числу выдающихся деятелей западнорусской литературы и образования XVI — ХVII вв. То было время особенного религиозного возбуждения всего западнорусского края; во главе движения стояли церковные братства, частные лица и Киево-Печерская лавра. Последняя, до конца XV в. остававшаяся в запустении, к этому времени делается самой богатой обителью края и быстро становится центром местной печати. Киево-печерские архимандриты, предшественники Петра Могилы, собирают около себя целое общество ученых иноков, главным занятием которых делается собирание славянских книг, их проверка с греческими подлинниками и их печатание. В ряду этих иноков мы видим и Памву Берынду, но никаких биографических сведений о нем не сохранилось. Известно только, что родом он был из Молдован, и монашество принял в Иерусалиме; скончался же в 1632 г. Сначала он работал во Львове, и здесь наиболее ранним трудом его было издание книжки: "На Рождество Христово, верши для утехи православным христианам" (Львов, 1616). Затем его встречаем в Киеве, в лавре. При участии Берынды в качестве типографа, иногда переводчика или редактора, в Киевопечерской типографии были напечатаны следующие издания: 1) "Анеологион", праздничная минея (Киев, 1619), — "по чину восточного благочестия исправленная и по всему истинно от греческого переведена"; 2) "Триодион", триодь постная (1627), — "сверенная с греческим типографским зводом"; 3) "Беседы Иоанна Златоуста на 14 посланий ап. Павла" (1623) — перевод был исправлен с греческого Лаврентием Зизанием, Захарием Копыстенским и Памвой Верындой; 4) "Беседы Иоанна Златоуста на Деяния" (1624) — книга была проверена по греческому подлиннику святогорским иноком Иосифом, "в конечном же исправлении преведения славянского и в наблюдении за самым печатанием трудися Памво Берында с прочими делателями"; 5) "Толкование на Апокалипсис", Андрея Кесарийского (1625); 6) "Поучения аввы Дорофея" (1628), в послесловии к коим указывается, что "исправися сие от древнего истинного и славного еллино-греческого диалекта всечестным иеромонахом кир Иосифом, вину же сему подаде иже во священно иноцех всечестный господин отец кир Памва Берында, протосиггел Иерусалимский и архитипограф св. лавры, иже и многолетне о сей душеполезной вещи попечеся и ныне много, помощью Божьей, потрудися в исправлении (в типографском деле) с славянского языка"; над изданием трудился и брат Памвы, Стефан Берында, "мний в типографии". Трудам Памвы Берынды приписывается некоторыми и издание книжки: "От отечника скитского повесть удивительна о диаволе, како прииде к Великому Антонию в образе человеческом, хотя каятися" (Киев, 1626), а также составление грамот к западнорусским братствам, написанных от имени патр. Феофана. Важнейшим же литературным трудом Памвы Берынды был "Лексикон славяно-российский и имен толкование", напечатанный в Киевопечерской типографии в 1627 г. (второе издание в Кутеинском монастыре, 1653 г.).

Помимо изданий богослужебных, патриотических и вообще духовно-нравственных, возникавшая западно-русская литература представляла и другое содержание. Уже в братских школах мы видим первые зародыши местных учебников. По уставу их учителя должны были выдавать по некоторым предметам ученикам "записки"; последние, вероятно, и положили основание первым западно-русским учебникам. Наиболее ранними из них были: 1) "Граматыка словенска языка", напечатанная "за просьбой жителей" и на средства кн. Острожского (в Вильне, 1588); 2) "Аδελφoτης. Грамматика доброглаголивого еллино-словенского языка", составленная "от различных грамматик спудейми (студентами) иже в Львовской школе" (Вильна, 1591); 3) "Наука ку читаню и разуменю писма словенского" (Вильна, 1596); 4) "Грамматика словенска", с приложением "Лексиса сиречь речений вкратце собранных и из словенского языка на простой русский диалект истолкованных" Лаврентия Зизания (Вильна, 1596). Несравненно выше их стоял труд Мелетия Смотрицкого († 1632): 5) "Грамматики словенские правильное синтагма" (Вильна, 1619), с различными переделками, — почти до самой "Грамматики" Ломоносова (1755), бывшей учебником и в Юго-западной, и в Московской Руси.

К этому учебному отделу возникшей западнорусской литературы принадлежал и "Лексикон" Берынды. Труд последнего имел, впрочем, характер не столько учебный, сколько общеобразовательный, и важен был не для одной школы.

Произведения, обращавшиеся в среде древне-русских читателей и большей частью, если не исключительно, переводные, — уже по самому тексту своему, помимо порчи при переписке, представляли нередко много неудобопонятного, требовали исправлений в языке или пояснений. Уже митр. Кирилл II († 1280) жаловался на "неразумные" (непонятные) правила церковные, "помраченные облаком мудрости еллинского языка". Позднее жалобы подобного рода слышатся все чаще. "Книги писаны закрыто; отеческое учение закрыто, и того ради прочитати не полезно", — заявляют крылышане (люди духовного звания) Зиновию Отенскому († 1568). "Божественного Златоуста Беседы, — говорит автор "Статира", — зело не вразумительны, не точию слышащим, но и чтущим, не точию от мирян, но и от священник: иностранным языком тая Златоустого писания нарицахуся..." Юрий Крижанич, как известно, был недоволен языком всей вообще переводной славянской литературы, замечая, что: греческие переводчики без нужды внесли в книги, не говоря о множестве латинских слов, некоторые греческие и немецкие слова, — "нашу речь на свое копыто набили, извратили до основания весь состав и строй нашего языка, так что он стал не то русским, не то греческим языком..." ("Греки нашу беседу на своjе копито набили, — вес состав и oбличje нашего jeзика по обзору на своj jезик изо дна извратили и претворили, тако да ни он jест греческив ни он русскив..."). Неясность текста вообще зависела от незнания переводчиками свойств и особенностей языка русского и постоянного смешения его не только с церковно-славянским, но и сербским, болгарским, даже греческим; эта сторона дела верно подмечена одним из помощников Максима Грека, Нилом Курлятевым, который, говоря о высоком образовании Максима Грека, прибавляет: "А прежние переводницы нашего языка известно (хорошо) не знали, и они перевели ино гресческы, ово словенскы, и ино сербскы, и другая болгарскы, и аже не удовалишася переложити на русский язык..." Все указанные обстоятельства рано вызывают у нас потребность в различного рода толкованиях — "не удоб познаваемых в писании речей". Древнейший из дошедших до нас таких словарей относится уже к XIII веку ("Речь жидовского языка", — рукоп. 1282 г.); другой из наиболее ранних принадлежит к нач. XV в. (рукоп. 1431 г. — "Толкование неудобь познаваемых в писании речем..."). В XVI в. таких словарных статей встречается довольно много и различного содержания. В ХVII в. являются уже целые энциклопедии: "Азбуковники", задача которых — толкование не только "не удобь познаваемых" речей, но и вещей.

Труд Берынды, вместе с ближайшим предшественником своим, "Лексисом" Л. Зизания, по своим целям и содержанию тесно примыкает как к наиболее ранним кратким словарным статьям, так и к энциклопедическим "Азбуковникам", причем достоинством своим во многих отношениях значительно превосходит не только первые, но и последние. Сравнительно с более ранними словарными статьями, встречающимися в рукописях, труд Берынды прежде всего отличается значительной обширностью своего содержания. Уже "Лексис" Зизания в этом отношении представлял большой шаг вперед и объемом своим значительно превосходил все более ранние опыты толковых словарей; "Лексикон" же Б. — гораздо обширнее "Лексиса". Последний почти целиком вошел в "Лексикон", составляя собой лишь незначительную часть в его общем содержании. Самый характер содержания в "Лексиконе" — другой, чем в более ранних статьях и в "Лексисе" Зизания; оно — разносторонней, энциклопедичней. В этом отношении "Лексикон" Берынды представляет прямой переход к энциклопедическому составу "Азбуковников" XVII в. Кроме толкований чисто филологических, в труде Берынды встречается немало объяснений богословских и по философии; встречаются попытки объяснений грамматических форм и частей речи; даются объяснения по пиитике и реторике, по естествознанию, из области быта, народных суеверий и т. п. Очень многих из этих объяснений, особенно научных, нет и в "Азбуковниках". Филологические толкования "Лексикона", как и в "Лексисе" Зизания, обыкновенно состоят из объяснения иностранных и славянских слов — словами малорусскими или польско-русскими. Тем же путем нередко поясняются и слова чисто-русские, т. е. великорусские, простонародные. Сами объяснения — глубже, разностороннее, отличаются большей обстоятельностью и, так сказать, ученостью. Берында нередко ссылается на языки: еврейский, греческий, латинский, сближая слова этих языков с славянскими. Уже в "Лексисе" Зизания обнаруживаются попытки объяснений слов, более или менее отвлеченных; в "Лексиконе" Берынды таких толкований еще больше. В более ранних рукописных словарных статьях нередко делались объяснения имен собственных; в "Лексисе" Зизания объяснений собственных имен совсем нет; у Берынды объясняются из них очень многие: греческие, еврейские и др., причем объяснения эти бывают иногда очень подробные, с ссылками на библейские и другие книги, где эти имена встречаются. При объяснениях энциклопедического характера особенно любопытными и важными являются в "Лексиконе" Берынды стремления к большей научности. В этом отношении содержание "Лексикона" по своим достоинствам, конечно, с точки зрения тогдашней "науки", выгодно отличается (как замечено выше) не только от более ранних рукописных словарей, а также и "Лексиса" Зизания, но и от позднейших "Азбуковников". Со стороны научности содержания последние вообще стоят ниже "Лексикона" Берынды. О многих предметах, о которых мы читаем у Берынды, в "Азбуковниках" или нет совсем сведений, или сообщаются данные не столь обстоятельные, а иногда и верные, — против Берынды. Собственно филологических толкований в "Азбуковниках", с одной стороны, меньше, чем у Берынды: в них, например, опускаются толкования большинства слов славянских, или славяно-русских (благодаренье, благодарю, благоговейный, благочестие и т. п.); совсем не встречается объяснений слов чисто-русских, простонародных; нет объяснений имен собственных и т. д.; но с другой стороны, в "Азбуковники" внесено немало новых толкований слов латинских, греческих, малорусских и польско-русских. В последнем случае иногда приводятся те же слова, какие читаются и у Зизания или у Берынды, но только в обратном порядке: слова, объясняемые у Берынды, делаются объясняющими в "Азбуковниках" (например, у Берынды: Воин — рицер, жолнер; кощунство — жарт, и пр.; в "Азбуковниках": Жолнер — воин; жарт — кощунство и т. д.). Язык объяснений у Зизания и Берынды — малорусский или польско-русский; в "Азбуковниках" — великорусский.