Большая биографическая энциклопедия - павский герасим петрович

— протоиерей. Род. 1787 г. в погосте Павах Лугского уезда С.-Петербургской губ.; ум. 7 апреля 1863 в СПб. Отец его, сначала диакон, а потом священник названного погоста, принадлежал, как и все сельское духовенство в прежнее время, к числу людей не особенно богатых и не особенно грамотных, а потому и сына своего он мог только научить читать и писать. Своим замечательным образованием Г. П. Павский обязан был исключительно природным дарованиям и усиленному труду. На 11-м году он был определен в Петербургскую Александро-Невскую семинарию, считавшуюся по тому времени одним из лучших духовно-учебных заведений, так как туда для высшего образования присылались лучшие воспитанники из других семинарий и преподаватели ее готовили юношество не столько для духовных должностей, сколько для учительских кафедр. Здесь П. с большой охотой занимался как изучением философии и богословия, так и языков, в особенности, еврейского; свободное же от занятий время он употреблял на чтение книг, относящихся к изучаемым предметам. Насколько П. успешно учился в семинарии, можно видеть из того, что еще до окончания курса в ней он был определен учителем арифметики и ему заранее обещано было священническое место и гор. Луге, чему, впрочем, не пришлось осуществиться, так как в 1808 г. был утвержден проект преобразования дух. училищ, согласно которому молодые люди, "отличившиеся способностью к наукам и добрым поведением, но не старее 22 лет, должны быть присылаемы в Академию". К этому требованию было еще сделано следующее добавление: "учители и студенты, знающие разные иностранные языки и имеющие отличные способности и благоправие, если пожелают, могут быть предпочтительно в Академию присылаемы, хотя бы были и старее вышеозначенных лет". Всем этим требованиям как нельзя лучше удовлетворял П.: он был уже и учителем, имел отличные способности и знал иностранные языки, а потому и был принят в число студентов Академии.

Курс преподаваемых в Академии наук в то время отличался обширностью, так что преподаватели не успевали прочитывать положенного по программе, а у студентов не хватало ни времени, ни сил одинаково успевать во всех науках: большей частью они занимались любимыми предметами. В своих автобиографических заметках П. говорит: "Академическое учение было крайне затруднительно. Все сто студентов должны были сходиться в класс вместе и в одно время учиться всем наукам, которые преподавались в обширном виде. Из этого произошло то, что ученики, испуганные множеством предметов, по собственному произволу занимались только любимыми науками, а некоторые до того испугались, что ничем не хотели заниматься и после курса учения выходили недоученными, или вовсе неучеными". К числу студентов, желавших заниматься "любимыми науками", принадлежал и П., избравший для себя изучение богословских предметов и языков и вовсе переставший изучать математику с физикой. Так продолжалось образование П. до самого окончания курса в Академии, откуда он был выпущен первым магистром в 1814 г. и где он занял кафедру еврейского языка, бывшего одним из любимых предметов изучения во все года его пребывания в Академии.

Как на особенность преподавания П. этого языка, можно указать на то, что он, излагая основные правила грамматики в простой и ясной форме, одновременно заставлял студентов читать еврейский текст всем классом вслух. Подобное чтение приносило еще и ту пользу, что тут же указывалось применение грамматических правил. А чтобы дать возможность студентам заниматься без руководителя, П. в самом же начале преподавательской деятельности написал еврейскую грамматику — первую на русском языке — и составил еврейскую хрестоматию, которые и были по напечатании приняты руководствами к изучению этого языка и остались таковыми до настоящего времени. Прекрасное произношение, краткое и ясное изложение лекций имели ближайшим следствием то, что предмет, несмотря на всю его сухость, делался занимательным и привлекал внимание слушателей. До какой степени студенты интересовались лекциями П., показывают следующие слова одного из его учеников: "был в Академии профессор еврейского языка Г. П. Павский. Несмотря на все альфы и беты, кюббуцы и патахи, шфилы и гафалы, он так умел сделать свои уроки занимательными, что студенты слушали их с большим удовольствием, нежели самые увлекательные науки, из которых многие были преподаваемы дельными наставниками". И действительно, лекции его посещались такими студентами, у которых вовсе не было желания изучать еврейский язык; ходили же они единственно для того, чтобы глубже вникнуть в смысл Свящ. Писания и слышать филологические объяснения к его переводу.

Одновременно с этим П. приходилось много работать в различных комитетах. Так, он Комиссией дух. училищ назначается членом Академической Конференции и тут даются ему разного рода поручения; напр., предложение на разрешение вопроса: "полезно ли духовным воспитанникам давать понятие о разных теориях и системах философских наук"? — решенного П. в утвердительном смысле; или поручение производить ревизии семинарий и училищ — ревизии, сопровождавшиеся самыми благодетельными последствиями для заведений. Известно, напр., что следствием ревизии Витебского дух. училища была покупка под училище собственного дома, которого оно раньше не имело, помещаясь в небольшой квартире смотрителя. В 1815 г. П. становится священником Казанского собора в С.-Петербурге; в следующем году он назначается членом Цензурного Комитета, а через год (1817 г.) определяется законоучителем в Царскосельский Лицей. К этому же времени относится и привлечение его к участию в Военной Комиссии, Высочайше учрежденной вследствие ходатайства гр. Аракчеева для составления учебных пособий кантонистам. Плодом деятельности П. в этой Комиссии было сочинение "Краткое наставление законоучителю кантонистов высшего разряда касательно предметов учения, методов и пособий". Сочинение это заслужило не только полное одобрение Военной Комиссии, но и обратило на автора внимание, бывшего тогда попечителем Спб. Учебного округа, Д. П. Рунича, решившегося ввести программу П. в гимназии ведомства Министерства Народного Просвещения. "По внимательном прочтении наставления законоучителю кантонистов, пишет Рунич П., касательно преподавания предметов учения, методов и пособий, я нашел руководство сие столько же основательным, как и правильным. Весьма благодарю вас за сообщение мне сего особенно любопытного и прямо полезного труда вашего. Лучшего придумать не могу для преподавания законоучения в гимназии и приуготовительных классах оной". К сожалению, нам неизвестна дальнейшая судьба этого наставления.

Почти сряду по назначении П. священником Казанского собора мы видим го деятельным участником в Российском Библейском Обществе, основанном в 1812 г. и поставившем своей целью издание и распространение Библии на всех языках. Деятельность П. состояла здесь в том, что ему поручено было переводить на русский язык евангелие Матфея, и в то же время он назначен главным пересмотрщиком и справщиком издания. А когда в 1820 г. было приступлено к переводу книг Ветхозаветных, то на него была возложена одна из не легких обязанностей — приготовлять к каждому собранию Комитета (учрежденного для пересмотра и приведения в единство разных переводов) — известное отделение перевода. Это приготовление состояло в проверке переведенного с еврейским текстом и в сличении с переводом LXX толковников. За такое деятельное участие в переводе Свящ. Писания П. произведен был в 1818 г. из бакалавров в профессора еврейского языка, а в 1821 г. возведен на степень доктора богословия и Высочайше награжден орденом св. Владимира 4-й ст. Членом же названного Общества П. оставался до самого закрытия его в 1826 г.

С открытием в 1819 г. С.-Петербургского университета, П. предоставлена была попечителем Учебного округа Уваровым кафедра богословия. На этом новом месте служения до самого выхода в отставку, т, е. до 1826 г., он привлекал своими лекциями в аудиторию толпу студентов, слушавших его с непрерывным вниманием. Здесь, кроме чтения догматического и нравственного богословия, П. читал еще "историю постепенного раскрытия религиозных понятий в человеческом роде". Отвлеченный предмет при простом историческом методе его исследования более других наук интересовал студентов и приковывал их внимание, несмотря на то, что богословские науки считаются в университетах менее всего занимательными, — все это, вместе взятое, показывало в П. человека, выходившего из ряда лучших деятелей тогдашнего времени на поприще преподавания богословских наук. Для знакомства с характером лекций П. в университете могут служить некоторые статьи, напечатанные им в "Христ. Чтении", напр.: "о религии" в 1821 г. и "о таинственной вечери И. Христа у христиан при апостолах и после апостолов" в 1830 г. — статьи, составленные им на основании его университетских лекций.

Благодаря такой многосторонне-ученой и плодотворной деятельности, имея вместе с тем высшую ученую степень доктора богословия и обладая, наконец, высоким нравственным характером, весьма естественно, никто иной, как только П. мог быть достойным религиозно-нравственным воспитателем Наследника престола, впоследствии Императора Александра II. Сознавая величие и святость этой обязанности, П. долго колебался изъявить свое согласие на сделанное ему предложение, и когда, наконец, согласился, то по поручению Императора Николая I составил программу преподавания Закона Божия, по которой и начал свои занятия с Августейшим учеником с 30 ноября 1826 г.

Курс закона Божия начинался у него с изучения молитвы Господней "Отче наш", объясненной применительно к понятиям восьмилетнего возраста; с изучения заповедей десятословия с такими же объяснениями и с ознакомления с содержанием утренних и вечерних молитв при заучивании более кратких из них на память; далее им предлагались рассказы из Ветхозаветной и Евангельской истории и т. п.

Недостаток в учебниках давал себя чувствовать и при исполнении П. обязанности законоучителя Цесаревича, а потому он должен был сам позаботиться о составлении руководств, из которых известны: "Начертание церковной истории" и "Христианское учение в краткой системе", напечатанные в самом ограниченном количестве. Со времени назначения П. законоучителем Наследника, а потом и великих княжен Марии, Ольги и Александры Николаевн, он, по Высочайшему повелению, причислен был к Большому собору Зимнего дворца и на него скоро было обращено внимание Императора и Императрицы, которые неоднократно и награждали его. Вскоре он был назначен духовником своих высоких воспитанников, награжден бриллиантовым наперсным крестом, алмазными знаками св. Анны 2-й ст., орденом св. Владимира 3-й ст. и еще двумя бриллиантовыми перстнями.

Здесь уместно сказать несколько слов и об отношениях П. к другим воспитателям и учителям Наследника Цесаревича. Отличаясь всегда скромным характером и деловым направлением, П. находился в дружеском согласии с воспитателем В. А. Жуковским и военным наставником Вел. Князя полковником К. К. Мердером и всегда пользовался их расположением. Достаточно привести отрывок из письма В. А. Жуковского к П. по поводу отставки последнего, чтобы судить об этих отношениях. Жуковский пишет: "Будучи свидетелем в продолжение восьми лет ваших действий, я имел возможность узнать вас коротко, и на всю жизнь сохраню к вам то почтение, которое вы вселили в меня своим благородным характером, своей чистой нравственностью, основанной на вере, своим умом просвещенным и своим бескорыстным усердием в исполнении возложенного на вас долга. Да послужит вам, при горестной разлуке вашей с высокими воспитанниками, утешением мысль, что вы способствовали к развитию в сердцах их чистейших чувств и правил веры, что вы заслужили уважение и любовь и что их привязанность никогда не ослабеет"... ("Дух Христианина", 1863, июнь, некролог). Таким же задушевным характером отличаются и письма Мердера к П.

По-видимому, все благоприятствовало П.: он пользовался благорасположением Государя Императора, любовью своих высоких воспитанников и, наконец, прочие воспитатели и наставники относились к нему с доверием и расположением, но судьба омрачила горизонт Герасима Петровича густыми облаками, которые под конец собрались в черную тучу, не замедлившую разразиться для него большими неприятностями.

Поводом к этим неприятностям послужили упомянутые выше руководства "Начертание церковной истории" и "Христианское учение в краткой системе". Как ни ограниченно было число экземпляров этих книжек, тем не менее они попали в руки некоторых высокопоставленных духовных лид. Скоро появились примечания на них, где указывались все ошибки и недосмотры и где автор их обвинялся в недобросовестности и неблагонамеренности. В ответ на эти примечания П. писал, что "его книжки — учебные тетрадки, наскоро напечатанные для того, чтобы при отчете в уроках ученики имели пред собой нить преподанного учения. Они напечатаны для домашнего употребления и потому могут почитаться не более, как корректурными листами, где можно прибавлять и убавлять". Далее он говорил, что напрасно писавший примечания, находя в его книжках пропуски, заключает из того о неблагонамеренности сочинителя, так как сочинитель их и не думал ставить их на место катихизиса, а заключают они в себе одно только "существенное, прямо из слова Божия извлеченное, учение христианское, сколько нужно для познания духа Христова" ("Объяснения" — в "Чтен. Общ. Ист. и Древн. Росс.", 1870 г., кн. II, стр. 175—208).

Следствием названных примечаний на книжки П. было то, что недоброжелатели его не замедлили довести это до сведения Государя и представили его действия, как законоучителя, в самом неблаговидном свете. К счастью, Император не обратил внимания на подобные заявления и по-прежнему продолжал оказывать П. свое благоволение. Для П. же было неприятно уже и то, что могло явиться подозрение относительно его неблагонамеренности, а потому он поспешил обратиться в 1835 г. к Императору Николаю Павловичу с всеподаннейшей просьбой об увольнении его от всех занимаемых им должностей. Снисходя на эту просьбу, Государь Император уволил его и, переведя его в более уединенную и спокойную церковь Таврического дворца, сохранил за ним права и преимущества по службе.

Другой, более крупной неприятностью для П. было литографирование студентами его перевода с еврейского языка на русский некоторых Ветхозаветных книг. Если первая неприятность стоила П. отставки от занимаемых должностей, то последняя угрожала ему уже лишением сана, хотя до этого не дошло. Дело в том, что П., как профессор еврейского языка, продолжал и по закрытии Библейского Общества в 1826 г. переводить со студентами Ветхий Завет на русский язык и до выхода в отставку в 1834 г. довел свой перевод до конца книг пророческих. В 1839 и 1841 гг. студенты XIII и ХIV курсов под предлогом литографирования лекций отлитографировали и находившиеся у них списки перевода книг Свящ. Писания с еврейского языка на русский с целью облегчить, по возможности, разумение Свящ. книг В. З. при домашнем их чтении и при переводе с еврейского языка на русский, в той уверенности, что греческий перевод LXX толковников, а следовательно, и славянский, в некоторых местах далек от еврейского, и что для разумения сих мест не излишне обращаться к самому подлиннику. Так как каждый из студентов желал иметь под руками такое пособие, то и обратились к литографированию. Подлинник для этой цели выбран был из списков перевода придворного протоиерея Г. П. Павского.

Когда о выпуске этого перевода дошло до сведения высшего дух. начальства, узнавшего, однако, в тоже время, что в литографировании П. не принимал никакого участия, тогда была образована Комиссия для истребования объяснений от него, как виновника перевода. На допросы Комиссии П. отвечал, что перевел в Академии все пророческие и учительные книги, исключая "Песни Песней", и этот перевод отдавал студентам в виде лекций; надписи, в которых излагалось содержание отдельных глав, признал своими, за исключением "Экклезиаста" и глав Исаиных, начиная с XI гл. Что же касается того, что в этих надписях нет догматических указаний, то это объяснялось тем, что он, переводя Библию, имел в виду, как преподаватель еврейского языка, только филологическую сторону перевода, не касаясь догматики. "Я уверен, писал он, что ни один из моих учеников не скажет обо мне, что я научил его чему-то неправославному, что я не говорил о рождении Спасителя от Девы, не приводил пророчеств о жизни, деяниях и страданиях Его. Напротив, вообще пробуждать в ученике любовь к Слову Божию, как Ветхого, так и Нового Завета, всегда было моей целью и любимейшим занятием".

Хотя митрополит московский Филарет, как этими объяснениями, так и бывшими у него в частной беседе, и остался недоволен, тем не менее, был составлен журнал, в котором члены Комиссии признали себя исполнившими, по возможности, поручение св. Синода и ответы П. с заключением Комиссии представили на дальнейшее благоусмотрение св. Синода. Окончательное решение дела П. последовало только в 1844 г., когда св. Синод в определении от 7/10 марта относительно протоиерея П. постановил признать его не подлежащим ответственности в налитографировании неправильного перевода и в участии распространения оного по имеющимся уважениям. Несмотря, однако, на оправдание, Синод потребовал от П. письменного исповедания веры. Вот оно: "Я нижеподписавшийся, по случаю падшего на меня подозрения, сим искренно пред Богом и святой Православной греко-российской церковью свидетельствую, что ее святое учение, изложенное как вообще в Символе веры, так и подробно в изданном от св. Синода катихизисе, я всегда содержал твердо и не нарушимо, и никогда не имел ни явного, ни тайного намерения противиться духу учения св. Православной церкви нашей. Вместе с сим исповеданием даю обязательство, что и впредь, при помощи Божией, буду вести себя так, как первоначально обязался при крещении, так и вторично при вступлении в сан священнический. К сему собственноручному исповеданию и обязательству придворной Таврической церкви протоиерей Герасим Павский руку приложил".

"Так кончилось дело о переводе Библии прот. Павского, — пишет проф. Чистович, — но, во всяком случае, этому переводу нельзя отказать в большом значении. Не говоря о принципе, самый факт перевода заслуживает полного внимания, потому что имеет за собой историческое значение. Это был первый опыт перевода св. книг Ветхаго Завета на русский язык, сделанный ученым, владевшим в превосходной степени знанием еврейского и русского языков. Ни до него, ни после него не было ученого профессора, так счастливо и в такой мере соединявшего знание еврейского языка с знанием языка отечественного... Это, — продолжает он, — исторический памятник, который для науки не потеряет своей цены, как произведение русского ученого, приобретшего знаменитое имя, и как первый опыт перевода Ветхозаветных книг с еврейского языка на русский". ("Христ. Чтение" 1872, № 6, стр. 227—229). Перевод этот был напечатан в виде приложения к журналу "Дух Христианина" за 1861—64 гг.