Большая биографическая энциклопедия - шамиль

— имам Чечни и Дагестана; сын аварского узденя, родился в 1798 году в ауле Гимры (в Андии), в том же самом, в котором родился также известный Кази-Мулла. С детства Шамиль отличался живым характером, суровостью и непреклонной волей. Он был отдан в обучение сперва Кази-Мулле, а затем ученому Джемам-Эддину, проживавшему в Унцукуле (также в Андии), с дочерью которого Шамиль вступил в брак. В то время Кази-Мулла был один из самых ревностных распространителей мюридизма, имевшего важное значение и в истории развития магометанского учения на Кавказе и в успешной деятельности самого Шамиля. Черкесы, сделавшись магометанами в начале XVIII столетия, имели крайне смутные понятия об учении Корана, который с трудом понимали полуграмотные муллы, руководствовавшиеся более адатом. Духовенство в Чечне и других местах Кавказа было бедно и невежественно до того, что во всей Чечне не было ни одного ученого, и молодые люди, желавшие обучиться арабскому языку настолько, чтобы прочесть Коран, должны были отправляться за ее пределы. Довольно рано на Кавказе явились ретивые приверженцы магометанства — мюриды, принявшие за основание толкований Корана следующие три главные начала, именно: 1) приглашение правоверных к восстанию против ненавистной власти и к защите законных или религиозных прав мусульман, это так называемый дават; 2) предложение всем людям добровольно принять ислам; в случае же отказа в этом, предпринимался джихад, т. е. война за магометанскую веру, и отказавшиеся принять магометанство добровольно принуждались к тому силой; 3) указание каждому правоверному нравственного пути, следуя которому он мог достигнуть блаженства, тарыкат. Последователи этого учения назывались по-персидски иманы, по-арабски шейхи, сафи, муршиды и т. д. Таким образом мюридизм давал возможность людям хитрым, ловким, часто руководимым своекорыстными видами, возвышаться до высоких степеней значения и силы в народе, а также давал умным и властолюбивым муршидам средство руководить массой своих приверженцев — учеников (мюридов) и направлять их действия к достижению своих личных целей и стремлений. Таким лицом одно время на Кавказе был Кази-Мулла, проповедовавший священную войну в конце двадцатых годов XIX столетия. Шамиль увлекся его учением, явился одним из его горячих последователей, был сперва его нукером (т. е. конским прислужником), а затем и мюридом. Он находился при Кази-Мулле в сражении 1832 г. при Гилери, где Кази-Мулла был тяжело ранен, и вынес его из сражения, причем был сам ранен двумя пулями. По смерти Кази-Муллы народ Чечни избрал имамом Гамзат-бека, который был скоро убит кинжалом, и затем на его место был провозглашен Шамиль. Он прежде всего наказал убийц Гамзат-бека и приказал сбросить с моста в глубокий овраг Булах-хана, одного из последних отпрысков Аварского ханского дома. Затем, имея свое пребывание в Ашильте (аул в Андии на притоке Андийского Койсу, южнее Ахульго), Шамиль заботился очень об увеличении числа своих приверженцев; стараясь при этом действовать на религиозные чувства народа внешней обрядностью религии, выказывал себя очень религиозным и преданны мюридизму.

В конце тридцатых годов среди чеченцев стал распространяться слух, что будто бы русское правительство намеревается обратить их всех в крестьян и подвергнуть рекрутской повинности. Они стали волноваться, пытались укрыться от русского владычества, бе жали в леса, за Сунжу, но скоро увидели, что при своей разрозненности не в силах защищаться против русских войск, для борьбы с которыми требовалась и энергия и единство цели. Для возможного достижения того и другого обыватели Чечни избрали своим главным руководителем Шамиля, разбитого уже нашими войсками при р. Урус-Мартане, притоке р. Сунжи, но известного им своим большим умом, сильным характером, непреклонной волей и отчаянной храбростью. Он принял звание имам-гуль-азама (т. е. великий первосвященник, глава веры), объявил себя поборником шариата и главой мюридизма, но не особенно стеснялся правилами шариата, объясняя их всегда в свою выгоду и пользу. Он не следил за исполнением горцами в точности постановлений шариата, но пользовался ими к возбуждению подвластных ему племен к войне с неверными, посредством преданных ему мюридов. Вместе с тем он разжигал их религиозный фанатизм, утешал сладкими надеждами на лучшую будущность, ввел новые порядки управления горцами, преобразовал их военные силы и издал собрание новых постановлений по военной и гражданской части (так называемый низам), неизвестных до этого чеченцам, которые во многом изменяли правила шариата и немало им противоречили. Для лучшего надзора за подвластными племенами Шамиль разделил их на округа (наибства), во главе которых поставил вполне преданных ему людей (наибов), предоставив им право производить по своему усмотрению суд и расправу над чеченцами. Наиб имел в своих руках всю военную и гражданскую власть в округе и, пользуясь разными правами, являлся полным деспотом своего округа, теснил по желанию своему каждого, взимал всякие поборы по усмотрению и т. д. Чеченцам это не правилось, но они это сносили терпеливо. Позднее Шамиль составил наибам особый наказ, по которому каждый из них должен был беспрекословно исполнять приказание имама или его поверенного; неисполнение влекло смену с наибства и разжалование; каждый наиб должен был неуклонно наблюдать за исполнением низама, соблюдать строго всякую тайну, ему вверяемую, охранять зорко границы своего участка, оберегая его днем и ночью. В этом ему помогали мурзатеки, т. е. лица, посвятившие себя караульной службе на границах, отлично выведывавшие все, происходившее в сфере русских владений и расположенных там войск. Всякое отступление от низама влекло или денежное взыскание или заключение в яму: нередко весь аул в наказание расселялся по другим обществам. Вооружение было установлено поголовное всего народа, составлявшего одно военное сословие, обязанное нести военную службу не в виде набора, а в виде частных или общих ополчений, созываемых Шамилем по мере надобности и в таком числе, какое обусловливалось действительной необходимостью и обстоятельствами. Собрать ополчение было несравненно легче, нежели образовать регулярное войско (которого у Шамиля не было); горцы охотно вооружались поголовно, ибо издавна привыкли к своеволию и свободе, и считали такое служение в ополчении делом богоугодным, согласным с духом магометанской религии. По учению Корана каждый должен идти на войну с неверными и спешить стать в ряды выступающих на такую войну; поэтому и все духовенство магометанское становилось в ряды ополчения. Шамиль в особенности распространял среди населения правила корана о войне с неверными. Поголовное ополчение горцев Шамиль разделил на пешее и конное; принял за тактическую единицу алфу — нечто вроде полка, в котором было 2 батальона, по 500 человек в каждом, а батальон делился на 5 рот (миа) по сто человек; у каждой части был знак. Каждому семейству был присвоен особый начальник и оно обязано было не только выставить одного вооруженного человека, пешего или конного, но и снабдить его провиантом на определенное заранее число дней; вооружение состояло из кинжала, шашки, пистолета и винтовки. Шамиль очень заботился об устройстве кавалерии, способной к быстрым передвижениям, осматривал сам лошадей, строго браковал их и при неудовлетворительности лошади оставлял всадника дома, что считалось великим позором; наибам особенно строго вменено было заботиться о кавалерии. По первому требованию Шамиля ополчения должны были собираться и являться в указанные им места. Отступать надлежало сплошной массой, а не вразброд, не покидать имама, но окружать и охранять его и без его приказания не делать шага вперед. Заготовление провианта лежало в отдельности на обязанности каждого, шедшего в поход, поэтому при продолжительных походах надлежало являться с запасами баранов, соли, хлеба и т. д. Кроме того, места, по которым ополчение проходило, обязаны были снабжать оное провиантом. Грабежи своих поселений были запрещены весьма строго; отличавшиеся на войне награждались чинами, знаками отличия, особыми эполетами и т. д. Источниками доходов Шамиля являлись: 1) поступавшие к нему, как предводителю войск и их главе, сборы (бей тульмаль); 2) кроме того, зянят, т. е. одна десятая часть годовой жатвы с полей и сотая часть скота из стад, и 3) не определенные в точности поборы, зависевшие от произвола начальства и степени материального благосостояния лиц, подлежащих податям, которые взимались чем угодно, как-то монетой, лошадьми, окотом, произведениями земли и т. д. Шамиль запретил подвергать взысканиям лиц, несостоятельных к уплате этой подати. 4) Хумус, т. е. одна пятая часть добычи. Кроме того, для увеличения военных средств, были установлены Шамилем два налога: 1) с зажиточных вдов и лиц, неспособных отбывать лично службу в ополчении; 2) с владельцев скота, полагая по одному барану со ста штук; он взимался натурой. Все эти доходы поступали в казну, которой ведал особый казначей, живший в резиденции Шамиля. Казна хранилась в доме последнего. Все расходы производились с разрешения самого Шамиля, дававшего отчет в деньгах избранному совету, конечно более для вида, потому что вся казна находилась в безотчетном его распоряжении. Всякие незаконные поборы с обывателей строго наказывались.

Шамиль стремился осуществить план Гамзат-бека, своего предшественника, т. е. упрочить власть в Чечне, завоевать Дагестан, Кубу, Дербент, Шемаху, и с этой целью прибыл в 1834 году в Гоцатль, но скоро, разбитый нашими войсками при Мочохе, удалился в Гимры, где вел уединенную жизнь и искал спасения в посте и молитве. В 1835 году он перебрался в Ашильту, ибо мюриды, остававшиеся ему преданными, очень терпели от койсубулинцев и обратились к нему с просьбой защитить их от преследований единоверцев и вместе с тем признали его имамом Дагестана. Шамиль долго колебался, но наконец решился исполнить их просьбу. Он сделал воззвание к горцам, назначив им собираться в Чиркат (в Андии на Андийском Койсу). Тем временем генерал Клюгенау намеревался пробраться в Ашильту и захватить самого Шамиля или вступить с ним в переговори, так как Шамиль, как простой горец еще, не обращал в то время на себя большого внимания. Но главный начальник войск на Кавказе барон Розен не соглашался вступать в переговоры с Шамилем и начал военные против него действия, заняв Хунзах, а затем окружив Шамиля в ауле Тилитлы. Генерал Фрезе, по недостатку снарядов и ввиду восстания Кубанской области у него в тылу, не мог овладеть аулом и 10-го июля 1837 г. заключил мир с Шамилем, по которому он стал называться владетельным лицом и считал своими владениями непокорные нам общества. При поездке своей на Кавказ император Николай выразил желание видеть Шамиля, но все попытки убедить последнего приехать в Тифлис к приезду императора 6-го октября 1837 г. оказались тщетными; этому противодействовали ученые горцы и их старшины, грозившие убить Шамиля непременно, если он только поедет в Тифлис. Он, однако, не только в 1837 году, но и в продолжении всего 1838 г. не тревожил наши владения; избрав главным местом своего пребывания Ахульго, в Андии, на берегу Андийского Койсу, он в это время укреплял оный, не жалея средств. Тем временем лезгины вторглись в Нуху, вблизи с Грузией, но Шамиль ничего не предпринимал против русских и соблюдал условия перемирия. Он упрочивал свою власть в горах, увеличивал число своих приверженцев, готовых по первому его призыву к нему явиться. В 1839 г. начались уже волнения в Дагестане, и Шамиль угрожал прервать наши сообщения между Хунзахом и Темир-Хан-Шурой и склонял на свою сторону Койсубулинцев и Самурцев. Генерал Головин (заменивший бар. Розена) решил принять ряд мер против Шамиля, а также для покорения горских народов и усмирения Дагестана. Но пока Головин готовился к военным действиям, Шамиль в феврале 1839 г. сам напал на мирные аулы Койсубулинцев с целью привлечь их на свою сторону и наказать тех из них, которые вздумали бы ему сопротивляться. Он был уверен в бессилии русских предпринять что-либо решительное против него. Укрепив гумбстовское селение Аргуани, на пути из Салатау к Чиркату, Шамиль, имея с собой 5 тысяч человек, перешел в ночь с 3-го на 4-е мая Аварское Койсу в Гимрах, напал на покорные нам селения и двинулся далее. В Дагестане мы имели в то время мало войск; наш гарнизон в Зирянах (также на р. Аварском Койсу) был незначителен. Шамиль свободно дошел до Буртуная и занял его, испортив на пути дороги. Этим он лишал наши войска возможности успешно двигаться. Поэтому генерал Граббе решил обратиться сперва в Чечню, разбить враждебные нам толпы под начальством Ташав-Хаджи и затем уже безопасно двинуться чрез Салатавию и Гумбет против Шамиля. Вследствие этого наши войска выступили из кр. Внезапной, застигли врасплох Ташав-Хаджу, разбили его близ старого Аксая, и совсем рассеяв его толпы у аула Саянси, возвратились опять в Внезапную. Дорога шла лесами и горными ущельями, и горцы, пользуясь удобной для них местностью, сильно тревожили наши войска. После этого наши войска двинулись в Ахульго. О Шамиле точных сведений не имели, но знали, что он продолжал возмущать салатавские племена. Дойдя до Буртуная, где произошло 24-го мая блистательное для нас дело, двинулись чрез Аргуани к Андийскому Койсу, по местности, известной нам только по расспросам обывателей. При Аргуани произошел упорный бой с 4 часов вечера 30-го мая до рассвета 1-го июня, т. е. 36 часов, после чего Аргуани была взята штурмом. Направляясь затем к Чиркату, генерал Граббе построил мост на Койсу и 12-го июня обложил Ахульго со всех сторон, нанесши ранее два поражения скопищам Шамиля. Последовавшие два штурма Ахульго были для нас неуспешны; горцы храбро и отчаянно оборонялись. Подошедшие к отряду новые подкрепления дали возможность усилить осадные работы против укреплений Ахульго, о которых не имелось точных сведений. Это было причиной, что и третий наш штурм был отбит. Силы Шамиля постоянно возобновлялись, и он надеялся, что мы принуждены будем снять осаду. Чтобы лишить Шамиля возможности иметь сообщения с левым берегом Койсу, генерал Граббе занял его, построив мост. Это побудило Шамиля вступить в переговоры, не имевшие желаемых последствий. На 7-е августа был назначен новый штурм. Шамиль, не надеясь удержать Ахульго, выслал сына своего Джемам-Эддина в аманаты и начал опять переговоры, длившиеся несколько дней. Неуступчивость Шамиля была причиной прекращения переговоров, после чего последовал штурм 22-го августа и затем семидневной бой для полного очищения от горцев занятой у них позиции. Шамиль при этом скрылся в одной из пещер, а потом ночью прокрался чрез нашу линию и к рассвету добежал до места, где сливаются вместе Андийское и Аварское Койсу; дальнейшее течение этих двух слившихся рек образует р. Сулак, впадающую в Каспийское море. Он пробрался затем в Шатоевское общество, где чеченцы пригласили его стать их вождем. Император Николай I при докладе о взятии Ахульго и бегстве Шамиля сказал: "Жаль, что ушел; признаюсь, что опасаюсь новых его козней". Эти слова государя вполне оправдались.

Генерал Граббе из Ахульго двинулся чрез Уцункуль на Гимры, родину Шамиля, самый мятежный аул Дагестана, имевший вредное влияние на окружающие его селения, и, заняв его, возвратился в том же 1839 году в Темир-Хан-Шуру. Шамиль же, потеряв Ахульго, поселился среди дремучих лесов в Дарго и скоро вошел в оживленные сношения с воинственными чеченцами, воспользовался возникшими у них неудовольствиями на заведовавшего ими генерала Пулло и подготовлял вторжение за р. Сунжу, с целью изгнать русских приставов и не исполнять приказаний русских начальников. Общее восстание населения Чечни, доходившего до 80 т. человек, приняло опасные размеры, о которых никто не мог и подумать. Оно коснулось окрестностей самого Владикавказа и явилось полной неожиданностью для всех местных властей. По характеру самого племени восстание было очень упорное и притом всеобщее; каждый из чеченцев готов был на всякие пожертвования для успеха восстания, вызванного распространением мюридизма и попыткой русских властей обезоружить чеченцев. Они легко покидали свои поля и аулы, скрывались в лесах, бежали к Черным горам и отчаянно дрались при всякой встрече с русскими войсками, которых было очень мало в то время и в Чечне и в Дагестане.

Собрав значительное скопище, Шамиль уже 8-го марта 1845 года явился к р. Урус-Мартану (приток Сунжи) и двинулся по Сунже к Владикавказу. Все население местностей, по которым он проходил, присоединялось к нему. Необходимо было действовать против Шамиля решительно, выслав значительные отряды; но этого не было сделано, и Шамиль имел возможность довести до конца организацию восстания всего населения от Андии до Назрановского укрепления (в верховьях Сунжи); чеченцы вторглись даже в Моздок. Шамиль находился в Дагестане и возбуждал к восстанию койсобулинцев. Действовавший против него ген. Клюгенау спешил ранее Шамиля занять Коронайские высоты и овладеть Ишкартом. Успехи его побудили Шамиля кинуться в Аварию. Овладев несколькими селениями, Шамиль намеревался занять Унцукль, но под Гимрами был разбит 14-го сентября 1840 года и бежал в Чечню. Наступившее осеннее время побудило наши отряды собраться в Герзель-ауле (на р. Ак-Сае) и закончить военные действия 1840 года. Власть и влияние Шамиля в горах все увеличивались и принимали опасные размеры. Поэтому Головин решил сделать в 1841 году сильное нападение на Чиркей, ключ для выхода из гор на плоскости. С этой целью сформированы были два отряда: один под начальством самого Головина, для действия в Дагестане, а другой, под начальством ген. Граббе, для действия в Чечне, получивший приказание двинуться к кр. Внезапной и содействовать взятию Чиркея. Шамиль скоро был разбит на лесистых Хабарских высотах 15 го мая 1841 г., после чего жители аула Чиркея бежали, а Граббе занял Чиркей при реке того же имени, впадающей в Сулак близь Евгениевского укрепления, и двинулся разорять аулы общества Аух, куда скрылся Шамиль, а затем чрез Герзель-аул прошел в Грозную на р. Сунже и далее. При Закан-Юрте атаковали его горцы, но были разбиты. К осени вся Авария была готова к восстанию, и Шамиль приобретал все новых приверженцев, так как мюридизм сильно распространялся на восточном Кавказе. Шамиль поселился в Ичкерии (прилегает с востока к Большой Чечне), управлял ею как полный властитель, и в то же время пользовался большим влиянием и уважением в Гумбете, Андии, в земле лезгин. В начале 1842 года он был призван в ханства Кюринское и Кази-Кумыкское, где вспыхнуло восстание. Шамиль забрал в плен начальника этих ханств и устроил свое управление. Скоро восстал весь средний Дагестан, считавшийся спокойным; волнение грозило Самурскому округу и всему Закавказью; сообщение г. Дербента с Темир-Хан-Шурой могло быть прервано. Князь Аргутинский, стараясь предупредить последнее, кинулся навстречу Шамилю и при ауле Кюлюли и речке того же имени нанес ему 2-го июня 1842 г. жестокое поражение и горячо его преследовал. Горцы, зная гораздо лучше местность и все горные тропинки, быстро очистили Каза-Кумыкское ханство. В то же время ген. Граббе, желая прочно утвердиться в Андийском Койсу и устроить переправу у Тлоха или Ихами, двинулся в Ичкерию, чтобы истребить Дарго — место пребывания Шамиля, — и подорвать материальные и нравственные его силы. Дорог в Дарго не было; шли по узкому гребню, окаймленному лесом; на пути было устроено горцами множество завалов, которые приходилось брать штурмом. Множество раненых затрудняли чрезвычайно движение, и Граббе в 3 дня мог пройти только 22 версты, а до Дарго оставалось столько же. — Опасаясь, что горцы займут его тыл, Граббе решил идти назад. Горцы с яростью нападали на отступавших, которые изнемогали от страшной жары и недостатка воды. Шамиль в это время отбивался в Дагестане от кн. Аргутинского-Долгорукова; ему сообщили о движении Граббе и он чрез Андию бросился к Дарго, но опоздал одним днем. Он рвал себе бороду с досады, что был упущен случай истребить до последнего человека весь русский отряд и отомстить за поражение при Ахульго. Он забыл о понесенном им при Кюлюли поражении и стал собирать новые толпы, чтобы вторгнуться в Аварию. Неудачное движение ген. Граббе очень усилило владычество Шамиля, вселило в горцах глубокую доверенность к его счастью и военному дарованию. Шамиль, видя, какие затруднения встречают наши войска в Чечне и Дагестане при своих движениях стал сам действовать гораздо смелее.

Граббе, узнав о движении Шамиля в Аварию, поспешил его встретить. При Игали, 25-го июня, на берегу Андийского Койсу, произошло жаркое сражение, после которого невозможные дороги побудили Граббе идти назад в Темир-Хан-Шуру, причем горцы дерзко его преследовали. После этого Шамиль начал сам переговоры о мире и ставил условием возвращение своего сына. Но все это было только уловкой с его стороны, чтобы скрыть от нас свои обширные планы. Собираясь начать сам решительные наступательные действия, Шамиль в это время завершал устройство административных порядков в подвластных ему землях, закреплял свою власть самыми прочными мерами, собирал огромные запасы всякого рода, устраивал свои скопища и рассылал также воззвания, полученные им от турецкого султана и египетского паши для начатия войны с русскими. Отовсюду новый начальник наших войск на Кавказе, ген. Нейдгарт, получал известия о приготовлениях Шамиля, о приезде к нему важного лица из Константинополя, а также турецких инженеров, соорудивших ему укрепления в Салте, Гергебиле, Чохе и т. д. Известиям этого рода не придавали значения, а между тем, после различных хищнических набегов в конце 1842 года, Шамиль, совершив обычные молитвы в Дылыме (близ Внезапной), в лесистых предгорьях Черного хребта, предпринял движение на Унцукуль, чтобы наказать его за преданность русским. Он занял Бетлинскую гору и обложил огромный, богатый аул Бетль, имевший более 800 дворов. Подошедший на помощь аулу наш отряд был почти весь истреблен Шамилем, а самый аул взят им 31-го августа и разрушен до основания. Клюгенау торопился идти на встречу Шамилю, который отправил в Аварию Хаджи-Мурата с его скопищами, а сам, одержав еще несколько не больших успехов над русскими войсками, двинулся в Балаканское ущелье, чтобы прервать сообщение наших войск с плоскостью. Клюгенау решил удержать Хунзах, но на время пожертвовать своими сношениями с Темир-Хан-Шурой, где оставалось немного войск. Шамиль 2-го сентября, после сильного обстреливания, взяв штурмом Балаканское укрепление, двинулся в Зирянскому, разрушал дорогу между ними, и овладел Моксокской башней. Клюгенау, удерживая Хунзах и Готцатль (тоже на Аварском Койсу), не имел возможности оказать помощь означенным укреплениям. Скоро около Цатанах появилась шайка Кибит-Магомы и жители, присоединившись к горцам, помогли им занять это место. Вся Авария перешла на сторону Шамиля; Хадри-Мурат быстро овладел Ахальчинским укреплением, а Кибит-Магома — 11-го сентября Готцатлем, имевшим важное стратегическое для нас значение, но совсем не укрепленным. Наши войска стояли в Хунзахе и своим присутствием сдерживали обывателей от измены и, насколько возможно, укреплялись в этом месте. Шамиль, опасаясь атаковать Хунзах, обложил его кругом, но подошедший Аргутинский-Долгорукий выручил Клюгенау от блокады и они оба, соединивши свои войска, принудили Шамиля отступить на высоты. Он сжег все аварские селения, силой увлек в горы передававшихся ему жителей, казнил очень многих из них и, оставив в Аварии одни дымящиеся развалины, направился к Моксоку, уничтожая на пути все укрепления и селения и переселяя их обывателей в горы. Дойдя до деревни Андреевой (близ Внезапной), он потерпел поражение и отступил в горы, к аулам Аух и Акташи, намереваясь дать отдых своим скопищам. Наши войска занимали всю Аварию до весны 1848 г. и сильно заняли Хунзах. Со всех сторон получались известия, что Шамиль намеревается начать усиленные против нас действия, с целью овладеть Аварией, и стягивает свои полчища в разных местах; сведения об этом получались самые разноречивые. Между тем Шамиль кинулся в Дагестане на Гергебиль. Небольшой гарнизон Гергебиля, после геройской защиты, выдержав штурм, принужден был сдаться 8-го ноября, когда из всего гарнизона оставалось в живых два раненых офицера и двадцать пять солдат; все остальные, числом 325 человек, погибли в течение десятидневной обороны укрепления против 12 т. горцев. Взятие Гергебиля было сигналом к восстанию Койсубулинских аулов, на правом берегу Аварского-Койсу. Наши войска стали очищать Аварию, срывать укрепления ее и стягиваться в северный Дагестан. Сообщения Темир-Хан-Шуры на Дербент и Тифлис были прерваны. Шамиль послал отряд на сообщения между Дербентом и Темир-Хан-Шурой и получил возможность беспрепятственно вторгнуться во владения шамхальские и мехтулинские, и акушинские селения, в которых обыватели передались на сторону Шамиля и с восторгом его встретили. Шамиль напал на укрепление Низовое, где имелись значительные запасы муки и всего 346 ч. гарнизона, которые держались восемь дней и упорно отбивались день и ночь, не отходя от земляных укреплений. К счастью в это время подошел генер. Фрейтаг; он принудил горцев отступить, а затем, взяв остатки гарнизона и, срыв укрепления, двинулся к аулу Миатлы, уничтожая везде слабые наши укрепления. Таким образом, была нами очищена вся Сулакская линия. Шамиль скоро окружил Темир-Хан-Шуру. Это был апогей его могущества. В руках Шамиля находился весь северный Дагестан; он имел до 30000 вооруженных людей, и, несмотря на это, не решался штурмовать Шуры и провел целый месяц в бездействии, готовясь к правильной ее осаде. Он по своей системе занимался переселением жителей с плоскостей в горы, задерживанием наших отрядов и транспортов, порчей дорог и т. д. Но Фрейтаг, несмотря на сильные морозы и ужасные вьюги, успел подойти во время к Шуре и принудил Шамиля отступить к Казанищам (южнее Темир-Хан-Шуры) и затем тут и при ауле Муселим 16-го декабря разбил Шамиля, который бежал на запад, в Эрпели. Утомление наших войск не позволило преследовать горцев. В начале 1844 года новый главный начальник войск на Кавказе, генерал Нейдгардт, составил план: весной двинуться через Андию в Дарго — вторую резиденцию Шамиля и главный его опорный пункт, сделав одновременно, для отвлечения внимания его, две диверсий: в Малую Чечню и на лезгинскую линию. Для этого были собраны значительные силы. Но Шамиль не стал ожидать наступления этих войск и сам явился с большими партиями в апреле месяце на Кумыкской плоскости, но скоро был отбит от станицы Андреевой. Нейдгардт медлил начать военные действия, а Шамиль, между тем, все усиливал возмущение остальных покорных нам обществ и тревожил наши сообщения. Только в конце июня Нейдгарт двинулся на даргелийский округ и принудил Шамиля отступить к Буртунаю, а затем еще далее, до Акуши. Вскоре он покинул без боя и эту крепкую позицию, которая и была занята нами. У Карадахского моста Шамиль соединился с партией Кибит-Магомы. Дойдя до этого места, наши войска отошли назад, потому что Нейдгардт отказался от движения в Андию и решился обратить войска на устройство необходимых укреплений. С 23-го августа 1844 года началось сооружение нами передовой чеченской линии, которая отрезала от мятежных чеченцев лучшие их поля и пастбища и совершенно изменяла положение края. Горцы это поняли и всячески препятствовали при этих работах. Скоро настала непогода, дожди, холода, но войска успели соорудить крепость Воздвиженскую на р. Apгуни. Боясь вскоре потерять всю Чечню, Шамиль всячески убеждал жителей противиться нам и очень старался упрочить свою власть. Он совсем уничтожил большой аул Чох, не желавший ему подчиняться, которому мы не могли оказать помощи, потому что наши войска не в силах были проникнуть в долину Самури чрез непроходимые горы, покрытые глубоким снегом. Это падение Чоха произвело вредное для нас влияние на покорившиеся нам аулы; они снова передались Шамилю. Он требовал присяги от чеченцев и строго запретил им сношение с мирными горцами. В 1845 году новый главнокомандующий, князь М. С. Воронцов, лично выступил с большим отрядом для занятия Андии в начале июня. После удачного дела при Мичикале, начался подъем на перевал Кырк, продолжавшийся около 14 дней, при самой неблагоприятной погоде, и только в конце июня войска вступили в Андию, огражденную со всех сторон высокими хребтами гор и перерезанную оврагами. По приказанию Шамиля, все аулы, лежавшие на нашем пути, были совершенно выжжены; сам он занял сильную позицию за рекой Иодар, с большими завалами впереди. Эти завалы были все взяты нашими войсками, овладевшими также Анчимером и Анди. Ожидание транспортов побудило остановиться в Андии. Это убедило, что доставку провианта для отряда удобнее производить со стороны Чечни и Маюртуна, прорубив от нее в Дарго широкую просеку и устроив форт в Дарго. Вместе с тем все более и более убеждались и в том, что обладание плоскостью служить ключом к прочному нашему водворению в восточном Кавказе.

18-го и 19-го июня на высотах, окружающих Андию, стали появляться отряды горцев, против которых Воронцов выступил налегке вверх по р. Годору, на перевал Речел: горцы отступали. Шамиль, видимо, избегал боя, и Воронцов вернулся в Гогатль. Успех нашего предприятия зависел от своевременного прихода транспортов с провиантом, которого при войске имелось всего на 9 дней. Воронцов решил, не теряя времени, наступать на Дарго, устроив в Гогатле небольшое укрепление, где остались больные и разные тяжести, при небольшом гарнизоне. Дорога в Дарго спускается с вершины Речел и Черных гор к верховьям р. Ак-Сая, идет все время среди леса и затем переходит на правую сторону р. Ак-Сая, входит в дремучий Ичкеринский лес и чрез 3 версты выходит на возвышенную поляну в лесу и затем в долину Дарго. По всей дороге были устроены из толстых деревьев сильные завалы, обороняемые горцами, а на поляне стоял Шамиль. Наши войска с большими потерями овладели завалами, разрушили их и вышли на поляну. Шамиль сжег свой лагерь и бежал. Воронцов приказал овладеть самым аулом Дарго; это было исполнено и вечером Воронцов вступил в столицу Шамиля, который, перейдя Ак-Сай, стал на дорогу к Маюртуну и с вершин начал обстреливать наши войска. Были высланы войска очистить высоты левого берега Ак-Сая от горцев; они скоро овладели Белготаем, выбили горцев и преследовали бегущих до глубокого оврага, сильно ими занятого. Предстояло отступить назад, причем горцы постоянно на нас бросались. 8-го и 9-го числа июля войска отдыхали. К вечеру показался на высотах пред Дарго наш транспорт, навстречу которому был выслан сильный отряд, чтобы облегчить ему движение в Дарго. Оказалось, что все завалы, разрушенные нами, вновь возведены и сильно заняты горцами, устроившими для перекрестного огня еще боковые завалы. Пришлось снова брать их штурмом, в то время как другие партии горцев кидались на наш арьергард и на подходивший транспорт. После страшных потерь, только в 11 часов вечера высланные из Дарго войска подошли к транспорту. На другой день предстояло идти в Дарго по тому же ужасному пути, по которому за ночь горцы опять воздвигли завалы, залегли за ними и засели на деревьях. После великих потерь пришли обратно в Дарго, не доставив ничего из пришедшего транспорта. Положение всего нашего отряда было самое отчаянное. Решено было оставить Дарго и двинуться на Герзель-аул (на левом берегу Аксая), чтобы, наступая таким образом на Шамиля, теснить горцев, удалять их из Андии и от возможности броситься на оставленные нами в разных местах отряды и в то же время скорее достичь своих запасов. Дорога на Герзель-аул была лучшая из других дорог и притом кратчайшая. Решено было выступить 13-го июля в 4 часа утра, предварительно уничтожив все вьюки, палатки, все вообще тяжести и т. д. Шамиль стоял в наблюдательном положении и начал свои нападения, когда наши войска, пройдя Белютай, двинулись на Цонтери. Нападения Шамиля были отбиты, но он по-прежнему недоумевал о направлении нашего движения и потому подвигался сообразно с движениями наших войск. Убедившись в нашем движении на Герзель-аул, значительные толпы горцев заняли лесной хребет гор, отделяющих Гурдали от Шуани. На всем пути приходилось брать завалы с большими потерями людей. Скоро горцы прервали даже сообщения слабого авангарда с главными силами, но были оттеснены; затем они врывались среди вьюков и повозок с ранеными; все это до крайности замедляло движение наших войск и они в день с трудом прошли 12 верст. Горцы особенно наседали на арьергард. Скоро в русских войсках оказался недостаток боевых патронов и отсутствие хлеба; солдаты трое суток ели кукурузу, собираемую на полях, а воду добывали себе из Ак-Сая под сильными выстрелами горцев. Дойдя до аула Шаухал-Берды, оказалось, что невозможно идти далее. Пришлось остановиться и ожидать прибытия генерала Фрейтага с подкреплениями. Шамиль тотчас догадался о причине остановки наших войск и непрерывно стрелял по нашему лагерю и все более и более окружал отряд. Наши войска переносили все с величайшим самоотвержением. Но 18-го июля, в 5 часов пополудни, послышались выстрелы со стороны Мискита; подходил Фрейтаг, в двое суток сделавший более ста верст; он явился спасителем всего отряда, который, несмотря на отчаянное противодействие горцев, пробился в Мискиту, где оба отряда соединились и затем 20-го июля подошли к Герзель-аулу. Так завершилась эта знаменитая в летописях Кавказской войны экспедиция в Дарго, крайне для нас неудачная.

Она чрезвычайно поощрила Шамиля; он задумал вторгнуться сам в наши пределы около Военно-Грузинской дороги, между Ларгом и Дарьялом, но это намерение не состоялось. Воронцов же сознал необходимость изменить характер военных действии против горцев; он оставил большие экспедиции и занялся прорубанием обширных просек, сооружением на выгодных местах укреплений, прокладкой дорог, основанием новых станиц и т. д. Двигаясь, таким образом, медленно, он стеснял постепенно сферу владычества Шамиля. Эта правильная осада Кавказских гор началась в 1846 году в Малой Чечне. В течение зимы 1845—1846 года чеченцы, опасаясь будущего, намеревались заявить покорность русскому правительству. Шамиль, чрез преданных ему наибов, мулл, а также шпионов следивший за всеми слухами, скоро узнал об этом намерении чеченцев, жестоко казнил всякого, заподозренного в наклонности покориться русским, преследовал сурово за сношения как с русскими вообще, так и с покорными чеченцами, и запрещал при их посредстве что-либо приобретать. Он перенес свою столицу из Дарго в Ведень, собирал туда для совещаний чеченских старшин, упрекал их в слабости сопротивления русским, требовал от них новой присяги и заложников и обещал явиться с артиллерией, чтобы разрушить укрепление Воздвиженское (на р. Аргуне — также приток Сунжи, течет параллельно Хулхулу). Желая показать народу, что он не имеет никакого намерения входить в сношение с русскими властями, Шамиль приказал расстрелять на площади 37 русских пленных. В 1846 году он приказал своим наибам беспрестанно тревожить набегами русские войска на пространстве от границ Владикавказского округа до северного Дагестана. Однажды он лично переправился чрез Сунжу и Терек, проник в Малую Кабарду, а затем и в Большую, где расположился и убеждал население восстать и напасть на Военно-Грузинскую дорогу, чтобы прервать сообщение России с Грузией. Он пробыл в Кабарде несколько дней, но без успеха; жители ее не решились пристать к нему. Опасаясь, чтобы наши войска не отрезали ему отступление, Шамиль отошел назад, произведя всем этим движением только большой переполох. В это время русские войска сооружали укрепления на pр. Фортанге и Ассе, чтобы оградить Владикавказ от набегов горцев. Еще осенью 1846 г. Шамиль сделал набег в северный Дагестан, разорил два аула, занял большой аул Куташи (близ Гергебиля) и стал возмущать соседние аулы, но скоро потерпел поражение от князя В. О. Бебутова и едва спасся бегством, оставив в сакле коран с ковриком для молитвы и свою шубу. Это поражение восстановило спокойствие среди населения на плоскости и в предгорьях, Шамиль же возвратился в Ведень.

Внимание русских военных начальников было теперь обращено на средний Дагестан. Не обеспеченный вовсе от подобных покушений Шамиля, он представлял собой немалый район для свободных его действий, среди густого дагестанского населения, покорность которого была не очень прочной. Предстояло овладеть горскими укреплениями: Гергебиль, Салта, Чох, Ириб и устроить наше в Гергебиле. Все это предположено было совершить в 1847 году. Воронцов хотел не давать восторжествовать влиянию Шамиля и нанести ему решительный удар, для чего двинулся в 1847 г. на аул Гергебиль, в северном Дагестане. Этот аул был очень сильно укреплен, помещался на большой скале, совершенно недоступной с северо-западной стороны. После двух неудачных штурмов, наши войска принуждены были отступить с немалыми потерями. Горцы, увидев это, со свойственной им быстротой и расторопностью, стали преследовать наш отряд и всячески затруднять ему отступление. К довершению бедствий в отряде появилась холера. С большим трудом подошли около июля месяца 1847 г. к аулу Салта (южнее Гергебиля), также очень сильно укрепленному Шамилем. Началась правильная осада аула, продолжавшаяся 52 дня, которой очень препятствовали полчища горцев под начальством Гаджи Мурата, Кибит-Магомы и Даниель-бека, находившиеся в окрестностях Салты. Воронцов решил их отбить, что и удалось. Затем Шамиль со своими скопищами пытался пробраться в аул, но без успеха. Наконец, после кровопролитного штурма 14-го сентября, нами занят был пустой аул. Горцы все время геройски защищались, но увидев бесполезность дальнейшей обороны, ушли тайком, по неведомым тропинкам, из аула. Падение Салты нанесло сильный удар господству Шамиля, понимавшего всю важность для него неудачи, материальные последствия которой были для него незначительны; он продолжал свои набеги в разных местах. Это вынудило нас оставлять на зиму войска в аулах, наиболее подверженных его нападениям. В Чечне, где жители относились к нам враждебно, истребляя наши аулы, пролагались в лесных чащах просеки, облегчавшие доступ вглубь Чечни. Работы эти производились зимой 1848 г. при сильных морозах, при содействии туземцев, силой сгоняемых на работы из трущоб, в которых они жили. Летом же снова наши войска двинулись в Гергебилю. Шамиль, чрез своих хаберов (ловких собирателей новостей) знавший отлично обо всем, происходившем в наших войсках, приготовился к защите Гергебиля. Он упорно оборонялся, делал отчаянные вылазки, но после сильной бомбардировки, открытой нами по окончании осадных работ, Шамиль, видя невозможность дальнейшей обороны и ощущая недостаток провианта, вышел со своими полчищами вечером из аула, бросился в разные стороны и покинул аул. Целый день фугасами мы разрушали занятый нами Гергебиль, вырубали сады, делали дорогу в аул Аймяки (к северо-востоку от Гергебиля), где горцы строили новое укрепление. Шамиль же на другой стороне Койсу укрепился еще сильнее, нежели в Гергебиле, и поджидал наш отряд, который, однако, отошел назад. Такое постепенное занятие передовой линии стесняло Шамиля. Это побудило его попытать счастья и напасть на наше укрепление Ахты на р. Самуре. Но попытка сказалась неудачной; он принужден был снять осаду и поспешно спасаться. Такая неудача нанесла удар его положению в Дагестане. В Чечне же положение его было еще хуже. Пролагаемые нами просеки постепенно связывали укрепления и плоскости Малой Чечни, которая между р. Сунжей и уступами Черных гор была уже навсегда утрачена для Шамиля; весь левый берег Сунжи заселен казаками, устроены в различных местах прочные мосты, и мы могли свободно двигаться с р. Терека в Чечню. 1849 и 1850 годы прошли в мелких набегах и перестрелках. Шамиль и его главный советник Джемал-Эддин вели усиленные сношения с Константинополем, выражали свою полную преданность султану, просили помощи его против русских, захватывающих постепенно их земли. Кроме того, Шамиль в это время приказал сделать повсеместный сбор людей в самых отдаленных лезгинских обществах, чтобы двинуться на помощь Чечне, но это не имело успеха; горцы как будто начинали сознавать бесплодность борьбы и приближение неизбежной развязки. Наши войска, постепенно заняв Малую Чечню, перебрались в Большую и в 1851 году рубили просеки к аулу Шали и р. Бассу и овладели страшным окопом аула Шали. Горцы бежали. Шамиль был этим недоволен и решился встретить нас сомкнутым фронтом 27-го февраля и потерпел сильное поражение от князя Барятинского. Горцы панически бежали.

Поражение горцев у Шали открывало нашим войскам доступ к плодороднейшим полям Большой Чечни и доказало ничтожность усилий Шамиля защитить ее. Он стал теперь устраивать завалы всякого рода на реке Мичике (приток реки Хулхулу, близ впадения ее в Сунжу) и собирать толпы обывателей из Дагестана, не умевших драться в лесах и к тому же не оказывавших особого рвения к защите Чечни. Кроме того, Шамиль собирал большие запасы всякого рода. Для уничтожения их князь Барятинский (тогда еще начальник 25 дивизии) двинулся из Шали к Автуру по обрывистому берегу р. Хулхулы и затем далее до дороги в Ведено (аулы Автур и Ведено [или Ведень] на реке Хулхулу). Горцы полагали, что наши войска идут в Ведено, откуда Шамиль двинулся на защиту Чечни. Но действия наших войск ограничились на сей раз разорением аулов Большой Чечни, после чего они направились в Малую Чечню, к верховьям р. Гойта (впадающей в Сунжу) и затем на Аргун и занялись рубкой леса на р. Бале и устройством дорог вглубь Большой Чечни. Шамиль приходил в отчаяние, видя что наши войска все более и более проникают в центр чеченского населения, принуждают таковое или выходить к ним или бежать в горы и лишают горцев плодородных земель, снабжавших хлебом все население гор. Шамиль усилил свои толпы, велел где только можно портить дороги и уничтожать переправы, проявил при этом сам страшную деятельность, чтобы, хотя на время, задержать наше движение, и, не зная о нем в точности, собрал значительные силы около аула Хулхулу. Наши же войска двинулись на Гельдиген (также на р. Хулхулу, невдалеке от впадения ее в Сунжу) и затем на Маюртуп, сильный аул, окруженный балками (оврагами) на уступах черных гор, лежавший на значительной высоте над долиной Чечни; он представлял собой как бы полуостров, окруженный двумя глубокими оврагами. Все высоты были заняты горцами, выжидавшими удобной минуты, чтобы кинуться на наш отряд. Огонь наших орудий обратил горцев в бегство. Шамиль тщетно пытался их удержать и должен был последовать их примеру. Заняв Маюртуп, наши войска двинулись далее на Качкалыковский хребет, сжигая встречавшиеся на пути аулы. Это произвело подавляющее впечатление на горцев. Шамиль убедился, что в Чечне борьба с русскими невозможна и что он не в состоянии ее удержать за собой. Он устремился на р. Мичик и сильно укрепил эту позицию, которая, однако, скоро была взята. Нравственно убитый, потеряв лучших людей и любимейших своих наибов, Шамиль ускакал в Бачик-юрт, лежащий в глубоком ущелье Гонкаула.

Возникшая в это время восточная война с Турцией и ее союзниками, лишив нас возможности продолжать энергически военные действия против Шамиля, до крайности оживила его надежды на дальнейшие успехи в борьбе его с Россией. Его помощник, Магомет-Эмин, действовал среди черкесских племен западного Кавказа и возбудил их к восстанию. Это в свою очередь ободрило унывшее население Чечни. Шамиль вновь захотел испытать счастье и лишить нас плодов семилетней войны с ним. Он приказал Магомет-Эмину вторгнуться в Кабарду и, возмутив ее население, идти, смотря по обстоятельствам, или опустошать окрестности Пятигорска или прервать наши сообщения с Владикавказом и Ставрополем. Сам же Шамиль, с массой дагестанских горцев, намеревался двинуться на лезгинскую кордонную линию и угрожать Тифлису. План был необычайно отважный. Но смелый дух горцев, готовых прежде умирать с оружием в руках, был доведен до ничтожества беспрерывными неудачами последних лет, ужасными при этом потерями и жестоко-деспотическим правлением Шамиля; горцы уже представляли собой не фанатиков, как прежде, а простые толпы людей, насильно согнанных к бою, полуголодных, машинально, из одного страха казни повинующихся Шамилю, который в этом смелом своем предприятии потерпел полную неудачу. Магомет-Эмин был разбит при Карачае наголову; Аргутинский-Долгорукий, перейдя чрез главный хребет из Дагестана, зашел в тыл Шамилю и принудил его бежать. Таким образом, все заверения его об ослаблении наших сил на Кавказе вследствие войны с Турцией являлись обманом, но легковерные азиатские народы легко им поддаются. Шамиль вновь затронул чувствительную струну каждого мусульманина, верующего в священную для него обязанность пылать ненавистью к неверным, и стал уверять горцев в скором прибытии турок на Кавказ, изгнании русских, возвращении горцам отобранных у них земель и т. д. Эти уверения и отсутствие зимой 1853—1854 года наших войск в Чечне ободрили непокорное ее население и придали уверениям на словах силу действительности. Шамилю удалось собрать толпу пеших и конных горцев, числом в 15000 человек, с которой он двинулся чрез Андию на лезгинскую линию, намереваясь при удаче угрожать Тифлису, Грузии и даже сблизиться с турецкими войсками. Он скоро атаковал Кахетинское селение Шильды, отправив вместе с тем небольшой отряд за Алазань. Но все это были набеги, не имевшие никакого влияния на общий ход дел. Шамиль очень хорошо понимал сам, что все его уверения — одни слова, одна химера. Скоро наши войска заняли аулы Сати-юрт и Кара-су, находящиеся за перевалом отрога Ичкеринских гор, вверх по Алазани. В отмщение за это Шамиль приказал сделать набег на деревню Андрееву близ Внезапной, не имевший, однако, успеха. Шамиль, огорченный неудачами, решился опять лично двинуться. Собрав толпы, он проник до аула Шали (близ р. Джалки, притока Сунжи) и затем кинулся на Истису (аул близ дороги из крепости Грозной в Хасавюрт), гнездо разбойников, недовольных Шамилем. Местность помогла его движению; он совершенно незаметно подошел к аулу и окружил его со всех сторон, имея при себе до 18000 человек. Аул оборонялся отчаянно и отбил два штурма. Подоспевшие на выручку аула наши войска нагнали панический страх на горцев, и они быстро разбежались, преследуемые нашими войсками; казаки беспощадно рубили и кололи бегущих. Шамиль понес большие потери и отступил за р. Мичик, где целую неделю стоял в страшной нерешимости. Он видел, что нравственное его влияние на горцев исчезло, энтузиазм к нему горцев рассеялся вместе с их благосостоянием; Шамиль распустил свои толпы и удалился в Ведень.

Война с Турцией и в 1854 г. препятствовала решительным действиям против Шамиля с значительными силами, и мы должны были ограничиться мелкими движениями, истреблением аулов по р. Джалке (житнице Большой Чечни) и занятием аула Шуаиб-Кана — грозного оплота Чечни. Шамиль был очень озлоблен этим, собрал всех наибов и старшин и объявил, что получил от турецкого султана письмо о движении двух турецких армии на Кавказ для изгнания русских за пределы гор. Легковерные горцы вновь клялись ему жертвовать всем для истребления гяуров. Шамиль снова собрал значительные полчища и усилил свои набеги на наши владения. Военные действия чеченцев партиями состояли в нападениях на русские отряды, посылаемые с транспортами или в лес для рубки дров и просек, а также на скот, выгоняемый на пастбища, на селения, на жителей занимавшихся работами. Выросшие в лесах, зная отлично местность, прекрасные стрелки, чеченцы долгое время действовали очень удачно. Падение Карса в 1855 году произвело полезное для нас нравственное впечатление на горцев, а последовавшее в 1856 году заключение парижского мира дало нам возможность приступить снова к решительным мерам к покорению горцев предложенным еще в 1854 году гр. Д. А. Милютиным, и теперь получившим осуществление при новом главнокомандующем, князе А. И. Барятинском. Главное внимание было обращено на восточный Кавказ, где с падением Чечни должно было пасть и влияние Шамиля.

Чеченцы, унывшие от неудач последнего времени, стали в 1856 году являться с покорностью отдельными лицами и также присылали от различных своих обществ особых депутатов с мирными предложениями. Они видимо утомились войной. Скоро сам Эски, один из самых главных приверженцев Шамиля и один из деятельнейших наших противников, явился в крепость Грозную с тремя близкими к Шамилю мюридами и изъявил свою покорность генералу Евдокимову, весьма энергически действовавшему в Чечне. Евдокимов в 1857 году занял Гудермес, всю плоскость между р. Сунжей и хребтом Черных гор, а зимой двинулся в Большую Чечню, где находился Шамиль с значительными еще силами за р. Балом. Несмотря на фанатические проповеди мулл, что лучше страдать, нежели подчиниться русским, население ближайших аулов стало выселяться в наши пределы. Шамиль, видя совершенное свое бессилие воспрепятствовать нашему предприятию и ощущая недостаток в продовольствии, распустил собранные им скопища и отослал их в Большую Чечню, из которой также являлись депутаты с покорностью к Евдокимову, дошедшему до ущелья р. Хулхулу. Он на пути своем сжигал в горах аулы и население их выводил на плоскости. В 1858 г. генерал Евдокимов занял Аргунское ущелье, несмотря на упорную защиту его горцами из Андии, а затем и Шатоевскую долину, в верховьях р. Аргуна, где заложил новое укрепление. Шамиль в апреле 1858 г. снова с значительными партиями явился на Шаро-Аргуни, и в то же время вспыхнуло восстание среди исстари покорных нам назрановцев, близ Владикавказа. По просьбе их о помощи, Шамиль не замедлил двинуться к ним, поняв все гибельные последствия, которыми это восстание, при его успехе, могло для нас сопровождаться. Но движение Шамиля окончилось полной для него неудачей; он сам едва не был схвачен. Нравственно разбитый, упавший духом, он едва пробрался чрез Аргунское ущелье, среди населения которого распространялось восстание против Шамиля и мюридизма в особенности. Жители истребляли все, что в глазах их олицетворяло мюридизм, восстали против Шамиля и его управления, являлись к нам с покорностью и делались ярыми врагами мюридизма. Шамиль был в отчаянии; он, однако, еще раз напряг свои силы и явился в Большой Чечне у Маюртупа, в ущелье Бале, намереваясь прорваться к Шатою. Генерал Евдокимов, заранее уведомленный об этом его намерении, явился у него в тылу и принудил отступить к столице своей Веденю, после чего Шамиль приказал укрепить завалами дорогу чрез Тауйзен в Ведень — центр Ичкерле. Но генерал Евдокимов не давал ему отдыха и в 1859 году, обойдя страшные высоты, покрытые глубоким снегом, занял Тауйзен (на р. Джалке). Горцы бежали в страшном смущении в Ведень. Шамиль старался их ободрять, но ему не верили. Он распространял слух, будто бы являвшаяся в минувшем году комета была вестницей гибели христиан, и убеждал правоверных вооружиться; но это также не имело успеха. Евдокимов же тем временем прокладывал дорогу из Тауйзена, среди вековых лесов, топких мест и глубоких балок, при ужасной погоде (проливных дождях и непроницаемом тумане), и в двух верстах от Ведени стал строит редут, а затем приступил к обложению самого Веденя, который был обнесен крепким бруствером из плетней; вершины же его укреплены шестью отдельными редутами, на 500 человек каждый, соединенными крытыми ходами. Ключом позиции являлся редут Андийский. Шамиль не был в Ведене при начале осады и только 1-го апреля показался из Ерсеноя с несколькими сотнями на вершине горы Ляникарт, неподвижно следил за нашей стрельбой и затем уехал. Он не верил в возможность успеха обороны и видел, что русские войска действуют по иной совсем системе. Горцы, под начальством Кази-Магомы, мужественно отстаивали Ведень, который был взят нами 1-го апреля. Вскоре против Шамиля восстало несколько обществ, удерживаемых до этого во власти его страхом казней. Наши войска рубили просеки во все стороны, намереваясь двинуться далее чрез р. Койсу. Шамиль же учредил временно свою столицу в Карате, укрепил гору Тилитль, покрыл правый берег Койсу (Андийское) непрерывным рядом каменных завалов с бойницами и возвел укрепление Ичичали. Он чрезвычайно изумился, узнав о нашем переходе чрез Койсу, и поехал лично удостовериться в этом. Шамиль не знал, что ему делать; вся его власть и сооруженная им система мюридизма рушилась, ибо лишилась значения в глазах толпы; силы Шамиля исчезали. Он решил бросить все и отступить на юго-восток, в тот пояс укреплений и воинственного населения, о которые доселе разбивались все наши усилия. Дальновидный имам давно приготовил себе убежище в Андии, на неприступной горе Гунибе, откуда мог долго поддерживать бодрость окрестного населения и притянуть к себе всяких фанатиков и долго бороться с нами. Но последние его поражения отозвались и здесь; скоро возникла враждебная Шамилю партия, во главе которой был Кази-Магома, один из основателей мюридизма. Он увлек за собой население аула Тилитль и передался нам; приверженцы Шамиля бежали к нему в Гуниб. Шамиль с самыми отчаянными горцами заперся на недоступной вершине Гуниба, прозванной по внешней ее форме нашими солдатами гора-гитара. Скоро весь аул Гуниб был взят нами и генерал Врангель тесно обложил и занял все тропинки, которые вели на гору и таким образом запер засевших там горцев с Шамилем, что и побудило его прислать 17 го августа парламентера о сдаче. Переговоры о сдаче Шамиля сперва ни к чему не привели, и князь Барятинский, прибывший в Гуниб еще ранее, послал 20-го августа решительное требование Шамилю, чтобы он, во избежание дальнейшего пролития крови, сдался безотлагательно, причем он лично и все при нем находившиеся получат полное прощение а Шамиль дозволение ехать в Мекку с семейством. Кроме того, ему назначалось денежное содержание. Шамиль долго колебался и только 22-го августа прислал ответ, что не требует мира и никогда не помирится с русскими; он просит только свободного пропуска в Мекку. Если на это русские не согласны, то надеется на Бога, который выше и сильнее князя (Барятинского). Оставалось после этого прибегнуть к оружию. Но взять вершину Гуниба открытым штурмом было немыслимо; необходимо было вести осаду и медленно, но постепенно подвигаться на вершину горы. Началось движение и 26-го августа охотники Апшеронского полка с помощью лестниц и веревки взошли на верхнюю плоскость Гуниба. Пораженные этим горцы сбросили на наши войска целую груду заготовленных ими камней и бревен, а затем бежали в беспорядке. Произошла ужасная рукопашная битва, окончившаяся полным истреблением храбрых защитников Шамиля, который заперся в нескольких саклях. Видя совершенную невозможность сопротивляться далее, он с немногими приближенными сдался князю Барятинскому. Восточный Кавказ был теперь совершенно покорен. Шамиль с семейством, по приказанию князя Барятинского, был отправлен в Тифлис, а затем в Харьков, откуда, по приказанию Императора Александра II, был привезен в Чугуев, где находился в то время государь. Его Величество милостиво обнял и поцеловал Шамиля и назначил Калугу местом его пребывания. Посетив Петербург, Москву, а также оружейный завод в г. Туле, Шамиль проживал в Калуге сперва под присмотром особого пристава, а затем губернского военного начальства. Шамиль совершенно покорился своей судьбе, проживал совершенно спокойно частным человеком в Калуге и скоро, по собственному желанию, присягнул на верноподданничество России. Он был освобожден от присмотра и получил разрешение переселиться в Киев, так как семейство его не могло выносить климата Калуги. Позднее он просил разрешения отправиться в Мекку на поклонение гробу Магомета. Это ему было, конечно, дозволено, и, совершая это паломничество, Шамиль умер в Медине в 1871 году.

Семейство Шамиля составляли его жены, которых у него было четыре. Первой была дочь его учителя Джемал-Эддина — Татимат, рано умершая; затем, второй — молодая, поразительной красоты армянка из Моздока, называвшаяся Дурри-Гарем, т. е. "жемчужина гарема". Третья была Аминат, взятая им в плен ребенком. Шамиль имел несколько сыновей, именно: 1) Джемал-Эддина, бывшего у нас аманатом и затем умершего от чахотки на родине в феврале 1858 года, постоянно мечтая о возвращении своем в Россию, 2) Кази-Махмата, объявленного преемником Шамиля и его наследником. 3) Махмата-Шаби и еще несколько дочерей. Шамиль отличался прекрасной наружностью, высоким ростом, бодростью осанки и стройностью; карие, прищуренные слегка глаза его выражали проницательности, хитрость и вместе с тем добродушие. По характеру своему он был злопамятен, но не жесток, и подозрителен; при всей дикости и неукротимости он имел нежные порывы. Он был отважно храбр, имел 19 ран, полученных им в различных сражениях. Он обладал замечательным красноречием; о нем отзывались горцы, что "когда имам говорит, его глаза мечут молнии, а из уст сыплются цветы". Он отлично знал арабскую литературу, откуда почерпнул многие правила и указания, как держать в своих руках власть и как внушать повиновение и страх окружающим его. Он отличался рассудительностью, пониманием дел и находчивостью. Шамиль был врагом роскоши, в чем бы она ни проявлялась, носил самую обыкновенную одежду и жилище его имело самое скромное убранство. Он вставал около 6 часов утра, пил чай, занимался делами до обеда в 12 часов, причем довольствовался самыми простыми кушаньями, приготовляемыми его женами, затем отдыхал или ездил верхом, ужинал в 9 часов, и, совершив намаз, ложился спать в 11 часов. При нем всегда находилось до 200 человек аварцев, отборных, старых наездников, отличнейших стрелков, прекрасно вооруженных, с особыми значками. Этот конвой никогда не покидал его. Каждую пятницу Шамиль исправно посещал мечеть; на всем пути его от ставки к мечети мюриды составляли как бы две стены, среди которых шел имам, и пели стихи из Корана. Пред тем как показаться народу и говорит с ним, Шамиль запирался у себя дома, под предлогом молитвы, затем собирал к себе духовенство и старшин и вечером, после назидательной с ними беседы, выходил на крыльцо утомленный и говорил народу. Причины его военных успехов надо искать в его громадном уме, энергическом характере и военных дарованиях. Он обладал обширным организаторским талантом, необычайным уменьем разный сброд, собиравшийся в его скопищах, преобразовать в самое непродолжительное время в дисциплинированные войска, действовавшие единственно по его воле. Чтобы рассеять подозрения горцев в том, что он склоняется на мирные сделки с русскими, Шамиль не стеснялся расстреливать десятками ни в чем не повинных русских пленников. После взятия его в Гунибе Шамиль сам ожидал, что его расстреляют, и сознавал, что он вполне заслуживал этого.

"История войны и владычества русских на Кавказе", соч. Н. Ф. Дубровина; Его же, "Кавказская война при Николае I и Александре II"; "Кавказский Сборник", т. I—Х; "Война за Кавказом в 1855 г." Н. М. Муравьева; Зиссерман, "Фельдмаршал князь А. И. Барятинский"; Зиссерман, "История 80-го пехотного Кабардинского генерала фельдмаршала Князя Барятинского полка", 1881 года; Шабанов, "История лейб-гренадерского Эриванского Его Величества Императора Александра Николаевича полка", 1876 г.; "Военный Сборник", 1859 г., № 9—19; 1860 г., №№ 2—5; 1861 г., №№ 1—2; 1866 г., т. 49 и в следующих годах; "Сборник сведений о Кавказских горцах", 1873 г.; "Русский Вестник", 1872 г., ноябрь; "Русская Старина", 1874 г. и 1875 г.; "Записки генерал-лейтенанта Клюки-фон-Клюгенау", март и следующие месяцы 1876 года; "Воспоминания Пассека"; "Исторический Вестник", 1869 г., № 6; "Русский Архив", 1890 г., т. I, 1883 г., т. III, и 1884 г., т. I, II ("Воспоминания Г. И. Филипсона"), 1889 г., № 8; 1890 г., т. III; 1891 г., № 6; 1899 г. октябрь—декабрь Кавказ, 1866 г., № 81, 1867 г., № 40 и 1876 г., № 10; "Старина и Новизна", т. IV; "Записки князя Дондукова-Корсакова"; "Новости", за 1875 г., №№ 184 по 276 и 1876 г., № 13; "Шамиль в Петербурге", 1859 г.; "Шамиль, бывший имам Чечни и Дагестана", С.-Петербург, 1859 г.; "Шамиль — описание его жизни и взятия его в плен". С.-Петербург, 1859 г.; "Шамиль на Кавказе и в России Чичагова" 1888 г.; Е. Вейденбаум, "Путеводитель по Кавказу", Тифлис 1883 г.; Миансаров, "Библиография Кавказа"; "Энциклопедический Словарь Ефрона", т. 77, стр. 126—132; "Энциклопедический Словарь К. Крайя", XII, 208; "Живописное Обозрение", 1874 г., № 10; "Воскресный Досуг", 1872 г., № 11; "Всемирная Иллюстрация", 1870 г., № 75; "Русский Худож. Листок" Тимма, 1858 г., № 32; 1859 г., № 32; "Жизнь Шамиля, имама Чечни и Дагестана на Кавказе. С присоединением истории Кавказа", М. 1860 г.; Ильин, "Историческое описание о Шамиле, называемом Имамула-аазам (наместник пророка)", М., 1859 г.; "Записки о Шамиле пристава при военнопленном А. Руновского", СПб. 1861 г.; "Покорение Кавказа и взятие Шамиля. С его портретом и новой песней Кавказских войск на взятие его", СПб. 1859 г.; Е. Вердеревский, "Плен у Шамиля 3 ч.", СПб. 1856 г.; "Выдержки из записок Абдуррахмана, сына Джемалэддинова о пребывании Шамиля в Ведене", Тифлис, 1862 г.; Р. Фадеев, "Шестьдесят лет Кавказской войны", "Москвитянин", 1851 г., XIX и XX; Ст. И. Иванова "Чечня", "Нива", 1880 г., № 17; "Русский Мир", 1859 г., № 52, 54, 55, 56, 60; Словарь Ларусса, XIV, 338; Румянцев И. Н., "В плену у Шамиля, записки русского". Т. I, СПб., 1877 г.

П. М. Майков.

{Половцов}

Шамиль

— знаменитый вождь и объединитель горцев Дагестана и Чечни в их борьбе с русскими за независимость. Родился в селении Гимры около 1797 г., а по другим сведениям около 1799 г., от аварского узденя Денгау Мохаммеда. Одаренный блестящими природными способностями, он слушал лучших в Дагестане преподавателей грамматики, логики и риторики арабского языка и скоро стал считаться выдающимся ученым. Проповеди Кази-муллы (вернее — Гази-Мохаммеда), первого проповедника газавата — священной войны против русских, — увлекли Ш., который сделался сначала его учеником, а потом другом и ярым сторонником. Последователи нового учения, искавшего спасения души и очищения от грехов путем священной войны за веру против русских, назывались мюридами. Когда народ был достаточно фанатизирован и возбужден описаниями рая, с его гуриями, и обещанием полной независимости от каких бы то ни было властей, кроме Аллаха и его шариата (духовного закона, изложенного в Коране), Кази-мулла в течение 1827—29 гг. успел увлечь за собой Койсубу, Гумбет, Андию и др. мелкие общества по Аварскому и Андийскому Койсу, большую часть шамхальства Тарковского, кумыков и Аварии, кроме ее столицы Хунзаха, где пребывали аварские ханы. Рассчитывая, что власть его только тогда будет прочна в Дагестане, когда он окончательно овладеет Аварией, центром Дагестана, и ее столицей Хунзахом, Кази-мулла собрал 6000 человек и 4 февраля 1830 г. пошел с ними против ханши Паху-Бике. 12 февраля 1830 г. он двинулся на штурм Хунзаха, причем одной половиной ополчения командовал Гамзат-бек, будущий его преемник-имам, а другой — Ш., будущий 3-й имам Дагестана. Штурм был неудачен; Ш. вместе с Кази-муллой возвратился в Гимры. Сопровождая своего учителя в его походах, Ш. в 1832 г. был осажден русскими, под начальством барона Розена, в Гимрах. Ш. успел, хотя и страшно израненный, пробиться и спастись, тогда как Кази-мулла погиб, весь исколотый штыками. Смерть последнего, раны, полученные Шамилем во время осады Гимр, и господство Гамзат-бека, объявившего себя преемником Кази-муллы и имамом — все это держало Ш. на втором плане до смерти Гамзат-бека (7 или 19 сентября 1834 г.), главным сотрудником которого он был, собирая войска, добывая материальные средства и командуя экспедициями против русских и врагов имама. Узнав о смерти последнего, Ш. собрал партию самых отчаянных мюридов, бросился с ними в Новый Гоцатль, захватил там награбленные Гамзатом богатства и велел убить уцелевшего младшего сына Паху-Бике, единственного наследника Аварского ханства. Этим убийством Ш. окончательно устранил последнее препятствие к распространению власти имама, так как ханы Аварии были заинтересованы в том, чтобы в Дагестане не было единой сильной власти и потому действовали в союзе с русскими против Кази-муллы и Гамзат-бека.

25 лет Ш. властвовал над горцами Дагестана и Чечни, успешно борясь против огромных сил России. Менее религиозный, чем Кази-мулла, менее торопливый и опрометчивый, чем Гамзат-бек, Ш. обладал военным талантом, большими организаторскими способностями, выдержкой, настойчивостью, уменьем выбирать время для удара и помощников для исполнения своих предначертаний. Отличаясь твердой и непреклонной волей, он умел воодушевлять горцев, умел возбуждать их к самопожертвованию и к повиновению его власти, что было для них особенно тяжело и непривычно. Превосходя своих предшественников умом, он, подобно им, не разбирал средств для достижения своих целей.

Страх за будущее заставил аварцев сблизиться с русскими: аварский старшина Халиль-бек явился в Темир-Хан-Шуру и просил полковника Клюки фон Клюгенау назначить в Аварию законного правителя, чтобы она не попала опять в руки мюридов. Клюгенау двинулся к Гоцатлю. Ш. устроил завалы на левом берегу Аварского Койсу, намеревался действовать русским во фланг и тыл, но Клюгенау удалось перейти через реку, и Ш. должен был отступить внутрь Дагестана, где в это время произошли враждебные столкновения между претендентами на власть. Положение Ш. в эти первые годы было очень затруднительно: ряд поражений, понесенных горцами, поколебал их стремление к газавату и веру в торжество ислама над гяурами; одно за другим вольные общества изъявляли покорность и выдавали заложников; боясь разорения русскими, горские аулы неохотно принимали у себя мюридов. Весь 1835 год Ш. работал втайне, набирая приверженцев, фанатизируя толпу и оттесняя соперников или мирясь с ними. Русские дали ему усилиться, так как смотрели на него как на ничтожного искателя приключений. Ш. распускал слух, что трудится только над восстановлением чистоты мусульманского закона между непокорными обществами Дагестана, и выражал готовность покориться русскому правительству со всеми койсу-булинцами, если ему будет назначено особое содержание. Усыпляя таким образом русских, которые в это время особенно занялись постройкой укреплений по берегу Черного моря, чтобы отрезать черкесам возможность сноситься с турками, Ш., при содействии Ташав-хаджи, старался поднять чеченцев и уверить их, что большая часть нагорного Дагестана приняла уже шариат и подчинилась имаму. В апреле 1836 г. Ш., с партией в 2 тыс. человек, увещаниями и угрозами принудил койсу-булинцев и другие соседние общества к принятию его учения и к признанию его имамом. Командующий кавказским корпусом барон Розен, желая подорвать возрастающее влияние Ш., в июле 1836 г., послал генерал-майора Реута занять Унцукуль и, если возможно, Ашильту, местожительство Ш. Заняв Ирганай, генерал-майор Реут был встречен заявлениями покорности со стороны Унцукуля, старшины которого объяснили, что приняли шариат только уступая силе Ш. Реут не пошел после этого на Унцукуль и вернулся в Темир-Хан-Шуру, а Ш. стал всюду распространять слух, что русские боятся идти в глубь гор; затем, пользуясь нашим бездействием, он продолжал подчинять своей власти аварские селения. Для приобретения большего влияния среди населения Аварии Ш. женился на вдове бывшего имама Гамзат-бека и в конце этого года достиг того, что все свободные дагестанские общества от Чечни до Аварии, а также значительная часть аварцев и обществ, лежащих к югу от Аварии, признали его власть. В начале 1837 г. командующий корпусом поручил генерал-майору Фезе предпринять несколько экспедиций в разные части Чечни, что и было исполнено с успехом, но произвело ничтожное впечатление на горцев. Непрерывные нападения Ш. на аварские селения заставили управлявшего Аварским ханством Ахмет-хана Мехтулинского предложить русским занять столицу ханства — Хунзах. 28 мая 1837 г. генерал Фезе вступил в Хунзах и вслед за тем двинулся к селению Ашильта, близ которого, на неприступном утесе Ахульга, находилось семейство и все имущество имама. Сам Ш., с большой партией, находился в селении Талитле и старался отвлечь наше внимание от Ашильты, нападая на нас с разных сторон. Против него был выставлен отряд под начальством подполковника Бучкиева. Ш. пытался прорвать эту преграду и в ночь с 7 на 8 июня атаковал отряд Бучкиева, но после горячего боя принужден был отступить. 9 июня Ашильта была взята приступом и сожжена после отчаянного боя с 2 тыс. отборных фанатиков-мюридов, которые защищали каждую саклю, каждую улицу, а потом шесть раз бросались на наши войска, чтобы отбить Ашильту, но тщетно. 12 июня был взят штурмом и Ахульго. 5 июля генерал Фезе двинул войска на приступ Тилитла; повторились все ужасы ашильтинского погрома, когда одни не просили, а другие не давали пощады. Ш. увидел, что его дело проиграно, и выслал парламентера с выражением покорности. Генерал Фезе поддался на обман и вступил в переговоры, после чего Ш. и его товарищи выдали трех аманатов (заложников), в том числе племянника Ш., и присягнули в верности русскому императору. Упустив случай взять Ш. в плен, генерал Фезе затянул войну на 22 года, а заключив с ним мир, как с равной стороной, поднял его значение в глазах всего Дагестана и Чечни.