Большая биографическая энциклопедия - смирнов александр петрович

Смирнов А. П.

(1877—1938; автобиография). — Я родился в бедной крестьянской семье, в дер. Никола Васильевской волости Тверского уезда и губернии. Отца я не помню: пом. машиниста Николаевской жел. дор. — он умер при падении с тендера до моего рождения, и мать осталась с многочисленной семьей — один другого меньше — на руках. Старшему из нас было 15 лет, и все вынуждены были зарабатывать на пропитание.

Я помню себя уже 9-ти лет, пасущим коров под руководством пастуха, 10-ти лет я уже самостоятельно пас небольшое стадо в нашей маленькой деревушке. Когда мне пошел одиннадцатый год, у матери от непосильного труда отнялись конечности, а старший брат вернулся с фабрики с оторванной рукой, и вся тяжесть пропитания семьи легла на меня: я был в семье единственный основной работник: пахал, косил для поддержания хозяйства.

На 13-м году я начал учиться от старшего брата грамоте. Выучка заключалась в умении складывать нарезанные на карточки буквы и пошла настолько быстро, что на 14-м году я читал Жития святых: другого в деревне ничего не нашлось. Под влиянием тяжелой жизни и начитавшись Жития, я пришел к решению пойти в монастырь, чтобы отдаться служению народу. С этой целью в лаптях и с котомкой совместно с другими богомольцами направился я к "Сергию".

Вид монахов, их роскошное одеяние, ликующие физиономии сразу оттолкнули меня, пораженного контрастом их жизни с неприглядной действительностью. Я ушел от "Сергия" к "Мефодию". Там я попытался было остаться, но какой-то инок посоветовал мне уйти от этого мира, так как в действительной жизни я могу принести больше пользы для народа. Я вернулся обратно; хозяйство не прокармливало семью, и на 16-м году я ушел в Тверь, где поступил на фабрику Морозова на прядильное отделение в качестве ставильщика.

С жадностью набросился я на библиотеку Морозова, которая славилась богатым подбором литературы. В это время я посещал школу Морозова.

В течение года был переведен в присущевщики — это уже чином повыше, прежнее же положение меня не удовлетворяло ни экономически, ни с точки зрения самостоятельности.

Для обеспечения себе большей независимости я ушел в ткацкое отделение в качестве ученика; через 3 месяца получил один самостоятельный станок, и так как в Твери 2-х станков получить нельзя — уехал в Питер. Был уже 1895 год. В Питере я поступил к Воронину на ткацкую фабрику в качестве ткача на 2-х самостоятельных станках.

В это время я принимал участие в знаменитой стачке текстильщиков 1896 г., продолжавшейся и в 1897 году. Во время этой стачки я познакомился с членом группы "Союз борьбы за освобождение рабочего класса". Перейдя на остров Голодай, я связался с "Союзом борьбы" и стал принимать активное участие в партийной организации и как член "Союза борьбы" принимал участие в борьбе за фабричное законодательство. В конце 1897 г., после целого ряда арестов районных представителей группы "борьбы", заменил одного из районных представителей по Васильевскому острову и в феврале 1898 г. был арестован по обвинению в принадлежности к "Союзу борьбы".

После 4-месячного предварительного заключения был выслан на родину, в Тверь, в деревню, под надзор полиции. Попытка моя связаться с кем-либо из организации ни к чему не привела. Общее же настроение рабочих и крестьян было отрицательным ко всякой политике. На меня в деревне смотрели подозрительно, называя меня "пашковцем", "скубентом", "в бога не верует, царя не признает" и т. д.

Так как до 16 лет я прожил в деревне и вся молодежь того времени были мои товарищи детства — у меня быстро наладились хорошие товарищеские отношения. Все же при попытках завязать беседу на политические темы парни и девушки расходились от меня, не удовлетворяясь подобными скучными разговорами.

Единственным результатом было восстановление доверия ко мне, несмотря на затрагивание мной политических вопросов. Мужички же, не исключая и стариков, хотя и посматривали на меня подозрительно, видели во мне человека опытного, могущего ответить на злободневные вопросы, и слушали меня внимательно, за исключением тех случаев, когда затрагивались вопросы о царе и боге. Жить в деревне долго, однако, не приходилось, так как хозяйство — на две души земли — не могло прокармливать и семейство самого брата.

Пользуясь неопытностью полиции, я выправил паспорт и уехал в Тверь. Рабочие Твери занимались гуляньем и драками, которые сильно процветали в то время, отвечая мещанскому провинциальному настроению. При помощи работавшей на фабрике сестры я устроился на фабрику Берга, что в те времена было нелегко.

На фабрике царили произвол и самодурство как высшей, так и низшей администрации. Пользуясь тем, что 60% рабочих на фабрике были женщины, мастера и подмастерья издевались над ними, прибегая к самым грязным приемам. Благодаря занятому мною независимому положению и вмешательству в защиту от этих обид со стороны мастеров и подмастерьев, я занял в глазах рабочих особое положение, как смелый и решительный защитник. К этому времени относятся мои попытки связаться с организацией. Однако эти попытки не удавались. Планы так и остались планами. Частным образом я слышал, что в Твери есть какой-то кружок, но связаться с ним не мог. Позднее я узнал, что это была группа Зиновьева, которая была арестована в 1899 г.

Приблизительно осенью 1900 г. пришла резолюция особого совещания, по которой меня высылали под гласный надзор — с правом выбора города, за исключением промышленных центров. Я выбрал Новгород. Вызвавший меня для предъявления постановления пристав спросил:

"За что же? Тут как будто пахнет политикой". — "Не знаю, — ответил я, нисколько не смущаясь, — была забастовка, как будто больше ничего не было". Пристав удивился и сам посоветовал выбрать Новгород, как близкий к Твери.

В Новгороде нравы были тоже патриархальные. Когда я явился с моим билетом в полицию, меня сразу направили в колонию политических ссыльных, которая в то время была довольно большая и содержала столярную мастерскую, занимая независимое положение при либеральном губернаторе, дочь которого ходила к нам в кружок для кружковых занятий. В Новгороде я завязал связи с питерской организацией. Убедившись, что в этом городе за отсутствием промышленного пролетариата работать не удастся, я по совету товарищей подал заявление о переводе в Тверь, которое и было удовлетворено.

Я вернулся в Тверь в феврале 1901 г. Настроение рабочих к этому времени значительно изменилось. Заметен был подъем, стремление к организации. Я немедленно приступил к поискам связей с интеллигенцией, нашел их и начал работу.

Найденное в Нижнем мое письмо с жалобой на инертность тверской интеллигенции повлекло обыск у меня, при котором у меня нашли присланную и не розданную еще литературу. В результате этого я был в октябре арестован. Освобожден я был месяца через 3 — в декабре — и оставлен под надзором полиции в Твери. С выходом работа снова завязалась, расширились связи с рабочими, появились связи с целым кругом лиц из интеллигенции. Работа шла так успешно, что в начале 1902 г. мы объявили себя группой РСДРП, по направлению примыкающей к "Искре". 1-го мая 1902 г. группа преобразовалась в комитет партии.

В тверской организации я работал как 1902 г., так и следующие годы — 1903, 1904 и 1905, — за исключением 13 месяцев, которые я просидел после ареста в августе 1903 г. Я был организатором всех районов, связывая центр со всеми рабочими районами. Намеченный отъезд мой на 2-й съезд партии, естественно, не мог состояться вследствие невозможности оставить лежавшую на мне огромную работу. Арест мой в 1903 г. был связан с "ликвидацией" тверского комитета партии.

Непрерывный рост организации, регулярный характер ее работы вызвали особенное внимание охранки в Твери. Толстый, ленивый жандармский полковник — Иванов, был заменен новым полковником — Урановым, который сразу весь жандармский аппарат перевел на боевое положение. Слежка усилилась, усилились аресты, допросы, обыски. В ночь на 13 августа жандармская "гроза" разразилась и захватила свыше 100 человек. Благодаря крупному предъявленному мне обвинению я просидел в тверской тюрьме, а затем в московской Таганской тюрьме до "весны" Святополк-Мирского.

Выйдя из тюрьмы в октябре 1904 г., я снова взялся за работу как член комитета. На этой работе меня застали события 9 января 1905 г. В течение всего времени, последовавшего за этими знаменательными днями, я работал лихорадочно по руководству организацией, стремившейся не отставать от стихийного подъема масс.

Октябрь 1905 г. действительно застал нашу организацию подготовленной, с хорошо налаженным аппаратом, с безграничным влиянием. Все движение с первых же шагов пошло под руководством тверского комитета партии. Через несколько дней после 17 октября были произведены выборы общегородского совета рабочих депутатов. Состав исполнит. комитета персонально почти совпадал с составом комитета партии. Я, избранный заместит. председателя, ввиду отъезда избранного председ. Мостовенко исполнял обязанности председателя все время вплоть до подавления декабрьского восстания.