Большая биографическая энциклопедия - строганов барон и граф сергей григорьевич (генерал-адъютант)

— барон, затем граф, генерал от кавалерии, генерал-адъютант, член Государственного Совета, старший сын барона Григория Александровича С., посла в Швеции, Испании и Турции, родился 8 ноября 1794 г. 15-ти лет от роду поступил в институт путей сообщения и тотчас по окончании курса в нем зачислился на военную службу. Произведенный в офицеры (1811 г.), участвовал в ряде стычек и боев 1812 г., отличился в Бородинском сражении, затем в рядах русской армии совершил поход во Францию, откуда возвратился только в конце 1815 г. В продолжение этого похода он хорошо ознакомился с Западной Европой, — всюду, где только представлялась возможность, посещал различные ученые и особенно художественные учреждения, а долговременное пребывание в Париже использовал для обстоятельного изучения наиболее выдающихся художественных произведений, привезенных туда Наполеоном в виде трофеев из различных покоренных им стран, более всего из Италии. Хотя С. до конца жизни считался на военной службе, но собственно в военных делах и походах ему пришлось принимать участие, помимо войны с Наполеоном, еще только два раза, — именно в турецкую войну 1828 г., когда он был в делах под Шумлою и Варною, и в севастопольскую кампанию 1854—1855 гг. Главнейшим же и теснейшим образом многолетняя деятельность его связана с историей и с судьбами русского просвещения, в области которого он является одним из наиболее видных деятелей.

Высочайшим рескриптом от 14 мая 1826 г. был учрежден "комитет устройства учебных заведений", известный под более коротким именем — "комитета 14 мая". Незадолго перед тем пожалованный в флигель-адъютанты, С. был назначен членом комитета в момент его образования. Задачи, поставленные на разрешение комитета, явившегося продуктом реакции в правительственных сферах после восстания декабристов, были навеяны опасением пред повторением подобных событий, являлись ярко тенденциозными и имели целью сужение компетенции народного просвещения. Хотя общий смысл их был формулирован довольно невинно — "обсуждение мер, необходимых для введения единства и единообразия, на коих должно быть основано как воспитание, так и учение", тем не менее, из данной комитету детальной инструкции с достаточной ясностью просвечивали его широкие полномочия и регрессивные тенденции. Председателем комитета был назначен тогдашний министр народного просвещения А. С. Шишков, членами его состояли, помимо С., ген.-лейт. кн. К. A. Ливен, M. M. Сперанский, С. С. Уваров и др. Вместе с Шишковым и Сперанским С. образовал так называемую славянскую партию, или славянский триумвират в комитете, неизменным членом которого остался во все время его существования. Говорить о деятельности С. в эту пору значит говорить о работах комитета, в заседаниях которого он принимал самое деятельное участие. Чтобы быть кратким, остановимся лишь на главнейших моментах деятельности этого учреждения с указанием тех вопросов, по которым С. или расходился во взглядах с большинством, или держался особого мнения. Пока во главе комитета стоял А. С. Шишков, работы его шли довольно медленно, но после отставки адмирала от должности министра народного просвещения и назначения на таковую, а вместе с тем и председателем комитета кн. Ливена занятия стали подвигаться значительно быстрее. В январе 1828 г. был закончен составлением устав средних и низших училищ, в начале апреля был готов проект устава Главного педагогического института, затем работы сосредоточились на выработке нового университетского устава, который в 1835 г. был закончен и введен в университетах Петербургском, Московском, Харьковском, Казанском и Дерптском, а также в Демидовском и Нежинском лицеях. Дальнейшие занятия комитета коснулись некоторых привилегированных учебных заведений, училищ на западной в восточной окраинах, вопроса о новом разделении учебных округов, предположений о Белорусском университете или лицее в Орше, возобновления при Московском университете пансиона и др. В период наиболее интенсивной деятельности комитета, — первые 7 лет его существования, — почти все вопросы народного просвещения, требовавшие законодательного разрешения, проходили через его рассмотрение или даже возбуждались по его инициативе. Когда возник проект создать Новороссийский учебный округ, С. вместе с Сперанским высказался против столь обширных рамок для административно-учебной единицы, и вопрос был сужен, в результате чего явился Одесский округ, в который вошли не все губернии Новороссии, а лишь Херсонская и Таврическая и часть Бессарабской области. Еще в 1827 г. проф. Паррот представил в комитет записку ("Memoire sur les universités de l'intérieur de la Russie"), предлагая командировать молодых русских ученых для усовершенствования в науках сначала в Дерпт на 5 лет, потом за границу на 2 года, с тем, чтобы после этих 7 лет они заменили собою на всех кафедрах и во всех университетах старых профессоров. Вместе с Шишковым и Сперанским С. решительно высказался против этого проекта, не находя даже нужным входить в подробное обсуждение его в виду той коренной и обстоятельствами далеко не оправдываемой ломки, которая являлась следствием предложения. Тем не менее, противоположное мнение, представленное большинством комитета, — кн. Ливеном, гр. Уваровым, Блудовым и др. — одержало верх, и 14 октября того же года состоялась первая командировка 20 лучших воспитанников в Дерптский университет на 2 года. 7 октября 1829 г. комитетом была выделена из своей среды комиссия для редактирования университетского устава; С. был одним из ее 4 членов. Из всех работ комитета самой сложной и крупной был устав низших и средних учебных заведений. С. был одним из 3 членов особой комиссии, избранной для рассмотрения проекта этого устава. На одном из заседаний комиссии он внес предложение учредить в каждом губернском городе советы "для усовершенствования училищной части", образуемые из губернатора, губернского и уездных предводителей дворянства, почетного попечителя гимназии, директора ее и городского головы. С. поддержали Сперанский и Крузенштерн, против высказались кн. Ливен, гр. Уваров и даже Шишков, резолюцией же государя предложение было одобрено. Ни задачи, поставленные комитету, ни эпоха, к которой относятся его работы, не позволяли кому-либо из его деятелей придерживаться либеральных воззрений. И действительно, назвать С. либералом нельзя. Однако он не принадлежал и к реакционному крылу членов комитета. В смысле некоторой иллюстрации к его взглядам в эту пору может служить следующий инцидент, разыгравшийся между С. и кн. Ливеном. В числе других предметов рассмотрению комитета подлежал и вопрос об учебниках и учебных пособиях. Между прочим, предполагалось издать новое руководство для учителей по дидактике взамен старого, вышедшего в свет еще при Екатерине II. К составленному проф. Кошанским и комитетом одобренному "Наставлению учителям, заключающему в себе общие правила для руководства их", кн. Ливен распорядился написать "Введение", в котором "изъясняются обязанности учителей от побуждений веры". В ХСV заседании комитета С. восстал против духа этого "Введения", заявив, что оно "облечено в формы неупотребительные для такого рода сочинений, напоминающие собою язык того времени, когда под покровом религии скрывалось гонение на просвещение и науки", и выразил опасение, как бы это "Введение" не было принято "отголоском помянутой эпохи", Государь признал уважительность доводов С., и "Введение" не удостоилось утверждения. В общем работы комитета имели свои и положительные и отрицательные стороны, что наиболее ярко сказалось в уставе средних училищ 1828 г. и университетском 1835 г. Если последний уничтожил автономию университетов, обеспечивавшуюся уставом 1804 г., и оставил слишком много власти в руках попечителей учебных округов, зато в одном отношении представлял шаг вперед — более точной регламентацией прав и обязанностей он ставил высшие учебные заведения в более нормальные условия существования и исключал возможность повторения таких персональных явлений, как Магницкий и Рунич. Во всяком случае и теперь учебное дело было подчинено политическим соображениям, и теперь власть попечителя была слишком широка, поэтому весьма многое в успешности дела народного просвещения зависело от лиц, занимающих этот пост в отдельных учебных округах. В наиболее важный и ответственный из них, в Московский учебный округ, попечителем в 1835 г. был назначен С.; в это время он был в звании генерал-адъютанта, а незадолго до того, с 1831 по 1834 г. исполнял обязанности военного губернатора в Риге и Минске.

С., как никто другой, подходил для роли попечителя в таком умственном центре, как Москва. Человек в материальном отношении независимый, к служебной карьере равнодушный, европейски просвещенный, в высшей степени толерантный к убеждениям других, он был, по выражению автора статьи о нем в "Журн. Министерства Народн. Просв.", "идеальным попечителем". Время управления С. Московским учебным округом, а вместе с тем и старейшим университетом для последнего представляло блестящую эпоху процветания, навсегда памятную в анналах университета и даже именуемую именем С. — "строгановским временем", "строгановскою эпохою", — синоним "золотого" времени. Не надо, конечно, забывать, что еще за 3—4 года до вступления С. на пост попечителя, Московский университет доживал, по выражению А. Н. Пыпина, "архаический" период своего существования и находился на рубеже резкой перемены в студенчестве и профессуре. Рядом с педагогами, совершенно неспособными возбуждать умственную деятельность молодого поколения, на университетской кафедре появились уже такие профессора, как Павлов, Шевырев, Надеждин, Погодин; рядом с бурсачеством, молодечеством и ничегонеделанием в среде студенческой молодежи существовали уже известные кружки H. В. Станкевича и А. И. Герцена. Перелом в жизни университета, таким образом, совершился еще до назначения С. попечителем, но тем более чуткости и просвещенности нужно было со стороны административного лица, чтобы не губить эти нежные ростки, а дать им возможность к дальнейшему развитию. Главнейшей заботой С. было обеспечить университет достойным и вполне отвечающим научным задачам профессорским персоналом. Действительно, как никто другой, он умел находить способных людей, которым всячески оказывал в нужде и поддержку и покровительство. Грановский, Кавелин, Бодянский, Шевырев, Соловьев, Кудрявцев, Буслаев — таковы только наиболее крупные имена, которым С. сумел отыскать и выдвинуть. Обратил С. свое внимание и на отсутствие в университете некоторых весьма важных кафедр, напр., кафедры славянской. Задумав учредить ее, он уже вскоре после назначения попечителем обратился с теплым и любезным письмом к знаменитому Шафарику, предлагая ему открыть лекции по славяноведению в Московском университете. По причинам личного, политического и патриотического характера Шафарик должен был отклонить предложение; тогда С., не любивший останавливаться на полудороге, стал искать подходящее лицо среди русских ученых; остановив свой выбор на молодом, но подававшем большие надежды ученом, члене кружка Станкевича, О. M. Бодянском, он исходатайствовал для последнего двухлетнюю командировку в славянские страны и для этой командировки выработал подробный план, который послужил образцом и для университетов Дерптского и Харьковского, пославших для изучения славянских наречий, первый — Прейса, второй — И. И. Срезневского. Оживление в университете при С. достигло небывалой степени; достаточно вспомнить публичные лекции Грановского, собиравшие в стены университета весь цвет просвещенного московского общества; при исключительном оживлении протекали также публичные защиты диссертаций и годичные университетские акты. Близко к сердцу принимал С. нужды и интересы студентов, много хорошего сделал также для улучшения гимназий и низшего образования, составив в 1839 г. "Положение о городских начальных училищах в Москве", имевшее целью расширить средства первоначального образования для мещан и ремесленников; это "Положение", примеру которого вскоре последовал и Петербург, увеличило число училищ в Москве, усилило их материальные средства и созданием должностей смотрителя и почетных блюстителей в известной степени открыло возможность некоторого надзора со стороны общества за ведением училищного дела. Человек просвещенный, сильный характером, С. не боялся идти, когда этого требовали его убеждения, против общего мнения правительства. В декабре 1840 г. министр народн. просв. обратился к попечителям учебных округов с секретным циркуляром, в котором пространно и витиевато излагал свои соображения о необходимости ограничить доступ в университеты лицам низших сословий, ибо "сие возбуждает в юных умах порыв к приобретению роскошных знаний, практическое приложение коих, впоследствии весьма часто не подтверждаясь успехом, обманывает надежды недостаточных родителей и мечтательное ожидание юношей", и в заключение предлагал попечителям представить свои соображения о "мерах к достижению вышеуказанной цели и о существе распоряжений, которые надлежало бы сделать со стороны правительства". Попечители учебных округов — Петербургского (А. М. Дондуков-Корсаков), Дерптского (А. Б. Крафтстрем), Одесского (Д. М. Княжевич) и Харьковского (гр. Ю. А. Головкин) — согласились с основною мыслью министра и для достижения намеченной им цели предложили ряд косвенных мер — возвышение платы за учение, требование от поступающих в университет свидетельств о материальном обеспечении, уничтожение для лиц из податных сословий служебных привилегий по образованию, воспрещение приема таких лиц на казенные стипендии и др.; попечитель Казанского округа, M. H. Мусин-Пушкин, хотя высказался против ограничений, но сделал это в бледной и уклончивой форме. И только С., приславший свое заключение последним, решительно, даже резко восстал как против основной мысли министра, так и против пользы каких бы то ни было ограничений. "Всякий стеснительные меры к остановлению юношества от вступления в университеты — писал С. — повлекут за собою вредные последствия для распространения у нас народного просвещения и едва ли будут согласны с общественным мнением. Конечно, университеты наши опустеют, но вместе с тем, можно смело сказать, уничтожатся все начатые успехи в деле народного образования". Мотивированное возражение С. тем не менее нисколько не изменило предвзятого взгляда министерства; сословно-политические соображения к этому времени совершенно оттеснили на задний план учебные цели; в начале декабря 1844 г. докладная записка министра о средствах "умерить прилив юношества в учебные заведения высшего разряда", мотивированная тем, что для "молодых людей, рожденных в низших слоях общества, высшее образование бесполезно и составляет излишнюю роскошь", — удостоилась утверждения. Будучи попечителем Московского учебного округа, С. обратил свое внимание и на крайне стеснительные для русского просвещения цензурные условия. Ненормальность положения была очевидна: кроме общей цензуры, находившейся тогда в ведомстве министерства народного просвещения, право просматривать и одобрять или запрещать к печатанию книги принадлежало еще 4 министрам (Двора, финансов, военному и внутренних дел) и целому ряду ведомств и даже отдельных учреждений. В 1845 г. С. писал министру, что "при точном исполнении всех (цензурных) правил.... писатели наши до крайности стесняются в издании своих сочинений; тем самым нередко благонамеренные и полезные для общей образованности статьи или остаются ненапечатанными или выходят в свет совершенно несвоевременно". Предложение С. облегчить цензурные условия успеха, конечно, не имело. Наоборот, первые известия о революционном пожаре 1848 г. послужили предлогом к новым цензурным строгостям, а 2 апреля 1848 г. был образован особый Верховный комитет для "высшего надзора в нравственном и политическом отношениях за духом и направлением книгопечатания"; гнета этого комитета не выдержал даже министр народн. просв., гр. С. С. Уваров, безуспешно пытавшийся отделить от своего министерства цензуру. Одним из членов этого комитета был назначен С., — назначение, остающееся в виду общего характера убеждений С. до известной степени загадкой.

Попечителем Московского учебного округа С. оставался до 1847 г., когда вышел в отставку вследствие разлада с министром С. С. Уваровым. Ближайшим поводом ее было напечатание в "Чтениях Московского Общества Истории и Древностей России" одобренного С. Перевода сочинения Флетчера, трактующего о России времен Грозного и царя Бориса. Разумеется, это был лишь внешний повод, на самом же деле причины отставки скрывались глубже, — в несогласии С. с теми принципами и приемами, которые характеризуют область народного просвещения в последнее десятилетие царствования Импер. Николая I. Назначенный членом Государственного Совета, С. до начала нового царствования в сущности оставался не у дел; продолжая жить в Москве, он все свободное время посвящал своим любимым занятиям — археологии, нумизматике и собиранию художественных сокровищ. В конце 1859 г., уже при новом царствовании, С. был назначен московским генерал-губернатором; в этой должности он пробыл всего 5 месяцев.

Кратковременное генерал-губернаторство С. объясняется тем, что в середине 1860 г. он был приглашен ко Двору в качестве главного руководителя воспитанием наследника Николая Александровича. По строго обдуманному плану С. составил для своего высокого воспитанника своеобразный университетский курс из наук юридического и филологического факультетов и военной академии генерального штаба, а в преподаватели пригласил профессоров этих высших учебных заведений. Летом 1861 г. он сопровождал наследника в путешествие на нижегородскую ярмарку и в Казань.

С 1860 г. вновь начинается деятельность С. в области народного просвещения, которая принимает еще более интенсивный характер после преждевременной кончины цесаревича Николая Александровича (1865 г.). На разработку текущих вопросов С. влияет теперь в качестве члена законодательного учреждения, Государственного Совета, и члена, а зачастую и председателя, разнообразных комиссий. В течение ряда лет он состоял членом особой комиссии для рассмотрения отчетов министра народного просвещения, что теснейшим образом связывалось тогда с обсуждением мер против не прекращавшихся студенческих волнений и беспорядков. Хронический характер последних явлений побудил правительство пересмотреть прежний университетский устав; в 1862 г. был опубликован новый его проект, который, вопреки обыкновению, был отдан на авторитетный суд общественной критики и многих русских и иностранных ученых. Известно, какое небывалое оживление вызвал этот проект своим новым, более свободным духом. После всестороннего обсуждения его в университетских советах и ученом комитете министерства народного просвещения, усиленном компетентными представителями науки и общественной деятельности, вновь переработанный проект перешел в Государственный Совет, где и был рассмотрен в особом совещании под председательством С. 18 июня 1863 г. этот проект, возвративший университетам принцип автономии, вошел в законную силу.