Большая биографическая энциклопедия - тауберт иван андреевич

— статский советник, библиотекарь и член правления Петербургской академии наук, член императорского Вольно-экономического общества, родился в немецкой семье в Петербурге 31 августа 1717 г. С 1726 г. обучался в гимназии Академии наук. В 1734 г. произведен в студенты. В 1735 г. назначен членом Российского собрания, при котором числился переводчиком. В 1736 г. произведен в адъюнкты по историческому классу. Хотя впоследствии, в 1745 г., в споре с Шумахером профессора, между прочим, жаловались, что Т. произведен в адъюнкты вследствие того, что Шумахер хотел "сделать этот чин наследственным в своей фамилии" (Т. был зятем Шумахера), но нельзя, однако, считать этот отзыв о Т. чуждым пристрастия. Так, в этой же жалобе, признав за Т. познания в "российском языке", профессора заявляют, что "по французскому языку он отчасти обучен", а между тем имеется много указаний, что Т. обладал солидным знанием французского и других иностранных языков: в 1743 г. вице-канцлер Бестужев поручает ему и почт-директору Аш ответственную и требующую тонкого знания языков работу — дешифрировать и переводить депеши иностранных министров и послов и получаемых ими от своих дворов рескриптов; в разное время академия поручает ему перевод различных актов, редактировать чужие переводы и пр. В 1741 г. он назначается суббиблиотекарем академической библиотеки, что в то время заключалось не только в выдаче книг, но главным образом в составлении каталогов, рецензировании книг и т. п. Относительно его долголетней деятельности библиотекаря мы имеем отзывы исключительно его недоброжелателей, отзывы, которые не могут не страдать односторонностью. Бесспорно, однако, то, что за короткое время он восстановил против себя значительную часть профессоров и студентов. Об этом свидетельствуют "доношения" разных лиц следственной комиссии по делу Шумахера сенату, президенту академии и пр. Так, в 1742 г. в упомянутой следственной комиссии слушалась жалоба на Т. в том, что он, пользуясь родством с Шумахером, позволяет себе забирать чужие бумаги, распечатывать двери палаты и вообще хозяйничает по своему усмотрению. T. давал по этому поводу объяснения, которые, по-видимому, были сочтены следственной комиссией удовлетворительными, так как его положение в это время не только не пошатнулось, но скорее окрепло; вскоре ему было поручено "смотреть, чтобы все порядочно происходило" в академии, что включало фактический надзор за профессорами. Это вызвало возмущение в среде профессоров, которое и выразилось в 1745 г. в известном заявлении-протесте на имя Шумахера, подписанном профессорами Гмелиным, Вейсбрехтом, Миллером, Леруа и Рихманом. "...Надсмотрщиком над нами вы поставили человека, которого мы в самом малом деле не считаем таким, как вы о нем разсуждаете", говорится о Т. в протесте. Далее профессора протестуют против оставления Т. библиотекарем, находя, что такая должность требует и больше знаний, и больше стараний и трудолюбия. Одно из главных их требований, чтобы Т. над ними "смотрения никакого не имел". На своеволие Т. жаловался (в 1756 г.) сенату переводчик Волчков. Затем мы знаем многократные жалобы и донесения Ломоносова на его самоуправство и плохое управление. Но все эти жалобы и официальные по ним расследования не приносили, по-видимому, большого ущерба карьере T.: честолюбивый и настойчивый, изворотливый и острый умом, с большим самообладанием встречавший самые неприятные неожиданности, он — по свидетельству Шлецера — всегда с большим умением пользовался своими связями при дворе и среди высокопоставленных лиц и, лавируя между влияниями, удачно отражал удары, которые готовились наносить ему его многочисленные недоброжелатели. После заявления профессоров Шумахеру и донесения их сенату (о несоответственно высоком жалованье Т. как библиотекаря) он не только не терпит какого-либо ущерба, но удостаивается чина коллежского асессора и получает от академии лестное поручение вместе с Ломоносовым и Волчковым, "понеже переводчика Кондратовича переведенные им книги на российский язык имеютца, а годны ли для печатания не известно... обще разсмотреть незамедлительно и уведомить письменно канцелярию, что те книги в переводе сходны ли с оригиналами, а в речах и штиле по свойству российского языка исправны ли и можно ль тот ево перевод без дальнейшего поправления в печать издать". Вместе с тем он принимал участие в издании "Санкт-Петербургских Ведомостей" (от этой должности уволен в 1748 г.). В 1752 г. он был вызван президентом академии Разумовским вместе с секретарем канцелярии Ханиным и переводчиком Тепловым (впоследствии влиятельным членом академии) в Москву, куда президент последовал за переехавшим туда двором и где Т. с товарищами должен был исполнять поручения влиятельных придворных и царедворцев. В 1753 г. ему было поручено академией просмотреть и подготовить к печати перевод речей, произнесенных студентами на латинском языке 5 сентября, в день тезоименитства Елизаветы Петровны. Все это время Т. в нескончаемых спорах Шумахера с профессорами и Ломоносовым держал сторону первого. Поэтому рост его влияния в академии и близость его к некоторым влиятельным сановникам вызывали тревогу в профессорских кругах. Ломоносов, непримиримый враг T., сохранивший к нему острую неприязнь до самого гроба, пишет 1 ноября 1753 г. гр. И. И. Шувалову, что возвышение T., этого "пригордого невежды и высокомысленного фарисея", вызывает тревогу и что "все ныне упражняющиеся в науках говорят: "не дай Бог, чтобы академия досталась Тауберту в приданое за дочкой Шемахеровой: обоих равна зависть и ненависть к ученым, которая оттого происходит, что оба не науками, но чужих рук искусством, а особенно профессорским попранием подняться ищут". В 1754 г. сенат предложил Т. участвовать в громадной работе по пересмотру уложения составлением "пунктов по академии наук". В 1756 г. он был назначен цензором "Ежемесячных Сочинений", которые должен был просматривать в сотрудничестве с Поповым и Миллером. В 1757 г. назначен вместе с Ломоносовым присутствующим в канцелярии академии, а в 1758 г. произведен в советники канцелярии. С этого момента между ним и Ломоносовым борьба становится особенно ожесточенной. Присутствовав в канцелярии вместе около десяти лет, они почти по всем возникавшим в академической жизни вопросам держались разных мнений, которые каждый из них старался провести доступными всеми средствами. Борьба велась с переменным успехом: если Ломоносов вкладывал в нее всю страстность своей натуры и энергию, с которой и брался за всякое дело, то Т. обладал качествами, которые весьма успешно противопоставлял натиску бурного темперамента Ломоносова: он никогда не терял самообладания, был чрезвычайно настойчив и постоянен в средствах. Разногласия начались с первых же шагов их совместной деятельности — из-за преобразовательных планов Ломоносова, находившего, что академия загромождена ремесленными заведениями (между тем как Т. особенно ими дорожил), и требовавшего расширения на их счет учебных учреждений. Ломоносов винил T., что он унижает "науки" перед "художествами". Разногласия вызывало также требование Ломоносова, чтобы диссертации переводились на русский язык и на нем печатались; Т. отстаивал латинский как единственный достойный ученых трудов язык. Особенное противодействие со стороны T. вызывали планы Ломоносова об увеличении числа гимназистов и студентов академии. T. находил лучшим сосредоточить все силы на немногих молодых людях и сделать из них ученых; против расширения числа учащихся он был и из экономических соображений. Против плана Ломоносова он восстановил и Фишера. "Фишер — жалуется Ломоносов — приняв Таубертовы советы, спорил против числа студентов и гимназистов, точно его слова употребляя: что куда де столько студентов и гимназистов, куда их девать и употреблять?" T. пытался воздействовать и на самого Ломоносова, доказывая ему, по словам последнего, каждый день предпочтительность ограниченного числа студентов; действовал он и через своих влиятельных знакомых. Победителем, однако, вышел Ломоносов, хотя для этого ему пришлось прибегнуть к влиянию И. И. Шувалова. Острые трения выходили между Т. и Ломоносовым на почве стремлений последнего к усилению русского элемента в академии.

После ряда столкновений с Т. Ломоносов подал президенту обширное донесение из десяти пунктов о "продерзостях канцелярии советника Тауберта", оставшееся без ответа.

В последние годы царствования Елизаветы Петровны положение Ломоносова значительно окрепло, и он иногда одерживал верх над Т. Но как раз в эти годы положение и Т. было очень прочным. В 1758 г. президент академии поручил Т. "в особливое его смотрение" типографию, словолитную, пунцонную, механическую лабораторию, переплетную и книжную лавку, а 9 июня 1759 г. типография уже отдана ордером президента в "единственное его ведение". В апреле 1760 г. он с Бургавом был послан "в чужие краи, чтобы иностранных ученых уверить, якобы академическое состояние было в лутчем цвете" (слова Ломоносова). Т. чрезвычайно ревниво относился к престижу академии и составу ее ученого штата и всегда старался привлечь самых выдающихся европейских ученых.

В том же 1761 году Т. исходатайствовал у президента академии разрешение издавать постепенно собрание русских летописей под заглавием "Библиотеки российской истории". Шлецер, так много сделавший для изучения этих летописей и для установления методов их исследования, расточая Т. самые горячие похвалы за проведение в жизнь идем издания летописей, утверждает, однако, что мысль об этом пришла первому не T., а Миллеру, который не имел такого влияния, чтобы осуществить ее. Началом этого издания послужила "Летопись Несторова с Кенигсбергского или Радзивилловского списка"; печатание ее подвигалось чрезвычайно медленно и в 1767 г. еще не было закончено. Продолжения "Библиотеки" не было: она прекратилась на Несторовой летописи. Об этом издании Шлецер пишет: "Тауберт, не истинный ученый по профессии, обремененный другими делами, вовсе не был таким человеком, от которого можно бы ожидать успешного издания средневековой летописи. Печать, корректуру и все дело он передал неученому академическому канцеляристу Баркову. Несчастный выбор, потому что этот человек сверх недостатка учености имел еще ту слабость, что часто бывал не трезв. И что еще большее зло, Тауберт позволил, или, лучше сказать, приказал этому издателю: 1) изменять старую ореографию или подновлять ее; 2) пропускать целые отрывки неисторического содержания, как-то религиозные рассуждения со многими цитатами из библии (которые могли бы быть полезны при собирании вариантов), 3) непонятные места изменять по догадкам и делать их понятными, старые слова заменять новыми по соображению и 4) пробелы пополнять из других источников". Шлецер и Миллер делали настойчивые представления Т. о необходимости сохранить подлинную ореографию, но он отклонял эти представления. Он любил Шлецера, давал ему важные поручения, проводил многие его идеи в жизнь, но соображений его об исторической критике не мог понять. Выпускать летопись в ее подлинном виде, по его словам, он не может, так как в высоких сферах будут его и его подчиненных обвинять в незнании грамматики.

Переворот 28 июня 1762 г. и воцарение Екатерины II прошли не без влияния на судьбу T., который и сам принимал некоторое участие в нем: в занимаемом им академическом доме ночью, с его ведома и приказа, печатался манифест, который был роздан уже на рассвете. 19 июля 1762 г. он был удостоен титула статского советника с назначением ему жалования в 1500 рублей. В это время хотя Ломоносов еще оставался в канцелярии советником наравне с T., но фактическое управление ею перешло к T., и когда Ломоносов раз отказался подписать дело, подписанное Т. и производившееся по его приказу, он распорядился производить впредь дела без подписи Ломоносова. Он мог это сделать потому, что Екатерина относилась к Ломоносову холодно, как к человеку, покровительствуемому опальным Шуваловым, и Ломоносову оставалось только утешаться в желчных письмах к разным лицам; в одном письме он называет, напр., Т. — Таубергаупт (тупая голова).

В это время Т. проявил большую деятельность, участвуя в различных комиссиях академии, рассматривая все ее дела, работая по учреждению новых учебных заведений (институт Разумовского, учреждение для малолетних детей при академической гимназии) и т. п. Особенно достойным упоминания является его содействие Шлецеру в выработке статистических таблиц, научной обработке последним данных о народонаселении в России и некоторых других его трудах. Относясь к Шлецеру с уважением и покровительствуя ему, он предоставил в его полное распоряжение библиотеку и особенный интерес проявлял к его педагогическим занятиям. Шлецер обратил внимание T. на то, что в общем плане преподавания в институте Разумовского (где Т. был инспектором) нет географии, и на необходимость познания отечества (так он называл статистику). T. заинтересовался, выразил желание присутствовать на опытных уроках, пришел от них в восторг и распорядился ввести эти предметы в программу института, предоставив Шлецеру полную свободу в выборе и добывании сведений по географии и статистике России. Скоро он стал доставлять Шлецеру официальные документы из разных государственных коллегий с соответственными данными и собирал для него подходящий материал, который тот и использовал для составления учебника географии, изданного и получившего быстрое распространение. Вскоре Т. поручил Шлецеру составить образцы церковных списков (на необходимость которых для выяснения вопроса о народонаселении России последний указывал); они и были выполнены к концу 1763 т. Образцы эти Т. представил государыне через Бецкого, и 11 февраля 1764 г. именным указом повелено о введении этих таблиц в Петербурге в виде опыта, а с марта уже стал поступать в академию статистический материал. Собранный за десять месяцев материал Т. поручил Шлецеру, который и обработал его по методу тогдашних авторитетов Зюсьмильха и Варгентина. Известно, что выводы Шлецера из этих данных, обработанные в его статье "Русский патриот", вызвали горячие споры. Тем не менее согласие императрицы на повсеместное введение таблиц было дано. Таким образом, если Шлецера можно назвать отцом русской статистики, то Т. должно считать акушером ее: только благодаря его влиянию и энергии была проведена в жизнь идея церковных списков, которая еще раньше, при Петре Великом, вылилась в форму закона (дополнение к Духовному Регламенту 1722 г. О ведении священниками книг о родившихся), подтвержденного в 1726 г. и 1737 г. и тем не менее основательно забытого ко времени царствования Екатерины II.

В 1764 г. Т. поручил Шлецеру составить русскую грамматику ввиду указанных последним многих погрешностей в грамматике Ломоносова. Весною было готово 11 листов большого in-octavo (до склонения прилагательных). Факт этот вызвал ярость Ломоносова, который усмотрел в этом подвохи Т. Ввиду того что Ломоносов в это время начал пользоваться милостью государыни, Т. прекратил издание Шлецеровской грамматики.