Большая биографическая энциклопедия - захарьин петр михайлович

— писатель, однодворец, родился в селе Никольском Козловского уезда, Тамбовской губернии. Отец его, по показанию самого З. ("Арфаксад, халдейская повесть" 1793 г. М., т. I, стр. ХVII), происходил из татар, был взят в плен русскими и, приняв православие, остался жить в России. Занявшись торговлею, он довольно скоро приобрел значительное состояние, доходившее до 100000 рублей, которое по смерти перешло к его сыну. В помянутом сочинении З. говорит, что "российской грамоте он обучался у сельского дьячка", между тем как из письма поэта Державина к Гудовичу видно, что З. "в детстве своем воспитывался в доме статского советника Луки Никифоровича Волкова в Саратове вместе с сыном его, Петром Лукичом, что ныне генерал-майором, учился немецкому языку, арифметике и правописанию и, имея натуральную способность к словесным наукам, упражнялся в оных с самой своей молодости". Во всяком случае, З. образовал себя скорее чтением книг, к которым с детства питал страсть, чем учением; об этом он, впрочем, сам говорил своим знакомым, что все сведения, какие он имел, почерпнул из книг. В молодости З. служил на военной службе и даже участвовал в Турецком походе, "но — читаем дальше в том же письме Державина к Гудовичу — "получив развращение в своем поведении и сильное пристрастие к пьянству, не сделал в оной своего счастия". Неизвестно, был ли он исключен из службы или же по истечении срока, установленного для однодворцев, возвратился на родину, но бесспорно то, что он, предавшись необузданному пьянству, вскоре промотал весь капитал своего покойного отца. Впрочем, по словам самого З., имение отца его было расхищено, а самому наследнику достался только дубовый ящик, "заключавший в недрах своих разные ни к чему ненадобные и без разбору набросанные бумаги". Как бы то ни было, З. вынужден был "препровождать жизнь свою на прежнем своем жилище в крайней бедности, обучая, между прочим... детей у бедных дворян российской грамоте и немецкому языку". З. еще в молодости усердно упражнялся в писании всякого рода стихов. Узнав, что вновь назначенный в Тамбов гражданский губернатор Державин тоже занимается стихотворством, он завел с ним знакомство и начал часто хаживать к нему пешком из Козлова. Ознакомившись с некоторыми сочинениями З. в стихах и прозе, полученными от Н. А. Ахлебинина, и видя крайнюю нужду З., Державин предложил ему место канцелярского служителя, но З. так пьянствовал" что не мог нести этой службы. Однако знакомство с Державиным принесло ему большую пользу, сделав имя его известным даже императрице, и вот по какому случаю. 22 сентября 1786 г. предполагалось открытие народного училища в Тамбове. Неизвестно, по каким побуждениям Державин предложил З. произнести речь при торжественном открытии училища. З. согласился, но написал такую речь, "где не было ни складу, ни ладу". Три раза Державин заставлял его переделывать эту речь, но без успеха. Тогда Державин на рассвете самого дня торжества пригласил к себе в кабинет З. и продиктовал ему речь собственного сочинения, которую З. должен был произнести, как свое произведение. Так как З. не мог говорить ни в церкви, ни в училище, будучи не из духовных и не из учителей, то решено было, что он скажет ее на улице, остановив всех у дверей училища. Так и было сделано. "Когда мы с собранием — говорит Державин — после отправления церемонии выходили из училища, он остановил нас и начал говорить, и как сим неожиданным своим явлением, так и силою своих выражений, а особенно, когда он показал на жену и сына своего, принесенного на руках ее, и когда он стал возбуждать усопших государей, то так всех поразил, что никто из очевидцев не мог от слез воздержаться. Столь приятно было сие позорище!". Присутствующие щедро наградили козловского Цицерона деньгами, и герой дня тотчас же после торжества запил с радости и целых два месяца "обращался по деревням у дворян, его пригласивших".

Речь З. была послана Державиным тамбовскому наместнику графу Гудовичу, который, признав ее замечательною, отправил ее в Петроград к председателю комиссии об училищах Завадовскому и в то же время в письме к Державину выразил готовность оказать содействие З.. Державин же в ответном письме графу Гудовичу высказывался против какого бы то ни было "устроения" З., ввиду его беспутной жизни, но признавал желательным исходатайствовать сыну его 500 руб., с тем, чтобы они положены были в приказ общественного призрения до его совершеннолетия. Завадовский пришел в восторг от речи З. и говорил, что подобной нет на русском языке. Херасков признавал, что речь З. "и в устах самого правителя (т. е. Державина) заслужила бы похвалу и уважение. В ней видны знания, дар слова и достойные человека чувствования". Императрица же, читая ее, не могла удержаться от слез, немало хвалила ее и приказала из Петрограда отправить в Тамбов курьера, который должен был доставить красноречивого однодворца ко двору, но З. продолжал "обращаться" у гостеприимных помещиков, и курьер возвратился назад один, без З., не пожелавшего следовать за ним в столицу. Тем не менее З. назначена была пенсия в 300 рублей в год. Вскоре речь его, будучи напечатана в "Зеркале Света", журнале Туманского, и в "Новых ежемесячных сочинениях", издававшихся княгиней Дашковой, сделалась известною как Петрограду, так и Москве, а затем была переведена и на иностранные языки.

Но мало-помалу похвалы и восхищения сменились критическим отношением к речи однодворца и некоторые стали сомневаться, действительно ли автор ее З.. В письме Д. Свистунова к Державину мы читаем: "Но недолго речь сия была в такой похвале: не более, как через два дни родилось на нее премножество критик, не в том, чтобы она нехороша была, а в том, что соображения, сделанные в оной, черни с орангутангами и прочими близкими к человеку животными и соравнение усопших государей с великою Екатериною обширными сведениями своими вышли из сферы однодворца, упражняющегося в земледелии, и потому начали разыскивать истинного творца оной, причем Тутолмин не пропустил испустить своей желчи против Вас, — во многих домах уверял, что он точно знает, что Вы ее сочинили".

Действительно, недоброжелатели Державина открыто называли его автором речи и всячески старались найти в ней недостатки. Кто-то даже пустил слух, что императрица, прочитав речь, сказала: "Речь прекрасная, каковую я еще не читывала. Я уверена в достоинствах и благородных чувствованиях господина Державина". Но слух, что речь написана Державиным, не нашел себе такой поддержки, как пущенное княгиней Дашковой словцо, что автор речи — Завадовский. "Везде наконец заговорили — читаем мы далее в том же письме Свистунова к Державину — что будто речь сочинена здесь в Петербурге и отослана к вам в Тамбов тем самым творцом, который сочинял манифест о новом заемном банке. Но почему же суд публики остановился на сем заключении? Потому только, что нашли как в речи сей, так и в манифесте одинакия изречения о правиле адской политики, внушающей не обогащать народ и содержать в недостатке или бедности".