Исторический словарь - белый андрей

Белый, Андрей (литературный псевдоним Бориса Николаевича Бугаева) писатель, сын известного математика Н.В. Бугаева (см.). Родился в 1880 г. Среднее образование получил в гимназии Поливанова , в Москве. В 1899 г. поступил на физико-математический факультет Московского университета, окончив который, перешел на факультет историко-филологический. Но, пробыв на нем год, Белый уехал за границу и затем всецело посвятил себя литературе. Впервые Белый выступил в печати еще будучи студентом ("Вторая симфония, драматическая", М., 1902), а затем в журнале "Новый Путь" (1903, № 1), где за подписью "Студент-естественник" была помещена его заметка: "По поводу книги Мережковского: Лев Толстой и Достоевский". Белый участвовал в журнале "Мир Искусства", а с основанием в Москве журнала "Весы" (в 1904 г. ред. В.Я. Брюсова ) работал в нем непрерывно, вплоть до прекращения журнала (в 1909 г.). С 1909 г., вместе с Э.К. Метнером, стоит во главе книгоиздательства "Мусагет" (Москва), с 1912 г. редактирует журнал "Труды и дни", посвященный узкотеоретическим вопросам, в значительной мере кружковой, эстетики. Отдельными книгами изданы следующие сочинения Белого: три сборника стихов: "Золото в Лазури" (1904), "Пепел" (1909), "Урна" (1909). Четыре "Симфонии" в прозе: вторая, драматическая (1902); первая "Северная" (1904); третья "Возврат" (1904); четвертая "Кубок Метелей" (1909). В 1910 г. Белый напечатал роман "Серебряный голубь". В 1910 и 1911 годах вышли три обширных сборника статей (печатавшихся в различных газетах и журналах): "Луг зеленый", "Символизм", "Арабески". Итого десять томов за десять лет литературной работы, причем первый том ("Вторая симфония") вышел в свет, когда автору было всего двадцать два года. Одни эти внешние факты показывают, что от произведений Белого нельзя ожидать совершенной формы и вполне зрелой мысли. Несомненное дарование автора как бы загромождено многоречивостью, хаотической импровизацией. От читателя требуется много мужества и доброй воли, чтобы сквозь толстую шелуху авторского многоглаголанья добраться до здорового ядра его творчества. В своей автобиографии (см. Мод. Гофман, "Книга о русских поэтах последнего десятилетия", СПб., 1907) Белый заявляет, что он "принадлежит к символистам, если вообще существует группировка писателей по теоретическим вопросам". Это автобиографическое признание отвечает существу дела. Белого надо признать символистом, хотя символизм его проходил различные этапы и не дошел еще до прозрачной, ясной формы своего выражения, а потому формулировать мировоззрение Белого крайне затруднительно. Оно еще в процессе созидания. Отрицательно относясь к позитивизму, по самой натуре своей склоняясь к мистицизму, Белый колеблется между самым крайним индивидуализмом, субъективизмом "декадентства" и символическим реализмом (ср.

статью Вячеслава Иванова : "Две стихии в современном символизме" в его книге "К звездам"). В связи с этим находится и несовершенство формы большинства произведений Белого. В своих философских статьях, в очень ценных теоретических работах над стихосложением и ритмом он стремится перейти от хаоса переживаний к "порядку", "ладу", "космосу" в творчестве.

Но эти попытки остаются лишь добрым намерением, и символизм Белого редко идет дальше символизации. Всякое совершенное произведение искусства символично, поскольку оно углубляет явления внешнего мира, закрепляет "преходящее в вечных подобиях". Белый не углубляет "преходящее", а рядом с ним создает свой мир фантазии, вместо символического реализма впадает в символический идеализм. Это "удвоение" мира особенно заметно в его "Симфониях", где рядом с чрезвычайно ярким ощущением феноменального идет полное его отрицание, как миража, не связанного ни с какой подлинной реальностью. Поэтому все творчество Белого сплошная лирика. Даже "эпический" роман "Серебряный голубь". Творчество Белого как бы дневник психологических переживаний богато одаренной личности, находящейся в постоянной борьбе с окружающими ее тайнами бытия. Поэтому творчество Белого крайне недоступно обыкновенному читателю. Вместе с тем подлинное произведение искусства всегда "всенародно", а, следовательно, и общедоступно. Это понимает и сам Белый. В одной из самых своих значительных статей: "Символизм как миропонимание" он говорит: "Гениальные, классические произведения имеют две стороны: лицевую, в которой дается его доступная форма, и внутреннюю. О последней существуют лишь намеки, доступные избранным... "Фауст" понятен всем. Все единогласно называют "Фауста" гениальным произведением". Но в произведениях Белого нет "лицевой стороны" понятной "всем". И происходит это не потому, что на свете вообще мало "избранных", не оттого, что существо идей Белого само по себе непонятно, а потому, что форма его произведений слишком несовершенна.

Десять томов сочинений Белого сырой материал, не обработанный, не выношенный, слишком поспешно выброшенный на улицу. "Единственная книга, которой я более или менее доволен, говорит Белый в предисловии к "Пеплу", это симфония "Кубок метелей". И тут же прибавляет: "Для понимания ее надо быть немного эзотериком". Такое требование эзотеризма во что бы то ни стало находится в явном противоречии с требованиями символического реализма, требованиями, которые признает сам Белый. Эзотеризм лишь отзвук старого декадентства, беспредельного субъективизма, который сам Белый стремится преодолеть, утверждая, например, что "Фауст" "источник глубины и плоскости одновременно", что "Фаустом" удовлетворяются и масса, и избранные. Существует целая лестница в понимании классического произведения, но все ступени лестницы, необходимые для восхождения к истинному пониманию, должны быть целы, и потенциально каждый может подниматься по лестнице, достигая той ступени, которая соответствует его способности проникнуть в глубину классического произведения. Если же в "Кубке метелей" нет первых, самых нужных, ступеней для восхождения по лестнице понимания, то вина за это падает всецело на автора, не сумевшего наложить прозрачную форму на хаос своих переживаний. Его симфония есть крайне любопытный документ психологии творчества, но не произведение искусства. Первый сборник стихов Белого, "Золото в лазури", отличается наибольшей непосредственностью. Несмотря на причуды декадентства, в нем много детской, искренней интуиции. "С дерзостной беззаветностью бросается Белый на вековечные тайны мира и духа, на отвесные высоты, закрывшие нам дали, прямо, как бросались до него и гибли тысячи других отважных. Девять раз из десяти попытки Белого кончаются жалким срывом, но иногда он неожиданно торжествует, и тогда его взору открываются горизонты, до него невиданные никем" (Брюсов). Следующие сборники "Пепел" и "Урна" более тенденциозны и сознательны. "Лейтмотив сборника "Пепел" определяет невольный пессимизм, рождающийся из взгляда на Россию" (предисловие), это книга скорби за любимую родину. Во многих стихотворениях сборника автору удалось найти настоящую форму для выражения "лейтмотива" ("Отчаянье", "Из окна вагона", "Шоссе" и др.). Это как бы полоса "народничества" в творчестве Белого, проходящая и через его роман "Серебряный голубь". "Урна редкий пример книги стихов, задуманной как целостное произведение, в которой форма заранее, сознательно поставлена в определенную зависимость от содержания" (Брюсов). Поэзия "Урны" поэзия гибели, последнего отчаяния, смерти. По компетентному мнению Брюсова, Белый достиг в этом сборнике большого совершенства формы, ритма, обогатил русское стихосложение новыми приемами. К этому надо прибавить, что и теоретически Белый много занимался проблемой стихосложения. В книге "Символы" помещены два обширных его исследования о русском четырехстопном ямбе и о морфологии ритма русских лириков.

Эти статьи являются первой и очень ценной попыткой научной обработки темы. Роман Белого "Серебряный голубь" одно из любопытнейших произведений русской литературы за последнее десятилетие. Автор подходит здесь не извне, а как бы изнутри, к душевным переживаниям русского народа. В стиле Белый возвращается к Гоголю . В его романе много лирических, красиво задуманных отступлений, по духу своему связанных с Гоголем.

По характеру своего дарования Белый натура глубоко женственная. Его чуткая душа отражала "мужественные" идеи Владимира Соловьева , Ницше, Вячеслава Иванова, Брюсова, Мережковского , немецких философов Марбургской и Фрейбургской школы. Утонченное декадентство уместилось в душе Белого рядом с трезвым марксизмом. Слишком много полярно противоположных идей воспринял в себя Белый, слишком искренно и глубоко переживал он их, чтобы можно было от него требовать совершенного по форме творчества. Надо мириться с тем, что Андрей Белый "дик и шершав" (выражение Д.С. Мережковского). В.Я. Брюсов следующим образом резюмирует десятилетнюю работу Белого: "Поэт, мыслитель, критик, теоретик искусства, иногда бойкий фельетонист, Андрей Белый одна из замечательнейших фигур современной литературы. В своем творчестве и в своих суждениях отправляющийся от определенного, тяжелой работой мысли добытого (или, точнее, добываемого) миросозерцания, Андрей Белый может не бояться, что для него, как, например, для Бальмонта, оскудеет источник вдохновения: для него он неисчерпаем". см. В. Брюсов "Далекие и близкие" (М., 1912); его же, "Об одном вопросе ритма" ("Аполлон", 1910, № 11); Вл. Пяст "Андрей Белый" ("Книга о русских поэтах последнего десятилетия", СПб., 1907); Д. Мережковский "Восток или запад" ("Русское Слово", 1910); Б. Грифцов ("Русская Мысль", 1911, № 5).

Д. Ф. .