Исторический словарь - борис годунов

(ок. 1552 13.04.1605), русский царь (с 17 февраля 1598), сын боярина Федора Годунова. Возвышение его связано с женитьбой на дочери Малюты Скуратова Марии (ок. 1570) и браком его сестры Ирины и сына Иоанна Грозного Феодора. Первые годы царствования Бориса Годунова не давали никаких оснований для тревог, явив собой вершину державной мощи Русского государства. Сам Годунов, являвшийся реальным правителем Руси с 1588, когда ему официальным решением Думы было даровано право самостоятельно сноситься с иностранными государями, показал себя как дальновидный и опытный политик. В области внутренней политики он уверенно опирался на массу мелкого служилого люда, составлявшего административный каркас государства, всемерно поддерживал взгляд на сословные и гражданские обязанности своих подданных как на религиозное служение и безусловно придерживался идеалов "симфонии властей" в отношениях с Русской Церковью. В области внешней предпочитал войне средства мирные и ненасильственные, подняв тем не менее мощь России на невиданную высоту.

Продолжая политику Иоанна Грозного, Борис стремился на западе дать Руси выход к Балтийскому морю, на востоке и юго-востоке укреплял границы, закреплял за державой недавно обретенные сибирские пространства. Сами обстоятельства его восшествия на престол весьма знаменательны, с точки зрения характеристики политических нравов того времени. Ведя свой род от татарского мурзы Чета (в крещении Захарии), поступившего на службу к Ивану Калите еще в XIV в., Борис принадлежал к его младшей ветви, выдвинувшейся лишь во время опричнины, в то время как старшая линия рода Сабуровы числили себя среди знатнейших русских родов еще с XV в. Будучи всевластным правителем государства, опираясь на безграничное доверие царя, он все же ясно понимал, что его положение в боярской среде не дает ему прочных надежд на самостоятельную, тем более первенствующую роль после успения государя. Поэтому представляется вполне естественным, что, памятуя о боярских смутах, он совершенно искренне отказывался от царского венца, когда тот был ему предложен Собором. В историографии стало общим местом обвинение Бориса в тайном властолюбии, завистливости и тщеславии. Человек грешен, и Годунов, конечно, не был исключением, но в свете достоверно известных фактов подобные обвинения видятся все же как явное и неоправданное преувеличение. Когда в девятый день после кончины царя Феодора Иоанновича было торжественно объявлено, что вдова его Ирина отказывается от царства и удаляется в монастырь, Россия оказалась перед труднейшим выбором. "Сия весть, пишет Карамзин, поразила Москву: святители, дума, сановники, дворяне, граждане собором пали пред венценосною вдовою, плакали неутешно, называли ее материю и заклинали не оставлять их в ужасном сиротстве; но царица, дотоле всегда мягкосердая, не тронулась молением слезным: ответствовала, что воля ее неизменна и что государством будут править бояре вместе с патриархом, до того времени когда успеют собраться в Москву все чины Российской державы, чтобы решить судьбу отечества по вдохновению Божию. В тот же день Ирина выехала из дворца Кремлевского в Новодевичий монастырь и под именем Александры вступила в сан инокини. Россия осталась без главы, а Москва в тревоге, в волнении. Где был Годунов и что делал? Заключился в монастыре с сестрою, плакал и молился с нею. Казалось, что он, подобно ей, отвергнул мир, величие, власть, кормило государственное и предал Россию в жертву бурям; но кормчий неусыпно бодрствовал, и Годунов в тесной келий монастырской твердою рукою держал царство! Сведав о пострижении Ирины, духовенство, чиновники и граждане собралися в Кремле, где государственный дьяк и печатник Василий Щелкалов, представив им вредные следствия безначалия, требовал, чтобы они целовали крест на имя Думы боярской. Никто не хотел слышать о том; все кричали: "Не знаем ни князей, ни бояр; знаем только царицу: ей мы дали присягу и другой не дадим никому; она и в черницах мать России". Печатник советовался с вельможами, снова вышел к гражданам и сказал, что царица, оставив свет, уже не занимается делами царства и что народ должен присягнуть боярам, если не хочет видеть государственного разрушения. Единогласным ответом было: "И так да царствует брат ее!" Никто не дерзнул ни противоречить, ни безмолвствовать, все восклицали: "Да здравствует отец наш, Борис Федорович! Он будет преемником матери нашей царицы!" Немедленно всем собором пошли в монастырь Новодевичий, где патр. Иов, говоря именем отечества, заклинал монахиню Александру благословить ее брата на царство, ею презренное из любви к жениху бессмертному, Христу Спасителю, исполнить тем волю Божию и народную утишить колебание в душах и в государстве отереть слезы россиян, бедных, сирых, беспомощных и снова восставить державу сокрушенную, доколе враги христианства еще не уведалп о вдовстве Мономахова престола. Все проливали слезы и сама царица-инокиня, внимая первосвятителю красноречивому. Иов обратился к Годунову; смиренно предлагал ему корону, называл его свышеизбранным для возобновления царского корени в России, естественным наследником трона после зятя и друга, обязанного всеми успехами своего владычества Борисовой мудрости".

Что же Борис? Он "клялся, что никогда, рожденный верным подданным, не мечтал о сане державном и никогда не дерзнет взять скипетра, освященного рукою усопшего царя-ангела, его отца и благотворителя; говорил, что в России много князей и бояр, коим он, уступая в знатности, уступает и в личных достоинствах; но из признательности к любви народной обещается вместе с ними радеть о государстве еще ревностнее прежнего.

На сию речь, заблаговременно сочиненную, патриарх ответствовал такою же, и весьма плодовитою, исполненною движений витийства и примеров исторических; обвинял Годунова в излишней скромности, даже в неповиновении воле Божией, которая столь явна в общенародной воле; доказывал, что Всевышний искони готовил ему и роду его на веки веков державу Владимирова потомства, Федоровою смертию пресеченного, напоминал о Давиде, царе Иудейском, Феодосии Великом, Маркиане, Михаиле Косноязычном, Василии Македонском, Тиберии и других императорах византийских, неисповедимыми судьбами небесными возведенных на престол из ничтожества; сравнивал их добродетели с Борисовыми; убеждал, требовал и не мог поколебать его твердости ни в сей день, ни в следующие ни пред лицом народа, ни без свидетелей ни молением, ни угрозами духовными. Годунов решительно отрекся от короны. Но патриарх и бояре еще не теряли надежды: ждали великого собора, коему надлежало быть в Москве через шесть недель по смерти Феодора; то есть велели съехаться туда из всех областных городов людям выборным: духовенству, чиновникам воинским и гражданским, купцам, мещанам. Годунов хотел, чтобы не одна столица, но вся Россия призвала его на трон, и взял меры для успеха, всюду послав ревностных слуг своих и клевретов: сей вид единогласного свободного избрания казался ему нужным для успокоения ли совести? Или для твердости и безопасности его властвования? Борис жил в монастыре, а государством правила Дума, советуясь с патриархом в делах важных; но указы писала именем царицы Александры и на ее же имя получала донесения воевод земских. Между тем оказывались неповиновение и беспорядок: в Смоленске, в Пскове и в иных городах воеводы не слушались ни друг друга, ни предписаний Думы. Носились слухи о нападении хана крымского в пределы России, и народ говорил в ужасе: "Хан будет под Москвою, а мы без царя и защитника!" Одним словом, все благоприятствовало Годунову, ибо все было им устроено! В пятницу, 17 февраля, открылась в Кремле Дума Земская, или Государственный Собор, где присутствовало, кроме всего знатнейшего духовенства, синклита, двора, не менее пятисот чиновников и людей выборных из всех областей, для дела великого, небывалого со времен Рюрика: для назначения венценосца России, где дотоле властвовал непрерывно, уставом наследия, род князей варяжских и где государство существовало государем; где все законные права истекали из его единственного самобытного права: судить и рядить землю по закону совести. Час опасный: кто избирает, тот дает власть и, следственно, имеет оную: ни уставы, ни примеры не ручались за спокойствие народа в ее столь важном действии; и сейм кремлевский мог уподобиться варшавским: бурному морю страстей, гибельных для устройства и силы держав. Но долговременный навык повиновения и хитрость Борисова представили зрелище удивительное: тишину, единомыслие, уветливость во многолюдстве разнообразном, в смеси чинов и званий. Казалось, что все желали одного: как сироты, найти скорее отца и знали, в ком искать его. Граждане смотрели на дворян, дворяне на вельмож, вельможи на патриарха. Известив собор, что Ирина не захотела ни царствовать, ни благословить брата на царство и что Годунов также не принимает венца Мономахова, Иов сказал: "Россия, тоскуя без царя, нетерпеливо ждет его от мудрости Собора. Вы, святители, архимандриты, игумены, вы, бояре, дворяне, люди приказные, дети боярские и всех чинов люди царствующего града Москвы и всей земли Русской! Объявите нам мысль свою и дайте совет, кому быть у нас государем. Мы же, свидетели преставления царя и великого князя Феодора Иоанновича, думаем, что нам мимо Бориса Феодоровича не должно искать другого самодержца". Тогда все духовенство, бояре, воинство и народ единогласно ответствовали: "Наш совет и желание то же: немедленно бить челом государю Борису Феодоровичу и мимо его не искать другого властителя для России". Восстановив тишину, вельможи в честь Годунова рассказали духовенству, чиновникам и гражданам следующие обстоятельства: "Государыня Ирина Феодоровна и знаменитый брат ее с самого первого детства возрастали в палатах великого царя Иоанна Васильевича и питались от стола его. Когда же царь удостоил Ирину быть своею невесткою, с того времени Борис Феодорович жил при нем неотступно, навыкая государственной мудрости. Однажды, узнав о недуге сего юного любимца, царь приехал к нему с нами и сказал милостиво: "Борис! Страдаю за тебя как за сына, за сына как за невестку, за невестку как за самого себя!" поднял три перста десницы своей и промолвил: "Се Феодор, Ирина и Борис; ты не раб, а сын мой". В последние часы жизни, всеми оставленный для исповеди, Иоанн удержал Бориса Феодоровича при одре своем, говоря ему: "Для тебя обнажено мое сердце. Тебе приказываю душу, сына, дочь и все царство: блюди или дашь за них ответ Богу". Помня сии незабвенные слова, Борис Феодорович хранил яко зеницу ока и юного царя, и великое царство". Снова раздались крики: "Да здравствует государь наш Борис Феодорович!" И патриарх воззвал к Собору: "Глас народа есть глас Божий: буди, что угодно Всевышнему!" В следующий день, февраля 18-го, в первый час утра, церковь Успения наполнилась людьми: все, преклонив колена, духовенство, синклит и народ, усердно молили Бога, чтобы правитель смягчился и принял венец; молились еще два дни, и февраля 20-го Иов, святители, вельможи объявили Годунову, что он избран в цари уже не Москвою, а всею Россиею. Но Годунов вторично ответствовал, что высота и сияние Феодорова трона ужасают его душу; клялся снова, что и в сокровенности сердца не представлялась ему мысль столь дерзостная; видел слезы, слышал убеждения самые трогательные и был непреклонен; выслал искусителей, духовенство с синклитом, из монастыря и не велел им возвращаться. Надлежало искать действительнейшего средства: размышляли и нашли. Святители в общем совете с боярами установили петь 21 февраля во всех церквах праздничный молебен и с обрядами торжественными, со святынею веры и отечества, в последний раз испытать силу убеждений и плача над сердцем Борисовым; а тайно, между собой, Иов, архиепископы и епископы условились в следующем: "Если государь Борис Феодорович смилуется над нами, то разрешим его клятву не быть царем России; если не смилуется, то отлучим его от Церкви; там же, в монастыре, сложим с себя святительство, кресты и панагии, оставим иконы чудотворные, запретим службу и пение во святых храмах; предадим народ отчаянию, а царство гибели, мятежам, кровопролитию, и виновник сего неисповедимого зла да ответствует пред Богом в день Суда Страшного!" В сию ночь не угасали огни в Москве: все готовились к великому действию и на рассвете, при звуке всех колоколов, подвиглась столица. Все храмы и домы отворились: духовенство с пением вышло из Кремля; народ в безмолвии теснился на площадях. Патриарх и владыки несли иконы, знаменитые славными воспоминаниями: Владимирскую и Донскую как святые знамена Отечества; за клиром шел синклит, двор, воинство, приказы, выборы городов; за ними устремились и все жители московские, граждане и чернь, жены и дети, к Новодевичьему монастырю, откуда, также с колокольным звоном, вынесли образ Смоленской Богоматери навстречу патриарху: за сим образом шел и Годунов, как бы изумленный столь необыкновенно торжественным церковным ходом; пал ниц перед иконой Владимирскою, обливался слезами и воскликнул: "О Мать Божия! Что виною Твоего подвига? Сохрани, сохрани меня под сенью Твоего крова!" Обратился к Иову с видом укоризны и сказал ему: "Пастырь великий! Ты дашь ответ Богу!" Иов ответствовал: "Сын возлюбленный! Не снедай себя печалью, но верь провидению! Сей подвиг совершила Богоматерь из любви к тебе, да устыдишься!" Он вошел в церковь святой обители с духовенством и людьми знатнейшими; другие стояли в ограде; народ вне монастыря, занимая все обширное Девичье поле. Собором отпев литургию, патриарх снова, и тщетно, убеждал Бориса не отвергать короны; велел нести иконы и кресты в келий царицы: там со всеми святителями и вельможами преклонил главу до земли.

И в то самое мгновение, по данному знаку, все бесчисленное множество людей, в келиях, в ограде, вне монастыря, упало на колени с воплем неслыханным; все требовали царя, отца, Бориса! Патриарх, рыдая, заклинал царицу долго, неотступно, именем святых икон, которые пред нею стояли, именем Христа Спасителя, Церкви, России дать миллионам православных государя благонадежного, ее великого брата.

Наконец услышали слово милости: глаза царицы, дотоле нечувствительной, наполнились слезами. Она сказала: "По изволению Всесильного Бога и Пречистыя Девы Марии возьмите у меня единородного брата на царство, в утоление народного плача. Да исполнится желание ваших сердец, ко счастию России! Благословляю избранного вами и преданного Отцу Небесному, Богоматери, святым угодникам московским и тебе, патриарху, и вам, святители, и вам, бояре! Да заступит мое место на престоле!" Все упали к ногам царицы, которая, печально взглянув на смиренного Бориса, дала ему повеление властвовать над Россиею. Но он еще изъявлял нехотение; страшился тягостного бремени, возлагаемого на слабые рамена его; просил избавления; говорил сестре, что она из единого милосердия не должна предавать его в жертву трону; еще вновь клялся, что никогда умом робким не дерзал возноситься до сей высоты, ужасной для смертного; свидетельствовался оком всевидящим и самой Ириною, что желает единственно жить при ней и смотреть на ее лицо ангельское. Царица уже настояла решительно. Тогда Борис как бы в сокрушении духа воскликнул: "Буди же Святая воля Твоя, Господи! Настави меня на путь правый и не вниди в суд с рабом Твоим! Повинуюсь тебе, исполняя желание народа". Святители, вельможи упали к ногам его. Осенив Животворящим Крестом Бориса и царицу, патриарх спешил возвестить дворянам, приказным и всем людям, что Господь даровал им царя. Невозможно было изобразить общей радости. Воздев руки на небо, славили Бога: плакали, обнимали друг друга. От келий царицыных до всех концов Девичьего поля гремели клики: "Слава! Слава!" Окруженный вельможами, теснимый, лобзаемый народом, Борис вслед за духовенством пошел в храм Новодевичьей обители, где патриарх Иов, пред иконами Владимирской и Донской, благословил его на государство Московское и всея России; нарек царем и возгласил ему первое многолетие". Итак лишь угроза тяжкой ответственности на Страшном Суде Христовом заставила "властолюбца" принять многократно отвергнутый венец.

Избрание нового монарха было совершено в полном соответствии с законами человеческими и, что важнее всего, запечатлено благословением церковным как свидетельством богоугодности сего избрания. Митрополит Иоанн (Снычев) .