Исторический словарь - набоков владимир владимирович

(псевд. Владимир Сирин в 1926-40, Василий Шишков в поэтических мистификациях) (10.4.1899, Петербург 2.7.1977, Кларенс, Швейцария) прозаик, поэт, драматург, литературный критик, переводчик. Старший сын Елены Ивановны Рукавишниковой (из рода сибирских золотопромышленников) и Владимира Дмитриевича Н" потомка старинного княжеского рода (ведущего свое происхождение, очевидно, от обрусевшего татарского князя Набока Мурзы, XIV в.), юриста, публициста, энтомолога, одного из лидеров кадетской партии, члена 1-й Государственной думы, управляющего делами Временного правительства, министра юстиции краевого правительства в Крыму (1919), погибшего в марте 19 22 в Берлине от пули русского монархиста, заслонив собой П.Милюкова. В 1911-16 Н. учился в Тенишевском училище, известном своим высоким уровнем образования и либерализмом (оно не было сословным). Печатал стихи в журнале училища «Юная мысль», входил в его редакцию. В июле 1916 опубликовал стихотворение «Лунная гроза» в журнале «Вестник Европы», в октябре сборник «Стихи», в 1917 стихотворение «Зимняя ночь» в журнале «Русская мысль» (№ 3/4). В 1918 с А.Балашовым издал альманах «Два пути. Стихи». После пребывания в Крыму, где в сентябре-октябре 1918 Н. напечатал в газете «Ялтинский голос» стихи, в марте 1919 из Севастополя на греческом судне «Надежда» со всей семьей покинул Россию.

Два месяца провел в Греции, летом 1919 приехал в Лондон и осенью поступил в Кембриджский университет в Тринити Колледж, где изучал русскую и французскую литературу. Окончив в 1923 Кембридж с отличием, переехал в Берлин. В 1925 женился на Вере Евсеевне Слоним, дочери юриста и предпринимателя-лесоторговца; в 1934 родился их сын Дмитрий. В Берлине, как и позднее в Париже, куда они перебрались в 1937, зарабатывал на жизнь уроками английского, французского, тенниса, переводами. В письмах (1933-39) З.Шаховской постоянно жаловался на непреодолимую бедность. В 1922-29 регулярно печатал стихи, эссе, статьи, рецензии в берлинской газете «Руль». В 1923 опубликовал две книги стихов «Горний путь» и «Гроздь», в 1926первый роман «Машенька». За ним последовали романы: «Король. Дама. Валет» (Берлин, 1928); «Защита Лужина» (СЗ, 1929-30, № 4042; отд. изд. Берлин, 1930); «Возвращение Чорба. Рассказы и стихи» (Берлин, 1930); «Соглядатай» (СЗ, 1930, № 44): «Подвиг» (СЗ, 1931-32, № 45-48; отд. изд. Париж, 1932); «Камера обскура» (СЗ, 1932-33, № 49-52: отд. изд. Париж-Берлин, 1933); «Отчаянье» (СЗ, 1934, № 54-56; отд. изд. Берлин, 1936); «Приглашение на казнь» (СЗ, 1935-36, № 58-60; отд. изд. Париж, 1938); «Дар» (СЗ, без гл. 4, 1937-38, № 63-67: отд. полн. изд. Нью-Йорк, 1952; 1975 с исправл.). В 1938 закончен первый роман на английском языке «Истинная жизнь Себастьяна Найта», опубликованный после переезда в США в 1941. Остался незаконченным роман «Solus Rex» «Одинокий король» (СЗ, 1940, № 70). Все эти романы переводились на английский язык (сыном Дмитрием и самим Н.) и на др. европейские языки. В Берлине Н. выступил как драматург, автор пьес «Скитальцы» (Грани, 1923, кн. 2): «Человек из СССР» (поставлена Ю.Офросимовым, состоялось одно представление; 1-й акт газ. «Руль», 1927, № 1): «Событие» (Рус. записки, 1938, № 4; ставилась до войны в Европе и США); «Изобретение Вальса» (Там же, 1938, № 1 1; опубл. в 1966, поставлена в 60-е в Англии и США). Среди переводов, сделанных Н. в Берлине, «Николка Персик» («Кола Брюньон») Р.Роллана (1922), стихи Р.Брука, Ронсара, 0Салливана, Верлена, Сюпервьеля, Теннисона, Йетса, Байрона, Китса, Бодлера, Шекспира, Мюссе, Рембо, Гёте, опубликованные в газетах «Руль», «Последние новости», в альманахах «Грани», «Родник», в сборнике «Горний путь»; «Аня в стране чудес» перевод «Алисы в стране чудес» Л.Кэрролла (Берлин, 1923). После публикации в газете «Руль» рецензии Н. на роман И.Одоевцевой «Изольда» началась многолетняя вражда Н. с Г.Ивановым (мужем Одоевцевой), поместившим в «Числах» оскорбительную рецензию на книги Н. В рассказе «Уста к устам» Н. высмеял корыстных издателей {Г.

Адамовича, Г.Иванова); написал эпиграмму (1939 ?): «Такого нет мошенника второго / во всей семье журнальных шулеров!» / Кого ты так? «Иванова, Петрова / Не все ль равно...» «Постой, а кто ж Петров?» Русские романы и сборник рассказов Н. воспроизведены репринтным способом американским издательством «Ардис» (Анн Арбор, 1974-84), составив с переводами книг англоязычного Н. своего рода первое собрание его сочинений. В мае 1940, спасаясь от фашистской оккупации, Н. с семьей эмигрировал из Сен-Назера на пароходе «Шамплен» в США. В 1941-48 преподаватель в Уэллслейском колледже (шт. Массачусетс) русского языка и литературы. В 1942-48 сотрудник (специалист по лепидоптерии) Музея сравнительной зоологии в Гарвардском университете. В 1945 получил американское гражданство. В 1948-58 профессор Корнеллского университета (г. Итака, шт. НьюЙорк), в 1951-52 читал курс лекций в Гарвардском университете. С 1940 печатался под своим именем. В американский период, помимо «Себастьяна Найта», опубликовал роман «Под знаком незаконнорожденных» (1947), «Девять рассказов» (1947), рассказы, воспоминания, в том числе «Убедительное доказательство» (1951), в Лондоне в том же году под названием «Говори, память», затем в авторском переводе с изменениями в Нью-Йорке под заглавием «Другие берега» (1954).

На русском языке в 1952 в Париже вышел сборник «Стихотворения. 1929-1951»; посмертно издан сборник «Стихи» (1979). В 1953 Н. получил премии фонда Гуггенхейма и Американской Академии искусств и словесности. В 1955 на английском языке в Париже опубликован роман «Лолита»; в 1956 в Нью-Йорке на русском «Весна в Фиальте» и другие рассказы»; в 1957 «Пнин» (на рус.

яз. 1983): в 1958 «Набоковская дюжина», сборник из 13 рассказов; в 1959«Стихи» (на англ. яз.). Н. перевел на английский в 1941 несколько стихотворений В.Ходасевича (который был его другом и, возможно, послужил прототипом Кончеева в «Даре»), «Моцарта и Сальери» А.Пушкина (вместе с американским писателем и литературоведом Э.Уилсоном), в 1944 стихи Пушкина, Лермонтова, Тютчева, в 1958 «Героя нашего времени» Лермонтова (совм.

с сыном). Н. теоретик перевода, автор работ: «Заметки переводчика» (НЖ, № 49; Опыты, № 8), «Рабской стезей» (на англ. яз. в сборнике Гарвадского университета «Искусство перевода» (Кембридж) о принципах перевода «Онегина» на английский язык. Благодаря успеху «Лолиты» Н. смог оставить преподавательскую работу ив 1960 переехал в Швейцарию, в Монтрё (по совету английского писателя и актера Питера Устинова), поселился в отеле «Палас»; неподалеку, в Женеве, жила его сестра, Елена, в Италии сын Дмитрий, ставший оперным певцом. В «швейцарский период» Н. напечатал английский перевод «Слова о полку Игореве» и комментарий к нему (Нью-Йорк, 1960); киносценарий «Лолита» (1961, фильм поставлен реж. Стоили Кубриком в 1962; Н. назвал его по-своему первоклассным, но далеким от авторского замысла); роман «Бледный огонь» (на англ. яз. НьюЙорк, 1962: рус. пер.В.Набоковой в 1983); «Стихи» (1962) русские и английские, в параллельном переводе на итальянский в Милане: «Заметки о просодии» (на англ. яз., 1963): перевод на английский язык (нерифмованный) «Евгения Онегина» и комментарий к нему в 4-х томах (Нью-Йорк, 1964: переизд. с испр. 1975; 1981). Перевод вызвал шумную полемику в печати (1965-66), особенно с Эд.Уилсоном, неудачно пытавшимся уличить Н. в неточностях, В 1965 опубликованы «Примечания к тюремным письмам В.Д.Набокова» (альманах «Воздушные пути», № 4), на английском языке: «Набоковский квартет» (сб. рассказов); в 1969 эротический роман «Ада, или страсть: Семейная хроника», переизданный в 1970 с примечаниями Вивиан Даркблум (под именем которой скрывался Н.); в 1971 «Стихи и задачи» (на рус. и англ. яз.); в 1972роман «Призрачные вещи»; в 1973 «Русская красавица и другие рассказы» переводы довоенных русских рассказов, каждый предварен небольшим авторским предисловием: в 1974 роман «Смотри, Арлекины!» вымышленная исповедь с примесью правды и сценарий «Лолита»; в 1975«Истребление тиранов и другие рассказы», в 1976«Подробности заката и другие рассказы». Н. умер от болезни легких. Кремирован в Веве, погребен на кладбище в Кларенсе рядом со своей прабабушкой Прасковьей Набоковой, урожденной Толстой, На его могиле, на мраморе простая надпись на французском языке: «Владимир Набоков. Писатель. 1899-1977». Русская эмигрантская критика обратила внимание на Н. после выхода «Машеньки», героиня которой была воспринята как символ России. «Ни один из писателей его поколения никогда не получал такие восторженные отклики со стороны старших собратьев» (З.

Шаховская). И.Бунин в 1930 отозвался о Н. как о первом, кто «осмелился выступить в русской литературе» с новыми формами искусства, за что «надо быть благодарными ему». По словам Г.Струве (1930), Н. никогда не находился во власти своих тем, но вольно и напряженно ими играл, причудливо и прихотливо выворачивая свои сюжеты. Самое значительное приобретение эмигрантской литературы увидел в Н.

Е .Замятин. Одобрительными были отзывы М. Алданова, Г.Газданова, один из самых ранних и верных ценителей Н. В.Ходасевич. Критики одобряли его «изобразительную силу», дар «внешнего выражения», изобретательность, формально-стилистические и психологические находки, меткость, зоркость взгляда, остроту сюжета, умение показать неожиданный разрез обычного, мириады живописнейших мелочей, физиологическую жизненность, сочность, красочность описаний. В умении «чувственного восприятия мира мало найдешь равных ему не только в русской, но и вообще в современной литературе», писал критик М.Кантор (1934), а в игре с языком, в степени смелости использования художественных приемов Н" по словам П.Бицилли, «идет так далеко, как, кажется, никто до него» (1939). Но в целом отношение русской эмигрантской критики к Н. двойственно: «Слишком уж явная «литература для литературы» (Г.Иванов, 1930): «очень талантливо, но неизвестно, для чего...» {В.Варшавский, 1933). Такое отношение к Н. характерно для критики, воспитанной на гуманистических традициях русской классической литературы и лишь смутно сознававшей, что перед ней новая литература с новым отношением к человеку и миру. Один из лейтмотивов этой критики Н. все равно, о чем писать, лишь бы прясть словесную ткань, его проза самоцель; даже Бунин назвал его «чудовищем».

Н. сравнивали с Прустом, Кафкой, немецкими экспрессионистами, Жироду, Селином, в подражании которым его упрекали. Варшавский на примере Н. доказывал, что на смену «вымирающей, неприспособившейся расе» серьезных русских писателей, «последних из могикан», вроде Бунина, приходит «раса более мелкая, но более гибкая и живучая», успешно овладевшая искусством писать легко и ни о чем; «за стилистическими красотами кроется плоская пустота...».

Произведения Н. воспринимали и как онтологическую клевету: «обезображены не отдельные черты» человека, а его «глубочайшее естество...» (К.Зайцев). Признание получила теория «героев-манекенов»: писатель показывает механистичность, автоматизм, обездушенность, пошлость современных людей {М.Цетлин), тем самым оправдывалась жестокость автора и возникала возможность символического прочтения: персонажи символы, художественная реальность модель. Но в целом критики считали Н. «странным писателем», сущность которого загадочна. Наиболее близкое современным западным литературным теориям толкование творчества Н. дал Ходасевич (1937), полагавший, что его главная тема механизм творчества, его цель «показать, как живут и работают приемы». Он писал о двоемирий Н.

: о сосуществовании в его творчестве воображаемого мира и реальной жизни, причем первый более действительный. О двоемирий писали и сторонники интерпретации произведений Н. как аллегорий (Г.Струве, П.Бицилли), видя цель писателя в обнажении, «восстановлении» подлинной действительности, прикрываемой повседневностью. По Бицилли, произведения Н.

вариации на тему «жизнь есть сон». Задача героя, писателя и читателя «пробудиться» для реального мира и настоящей жизни. Проза, как и поэзия Н. пронизана верой в предопределенность человеческой судьбы. В центре его романов конфликт между судьбой и героем, пытающимся, обычно безуспешно, противостоять ей, переиграть ее. Вместе с тем в творчестве Н. с небывалой силой выражено трагическое мироощущение русского эмигранта, отчужденного и от России, и от западноевропейской жизни.Н. занимает особое место в литературе, как и в общественной жизни XX в. Политический темперамент отца чужд ему, он чурался любых группировок, союзов, объединений; ему близок английский индивидуализм, «человек как остров». Его обвиняли в равнодушии к реальной России. По свидетельству З.Шаховской, лишь один раз он выступил в английской печати с политическим заявлением в защиту В.

Буковского. Тем не менее именно А.Солженицын в 1972 выдвинул Н. на Нобелевскую премию: однако присуждению ее помешал самый знаменитый роман Н., принесший писателю мировую известность, «Лолита» о любви 40-летнего мужчины к «нимфетке» рано созревшей 12-летней девочке. Эстетизм, литературность, в которых обвиняли Н. критики, присущи литературе XX в.

и тем более характерны для Н. «дважды изгнанника», бежавшего из России от большевизма и из Европы от Гитлера, дважды испытавшего на своем опыте зыбкость, ненадежность реального мира. Литература, мир вымысла, послужила для него спасительной реальностью. В его романах )иггература часто почти действующее лицо.

О «Даре», романизированной автобиографии, он и сам говорил, что его героиня русская литература. «Бледный огонь» роман о поэте и его тени, безумном комментаторе, оплакивающем утраченную далекую северную страну «Зембля», низверженным королем которой он себя считает, построен на комментарии одного персонажа к поэме другого. «Лолита» заканчивается обращением к литературе: «Говорю я... о спасении в искусстве.

И это единственное бессмертие, которое мы можем с тобой разделить, моя Лолита». Этическую и эстетическую позицию Н. проясняют, наряду с мемуарами и интервью, его лекции, прочитанные им в колледже Уэллсли (шт. Массачусетс), в Корнеллском и Гарвардском университетах. После его смерти рукописи лекций, заметки к ним были собраны и подготовлены к печати американским текстологом и библиографом Ф.Бауэрсом (Виргинский ун-т). В основе эстетизма Н. реакция на конкретную российскую историко-литературную ситуацию, выраженная в биографии Чернышевского в «Даре» и еще четче в лекции «Русские писатели, цензоры и читатели» (10.4.1958). В России, по его мнению, две силы боролись за обладание душой художника: правительство и радикальные антиправительственные критики Белинский, Чернышевский, Добролюбов, по уровню культуры, честности, духовной активности неизмеримо превосходившие чиновников, Однако неподкупные, равнодушные к лишениям, они были равнодушны и к красоте искусства, рассматривая литературу, науку, философию как средство улучшения социального и экономического положения угнетенных и изменения политического устройства страны.

Родственные старым французским материалистам, предтечам социализма и коммунизма, они создали в борьбе с деспотизмом свою форму деспотизма. Как и власть имущие, они были филистерами в отношении к искусству, считая писателей слугами народа, тогда как цари видели в них слуг государства; через это двойное чистилище прошли, по Н" почти все великие русские писатели.Н. отрицал правомерность взгляда на роман как «зеркало жизни»; связь между литературой и реальностью он признавал, но не столько отражательную или подражательную, сколько творческую: великие произведения искусства для Н. не столько варианты реального мира, сколько «новые миры», «сказки», а не социологические исследования или «страницы» биографии автора.

Великий писатель, по Н" сочетает в себе рассказчика, учителя и мага, но маг в нем доминирует и делает его великим писателем. Его любимый автор Н.Гоголь, у которого Н. находил то, что свойственно ему самому: выдумку, сочинительство, отсутствие морали; реализм его он считал лишь маской. Пошлость, к обличению которой так склонен Н" для Гоголя грех, унижение души, оскорбление Бога, для Н. же это антиэстетизм, антитворчество. В романе «Другие берега» Н. обратился к теме памяти, казавшейся критикам чрезмерной, аффектированной. Время приобрело особое значение для писателя, ставшего свидетелем гибели мира, в котором он родился и вырос и который был необратимо сметен революцией. Мы все пойманы временем, все его жертвы, если не найдем путь к преодолению его власти посредством искусства такова позиция Н. Память существенный компонент художественного творчества (поэтому Пруст образец для Н.), но она динамично взаимодействует с подсознанием. Писатель «не ловит прошлое», а инкорпорирует его в настоящее прошлое будущее. Так художник преодолевает власть времени: оно перестает существовать. Эти высшие моменты творчества порождают в Н. почти мистическое чувство слияния с миром. Для него смысл искусства, литературы в отказе человека принять реальность хаоса, будь-то пошлость массовой культуры, убийственная действительность тоталитарного государства или стремительный поток времени. В сущности Н. свойственна высшая моральная серьезность как основа всех предлагаемых им «игр» в «Приглашении на казнь», «Даре», «Лолите», «Бледном огне» и т.

д. В одном из позднейших интервью, сняв маску «усталого равнодушия», он заметил: «Я верю, что когда-нибудь появится переоценщик, который объявит, что я не был легкомысленной жар-птицей, а, наоборот, строгим моралистом, который награждал грех пинками, раздавал оплеухи глупости, высмеивал вульгарных и жестоких и придавал высшее значение нежности, таланту и гордости».

Тем самым Н. точно сформулировал основные обвинения в свой адрес, наметившиеся в «русский период» его творчества и во многом усвоенные западным литературоведением: виртуозность, отсутствие морали, холодность к человеку. Н. считают русским писателем до переезда в США и американским после того, как он начал писать на английском языке (он пробовал и французский во Франции, но с меньшим успехом).

Однако, по мнению английского писателя Э.Берджесса (1967), английский Н. слишком правилен, в нем нет непосредственности, Несмотря на все реверансы Н. в адрес приютившей его и давшей ему признание Америки, ее цивилизация, уклад жизни раздражали его, вызывая размышления о филистерстве, мещанстве; недаром он попытался ввести в английский язык русское слово «пошлость». По мнению З.Шаховской, со временем творчество Н. «остывает», после «Лолиты» начался «спуск». «Смотри, Арлекины!», «Прозрачные вещи», «Ада» перепевы прошлого, оригинальность становится маньеризмом, «будто иссякли творческие силы при сохранившейся виртуозности, и ремесло притупило творческий жар». Она считает «Аду», роман о потомках русских княжеских родов с XVIII в. до 20-х нынешнего столетия, громоздким, барочным, хотя и современным сооружением, перенасыщенным эротикой, «вавилонским смешением языков». Самый теплый и человечный из «американских романов» Н.

на ее взгляд, «Пнин», но и в нем, как в «Аде» и др. сочинениях Н" звучит тема утраченной русской культуры. Однако та же Шаховская справедливо заметила: «Отыскать «глубинную» набоковскую правду нельзя, но приблизиться к ней можно», В историю мировой науки Н. вошел как энтомолог, открывший новые виды бабочек, он автор 18 научных статей.

.