Исторический словарь - первый путь развития общества ранней древности

В процессе расселения общий от первоначальных центров земледелия в предгорных районах Ближнего и Среднего Востока незаметно произошли и другие события, имевшие, быть может, еще большее значение для истории всего человечества. Между VI и III тысячелетиями до н.э. были освоены земледельцами-скотоводами долины трех великих рек Африки и Азии: Нила. нижнего Евфрата и Инда(А также рек Карупп и Керхе восточнее нынешнего Ирака.). По мере того как часть населения сама уходила все дальше в степь, некоторые группы были вынуждены отойти на равнины, периодическн заливавшиеся водами этих трех рек. Здесь они встретили весьма неблагоприятные условия. Все три роки текут через зону пустыни или очень жарких, сухих степей, где хлеб не может расти без искусственного орошения; в то же время всо три реки периодически сильно разливаются, надолго наводняя и заболачивая большие пространства. Поэтому посевы либо не вовремя затоплялись разливом, либо сгорали от солнца, когда вода спадала. Вследствие этого земледелие здесь долгое время удавалось много хуже, чем в предгорьях, питание было менее надежно обеспечено. К тому же, например, в долине нижнего Евфрата не было ни строительного леса (а только тростник, достигавший порой гигантских размеров), ни такого камня, который был бы годен для изготовления орудий. Не было здесь и металлов, поэтому жители этой долины должны были обходиться тростниковыми и глиняными орудиями или выменивать камень у ближних племен, когда их соседи уже давно освоили медь. Конечно, медь была уже изнестна и этим племенам, но выменивать её им было гораздо труднее. Прошло много десятков поколений, пока обитатели великих речных долин справились с задачей рационального использования разливов для целей земледелия. Это была первая в истории человечества победа над природной стихией, подчинение её человеку. Достигнуто это было разными путями. В долине Нила — в Египте — разлив начинается в июне и держится до октября. Люди научились разгораживать заливаемые поля земляными валами; отстаиваясь между ними, нильская вода отлагала плодородный ил; затем воду спускали, а ил между валов долго сохранял достаточно влаги не только для посева, но и для периода взращивания злаков; к тому же ил был прекрасным удобрением. В долине нижнего Евфрата — в Шумере — река довольно нерегулярно разливалась весной; воды ее отводили в специальные водохранилища, откуда их можно было несколько раз в течение вегетационного периода подавать па поля. Собственные методы укрощения рек были найдены и для Керхе, Карупа и Инда (для последнего — позже всего, лишь к середине III тысячелетия до н.э.). Не следует думать, что создавалась система ирригации и мелиорации для всей реки: на самом деле возникали только местные системы, какие были под силу объединению немногих общин, но и это было огромным достижением, которым жители долин были обязаны своему упорству и кооперации. Как именно организовывалась работа, мы но знаем, потому что в то время еще не было письменности и никаких записей до нас но дошло. Но замечено, что там, где для создания продуктивного земледелия требовалась кооперация многих общин, уже в самые ранние периоды цивилизации выделялись своим могуществом и богатством храмы и культовые вожди в гораздо большей мере, чем там, где земледелие основывалось на дождевом и ручьевом орошении и больших общих работ не требовалось. Поэтому предпологают, что организация мелиоративно-ирригационных работ поручалось жрецам. Это логично: ведь задачей жрецов было путем культовых действий и умилостивления божеств обеспечить общине благополучие. Но при тогдашнем уровне развития миропонимания — или мироощущения — культовые действия должны были представляться не менее целесообразными, чем технические, и естественно было поручить организацию тех и других одним и тем же лицам, наиболее уважаемым и мудрым по понятиям того времени. Не случайно на древнейших изобразительных памятниках Египта и Шумера вождь-жрец — предшественник царя — нередко изображался исполняющим земледельческий обряд. Освоение речной ирригации на том уровне развития производительных сил (медно-каменный век) было возможно только там, где почва была достаточно мягкой, берега рек не слишком крута и каменисты, течение не слишком быстрое. Поэтому даже в пределах субтропической пустынно-степной, степной и лесостепной зон многие реки, в том числе соседний с Евфратом Тигр, Араке и Кура, Сырдарья и Амударъя и др., для создания на их базе ирригационных цивилизаций еще не годились; их воды стали использоваться человеком много позже. Но там, где организованная речная ирригация оказалась возможна и где почва была образована из плодородного наносного ила, урожаи стали быстро расти. Этому способствовали рост производительноститруда,обусловленный введением наряду с мотыжной также и плужной вспашки (на ослах или на волах), и общее усовершенствование техники обработки земли. Эта техника сохранялась потом почти без изменений тысячелетиями. В Египте и в Шумере уже к концу IV тысячелетия до н.э. посевы легко давали, по-видимому, десятикратные, двадцатикратные и большие урожаи. А это значит, что труд каждого человека стал производить значительно больше, чем было нужно для пропитания его самого. Рост урожаев был исключительно благоприятен и для развития скотоводства, а развитое скотоводство способствует еще большему повышению жизненного уровня людей. Община оказалась в состоянии прокормить помимо работников не только нетрудоспособных, т.е. детей и стариков, не только создать надежный продовольственный резерв, но и освободить часть своих работоспособных людей от сельскохозяйственного труда. Это способствовало быстрому росту специализированного ремесла: гончарного, ткацкого, плетельного, кораблестроительного, камнерезного, медницкого и др. Особое значение имело освоение меди, сначала использовавшейся просто как один из видов камня, но потом вскоре ставшей применяться для ковки, а затем и для литья. Из меди можно было изготовлять множество орудий и оружия, которые нельзя было сделать из камня, дерева или кости и которые к тому же даже в случае поломки могли быть переплавлены и вновь использованы. Отделение ремесел от земледелия было вторым великим разделением труда. Но дальнейший рост прибавочного земледельческо-скотоводческого продукта позволил освободить часть членов общины от всякого производительного труда. Кто же были те, кто мог освободиться от такого труда и содержать себя за счет труда других? Образование господствующего класса, без сомнения, представляло собой сложный, далеко не прямолинейный процесс. Уже в недрах первобытного общества структура коллектива людей не была однородной. Конечно, там не существовало антагонистических социально-экономических классов, т.е. исторически сложившихся групп людей, противостоящих друг другу в процессе производства и различающихся друг от друга по их отношению к собственности на средства производства и по своим противоположным общественным интересам. Но община могла включать различные возрастные группы, союзы мужские и культовые; военные вожди могли среди массы общинников иметь группы своих личных вооруженных приверженцев; вероятно, в отдельных случаях оставляли жизнь пленным, захваченным в стычках с соседями,— таких пленных иногда усыновляли, включая в состав домашней общины на общих основаниях, иногда же держали их в общине в рабском состоянии. Домашняя община состояла из ее главы — мужчины-патриарха и его сыновей и внуков с их женами и детьми; пока патриарх был жив, все члены общины и зависимые от них лица подчинялись его полной, практически неограниченной власти. Если домашняя община после смерти патриарха но разделялась, то могла постепенно включить и себя целый род вместе с женами его членов-мужчин (браки внутри рода чаще всего запрещались во избежание внутренних распрей, и жены, как правило, принадлежали к другим родам). И первобытном обществе род был обыкновенно частью племени, т.е. большого объединения людей, связанных между собой родством по мужской или по женской линии(На Ближнем Востоке (и отлично от Африки, Америки и лр.) обширны, построенные на основе родства по женской линии, нe обнаружены.). Но в условиях земледельческого общества и с усилением роли обмена между общинами стало трудно сохранять тесное организационное и хозяйственное единство очень больших групп единственно по признаку их родства, и племенные связи стали уступать место связям чисто соседским. Соседи же могли быть родичами и одноплеменниками, а могли ими и не быть. К моменту сложения первого классового общества место племенного объединения заняла территориальная (сельская илн городская) община, т.

е. группа соседствующих и более или менее сонмсстно распоряжающихся землей и водой «домов» (домашних общин). Территориальная община решала свои дела на общей сходке равных между собой воинов. Но столь многочисленное собрание не могло входить в детальнее рассмотрение дел, которое поручалось поэтому совету старейшин—наиболее опытных представителей отдельных «домов», в принципе считавшихся равными между собой (хотя могли различаться роды «старшие» и «младшие» и т.п.). Народная сходка по большей части только одобряла принятое советом решение. Она же а чаше совет—выбирала и вождя (или двух вождей) общипы в качестве командующего на войне и в качество представителя общины перед непознанными силами мира, персонифицировавшимися в виде богов.

Такое устройство обществсшого управления носит название военной демократии. Естественно, что при первом возникновении прибавочного продукта величина его была недостаточна для того, чтобы избыток можно было распределить на всех; а в то же время не все в территориальной общине имели одинаковые возможности обеспечить себя за счет других.

В наиболее благоприятном положении оказывались, с одной стороны, военный вождь и его приближенные, а с другой — главный жрец (он же, как предполагают, был в странах речной ирригации и организатором орошения). Военный вождь и жрец могли совпадать в одном лице. Не в равных условиях но сравнению с массой общинников были, конечно, и члены совета старейшин, да и разные домашние общины могли иметь неодинаковые авторитет и силу. Процесс образования классового общества подчинен строго логическим законам. Для наилучшего и наибольшего развития производительных сил и культурно-идеологического роста общества необходимо наличие лиц, освобожденных от производительного труда. Это не значит, что общество сознательно освобождает от производительного труда именно наилучших организаторов, наиболее глубоких мыслителей, самых замечательных художников—отнюдь нет; излишек продукта, освобождающий от производительного труда, захватывают не те, которые способны его использовать наиболее рациональным образом, а те, кто смог. Те, в чьих руках кулачная, вооруженная или идеологическая сила, берут на себя и организационные задачи. Большинство из иих эксплуатирует чужой труд без пользы для общества; но какой-то процент выдвинувшихся составляют люди, которые действительно могут способствовать обществу в его техническом и культурном прогрессе. Именно этот убыстрившийся теперь прогресс позволяет нам называть ужо самое первое классовое общество цивилизацией (от лат. dues—«гражданин», cimlis—«гражданский», civitas— «гражданская община, город»). Ускорившимся прогрессом раннее классовое общество отличается от варварства, на уровне которого остается даже самое развитое первобытное общество. Когда общество только начало впервые производить прибавочный продукт, его, конечно, было еще далеко не достаточно для того, чтобы повысить уровень жизни всего общества. Пока лишь некоторая часть общества извлекает пользу от прибавочного продукта. А это означает, что в обществе неизбежно возникает экономическое и социальное неравенство.

Более того, без такого неравенства, без развития тех возможностей для роста производительных сил, которые заложены в эксплуатации труда одних для выгоды других, при тогдашнем уровне развития производства был вообще невозможен прогресс. Но никто не согласится но доброй воле па уступку лишней доли в общественном продукте кому-то другому.

Вследствие этого необходим был аппарат насилия, который принуждал бы эксплуатируемый класс и все общество в целом к соблюдению установленного социально-экономического строя. Этим аппаратом является возникающее одновременно с классовым обществом государство с его административным персоналом, территориальным (вместо родо-племенного) принципом деления управляемой области, специальными вооруженными силами, отделенными от народа в целом (даже от его ополчения), и с налогами, сбираемыми с населения на содержание государственного аппарата и вооруженных сил. Налоги могли иметь разную срорму, иной раз совершенно отличную от современных. В Шумере (о других «речных цивилизациях» мы меньшей осведомлены) обеспечение общинной верхушки в III тысячелетни до н. э. происходило еще не столько путем взимания каких-либо побоиов с массы населения (хотя были и поборы), сколько путем выделения из общиной территории больших пространств земли в пользу храмов и важнейших должностных лиц (а площадь орошаемой земли была сравнительно ограниченной). На этих землях работало немалое число людей. Они-то и составляли основную массу возникающего эксплуатируемого класса. Храмы имели особо важное значение для общины потому, что создаваемый в их хозяйствах продукт первоначально являлся общественным страховым фондом, а участие в храмовых жертвоприношениях создавало почти единственную возможность мясного питания для населения. При этом на больших пространствах храмовых земель легче было применять передовую сельскохозяйственную технику (плуги и т.п.), и здесь создавалась основная масса прибавочного продукта. Для массы же свободного населения, не входившего в состав образующегося государственного аппарата (куда мы должны включить и жречество)(Храмовые земли выделялись первоначально, надо полагать, на обслуживание культа богов, а не лично жрецов. Вообще понятие «жречество», по крайней мере в Месопотамии, принадлежит позднейшему времени: древние не сразу стали отличать обрядовое, магическое обслуживание богов, которым занимались собственно жрецы, от других государственных и общественных служб.), выделение в пользу этого аппарата значительной части наиболее плодородной общинной земли и являлось формой налога. Кроме того, формами налога были ирригационные и строительные повинности и повинность воинского ополчения. Важно отметить, что если на поздней ступени развития первобытного строя иногда создаются обширные племенные объединения (союзы племен, конфедерации), то первые государства всегда и всюду образуются в небольшом объеме, а именно в объеме одной территориальной общины или чаще нескольких тесно связанных между собой общин. Такое государство, чтобы быть устойчивым, должно было по возможности иметь некоторые естественные границы: горы, окаймляющие долину, море, омывающее остров или полуостров, пустыню, окружающую орошенное одним магистральным каналом пространство, и т.п. Такой четко различимый район сложения государственности мы будем условно называть номом. Ном обычно имел центр в виде храма главного местного божества; вокруг селилась администрация, сооружались продовольственные и материальные склады, склады оружия; тут же были сосредоточены важнейшие мастерские ремесленников — все это для безопасности обносилось стеной,— и образовывался город как центр маленького первичного государства. Эти города-государства преимущественно (но не обязательно) имели монархический строй, обычно при сохранении органов общественного самоуправления (совет старейшин, народное собрание). Так как процесс образования городов хронологически более или менее совпадает с возникновением классового общества и государства, то в западной науке момент перехода от первобытнообщинного строя к классовому нередко именуют «городской революцией». Термин этот удобен, по недостаточен, так как основан лишь на признаке развития ремесленно-промышленных центров и не раскрывает самого главного, что отличает последний этап первобытного общества (варварства) от цивилизации,— расслоения общества на антагонистические классы. Именно оно дает ключ к пониманию дальнейшей истории древнего общества. Классовое расслоение общества впервые в мире засвидетельствовано в Египте и Шумере. Этот процесс имел здесь свои особенности, которые определили всю дальнейшую историю египетской и шумерской цивилизаций — их специфические пути развития в пределах одного и того же древнего способа производства. Первый из различных путей развития рабовладельческого общества на его раннм этапе лучше всего изучен именно на материале Шумера. Как мы уже видели, в экономическом отношении общество Шумера разделялось на два сектора. В один входили крупные хозяйства, которыми владели храмы и верхушка должностных лиц нарождающегося государства: эти хозяйства в течение первых столетий письменной истории постепенно вышли из-под ведения общинных органов самоуправления. В другой же сектор входили земли, свободное население которых участвовало в органах общинного самоуправления; этими землями в пределах территориальных общий владели домашние большесемейные общины во главе со своими патриархами. На третьем-четвертом поколении домашняя община обыкновенно делилась, но разделившиеся общины продолжали считаться родством, могли иметь общий культ предков, обычаи взаимопомощи и т.п. В дальнейшем хозяйства первого сектора стали собственностью государства, хозяйства же второго сектора остались в верховной собственности территориальных общин и во владении глав семей; практически владения последних отличались от полной собственности лишь тем, что пользоваться и распоряжаться землей по своей воле могли только члены территориальных общин (соседских, сельских, затем и городских).

Общинники, т.е. свободные члены хозяйств второго (общинно-частного) сектора, как правило, работали на земле сами и с помощью только членов своей семьи. Однако в пределах домашних общий и в особенности между родственными домашними общинами существовало имущественное неравенство. Оно зависело от социального положения глав отдельных семей (так, некоторые общинники были жрецами, старейшинами и т.

п.), от случайной удачи или неудачи, от умения отдельных членов распорядиться своими средствами, так как движимое имущество в отличие от дома, поля или финиковой плантации принадлежало лично каждому члену семьи по отдельности. Некоторые семьи общинников — на основе обычаев взаимопомощи или же давая продукты в долг менее удачливым однообщинникам —могли пользоваться и чужим трудом; иногда имелись и рабы, о которых речь пойдет ниже. Люди, расселенные на землях, ставших впоследствии государственным сектором, могли только условно владеть землей — она выдавалась им для пропитания и как плата за службу или работу на храм или вождя-правителя и т.п.; при этом земля выдавалась за службу или работу индивидуально, на малую, а не на большую семью, т.е. сыновья и внуки несли службу отдельно и снабжались земельными наделами отдельно от своих отцов н дедов. У каждого из них земля могла быть отобрана или заменена па другую по усмотрению администрации.

Многие работники государственного сектора земли вообще не получали, а получали только паек. Однако и среди государственных людей были состоятельные по тем временам люди, пользовавшиеся чужим трудом и имевшие рабынь и рабов. Это были чиновники, верхушка воинов, квалифицированные ремесленники. Этим людям выделялась также некоторая часть продукта, созданного земледельческими работниками персонала храмового или правнтельского хозяйства.

Они могли иной раз подняться очень высоко по служебной лестнице, именно из их числа в основном пополнялся административный аппарат; некоторые из них, хотя и не имели государственной земли в формальной собственности, зато фактически управляли хозяйствами государственного сектора. Но среди государственных люден были я собственно рабы и особенно рабыни, которых можно было покупать и продавать. Таким образом, общество, сложившееся в III тысячелетии до н.э. у нижнего течения Евфрата, разделилось на сословия. К высшему принадлежали члены свободных общин, участвовавшие в общинной собственности на землю и обладавшие правами общинного самоуправления, а первоначально и правом избрания вождя-правнтеля. К более низкому принадлежали члены персонала храмового или правительского хозяйства, владевшие землей только с условием служить п работать или вовсе ею не владевшие, а получавшие только паек. Кроме того, были рабы, которые стояли как бы вне сословий, поскольку с ними можно было и принципе обращаться как со скотом. Но, по существу, и они составляли особое, бесправное сословие. Такое деление общества было вполне ясно и сознавалось и самими древними. Однако существовало и другое, более глубинное, объективное социально-экономическое деление общества — деление на общественные классы, различавшиеся по месту в процессе производства, но отношению к собственности на средства производства, по отношению к эксплуатации.

Это деление но совпадало с сословным. Высшим классом был класс лиц, не занимавшихся производительным трудом и эксплуатировавших чужой труд. В нашей науке этот класс обозначается как рабовладельцы, хотя эксплуатировали они не только рабов в собственном смысле слова. Члены этого класса либо участвовали в собственности на сродства производства (если они были общинниками), либо владели ими па условии службы, а фактически управляли хозяйствами государственного сектора в интересах господствующего класса в целом.

Средним классом был класс крестьян и ремесленников, занимавшихся производительным трудом, но, как правило, не эксплуатировавших чужой труд пли пользовавшихся им лишь как подсобным. К этому классу относились в первую очередь менее состоятельные общинники-собственники, но к ному могли примыкать и условные владельцы земли — члены персонала хозяйств государственного сектора.

Последние едва ли не чаще всего подвергались эксплуатации, поэтому в государственном секторе провести грань между средним и низшим классом иной раз очень трудно. Низший класс составляли подневольные люди рабского типа, лишенные собственности на средства производства в хозяйство, где они подвергались внеэкономической эксплуатации. Внеэкономическая эксплуатация — это эксплуатация, осуществляемая прямым физическим или идеологическим насилием, в отличие от экономической эксплуатации, возникающей там, где трудящийся в силу исторически сложившейся экономической структуры общества не может прокормиться иначе, как сам заключив сделку с собственником средств производства о продаже ему своей рабочей силы. Экономическая эксплуатация была в древности исключением, а но правилом. В состав эксплуатируемого класса входили и рабы, не только лишенные собственности на средства производства, но и сами являвшиеся собственностью эксплуатирующих, бывшие как бы живым орудием: труда. Именно эксплуатация рабов была наиболее полной, а следовательно, наиболее желательной для рабовладельцев.

Производительность рабского труда при постоянном наблюдении за ним и при тогдашних крайне примитивных орудиях труда существенно не отличалась от производительности труда крестьянина-общинника, но раб не смел иметь семью, а те члены эксплуатируемого класса, кто не являлся собственно рабами, должны были содержать и семью на свой паек или на урожай с надела. Для хозяина было удобнее не давать рабу прокорма на семью, да и самого раба можно было хуже кормить, хуже или даже совсем не одевать и ежедневно заставлять больше работать. Это было выгодно рабовладельцам, и при всяком удобном случаи они старались также и других эксплуатируемых лиц превращать в настоящих работ. Поэтому такая экономика называется рабовладельческой, а подневольных людей рабского типа часто обозначают как класс рабов в широком смысле слова. Однако в ранней древности максимальная «классическая» эксплуатация рабов была, как правило, неосуществимой по ряду причин. Обратить однообщинника в полного раба было нельзя, потому что oн был связан родственными и культовыми узами с другими общинниками и они приходили ему на помощь.

В течение около тысячи лет в нижней долине Евфрата общинники добивались периодического освобождения всех своих однообщинников, попавших в рабство за долги и т.п. Иноземца можно было сделать рабом, но только взяв его в плен в бою. Однако его практически нельзя было заставить насильственно работать на своего поработителя, если не создать для пего сколько-нибудь сносных условий существования. В IV—III тысячелетиях до н.э. у воинов не было никакого оборонительного оружия, кроме медного шлема и иногда очень несовершенного щита, обычно из кожи или тростника, а их наступательное оружие состояло из кинжала, небольшого медного топорика на палке или копья с медным наконечником. В этих условиях дать пленным воинам медные кирки, лопаты или мотыги часто было опасно, разве что поставить по два-три воина сторожить каждого раба. Поэтому многих пленных воинов сразу же убивали, а угоняли в рабство женщин и тех детей, которые были способны перенести угол; остальных тоже убивали.

Если же угоняли мужчин, то сажали их только на государственную землю как подневольных работников на пайке или на наделе и давали им возможность иметь свое жилье и семью. В частных хозяйствах у общинников не было возможности выделять пленным еще особое хозяйство, не было и возможности держать пленных рабов под охраной на полевой работе.

Поэтому здесь могло существовать только патриархальное рабство. Это значит, что из пригнанного полона в дом брали либо девушек и молодых женщин (с которыми рабовладельцы приживали детей), либо мальчиков, которые были в таком возрасте, что могли привыкнуть к дому и почувствовать себя принадлежащими к нему(Отдельный дом обычно обладал большим числом рабов, чем рабынь. Общее число тех и других всегда было невелико, а во многих домах рабов вообще не было.). Рабыням и рабам поручали преимущественно тяжелую производственную работу в самом доме (лепить горшки, ухаживать за скотом, прясть и ткать, варить пищу, молоть зерно между двух камней—это был особенно тяжелый труд — и т.п.). В поле мальчикам-рабам и рабыням поручалась подсобная работа вместе с членами семьи — погонять волов, полоть, жать, вязать снопы,— но пахота и сев им не доверялись. Труд рабов в доме спорился не только потому, что они были под постоянным наблюдением хозяев, но и потому, что они участвовали с хозяевами в одном общем производственном процессе; немаловажным было и фактическое родство многих рабов со своими хозяевами, а также незначительная разница в бытовых условиях между хозяевами и рабами; сами хозяева тоже питались скудно, одевались более чем скромно. То же верно в отношении хозяев отдельных лиц на надельной земле в государственном секторе; мелким хозяйствам много рабов и не требовалось.

Мы уже упоминали, что иное положение складывалось в собственно государственном секторе, например на храмовой земле. Здесь работников требовалось много; держать на полевых работах целые отряды рабов было невозможно — не хватило бы надзирателей, не было и хозяйской семьи, которая могла бы сама пахать и сеять. Поэтому в рабском положении тут держали обычно только женщин, а мужчин-пленных и детей рабынь приравнивали к остальному трудящемуся персоналу больших хозяйств; те могли происходить из числа младших братьев в обедневших омашних общинах, из беглецов, искавших убежища под защитой храма или соседнего вождя — либо при разгроме их родного города, либо в случае катастрофической засухи или наводнения у них па родине и т.п. Не исключена возможность, что когда-то община, выделяя землю храмам и вождям, одновременно обязывала часть своих членов работать в храмовых и правительских хозяйствах.

Таким образом, получали ли работники государственного сектора только паек или еще и земельный надел, они (хотя и подвергались эксплуатации путем внеэкономического принуждения и были лишены собственности на средства производства) все же были не совсем в рабском положении. Они не обязательно происходили из пленных, даже чаще из местных жителей. Им разрешалось пметь движимое имущество, а нередко свой дом и семью и даже изредка скот — все это, правда, не в собственности, а в условном владении (мы можем обозначить такое владение римским термином «пекулий»). Так как им не разрешалось покидать имение, в котором они работали, то их нередко обозначают как крепостных. Но поскольку они не имели собственности на средства производства, они отличались от средневековых зависимых крестьян, так как подвергались все-таки фактически рабовладельческой эксплуатации; поэтому во избежание путаницы мы будем здесь и далее называть их тем термином, которым в Греции называли государственных рабов, посаженных на землю и своим трудом кормивших членов господствующего класса, по имевших и собственное хозяйство: илоты. Илоты—эквивалент патриархальных рабов в пределах государственной собственности(Следует обратить внимание па одно явление, которое современные историки недооценивают. Уже с ранних периодов — вероятно, не позже III тысячелетия до н.э.

— в храмовых и государственных хозяйствах было занято много евнухов, особенно среди служащих, чиновников, певчих (в Месопотамии, по-видимому, певчие набирались только из евнухов), по отчасти и среди работников физического труда. Видимо, было естественно кастрировать (для безопасности) «двуногих» так же точно, как еще с VI тысячелетия до н.

э. кастрировали бычков. В XIX в. первым исследователям Месопотамии, таким, как Лэйард, который, будучи консулом во владениях Турции, сам встречал евпухов во множестве и легко узнавал их. например, на ассирийских рельефах, это явление было ясно; однако современные ассприологи иногда против очевидности определяют их на рельефах (и в текстах) как «молодых людей».

Нужно отметить, что в древних языках к евнухам полагалось применять особые вежливые обозначения, например «следующий у ноги (хозяина)», «(находящийся) впереди (царя)» и т.п.). Опираясь на персонал постепенно захваченных ими в свои руки мощных государственных хозяйств, правители отдельных номов, или городов-государств, создавали многочисленные дружины, независимые от совета, народного собрания и других общинных органов самоуправления.

Это позволило правителям, поддержанным группировкой бюрократии, созданной из их личных приверженцев, встать выше отдельных номов и создать деспотическую, т.е. не ограниченную никакими другими законными органами, единую царскую власть, и при этом в пределах всей ирригационной сети Нижней Месопотамии — страны между реками Тигр и Евфрат. Соответствеицо в государственном секторо создается тогда же единое царское илотскоо хозяйство, поглощающее хозяйство храмов. Частные хозяйства внутри общинного сектора при описываемом пути развития рабовладельческого общества все же сохраняются. В ходе дальнейшей истории выяснилось, что содержание государства за счет ведения им собственного хозяйства с помощью больших масс эксплуатируемых рабского типа в конечном счете оказывается нерентабельным: оно требует слишком больших непроизводительных затрат на надзор и управление. Государство переходит на систему взимания прямых налогов и даней со всего населения. Различие между государственным и частно-общинным сектором тем не менее остается, хотя и на государственной, и на общинной земле ведутся совершенно однотипные частные рабовладельческие хозяйства; разница заключается в характере собственности и владения, а именно владение государственной землей не связано с собственностью на нее.

В обмене ведущую роль в ранней древности играет международная торговля (через посредников—на большие расстояния). Эта торговля ведется на свой риск либо государственными агентами, либо специализирующимися на обмене общинами семейного типа, члены которых но состоят на государственной служба.

И те и другие были тесно связаны с номовым государством, но оно не столько контролировало их международную деятельность, сколько обеспечивало себе доход от нее. Перераспределение продукта происходило через город и поселки городского типа, где были сосредоточены индустриальные и обменные функции общества, где действовала государственная администрация и где жило большинство нетрудового населения.

Внутри городской общины господствуют в основном натуральные обменные отношения, централизованное государственное распределение и слаборазвитый внутренний рынок. Обмен нередко происходил в порядке неэквивалентной взаимопомощи. Таким был на ранней ступени развития древнейшего классового общества его первый путь развития, характеризуемый сосуществованием двух экономических секторов — государственного и общинно-частного при преобладании первого. Этот путь развития был характерен для нижней долины Евфрата и для долин рек Каруна и Керхе (древний Элам). .