Исторический словарь - россия разд. современный литературный язык

Рдновременно с принятием и распространением христианства начинается русская письменность и кладутся основания русского литературного языка. Первые попытки писать по-церковнославянски были сделаны, конечно, в Киеве; родоначальником письменного русского языка следует признать церковнославянский, который вместе с духовенством и священными книгами был перенесен к нам из Болгарии. Но под инославянской оболочкой рано начал пробиваться живой язык народа: церковнославянские буквы стали изображать русские звуки, и книжный язык стал отражать живое произношение. До сих пор еще наш церковнославянский язык, даже перейдя из киевского юга на север и восток, сохранил следы своего первоначального произношения на Руси: например, слово "Господь" мы произносим с южнорусским "г", чуждым северно-великорусскому и московскому наречию. Если в церковном языке не сохранилось еще большого количества южнорусских особенностей, то это в значительной степени объясняется тем, что в самом Киеве с течением времени сложилось особое наречие, чуждое диалектической пестроты окружавших его говоров. Киев был центром общерусского племенного союза: смешанное население его, постоянный приток иноземных элементов и в особенности близкое соседство с Переяславщиной, где слышалось уже совершенно иное наречие (северское, отразившееся в современном южно-великорусском), все это содействовало образованию здесь языка, который стал бы общерусским, если бы Киев сохранил свое общерусское значение. Мы имеем некоторые указания на то, что и подбор слов в киевской речи обличал ее смешанный характер: Владимир Мономах или летописец, вложивший в его уста речь на Долобском съезде, употребил слово "лошадь", в такой форме известное только в великорусских говорах. В скором времени русский язык получил доступ и в самостоятельную, зародившуюся в центре русской земли письменность: летописи, исторические сказания и юридические акты пишутся языком, близким к живой речи и только в подборе слов и синтаксических оборотов обличающим свою зависимость от церковной письменности. Когда роль Киева для известной части русской земли перешла ко Владимиру, а затем, со второй четверти XIV века, к Москве, туда перенеслись и памятники киевской литературы, а также, вероятно, тот городской язык, которым в Киеве говорили духовенство и дружинники. Но с течением времени в новых центрах русской земли образуется, при содействии тех элементов, которые тянули к этим центрам, особое наречие, получающее общеобластное значение. Сложившееся в Москве наречие можно назвать великорусским по преимуществу именно ввиду того, что образование его стоит в тесной связи с ростом Московского государства и образованием великорусской народности. Оно, как мы видели, отражает в строевом целом по крайней мере два племенных наречия, сталкивавшиеся в бассейне Оки: среднерусское, от которого москвичи унаследовали акание, и севернорусское, повлиявшее на произношение согласных "в", "г", на изменение придыхательного "г" в "в" в родительном падеже местоименного склонения ("таво", "прастова"), на отвердение "т" в 3 лице единственного и множественного числа. Борьба между севернорусскими и среднерусскими элементами не окончилась еще и в XVIII веке, который, например, знает еще севернорусское "яе" ("беляе", "темняе"), уступившее впоследствии место среднерусскому "ее" ("белее", "темнее"). Это по происхождению своему городское наречие в скором времени проникает и в письменность: все делопроизводство дьяков и приказов, равно как вся светская литература Московского государства, отражают язык стольного города. Недолго соперничают с ним местные наречия Новгорода, Твери и Рязани, где в разное время зарождается письменность, не чуждавшаяся, по крайней мере в Новгороде, языка народного.

Уже в XVI веке мы видим в великорусской письменности полное и, пожалуй, условное однообразие: между письменными знаками и живыми звуками устанавливается известное соглашение; в основание книжного языка кладется живое произношение московского наречия; в памятниках редко отражается его акание, но зато еще реже пробиваются в них звуковые особенности других диалектов.

До XVIII в. письменный язык московский имеет постоянного соперника в языке церковнославянском: некоторые отрасли литературы принадлежат исключительно языку церкви, который устойчиво сохраняет унаследованное из Киевской Руси произношение (так до сих пор в родительном падеже местоименного склонения слышится придыхательное "г", чуждое московскому наречию).

В XVIII веке, благодаря светскому характеру, который приняли ученость и образованность, произошло, на почве расширявшей свои задачи письменности, слияние обоих языков приказного московского и церковнославянского; оставаясь в основе своей народным, литературный язык обогатился неистощимым запасом церковнославянских слов. Сначала он с трудом справляется с этим наплывом церковнославянских элементов, а также иноземных слов и терминов, неудержимым потоком хлынувших с запада. Но уже во второй половине XVIII столетия мы видим образцы чистого языка, который, не покидая родной почвы, сознательно пользуется церковнославянскими и западноевропейскими заимствованиями.

С этого времени литературный язык получает то направление, благодаря которому он в поэзии и прозе Пушкина достигает одного из высших моментов своего развития. Язык городского населения в Великороссии в значительной степени близок к языку письменному: московское влияние проникало во всю русскую землю через города, распространявшие московские нравы, культуру и язык. Объединение русской земли в XVII и XVIII столетии под одной общей государственной властью указало языку великорусскому новые задачи: он должен был стать языком общим для всей России, органом литературы и государственной жизни, но, конечно, общность языка и литературы для Великороссии и Малороссии, долгое время жившей отдельною культурной жизнью, может быть обеспечена только на почве свободного развития и свободного соперничества. Вполне естественно, что в Малороссии образовался свой литературный язык: его будущая судьба и отношение к великорусскому литературному языку не могут быть определены теперь, когда взаимные отношения малорусского и великорусского наречий регулируются не жизнью, а административными распоряжениями и в значительной степени ими вызванным украйнофильством.

Историческое изучение русского языка началось очень недавно. Главные труды принадлежат Буслаеву , Срезневскому , Далю , Колосову , Потебне и Соболевскому . Основания исторической грамматики заложены Ф.И. Буслаевым в его книге "О преподавании отечественного языка" (Москва, 1844). Ему же принадлежит "Опыт исторической грамматики русского языка" (Москва, 1858), который с 3-го издания носит заглавие: "Историческая грамматика русского языка".

И.И. Срезневский дал общий очерк развития русского языка сравнительно с другими славянскими языками, в "Мыслях об истории русского языка" (Санкт-Петербург, 1849). В.И. Даль, в своей статье "О наречиях русского языка" (Санкт-Петербург, 1852) и в составленном им "Толковом словаре живого великорусского языка" (Москва, 1863), дал замечательное по полноте и точности описание современных великорусских говоров, в их государственном и лексическом составе. М.А. Колосов, в "Очерке истории звуков и форм русского языка с XI по XVI столетие" (1872) и в "Обзоре звуковых и формальных особенностей народного русского языка" (Варшава, 1878), дал свод того, что в его время знали о древнерусском языке и о современных великорусских говорах. А.А. Потебня первый попытался определить состав языка минувших времен на основании изучения современных наречий русского языка.

Его труд: "Два исследования о звуках русского языка" (Воронеж, 1865) до сих пор не потерял в этом отношении своего значения. Звуковая сторона русского языка нашла истолкование в целом ряде исследований Потебни, озаглавленных: "К истории звуков русского языка" (Воронеж, 1876 83); ему же принадлежат капитальные работы по историческому синтаксису русского языка: "Из записок по русской грамматике" (1874; второе издание, 1888).

Соболевский, в "Очерках из истории русского языка" (Киев, 1884), доказал, что уже в XII веке южнорусские говоры содержали черты современного малорусского наречия, т. е., что это наречие прямой потомок тех древних говоров, которыми говорили в Галиче и на Волыни (и, конечно, также в Киевщине). Его "Лекции по истории русского языка" (Киев, 1888; 2-е изд., Санкт-Петербург, 1891), дает очерк истории звуков и форм русского языка до новейшего времени, а "Очерк русской диалектологии" (Санкт-Петербург, 1892) содержит полный обзор тех сведений о современных русских говорах, которыми располагает наука. Достойны внимания труды профессора Е.Ф. Будде , давшего ряд обстоятельных очерков современных говоров Рязанской, Курской и Тульской губернии. Весьма ценно "Исследование о языке Синод. списка 1-й Новгородской летописи" Б.М. Ляпунова (1899). Важнейшие исследования по белорусскому языку принадлежит профессору Е.Ф. Карскому ("Обзор звуков и форм белорусской речи", Москва, 1886, и др.). Малорусский язык разработан в трудах Потебни (кроме вышеуказанных, отметим "Заметки о малорусском языке"), Житецкого ("Очерк звуковой истории малорусского наречия", 1876; "Очерк литературной истории малорусского наречия в XVII и XVIII веках", 1889), Огоновского ("Studien auf dem Gebiete der ruthenischen Sprache") и др.

Вопрос о взаимном отношении русских наречий обстоятельно рассмотрен Соболевским, Ягичем в "Критических заметках по истории русского языка" и в "Критико-палеографических статьях", в новейшее же время в "Archiv f. sl. Phiologie" (том XX, "Einige Streifragen"), Пыпиным , в его "Истории русской этнографии", а также в статье "Спор между южанами и северянами" ("Вестник Европы", 1886, апрель), наконец, недавно А.

Крымским . Отметим еще труд П.Н. Милюкова "Очерки по истории русской культуры" (часть I), и его статью: "Колонизация России" в этом Словаре. А. Шахматов. .