Сводная энциклопедия афоризмов - колчак александр васильевич

Колчак Александр Васильевич (1874 1920)

Русский адмирал.

Афоризмы, цитаты -

Колчак Александр Васильевич. Биография

• Письма А.В. Колчака к А.В. Тимиревой *)

• февраль 1917 март 1918 **)

• *) Анна Васильевна Тимирева (1893-1975) -

• урожденная Сафонова, во втором замужестве Книпер. Родилась в Кисловодске. В 1906 семья переехала в Петербург, где в 1911 Анна Васильевна окончила гимназию княгини Оболенской. Свободно владела французским и немецким. В 1918-1919 в Омске была переводчицей Отдела печати при Управлении делами Совета министров и Верховного правителя; работала в мастерской по шитью белья и на раздаче пищи больным и раненым воинам. В 1911-1918 замужем за С.Н Тимиревым; с 1922 замужем за В.К. Книпером. Самоарестовалась вместе с Колчаком в январе 1920. Освобождена в том же году по октябрьской амнистии, в мае 1921 вновь арестована; находилась в тюрьмах Иркутска и Новониколаевска. Освобождена летом 1922 в Москве из Бутырской тюрьмы. В 1925 арестована и выслана из Москвы на три года. В апреле 1935 арестована в четвертый раз, в мае осуждена на пять лет лагерей (через три месяца заменены ограничением проживания: "минус 15" на три года). 25 марта 1938, за несколько дней до окончания срока "минуса", арестована в Малоярославце и в апреле 1939 осуждена по прежней статье на восемь лет лагерей. После освобождения жила за 100-м километром от Москвы. 21 декабря 1949 арестована без предъявления нового обвинения. Десять месяцев провела в тюрьме Ярославля и в октябре 1950 отправлена этапом в Енисейск до особого распоряжения; ссылка снята в 1954. Затем в "минусе" до 1960. В промежутках между арестами работала библиотекарем, архивариусом, дошкольным воспитателем, чертежником, ретушером, картографом (Москва), членом артели вышивальщиц (Таруса), инструктором по росписи игрушек (Завидово), маляром (в енисейской ссылке), бутафором и художником в театре (Рыбинск); подолгу оставалась безработной или перебивалась случайными заработками. В 1956 получила ответ прокурора о гибели и реабилитации сына (В.С. Тимирева). Реабилитирована в марте 1960. Умерла 31 января 1975.

• А.В. Колчак был старше Анны Васильевны на девятнадцать лет; к моменту их знакомства он уже плавал в водах четырех океанов и двадцати морей, объехал (первый раз) вокруг Земли, выпустил две книги, заслужил ряд русских и иностранных орденов. C момента знакомства А.В. Тимиревой с А.В. Колчаком до минуты ареста прошло пять лет. Бoльшую часть этого времени они жили порознь (у каждого своя семья), месяцами не виделись. Письма писались часто, иногда без перерыва день за днем. Случайно уцелели в основном черновики. Рядом они пробыли менее двух лет: с лета 1918 по январь 1920. После гибели Колчака Анна Васильевна провела в тюрьмах, лагерях, ссылках и "минусах" в общей сложности около тридцати лет. Умерла на восемьдесят втором году жизни, оставив тонкую стопку исписанных тетрадок и листков: фрагменты воспоминаний, стихи. (Ф.Ф. Перченок, "О нем, о ней, о них"; из книги "Милая, обожаемая моя Анна Васильевна...")

• Одного приказания играть симфонии Бетховена иногда бывает недостаточно, чтобы их играли хорошо.

• (февраль 1917)

• Ужасное состояние приказывать, не располагая реальной силой обеспечить выполнение приказания, кроме собственного авторитета.

• (11 марта 1917)

• Никогда я не чувствовал себя таким одиноким, предоставленным самому себе, как в те часы, когда я сознавал, что за мной нет нужной реальной силы, кроме совершенно условного личного влияния на отдельных людей и массы; а последние, охваченные революционным экстазом, находились в состоянии какой-то истерии с инстинктивным стремлением к разрушению, заложенным в основание духовной сущности каждого человека. Лишний раз я убедился, как легко овладеть истеричной толпой, как дешевы ее восторги, как жалки лавры ее руководителей, и я не изменил себе и не пошел за ними. Я не создан быть демагогом хотя легко бы мог им сделаться, я солдат, привыкший получать и отдавать приказания без тени политики, а это возможно лишь в отношении массы организованной и приведенной в механическое состояние. Десять дней я занимался политикой и чувствую глубокое к ней отвращение, ибо моя политика повеление власти, которая может повелевать мною. Но ее не было в эти дни, и мне пришлось заниматься политикой и руководить дезорганизованной истеричной толпой, чтобы привести ее в нормальное состояние и подавить инстинкты и стремление к первобытной анархии.

• Подлодки и аэропланы портят всю поэзию войны; я читал сегодня историю англо-голландских войн какое очарование была тогда война на море. Неприятельские флоты держались сутками в виду один у другого, прежде чем вступали в бои, продолжавшиеся 2-3 суток с перерывами для отдыха и исправления повреждений. Хорошо было тогда. А теперь: стрелять приходится во что-то невидимое, такая же невидимая подлодка при первой оплошности взорвет корабль, сама зачастую не видя и не зная результатов, летает какая-то гадость, в которую почти невозможно попасть. Ничего для души нет. [...] Современная морская война сводится к какому-то сплошному беспокойству и предусмотрительности, так как противники ловят друг друга на внезапности, неожиданности и т.п. Я лично стараюсь принять все меры предупреждения случайностей и дальше отношусь уже по возможности с равнодушием. Чего не можешь сделать, все равно не сделаешь.

• (13 марта 1917)

• Ведение войны вместе с внутренней политикой и согласование этих двух взаимно исключающих друг друга задач является каким-то чудовищным компромиссом. Последнее противно моей природе. А внутренняя политика растет, как снежный ком, и явно поглощает войну. Это общее печальное явление лежит в глубоко невоенном характере масс, пропитанных отвлеченными, безжизненными идеями социальных учений (но в каком виде и каких!) Отцы социализма, я думаю, давно уже перевернулись в гробах при виде практического применения их учений в нашей жизни. На почве дикости и полуграмотности плоды получились поистине изумительные. Все говорят о войне, а думают и желают все бросить, уйти к себе и заняться использованием создавшегося положения в своих целях и выгодах вот настроение масс.

• (1 апреля 1917)

• Из Петрограда я вывез две сомнительные ценности: твердое убеждение в неизбежности государственной катастрофы со слабой верой в какое-то чудо, которое могло бы ее предотвратить, и нравственную пустоту. Я, кажется, никогда так не уставал, как за свое пребывание в Петрограде.

• (после 21 апреля времени отъезда Колчака из Петрограда)

• Одновременно я потерял все, что для меня являлось целью большой работы и, скажу, даже большей частью содержания и смысла жизни. Это хуже, чем проигранное сражение, это хуже даже проигранной кампании, ибо там все-таки остается хоть радость сопротивления и борьбы, а здесь только сознание бессилия перед стихийной глупостью, невежеством и моральным разложением.

• (9 мая 1917)

• Многие люди делают их бессознательно и потом сожалеют о сделанном, я обыкновенно делаю глупости совершенно сознательно и почти никогда об этом не сожалею.

• (20 мая 1917)

• Глубокоуважаемая Анна Васильевна. [...] Я до такой степени измучился за время после своего возвращения из Петрограда, что совершенно утратил способность говорить и писать Вам. [...] В Петрограде, в день отъезда моего, на последнем заседании Совета министров в присутствии Главнокомандующего генерала Алексеева окончательно рухнули все мои планы, вся подготовка, вся огромная работа, закончить которую я хотел с мыслью о Вас, результаты которой я мечтал положить к ногам Вашим (речь идет о вынужденном отказе от проведения десантной операции по захвату Босфора и Константинополя). "У меня нет части, которую я мог бы Вам дать для выполнения операции, которая является самой трудной в Вашем деле" вот было последнее решение Главнокомандующего. Только Милюков, совершенно измученный бессонной неделей и невероятной работой, понял, по-видимому, что для меня этот вопрос имел некое значение, большее, чем очередная государственная задача, и он подошел ко мне, когда я стоял, переживая сознание внутренней катастрофы, и молча пожал мне руку. Накануне я был у Вас, но я не имел возможности сказать Вам хоть несколько слов, что я ожидаю и какое значение имеет для меня следующий день. Я вернулся от Вас и, придя к себе, не лег спать, а просидел до утра, пересматривая документы для утреннего заседания, слушая бессмысленные "ура" и шум толпы перед Мариинским дворцом и думая о Вас. И в это ужасное утро я, не знаю почему, понял или вообразил, что Вы окончательно отвернулись и ушли из моей жизни. Вот с какими мыслями и чувствами я пришел проститься с Вами. Если бы Вы могли бы уделить мне пять минут, во время которых я просто сказал бы Вам, что я думаю и что переживаю, и Вы ответили бы мне хоть: "Вы ошибаетесь, то, что Вы думаете, это неверно, я жалею Вас, но я не ставлю в вину Вам крушение Ваших планов", я уехал бы с прежним обожанием и верой в Вас, Анна Васильевна. Но случилось так, что это было невозможно. Ведь только от Вас, и ни от кого больше, мне не надо было в эти минуты отчаяния и горя помощи, которую бы Вы могли мне оказать двумя-тремя словами. [...] Вы в первом письме писали мне, что у Вас была мысль приехать повидать меня на вокзале. Я ведь ждал Вас, не знаю почему, мне казалось, что Вы сжалитесь надо мной, ждал до последнего звонка. Отчего этого не случилось? я не испытывал бы и не переживал бы такого горя. И вот Вы говорите, что я грубо и жестоко отвернулся от Вас в этот день. Да я сам переживал гораздо худшее, видя, может быть неправильно, что я после гибели своих планов и военных задач Вам более не нужен. Я бесконечно виноват перед Вами, но Вы ведь знали, что я так высоко ставил Вас, Анну Васильевну, которую я называл и называю своим божеством, которой поклонялся в буквальном смысле слова, дороже которой у меня не было и нет ничего, что я не мог допустить мысли, чтобы я оказался бы в своих глазах ее недостойным. [...] я вообразил, что Вы отвернулись от меня. Я справился немедленно, как вступил на палубу корабля, со своим отчаянием в военном деле. В часы горя и отчаяния я не привык падать духом я только делаюсь действительно жестоким и бессердечным, но эти слова к Вам не могут быть применимы. Я работал очень много за это время, стараясь найти в работе забвение, и мне удалось многое до сих пор выполнить и в оперативном и политическом смысле. И до сего дня мне удалось в течение 3-х месяцев удержать флот от позорного развала и создать ему имя части, сохранившей известную дисциплину и организацию. Сегодня на флоте создалась анархия, и я вторично обратился к правительству с указанием на необходимость моей смены№). За 11 месяцев моего командования я выполнил главную задачу я осуществил полное господство на море, ликвидировав деятельность даже неприятельских подлодок. Но больше я не хочу думать о флоте. Только о Вас, Анна Васильевна, мое божество, мое счастье, моя бесконечно дорогая и любимая, я хочу думать о Вас, как это делал каждую минуту своего командования. Я не знаю, что будет через час, но я буду, пока существую, думать о моей звезде, о луче света и тепла о Вас, Анна Васильевна.

• (6 июня 1917)

• №) С середины мая на Черноморском флоте усилились антиофицерские настроения и нежелание участвовать в опасных боевых операциях, был выбран новый Севастопольский Совет с преобладанием солдат гарнизона, начались самовольные аресты, низко упала производительность труда портовых рабочих. Как отметил несколько позже Колчак в своей беседе для печати ("Утро России", 11 июня 1917), сначала флот лишился трехсот человек "самых благоразумных, честных и владеющих ораторскими способностями" [отношения Колчака с первым составом Севастопольского Совета складывались благоприятно, матросские организации не противопоставляли себя Колчаку и доверяли ему; команды 28 крупнейших кораблей Черноморского флота выделили черноморскую делегацию, выросшую вскоре до 300 с лишним человек, и она в мае выехала в Петроград, на фронт и Балтфлот для агитации за сохранение дисциплины и продолжение войны; на митинге 25 апреля, который непосредственно предшествовал образованию делегации, Колчак информировал собравшихся об идущем развале флота и общем военно-политическом положении, высказал мысль о том, что Черноморский флот, если он оставит партийные споры и не допустит разрыва между матросами и офицерами, сможет спасти родину; его речь присутствующие встретили овацией и вынесли Колчака к автомобилю на руках; делегаты Черноморского флота вели агитацию на фронте не только речами, но и личным примером в боевой обстановке; многие из них погибли в боях], а около 1 июня на съезд Советов рабочих и солдатских депутатов вновь уехали "лучшие силы черноморцев". Как раз в это время, 27 мая, на Черноморский флот прибыли "депутаты Балтфлота", представлявшие "Кронштадтскую республику", Гельсингфорс и т.д. "Вид у них был разбойничий с лохматыми волосами, фуражками набекрень, все они почему-то носили темные очки" (М.И. Смирнов); поселились они в хороших гостиницах и тратили много денег. В те же дни приехали и направленные из центра большевики. "Севастополь должен стать Кронштадтом Юга", напутствовал Я.М. Свердлов. Начались неподконтрольные севастопольским властям митинги, на которых заявлялось, что Черноморский флот ничего для революции не сделал, что Колчак крупный землевладелец Юга, лично заинтересованный в захвате проливов (на самом деле недвижимости не имели ни Колчак, ни его жена), что офицеры Черноморского флота готовят контрреволюционный заговор и т.д. Офицеров стали вытеснять из судовых комитетов, получила распространение большевистская литература, ЦВИК потерял прежнее свое влияние. В этих условиях Колчак и поднял вновь вопрос о своей отставке.

• Оставляя в ближайшем будущем свою родину№, свою работу, которая теперь оказалась невыполнимой, я не испытываю ни особенного сожаления, ни тем более горя. Я хотел вести свой флот по пути славы и чести, я хотел дать родине вооруженную силу, как я ее понимаю, для решения тех задач, которые так или иначе рано или поздно будут решены, но бессильное и глупое правительство и обезумевший дикий неспособный выйти из психологии рабов народ этого не захотели. Мне нет места здесь во время великой войны, и я хочу служить родине своей так, как я могу, т.е. принимая участие в войне, а не в пошлой болтовне, которой все заняты.

• (после 17 июня 1917)

• №) Колчак о своем согласии на предложение посла США [Root] и адмирала ВМФ США [Glenon] принять участие в предполагаемых операциях Американского флота. Глэнон сообщил о предполагаемых активных действиях американского флота в Средиземном море, включающих десантную операцию против Дарданелл. Официально американская миссия обратилась к Временному правительству с просьбой командировать Колчака в США для сообщения сведений по минному делу и борьбе с подводными лодками. 27-28 июня премьер-министром Временного правительства Г.Е. Львовым и управляющим Морским министерством В.И. Лебедевым было принято решение, не подлежащее огласке в печати, о посылке Колчака во главе русской морской миссии в Америку. 4 июля А.Ф. Керенский дал санкцию на осуществление миссии Колчака в США.