Литературная энциклопедия - меньшевизм в литературоведении

1. Меньшевизм (социально-политическая характеристика).2. Философские основы русского меньшевизма.3. Литературно-теоретические взгляды меньшевиков.4. Проблема пролетарской культуры и литературы у меньшевиков.5. История литературы в меньшевистском освещении.6. Меньшевизм и национал-демократизм.7. Заключение.

1. МЕНЬШЕВИЗМ (СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА). М., говорил Ленин на II конгрессе Коминтерна, «есть родовое понятие для всех якобы социалистических, социал-демократических и т. п. направлений, враждебных большевизму» (Ленин, т. XXV, стр. 342). М. как политическое течение и партия всегда был враждебен революционному марксизму-ленинизму. В своем историческом развитии М. как оппортунизм только менял свою форму, обличие, но по своей социальной природе и политическому содержанию он оставался всегда буржуазным извращением марксизма.Характернейшая черта М. заключалась в том, что он неизменно осуществлял «влияние буржуазии на пролетариат изнутри рабочего движения» (Ленин, том XXV, стр. 382). Политически М. на всем протяжении истории подчинял пролетариат буржуазному реформизму. Социальные корни М. не в рабочем классе, а в мелкой буржуазии. Определенные слои мелкобуржуазной интеллигенции: литераторы, юристы, врачи, чиновники земств и городских самоуправлений и очень небольшая прослойка рабочей аристократии вот социальная база меньшевизма.Меньшевистская партия была «социалистической» только по своему названию и по «марксистской» фразеологии. Свою мелкобуржуазную, оппортунистическую природу меньшевики пытались прикрывать «верностью» марксизму. Но, как указывает Ленин, «оппортунизм можно выразить в терминах какой угодно доктрины, в том числе и марксизма» (том XVI, стр. 169).Меньшевистское извращение, опошление марксизма на разных исторических этапах только меняло свои внешние формы, а по своему содержанию преследовало одну и ту же цель. Меньшевики как оппортунисты стремились «убить марксизм „посредством мягкости , удушить посредством объятий, путем якобы признания „всех , „истинно-научных сторон и элементов марксизма кроме „агитаторской , „демагогической , „бланкистски-утопической стороны его. Другими словами: взять из марксизма все, что приемлемо для либеральной буржуазии, вплоть до борьбы за реформы, вплоть до классовой борьбы (без диктатуры пролетариата), вплоть до „общего признания „социалистических идеалов и смены капитализма „новым... строем и отбросить „только живую душу марксизма, только его революционность» (Ленин, том XVIII, стр. 251).Отрицание учения Маркса о пролетарской революции и диктатуре пролетариата самое характерное в М. Ленин неоднократно указывал, что «марксист лишь тот, кто распространяет признание борьбы классов до признания диктатуры пролетариата. В этом самое глубокое отличие марксиста от дюжинного мелкого (да и крупного) буржуа. На этом оселке надо испытывать действительное понимание и признание марксизма» (Ленин, т. XXI, стр. 392).В 90-х гг. Плеханов в своих работах против ревизионистов (Бернштейна) и анархистов обошел вопрос об отношении марксистов к буржуазному государству и диктатуре пролетариата. В проекте программы нашей партии, представленном Плехановым к II съезду партии, не было указано, что цель партии завоевание диктатуры пролетариата. И только по настоянию Ленина пункт о диктатуре пролетариата был включен в программу партии. В революции 1905-1907 меньшевистское отрицание диктатуры пролетариата выразилось в том, что они отрицали гегемонию пролетариата в революции, перерастание буржуазно-демократической революции в социалистическую, отрицали революционно-демократическую диктатуру пролетариата и крестьянства.Меньшевистское отрицание диктатуры пролетариата сказалось и в том, что Советы в 1905 меньшевики рассматривали не как зародышевые формы революционной пролетарской власти, а только как органы местного самоуправления. И наконец меньшевистское отрицание диктатуры пролетариата проявилось в том, что они боролись против создания партии нового типа. «Типом социалистических партий эпохи II Интернационала была партия, которая терпела в своей среде оппортунизм... Этот тип пережил себя» (Ленин, т. XVIII, стр. 86). Меньшевики пролетарскую партию превращали в реформистскую рабочую партию. Они стремились зачислить в члены партии каждого «профессора» и «гимназиста», каждого «сочувствующего» и «стачечника», не входящего и не желающего входить ни в одну из партийных организаций. Они отрицали учение Маркса о роли партии в пролетарской революции. Они партию из передового отряда, из вождя и руководителя революции превращали в отряд, плетущийся в хвосте стихийного рабочего движения.Социальная сущность меньшевиков как агентов буржуазии в рабочем движении состояла в том, чтобы притупить классовые противоречия, примирить их, осуществить мирное сожительство классов. «Защита сотрудничества классов, отречение от идеи социалистической революции и от революционных методов борьбы, приспособление к буржуазному национализму, забвение исторически преходящих границ национальностей или отечества, превращение в фетиш буржуазной легальности, отказ от классовой точки зрения и классовой борьбы из боязни оттолкнуть от себя „широкие массы населения (читай: мелкую буржуазию) таковы, несомненно, идейные основы оппортунизма» (Ленин, т. XVIII, стр. 67).Характеристика М. была бы не полна, если бы мы исключили характеристику троцкизма.Троцкизм как разновидность М., как центризм на русской почве, имеет те же социальные корни и общие черты, что и М. После II съезда Троцкий выступил с пасквилем на нашу партию. Троцкий защищал оппортунистов, он был за сожительство с ними в рядах одной партии. В период революции 1905-1907 Троцкий боролся с большевизмом под флагом теории «перманентной революции».В годы реакции и подъема Троцкий выступал защитником ликвидаторства и организатором антипартийного, антипролетарского «августовского блока». В годы войны Троцкий как центрист и каутскианец боролся против революционных лозунгов большевиков.В 1917 Троцкий вступил в ряды большевистской партии, но с меньшевизмом не только не порвал, но и обращал его оружие против большевизма. На каждом крутом повороте революции Троцкий выступал как организатор антипартийных элементов. Так было во время заключения Брестского мира и при переходе к нэпу, то же самое повторилось и в 1923. И наконец при переходе к социалистической реконструкции всего народного хозяйства в 1926-1927 Троцкий стал организатором антипартийного, антисоветского «оппозиционного блока». Троцкизм превратился в эти годы в передовой отряд контрреволюционной буржуазии.«Существо троцкизма, говорил т. Сталин на XVI партийном съезде, состоит прежде всего в отрицании возможности построения социализма в СССР силами рабочего класса и крестьянства нашей страны» («Вопросы ленинизма», стр. 557). «Существо троцкизма состоит, во-вторых, в отрицании возможности вовлечения основных масс крестьянства в дело социалистического строительства в деревне» (стр. 558). «Существо троцкизма состоит, наконец, в отрицании необходимости железной дисциплины в партии, в признании свободы фракционных группировок в партии, в признании необходимости образования троцкистской партии» (стр. 558).Как агентура буржуазии в рабочем классе М. уходит своими историческими и идейными корнями к «легальному марксизму» (струвизму) и к «экономизму».«Легальный марксизм», подчинявший рабочее революционное движение гегемонии либеральной буржуазии, был родоначальником и теоретической базой «экономизма». Экономизм, как и струвизм, отрицал общие основы марксистского мировоззрения, учение Маркса о пролетарской революции и диктатуре пролетариата (см. книгу С. Прокоповича «К критике Маркса»). Отрицая гегемонию пролетариата в революции, экономисты тем самым отрицали необходимость создания революционной соц.-дем. рабочей партии в России. Роль борца за политическую свободу, роль гегемона в революции экономисты предоставляли либеральной буржуазии. Задачи рабочего класса экономисты сводили к борьбе за реформы, к борьбе за создание касс взаимопомощи, профсоюзов, кооперативов, Для экономистов стихийное рабочее движение было все, а конечная цель ничто. Экономизм был движением без социализма и против социализма. Его социальная природа и политическая суть были разоблачены Лениным. Экономисты были изгнаны из рабочего движения.В революции 1905-1907 меньшевики выступили как проводники буржуазного влияния на пролетариат, считая либеральную буржуазию главной движущей силой революции, ее гегемоном, отводя пролетариату роль подсобной силы, роль «подталкивателя» буржуазии; что же касается крестьянства, то оно как революционная сила почти исчезло из поля зрения меньшевиков. Меньшевики отрицали необходимость революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства. Революционные формы и средства борьбы пролетариата они объявили анархизмом, «народническим бунтарством», «бланкизмом». Отсюда их тактика соглашения с буржуазией и поддержка всевозможных съездов, банкетов, либеральных профессоров, земцев и др. Отсюда ставка на мирные парламентские методы борьбы. Меньшевики спешили объявить 1905 год «сумасшедшим годом», а героическую борьбу миллионных масс рабочих и крестьян образцом того, «чего не следовало бы делать». Плеханов говорил: «не надо было браться за оружие».После поражения революции 1905 меньшевизм перерастает в ликвидаторство. Сущность последнего далеко не ограничивалась стремлением ликвидировать нелегальную соц.-дем. партию. Ликвидаторство было такого рода оппортунизмом, сущность к-рого состояла в «отрицании революционной классовой борьбы социалистического пролетариата вообще и в частности в отрицании гегемонии пролетариата в нашей буржуазно-демократической революции» (Ленин, т. XIV, стр. 105). Ликвидаторы стремились превратить рабочее движение в придаток к движению либеральной буржуазии, а революционную соц.-дем. партию в столыпинскую «рабочую» партию. Борьба с меньшевиками-ликвидаторами была победоносно завершена большевиками исключением ликвидаторов из русских соц.-дем. организаций. Переход меньшевиков на позиции социал-шовинизма и национал-социализма с началом мировой войны 1914 был подготовлен всем ходом исторического развития М. Меньшевики-оборонцы во главе с Г. Плехановым, А. Потресовым и др. выступили с защитой империалистической политики русской буржуазии и царизма (см. сб. «Самозащита»). Они приняли непосредственное участие в работе военно-промышленных комитетов. М. стал оруженосцем русского царизма и буржуазии. М. превратился в социал-шовинизм.С первых же дней Февральской революции меньшевизм выступил против вооружения пролетариата и передачи власти Советам. На протяжении всех восьми месяцев революционной борьбы пролетариата за власть Советов меньшевики поддерживали политику крупной капиталистической буржуазии. Меньшевики были за наступление на фронте и за наступление на рабочий класс в тылу. Подло-предательская, контрреволюционная роль меньшевиков ярко проявилась в июльские дни, когда они требовали разоружения питерского пролетариата и революционных матросов Кронштадта. Меньшевики вместе с эсерами помогали буржуазии ввести военно-полевые суды и смертную казнь для солдат в армии; они поддерживали посылку карательных экспедиций в деревню против крестьян, захватывающих помещичью землю и инвентарь. Меньшевики в угоду буржуазии проводили политику удушения революции.В октябрьские дни меньшевики сражались по ту сторону баррикад. Они участвовали в белогвардейских заговорах против советской власти, поддерживали политику оголтелых контрреволюционных генералов и интервентов, расстреливали рабочих, сжигали деревни, продавали богатства страны заграничному капиталу. «Большая часть меньшевиков перешла на сторону буржуазии и во время гражданской войны боролась против нас» (Ленин, т. XXIV, стр. 18). После разгрома контрреволюции, очутившись по ту сторону советских границ, меньшевики под крылышком империалистической буржуазии Запада продолжали свое дело борьбы с рабочим классом, с страной диктатуры пролетариата. Переход к нэпу они рассматривали как реставрацию капитализма, возлагая все свои надежды на возрождающуюся городскую и сельскую буржуазию. Делая ставку на внутреннее перерождение советской власти и коммунистической партии, они поддерживали все и всякие антипартийные группы в ВКП(б), начиная от «рабочей оппозиции» и кончая троцкистами и правыми оппортунистами.Контрреволюционная деятельность меньшевиков чрезвычайно оживилась в условиях нэпа. Маскируясь под «специалистов», они пролезали в советские органы, откуда тайком всячески вредили советской власти.Излюбленным местом, где меньшевики свили себе гнездо буржуазного опошления и извращения марксизма, был идеологический фронт. Так, в области экономических наук довольно долгое время процветала рубинщина, это наиболее яркое формалистическое извращение марксизма. Рубин, Суханов, Финн-Енотаевский, Базаров и др. являлись не только поставщиками меньшевистских вредительских теорий, но и принимали непосредственное участие во вредительской деятельности контрреволюционных групп. Меньшевики-историки извращали историю революционной борьбы в России, опошляли руководящую роль пролетариата в этой борьбе, клеветали на историю большевистской партии, прибегая к фальсификациям, к извращению исторических фактов. В области философии меньшевиствующий идеализм группы Деборина извращал, выхолащивал революционную философию марксизма. В области литературоведения меньшевистские взгляды проводили В. Переверзев и его ученики. Потребовалась энергичная борьба партии под руководством ее вождя, т. Сталина, чтобы были разоблачены все и всякие меньшевистские теории и теоретики во всех областях идеологической борьбы. В период наступления социализма по всему фронту, когда классовая борьба обострилась и на отдельных участках приняла ожесточенные формы, меньшевики стали во главе организации вредительства, подготовляя интервенцию империалистов против СССР.Вся история М. есть история предательства и измен делу рабочего класса и социализма. От поддержки либеральной буржуазии в революции 1905-1907 до организации столыпинской «рабочей партии» в годы реакции и подъема, от защиты русского царизма в годы войны и проведения политики буржуазии в революции 1917, от участия в гражданской войне на стороне контрреволюционных генералов до организации вредительских актов и подготовки интервенции в наши дни таков исторический путь М.

2. ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВЫ РУССКОГО МЕНЬШЕВИЗМА. Основоположники научного коммунизма Маркс и Энгельс являются творцами и его философской основы диалектического материализма. Философская основа марксова учения неразрывно связана со всеми другими его сторонами. Она является тем «решающим в марксизме» (Ленин), всякие попытки отделить которое от других сторон марксизма неизменно приводят к отказу от марксизма в целом. Диалектический материализм, как решающее в марксизме, в новой обстановке эпохи империализма развил, поднял на новую и более высокую ступень Ленин. В наши дни Сталин, вождь Коммунистического Интернационала и ВКП(б), на основе опыта мирового революционного движения и социалистического строительства СССР развивает дальше диалектический материализм, философскую основу марксизма-ленинизма, и главное в нем учение о диктатуре пролетариата.II Интернационал, отказавшийся от марксова учения о диктатуре пролетариата и классовой борьбе, подвергший ревизии и фальсификации все учение Маркса о законах развития и гибели капитализма, заменивший борьбу за коммунизм практикой буржуазного либерализма и социал-фашизма, отверг и философскую основу марксизма. Диалектический материализм заменили модные буржуазно-идеалистические философские теории, обосновывающие соглашательскую тактику II Интернационала, его предательство. С течением времени неокантианство реакционная сугубо-идеалистическая философия буржуазного либерализма становится официальной философией II Интернационала, а неокантианцы К. Форлендер, М. Адлер официальными философами германской и австрийской соц.-дем. Однако если марксизм-ленинизм отстаивает чистоту диалектико-материалистического метода и мировоззрения как единственной последовательно-научной и революционной философии пролетариата, то плетущийся в хвосте модных буржуазных философских школ социал-фашизм, равно как и русский М., отличается помимо прочего отсутствием единства философских взглядов. Кроме неокантианства широкое распространение в рядах II Интернационала получил махизм философия реакционного мещанства эпохи империализма. В последнее время неогегельянство философия фашизма широко распространяется теоретиками II Интернационала (З. Марк, А. Либерт и др.). К. Каутский, начавший свою философскую деятельность в качестве вульгарного материалиста и отчасти кантианца (в этике), в последних работах выступает как эклектик, идеалист, кантианец и в то же время в значительной степени махист. Те же кантианские, махистские, гегельянские и механистические тенденции и влияния проявляются и в русском М., философски обосновывая его тактику соглашения с буржуазией, общую с партиями правого крыла II Интернационала до войны, тактику социал-шовинизма и социал-фашизма всего II Интернационала во время и после войны. Пропагандистами обоснования марксизма при помощи неокантианства в России с конца 90-х гг. выступали легальные марксисты: Струве, Бердяев и др. Однако эти попытки легальных марксистов протащить в рабочее движение философский ревизионизм встретили со стороны большинства соц.-дем. отпор, легальные марксисты были разоблачены как идеологи буржуазии. Кантианские философские идеи в сильнейшей степени окрашивали движение экономизма, родственное немецкому бернштейнианству, также выступавшему под знаменем Канта. Уже в то время и немного позже, в 1904-1905, именно в меньшевистском крыле соц.-дем. имелись откровенные неокантианцы, из числа которых можно назвать Е. Лозинского, затем И. Давыдова и других. Хотя неокантианское движение подверглось резкой критике со стороны лидера русского меньшевизма Г. В. Плеханова, критиковавшего неокантианство с позиций диалектического материализма, тем не менее ряд кантианских идей усвоен самим Плехановым в самом начале его философской деятельности. Значение этих идей в системе философских взглядов Плеханова возрастает по мере углубления политического меньшевизма Плеханова. Плеханов открыто перешел на позиции кантианства во время мировой войны, когда он с помощью этики Канта обосновывал свой социал-патриотизм. Еще в большей мере кантианство отразилось на философских взглядах учеников Плеханова Л. Аксельрод (Ортодокс) и А. Деборина. Элементы разрыва объективной действительности и познания; более или менее последовательно проводимый разрыв теоретической и практической деятельности человека и в связи с этим отрыв философии от действительности; глубокий разрыв формы и содержания и в связи с этим признание внеисторических идеалов в области этики и эстетики таковы основные линии кантианских влияний в философии Плеханова, а затем в углубленном и развитом виде у его учеников. Стоя в основном философском вопросе о соотношении мышления и бытия на позициях материализма, Плеханов допускал в теории познания, идя по линии кантианства, разрыв вещи в себе и явления. Диалектический материализм рассматривает явление как «для других бытие самой вещи», т. е. как определение самой объективной действительности, проникающее в сознание человека лишь постольку, поскольку оно эту действительность отражает. Плеханов, подобно кантианцам, рассматривает явление как чистую субъективность. Так. обр., противопоставляя вещь в себе ее явлению, Плеханов расценивает акт познания не как отражение объективной действительности, как это мы имеем у Энгельса и у Ленина, но лишь как иероглиф, как ее условный символ. Отказавшись под влиянием ленинской критики от термина «иероглиф» и заменив его термином «вид вещи» (в «Materialismus militans»), Плеханов не покинул почвы полуагностицизма в теории познания, поскольку он продолжал «вид вещи» трактовать как чистую субъективность, противопоставляя «вид вещи» свойству и только последние считая объективным определением вещи. Теория иероглифов Плеханова несомненно проводит достаточно резкую грань между познанием и объективным миром, из к-рого познание только и может черпать свое содержание и с к-рым в действительности оно неразрывно связано. Это приводит в дальнейшем развитии взглядов Плеханова к ряду следствий. Разрывается форма и содержание познания. Форма у Плеханова предстает как неизменчивая сущность и трактуется далее в духе, сходном с кантовским a priori. В философских взглядах Плеханова имеются элементы чисто кантианского противопоставления логического и чувственного познания, что находит свое отражение в противопоставлении мышления и науки как области «расчета» эстетической сфере, в к-рой господствуют чувственность и инстинкт. Логические формы у Плеханова приобретают конститутивное в кантовском смысле значение по отношению к чувственности. В доставляемый чувствами материал, говорит Плеханов, «наш рассудок вносит известный порядок: он сочетает между собою явления и разделяет другие» (Сочин., т. XVIII, стр. 318). Логические формы в данном случае у Плеханова выступают не как «формы живого реального содержания», а как формы «на содержании», что Гегель отмечает у Канта (см. IX Ленинский сборник, стр. 21). Разрыв логических форм и содержания познания, внеисторическое понимание форм познания тесно связаны у Плеханова с непониманием единства диалектики и теории познания. В этом разрыве ясно сказывается отрыв теории М. от его практики. Еще более это видно на развиваемой Плехановым теории двух планов действительности: одного, где действует диалектика, и другого, где полновластна формальная логика, метафизика. «Диалектическое мышление не исключает также и метафизического: оно только отводит ему известные пределы, за к-рыми начинается царство диалектики», говорит Плеханов (Сб. «Группа Освобождения труда», № 6, стр. 22).Плеханов защищал диалектику и диалектический материализм в ту эпоху, когда подавляющее большинство теоретиков Второго Интернационала третировало ее, подменяло диалектический материализм идеями буржуазной философии. В этом заслуга Плеханова, которую неоднократно отмечал Ленин. Но политический меньшевизм Плеханова не мог не сказаться и сказывался по мере углубления меньшевизма все в большей степени на марксистской выдержанности философских взглядов Плеханова. Как раз в вопросе о соотношении формальной логики (т. е. метафизики) и диалектики, и это характерно для философии всего русского М., влияние Плеханова сказывается особенно рельефно. Диалектике отводится сфера общих теоретических рассуждений. В практической же меньшевистской своей деятельности Плеханов выступает как формальный логист, накладывающий на формальную логику маску диалектики, в чем его многократно изобличал Ленин. Сфера теории отграничивается русским М., так же как и всем II Интернационалом, от сферы практики. Вполне понятно, что тем самым теоретики II Интернационала прямо становятся на путь отказа от марксистской теории. Плеханов, оставаясь в части философских взглядов диалектическим материалистом, допускает в философии существеннейшие ошибки, идущие в общем по линии кантианства.Яркой меньшевистской философией является эмпириокритицизм в тех интерпретациях, которые он получил у Богданова (эмпириомонизм), Юшкевича (эмпириосимволизм) и др. Эмпириокритицизм философия реакционного мещанства эпохи империализма особенное развитие получил не только на Западе, где он был воспринят рядом философов II Интернационала (Ф. Адлер, отчасти М. Адлер, отчасти К. Каутский), но и в России, в эпоху реакции, после поражения революции 1905, где он стал знаменем отходившей от революции мелкобуржуазной интеллигенции. Со стороны меньшевиков (Плеханова, Аксельрод, Деборина) делались попытки на том основании, что одним из наиболее ярких представителей эмпириокритицизма был А. Богданов тогда (1905-1908) большевик доказать, что эмпириокритицизм есть философская основа большевизма. На деле не только эмпириокритицизм в том виде, который он принял у меньшевиков Юшкевича и Валентинова, но и эмпириомонизм Богданова меньшевистская философия. Характерна их общая тенденция: сочетать общественное учение марксизма с модной буржуазной философией. Характерен и отмечаемый Лениным у махистов разрыв теории и практики, так что и в этом вопросе махисты разделяют общую догму II Интернационала.Значительные элементы кантианства содержатся в философских взглядах Л. Аксельрод Ортодокс и А. Деборина, выступавших до революции в качестве меньшевистских философов. Философские концепции и Аксельрод и Деборина в значительной степени воспроизводят ошибки Плеханова. Оба разделяют Аксельрод прямо и открыто, Деборин в более завуалированной форме иероглифизм Плеханова в теории познания. Оба последовательно проводят линию разрыва теории и практики и связанную с этим линию разрыва и противопоставления диалектики и теории познания. Оба развивают плехановскую теорию двух планов логики, отводящую самостоятельное по существу значение формальной логике наряду с диалектикой. Оба в значительной мере по-кантиански рассматривают диалектику либо как систему чисто формальных, лишенных содержания категорий (Аксельрод) либо как науку, «вносящую внутреннюю связь» в содержание. Аксельрод прямо приемлет категорический императив Канта в сфере этики, Деборин же в более завуалированной форме общечеловеческого, биологически развившегося, нравственного закона.Под маркой диалектического материализма выступали механисты и меньшевиствующий идеализм. В отношении идейных истоков и по своей идейной сущности и та и другая философская ревизия марксизма, выступающая в наши дни, в условиях диктатуры пролетариата, восходит к философским традициям II Интернационала, к М. Их различие заключается в том, что механицизм воспроизводит в основном вульгарно-материалистическую философию, а меньшевиствующий идеализм представляет собою в основном гегельянскую ревизию марксизма.Для механицизма как философской основы правого оппортунизма характерно: отрицание философии и теории вообще, а в связи с этим оправдание вульгарного эмпиризма, хвостизма, самотека; универсализация механики, в частности теории равновесия, как общефилософской методологии, к-рую поддерживали меньшевики-интервенты (Финн-Енотаевский, Залкинд), количественная точка зрения и субъективизм в понимании качества, антидиалектика в трактовке важнейших логических категорий и законов бытия (случайность, причинность, целесообразность, необходимость). Для меньшевиствующего идеализма характерно: отрыв философии от практики классовой борьбы и социалистического строительства; разработка категорий диалектики на гегельянский образец в порядке саморазвития логической идеи, т. е. идеалистически, талмудически; идеализм в трактовке важнейших категорий философии (материя, пространство и время, движение и т. д.). И механицизм и меньшевиствующий идеализм отражают влияние М. и меньшевистских традиций в философии. Это сказывается и в социологических взглядах обеих этих ревизионистских философий: сползание с почвы классового анализа в плоскость внеисторических идей и идеалов (в этике, в эстетике); хвостистское, пассивистическое отрицание активной роли производственных отношений и идеологий; трактовка первых и вторых как «пассивного следствия». И здесь, в социологии, механицизм и меньшевиствующий идеализм связаны с ошибками Плеханова в теории исторического материализма. Но и здесь, как и в философии, механицизм и меньшевиствующий идеализм углубляют и эпигонски развивают худшие стороны философских взглядов Плеханова. Несмотря на ряд своих серьезных ошибок, Плеханов остался в общем диалектическим и историческим материалистом, тогда как и механицизм и меньшевиствующий идеализм суть антимарксистские и антидиалектические философские концепции.

3. ЛИТЕРАТУРНО-ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ МЕНЬШЕВИКОВ полностью обусловлены их политической сущностью и непосредственно связаны с их эстетическими воззрениями. Не следует представлять меньшевистское литературоведение монолитно единым и последовательно выдержанным в его методологии; в нем без труда могут быть вскрыты несколько разновидностей, довольно сильно враждовавших между собою по отдельным проблемам науки о литературе (напр. Переверзев критиковал Кубикова, Горбов Переверзева и т. д.). Все эти распри меньшевистских литературоведов представляли собою однако только различия в пределах одного теоретического лагеря. Общеменьшевистские черты в методологии литературоведения проявляются в трактовке отношения литературы к действительности, в ревизии марксистско-ленинской теории отражения, в отрыве литературы от классовой борьбы и меньшевистском отрицании партийности литературы, в формалистическом разрешении проблемы формы и содержания, в интуитивистски-стихийническом понимании творческого процесса. Данная статья имеет своей задачей показать типичные и общие черты меньшевистского литературоведения в их наиболее характерных проявлениях. Об индивидуальных же особенностях отдельных литературоведов, о различиях между ними см. соответствующие статьи.Для марксистов литературное произведение всегда было классовой идеологией, отражающей действительность в специфической художественной форме. Основою марксистско-ленинского понимания отношения литературы к действительности является учение Маркса Энгельса Ленина об отражении. И именно против учения об отражении и направлена меньшевистская трактовка данной проблемы. Типичным для меньшевиков здесь является стремление устранить активно-классовый момент в отражении объекта (и по сути, как увидим ниже, отрицание отражения). Художественное познание для меньшевиков-литературоведов, это пассивное подчинение сознания объекту, простое воспроизведение, а не классовое отражение его. Эти особенности М. в решении данной проблемы стоят в явной зависимости от политической практики М., с его проповедью буржуазного объективизма, с его стихийничеством и стремлением обуздать классовую активность пролетариата.Наиболее примитивно меньшевистское понимание проблемы «литература и действительность» раскрывается в наивном реализме Кубикова. Из меньшевистского решения этой проблемы проистекают наивно-реалистические попытки Кубикова изучить положение рабочего класса в России по произведениям буржуазно-дворянской литературы, взятым вне социально-политических взглядов этих писателей, причем идеология их рассматривается Кубиковым как «наслоения», как нечто чуждое «объективному» взору «внеклассового» художника.Тот же меньшевистский подход к литературе как пассивному воспроизведению объекта отличает собою и методологию Переверзева, яро и бесплодно «враждовавшего» с наивным реализмом Кубикова. Переверзев устраняет классово-идейную сущность литературы и уподобляет литературу (как и искусство вообще) игре, где художник пассивно воспроизводит социальное бытие своей классовой группы, социальный характер в частности. Литература в руках Переверзева становится фотографическим снимком эмоционально-психологических особенностей класса («социальный характер»), передаваемых через воспроизведение социально-бытовой обстановки. Это автоматически и безыдейно воспроизводимое художником бытие только своего класса неизбежно имеет место, по Переверзеву, даже при попытках художника изображать жизнь других классов. Несмотря на это резкое подчеркивание классовой предопределенности творчества, что как будто отличает Переверзева от Кубикова, Переверзев в сущности остается также на своеобразно выраженных наивно-реалистических позициях, когда утверждает фотографическое воспроизведение художником своего социального бытия (на деле только быта), своего социального характера.Меньшевистская трактовка отношения литературы к действительности теснейшим образом связана с фактическим (иногда прямо высказанным) отрицанием идеологии в литературе, с деидеологизацией последней: если литература только пассивно отражает объект сам по себе, то она не может показать субъективно-классового отношения к действительности. Отсюда идет меньшевистское отрицание партийности литературы. Значение последней как орудия идейной борьбы меньшевиками игнорируется. Именно поэтому Переверзев объявляет поиски идеи в художественном произведении субъективными домыслами критиков, Плеханов утверждает, что литература лишь «показывает», а не «доказывает», Кубиков ищет в художественных произведениях фотографических оттисков действительности, игнорируя идеи как «наслоения». В основе всех этих ликвидаторских по отношению к идейности литературы взглядов лежит меньшевистский тезис о литературе как воспроизведении действительности, выдвигавшийся еще Плехановым.Меньшевистское понимание литературы как воспроизведения действительности в художественных образах заключает в себе разрыв чувственного и логического моментов познания, характерный для пассивно-созерцательской позиции в литературе (к-рая на деле является формой классовой борьбы). Этот разрыв сказывается хотя бы на плехановском противопоставлении «мышления образами» «мышлению силлогизмами», к-рое сводит художественное произведение к совокупности чувственно-конкретных образов, ничего не стремящихся доказать и ничего не доказывающих. Классовая целеустремленность литературы, сказывающаяся в ее идейной направленности, подменяется здесь одним лишь показом действительности при помощи художественных образов, «объективным» ее изображением. Отсюда одностороннее, пассивистски-созерцательское выпячивание познания жизни через литературу при игнорировании ее классово-действенной роли, получившее особенно рельефное свое выражение у Воронского.Для Воронского главное в литературе «искусство видеть мир». При этом стремление «видеть», воспринимать мир через искусство сопряжено у Воронского с поисками «объективной», «общечеловечески» обязательной картины действительности, «мира прекрасного самого по себе», выключенного из социальной практики. «Повседневное» с его «житейскими волнениями» закрывает, искажает эту подлинность скрытого мира «вещей в себе». Проникновение в него возможно, по Воронскому лишь, путем отказа от «обычных» мыслей и представлений, т. е. от классового мировоззрения. «Снятие покровов» с затемненного и искаженного облика мира, соприкосновение с «неиспорченными, подлинными образами мира» доступно лишь искусству (литературе в частности), к-рое всегда стремилось и стремится открыть мир «в его наиболее очищенных и непосредственных впечатлениях».Сводя литературу к пассивному воспроизведению объекта вне классовой практики и классовой идеологии, меньшевизм скатывается в конце концов на субъективистские позиции. Утверждая литературу как воспроизведение действительности («неиспорченные подлинные образы мира» у Воронского, воспроизведение соц. бытия у Переверзева, наивный реализм Кубикова, воспроизведение действительности, подобное игре, у Плеханова и Переверзева), меньшевики-литературоведы в то же время приходят к отрицанию художественного познания действительности благодаря устранению из него активно-классового момента. Меньшевистская ревизия ленинского учения об отражении, подменяющая отражение пассивистским «внеклассовым» воспроизведением объекта, неизбежно приводит к плехановско-кантианскому тезису об иероглифичности познания. Так, Переверзев, утверждающий литературу как механическое воспроизведение социального бытия, в то же время отрицает возможность познания художником бытия других классов. Художник, по Переверзеву, обречен воспроизводить всегда только свое соц. бытие, свой социальный характер, лишь «переодевая» его во внешние одежды других классов и навешивая над своим автопортретом ярлыки с фальшивыми именами.Устранение активно-классового момента познания производится меньшевиками, во-первых, через изоляцию художественного творчества от классовой борьбы («житейские волнения» у Воронского); во-вторых, через отрыв чувственного момента в художественном познании от логического и ограничение художественной литературы сферой воспроизведения чувственных впечатлений от действительности. Изолируя литературу от классовой борьбы, меньшевистский объективизм лишает познание объективного критерия общественной практики, ставит перед объектом в позе созерцателя изолированного и бездейственного одиночку, каким является для меньшевиков познающий субъект. Отрывая рациональный момент в познании от чувственного и ограничивая деидеологизированную литературу последним, М. подменяет познание мира, отражаемого в художественной литературе, воспроизведением субъективных впечатлений. Таковы «непосредственные впечатления» у Воронского, оказавшие влияние и на теоретиков РАПП, в частности Либединского, такова «особая действительность», создаваемая художником («творимая легенда»), у Горбова. «Очищенные, непосредственные ощущения», по Воронскому, это субъективно-эмоциональные впечатления, отвлекающиеся от реальной классовой практики и лишенные обобщающего рационального момента, при помощи к-рого могли бы быть выделены существенные и общие стороны явлений, определяемые в зависимости от классовой практики. «Видеть мир», по Воронскому, это не познавать мир: это значит «переживать» его, вернее свое собственное ощущение мира. Отсюда: литература превращается в средство внеразумного эстетического созерцания. Изолированная от социальной практики, замкнутая в себе, она становится орудием возбуждения самоцельных эстетических эмоций, эстетического наслаждения.Эта последовательно развернутая с меньшевистских позиций концепция обнаруживает явную зависимость от Канта. Дуализм «мира явлений» и мира «вещей в себе» (у Воронского обыденный мир «житейских волнений» и «мир прекрасный сам по себе»), разрыв чувственного и логического, деидеологизация искусства, изолированный от практики характер эстетических эмоций ясно свидетельствуют об этом. В особенности резко обозначен кантианский характер в концепции искусства у Л. Аксельрод.Деидеологизация литературы, вытекающая из меньшевистской ревизии теории отражения, подменяет идеи в литературе эмоциональными переживаниями. Противопоставляемые сознательному мировоззрению и «свободные» от детерминированности классовой практикой, они иррациональны и интуитивны. Так. обр. меньшевистская трактовка отношения литературы к действительности проявляет себя в таких чертах меньшевистского литературоведения, как подчеркивание стихийного характера процесса художественного творчества и выпячивание подсознательного начала в нем, как подход к художественному произведению с целью вскрытия лишь эмоционально-психологического содержания в нем. Психологизм, интуитивизм, стихийничество в трактовке литературы свойственны целому ряду меньшевистских литературоведов (Воронский, Переверзев, Горбов, Аксельрод и др.) и оказали влияние также на теоретиков РАПП.Вывод: ревизия меньшевиками марксистско-ленинского учения об отражении характерное для меньшевиков разрешение проблемы «литература и действительность», если брать ее в философском, теоретико-познавательном плане.Та же проблема встает и более конкретно как вопрос об отношении литературы к социальной жизни. Непременной особенностью меньшевистских литературоведческих концепций является обособление и даже противопоставление литературы соц. практике. Этот отрыв литературы от соц. действительности идет по трем линиям: 1) в плане генетическом налицо отрицание причинной обусловленности литературы классовой практикой; 2) в плане функциональном отрицание литературы как орудия классовой борьбы, отрицание ее обратного воздействия на социальную жизнь, особенно типичное для меньшевиков с их пассивистским объективизмом и стихийничеством, являющимися формой активного противодействия революционной активности пролетариата; 3) отрицание классовой направленности, «партийности» литературы, проистекающее из меньшевистской деидеологизации литературы и тесно связанное с отрицанием активной классовой функции художественных произведений. Устранение причинной зависимости литературы от классовой борьбы связано у меньшевиков большей частью с наличием внешнего, формального признания детерминирующей роли социального бытия, эклектически сочетающегося с прямым сбособлением литературы от классовой практики. Достаточно откровенно отрицание классовой обусловленности литературы выступает в утверждениях Горбова об особой самодовлеющей эстетической действительности, создаваемой художником, независимо от мира реальных отнсшений. Такова его же мысль о разладе художника с классом как непременном условии художественного творчества. Горбов примыкает здесь к положению Воронского, устанавливающего отрешенность художника от практики «день седьмый» обязательным условием «искусства видеть мир». Переверзев, столь «ортодоксально» подчеркивающий везде и всюду классовое бытие, на деле отрицая классовую борьбу, сводит это классовое бытие к быту, к-рый, как и социальный характер, воспроизводится в искусстве-игре. Теория искусства-игры, в к-рой Переверзев опирается на некоторые положения Плеханова, а через него на Канта, стирая момент идейной и классовой направленности, также отрывает литературу от обусловленности классовой практикой. Но наиболее откровенно проявляются меньшевистские установки Переверзева в его теории параллельных рядов и в его заявлении, что политика ничего не может создать в образной системе литературы.Наиболее остро извращается меньшевиками марксистское литературоведение в вопросе о социальной функции литературы. Выступая с отрицанием партийной направленности литературы и действенной ее роли в классовой борьбе, меньшевики-литературоведы естественно отрицают и необходимость для литературоведения подходить к художественному произведению со стороны его классовой функции. Одни из них считают вопрос о функции выходящим за грани литературоведения (краткое изложение и критику этой точки зрения см. в ст. «Литературоведение», т. VI, стр. 283-284). Другие, признавая на словах пользу функциональных изучений, предельно вульгаризируют их полным отрывом от анализа классового генезиса и стиля произведения. Пренебрежение функцией органически связано с меньшевистским отношением к литературе как к пассивному и механическому отражению действительности.Отрыв литературы от социальной практики приводит меньшевиков и к презрительной трактовке роли и значения публицистической критики как «ненаучной», т. е. к отрицанию партийности критики. Особенно ярко эта точка зрения отразилась у Переверзева. Утверждая, что критика ничего не может изменить в творчестве писателя, всецело детерминированном его классовой принадлежностью, Переверзев сводит все задачи критики к механистическому классифицированию писателей. Роль марксистской критики как средства перевоспитания писателей, перевода их на рельсы пролетарской идеологии Переверзевым совершенно игнорируется; отсюда и его теория «социального приказа» (подробнее см. в ст. «Переверзев»). Эта антидиалектическая позиция в вопросах лит-ой критики тем более характерна, что она совмещается с совершенно абстрактными критериями художественной оценки. Таков критерий художественной ценности, данный Переверзевым: «Во-первых, внутренняя правда, искренность произведения, воспроизведение нового, доселе неизвестного уголка жизни; во-вторых, объем и значение изображаемого уголка жизни». Характерно, что в этой схеме не нашлось места ни политической насыщенности произведения ни роли его в познании и изменении классовой действительности. Отрицание партийности в критике, как и литературе (в другом, интуитивистском, аспекте выраженное Горбовым), закономерно обусловлено меньшевистским объективизмом, враждебным революционно-пролетарской идеологии.Искажение меньшевиками вопроса о зависимости литературы от социальной практики отражается и на неверном решении проблемы художник и классы. И в этом вопросе мы также находим два как бы противоположных друг другу варианта, сходящихся в своей основе. По Львову-Рогачевскому, Кубикову и др., гениальная личность легко переходит границы класса, «возвышаясь» над ним. Этим и объясняется то особое внимание, к-рое эти исследователи уделяли изучению личности автора; их биографизм в методе обусловлен социологическим индетерминизмом. Другие представители М., наоборот, склонны игнорировать совершенно личность художника, абсолютно растворяя ее в классе, поглощая личность, делая ее безвольным «медиумом», механическим «рупором» экономических интересов класса. В переверзевской методологии отсутствует обращение к классовой борьбе. Социальное бытие и социальный характер, воспроизводимые, по Переверзеву, в художественном произведении, отождествляются им в сущности с заключенным в произведении «социальным характером» и бытием самого художника. Переверзевская «борьба» с биографизмом упирается в тот же биографизм в собственной методологии. Выводы переверзианцев о социальной природе того или иного писателя основаны в сущности на скрытом обращении к его биографии (см. работу Фохта о «Демоне» Лермонтова, переверзианские работы о Гончарове, работу Зонина о Л. Толстом и т. д.) вместо обращения к фактам борьбы классов. Так. обр. меньшевистская изоляция художника от классовой борьбы свойственна при видимой противоположности точек зрения и литературоведам кубиковского толка и растворяющим личность в классе антибиографистам переверзианцам. Совершенно наглядно обнаруживается то же решение проблемы в принципах, провозглашаемых Воронским, Горбовым и др.Ревизуя учение о литературе как классовом отражении действительности, меньшевики тем самым закрывают себе дорогу и к уяснению проблемы формы и содержания в литературе. Характерным для всех меньшевиков в литературоведении является разрыв содержания и формы, хотя это и проявляется у них в различных вариантах. Так, одни из них (Кубиков, Войтоловский, Львов-Рогачевский) механически отделяют «форму» от «содержания» внутри художественного произведения. Форма и содержание для них как бы сосуществуют рядом. Анализ художественного произведения для этих литературоведов-меньшевиков заключается отдельно в анализе «содержания» (под к-рым большей частью разумеется наивно-реалистическое воспроизведение действительности или сумма идей, взятых вне их специфически художественного выражения) и отдельно в эстетических суждениях по поводу художественной формы, деидеологизированной и потому лишенной классового своего смысла. Эта методология явным образом исходит от неверного суждения Плеханова о двух актах материалистической критики (см. «Плеханов»). Для данной группы меньшевиков типично игнорирование образа как специфики литературы. Другие меньшевики-литературоведы приходят к разрыву формы и содержания благодаря такому противопоставлению чувственного и логического в познании, когда из литературы изгоняется «логическое», идеи, и образ, лишенный идейно-обобщающего содержания, как бы превращается в чувственно-конкретную форму. Разрыв формы и содержания у этой группы литературоведов (Переверзев, Воронский, Горбов и др.) осуществляется таким образом, что идейное содержание художественного произведения выбрасывается из него вовсе, а сама лишенная идейного смысла художественная форма и делается подлинным содержанием. Здесь форма подменяет собою содержание, идеи же признаются содержанием только «логического», т. е. научного и публицистического мышления. Форма художественного произведения является у этих литературоведов то средством возбуждения «невыразимых» эстетических эмоций и орудием проникновения в потаенный, самодовлеющий мир прекрасного (Воронский, Горбов, Аксельрод), то слепком с социального характера (Переверзев), но всегда она безыдейна, иррациональна, растворена в эмоциях и вырвана из классовой борьбы. В отличие от литературоведов первой группы группа Воронского Переверзева и др. не только не склонна игнорировать специфику литературы, но, наоборот, резко обособляет литературу с ее замкнутым в себе «особым содержанием» от других идеологий. Переверзев особенно резко подчеркивает при этом в качестве специфики литературы безыдейный образ, фетишизируя его, утверждая его как единственное содержание, как категорию, «организующую» собою поэтический стиль (Поспелов). Но и фетишизирование специфики у одних и игнорирование ее у других покоится на отрыве формы от содержания, и, деидеологизируя литературу, отрывает ее от классовой борьбы, ставит ее «над» классовой практикой. В этом снова проявляется политический смысл методологии М., пытающегося разоружить рабочий класс.Отрицая диалектическое единство содержания и формы в литературе, меньшевики не могут поставить на правильную основу изучение литературного стиля. Те из них, к-рые смазывают специфику литературы игнорированием образа, презрительно обходят стилевой анализ, выключая его из сферы своего внимания. Для марксистского анализа эта группа меньшевиков вульгарно отграничивает только задачу уяснения «содержания», тем самым фактически легализует формализм как равноправный с марксизмом и дополняющий его выводы метод анализа. На этой точке зрения стоят Львов-Рогачевский (см. его вступление к «Истории новейшей русской литературы») и особенно Троцкий, считающий, что методы формализма совместимы с марксистскими («Литература и революция»). По-иному относится к проблемам поэтического стиля переверзианство, ведшее ожесточенную «борьбу» с формализмом, но не преодолевщее формализм в своей собственной методологии. Органический порок его поэтики заключается в том, что стиль брался им оторванно от содержания, вне идеологии, поскольку художественное произведение, по Переверзеву, лишь безыдейное выражение социального характера в системе образов. Отсюда формалистский характер анализа стиля, сведение стиля к стилистике. Свойственный меньшевикам-литературоведам формализм литературного анализа всегда базировался на типично меньшевистском разделении художника от мыслителя, нашедшем себе место в работах Переверзева о Достоевском и Л. Аксельрод о Льве Толстом. Подобный разрыв отражает несомненное воздействие кантианской эстетики, повлиявшей и на соответствующие положения плехановской методологии, в частности на его механистический отбор наследства Толстого «отсюда и досюда». Из кантианской эстетики, в частности и через Плеханова в его кантианских ошибках, меньшевики заимствовали механистическое отделение формы и содержания отстающих и «опережающих» друг друга (подробнее об этом см. «Плеханов»). Эта его формула вульгарно повторена напр. Кубиковым: «В усвоении техники и формы и стиха ничего плохого нет, если эта форма наполняется новым содержанием... Прежде чем найти новую форму, поэт может долго пользоваться старой, отнюдь не утрачивая от этого своего собственного поэтического лица» («Рабочий класс в русской литературе»).Извращая марксизм-ленинизм в вопросах специфики литературы, меньшевики естественно не могут правильно решить и вопрос о процессе литературного развития. Зависимость художественного творчества от классовой борьбы, противоречия литературного развития, сложность взаимодействий, все это подменяется изолированными, часто импрессионистическими (Львов-Рогачевский), интуитивистскими (Горбов, Воронский) или публицистическими (Войтоловский) портретами. Наиболее отточенной эта выхолощенная трактовка литературного процесса оказывается у Переверзева, к-рый сознательно отграничивает литературу от остальных идеологий. (Вспомним в частности его известное утверждение: «Политическая жизнь ничего не может создать в образной системе литературы и обратно: литература ничего не может создать в политической системе... Взаимодействие есть только параллельный ряд»). Подобная трактовка «взаимодействия», базирующаяся на пятичленной формуле Плеханова, предельно вульгаризирует те глубокие связи, к-рые имеются у литературы с иными формами идеологий. Но игнорирование Переверзевым взаимодействий не ограничивается иными идеологиями: и в самой литературе он конструирует параллельные ряды, развивающиеся независимо друг от друга «аристократическую», «мелкопоместную», «мещанскую» и т. п. литературу. Для него не существует и проблемы влияния, разрешение к-рой так существенно для понимания литературного процесса: литература различных классов разделена в его методологии китайской стеной. Сказанное остается верным в применении ко всему меньшевистскому литературоведению. Самая проблема литературного развития с его внутренними противоречиями для этих механистов не существует.Нам осталось сказать здесь несколько слов о литературоведческой методике М. Выбрасывая за борт партийность литературы и лит-ой науки, игнорируя классовую функцию художественных произведений, меньшевики по большей части ограничиваются установлением классовых корней произведений литературы. Поскольку же эти последние анализируются ими вне конкретно-иссорической классовой функции литературных произведений, генетический анализ выхолащивается и, будучи лишен раскрытия живой классовой функции произведения, превращается в самоцель. У Кубикова и Львова-Рогачевского мы находим частый подмен социологического анализа биографическими ссылками. О почти повсеместной имманентности литературного анализа мы уже говорили выше.Для полноты анализа необходимо упомянуть о меньшевиствующем идеализме в литературоведении, довольно широко развернувшемся в нашей науке в 1928-1930. Движение это представлено было бывшими учениками Переверзева И. Беспаловым («Проблемы литературной науки»), А. Зониным («Образы и действительность») и др. В 1930 эти литературоведы принимали деятельное участие в группе «Литфронт» . В философском отношении это течение базировалось на меньшевиствующем идеализме А. Деборина, разделяя все его порочные стороны. В литературоведческом плане меньшевиствующие идеалисты опирались на Переверзева, а после разгрома в 1929 переверзианства на худшие стороны методологии Плеханова и Фриче. Влияние меньшевиствующего идеализма на рапповской критике сказалось в частности в виде схоластических поисков метода диалектического материализма (см. об этом «Художественный метод»). Литературоведческие работы меньшевиствующих идеалистов отличались своим гегельянским абстрактно-логическим характером.Такова литературоведческая методология М. Как мы видим, несмотря на различие вариантов в ней, она обусловлена единством политического своего смысла и классовых корней, а потому, несмотря на различие своих проявлений, в решающих пунктах едина. Расходясь между собою в частностях, Переверзев, Кубиков, Троцкий, Воронский, Львов-Рогачевский и все другие спаяны рядом существенных и определяющих особенностей. Они спаяны между собою меньшевистским объективизмом, утверждением «множественности истин», в применении к литературе снимающим проблему художественной оценки. Они спаяны между собою общим созерцательным подходом к литературе, являющимся формой активной борьбы против революционности пролетариата, своим бесстрастием и академизмом. Они спаяны между собою последовательным выхолащиванием из литературоведения идейности и партийности. Во всех этих определяющих чертах меньшевики представляют собою единый политический и теоретический лагерь.

4. ПРОБЛЕМА ПРОЛЕТАРСКОЙ КУЛЬТУРЫ И ЛИТЕРАТУРЫ У МЕНЬШЕВИКОВ. Политический оппортунизм меньшевиков, меньшевистская переоценка силы и значения либеральной буржуазии при отрицании гегемонии пролетариата в революции определили собою позиции меньшевиков в вопросе и о пролетарской культуре и литературе. Полнейшее неверие в возможность создать пролетарскую культуру, апологетическое отношение к культуре дворянско-буржуазной, отрицание партийного, политического подхода к оценке явлений пролетарской культуры (единодушный крик меньшевиков о «падении таланта» Горького при выходе романа «Мать») вот основа меньшевистских воззрений в этой области. Свои ликвидаторские взгляды меньшевики выразили прежде всего в форме прямого, откровенного отрицания пролетарской культуры. Это отрицание оформилось сразу после революции 1905 на базе открытого политического ликвидаторства М. и, перейдя затем за рубеж 1917, вылилось в троцкистское отрицание возможности для пролетариата в период диктатуры его создать свою культуру, отрицание, обосновавшее собою практику таких критиков, как Воронский, Лежнев, Горбов и др.Один из «зачинателей» меньшевистского литературоведения и критики, И. Кубиков ограничивал создание пролетарской культуры «культурной подготовкой» рабочих, заключающейся в усвоении великих художественных ценностей прошлого. Творчеству культурно «неподготовленного» рабочего Кубиков не придавал существенного значения. «Когда я знаю, что плодом таких невероятных потуг явятся слабые вирши, правда, с призывом к борьбе, мне хочется убедить его (писателя-рабочего), что он приступает не с того конца и что его работа бесполезна, хотя он уже напечатал пару стихов в одной из рабочих газет». Такова меньшевистская постановка вопроса о создании пролетариатом своей классовой культуры. Кубиков выдвинул взамен этого лозунг демократизации старого искусства и популяризацию его среди широких рабочих слоев («Наша заря», 1914, № 4, стр. 47). Нужно ли доказывать, что этот меньшевистский лозунг оставлял рабочий класс в духовной и тем самым в физической кабале у буржуазии.Статья А. Потресова о «трагедии пролетарской культуры», помещенная в ликвидаторской «Нашей заре» в 1912, концентрировала в себе существенные черты меньшевистского понимания проблемы культуры: Свое утверждение о невозможности пролетарской культуры Потресов мотивировал тем, что «энергия пролетариата, чем дальше, тем больше должна уходить и уходит на борьбу или подготовку борьбы. То небольшое количество времени, которое остается у пролетариата за отбытием капиталистической повинности, отнимается у него от занятий в клубе для посещения собрания или союза». Отрицая возможность пролетарской культуры, Потресов фетишистски преклонялся перед буржуазной культурой: «Художество есть единственное место, где великие мертвецы равноправны с живым поколением, а часто имеют и приоритет перед ними». Эти дифирамбы буржуазному искусству сопровождались у Потресова беззастенчивой апологией капитализма, по выражению Потресова, «великого пропагандиста исключительного размаха», по сравнению с которым отпадает самая нужда в пролетарском искусстве, ибо «нетленное и бессмертное» буржуазное искусство «всеклассово» и «всечеловечно», ибо оно не заражено «ядом партийности» и только в нем пролетариат находит себе «убежище и утешение». Такова платформа меньшевистского ликвидаторства.Ликвидаторские позиции Л. Троцкого в вопросе о пролетарской культуре, целиком вытекавшие из его политического мировоззрения, полностью повторяют ликвидаторские доводы Потресова. Потресов оправдывал невозможность существования пролетарской культуры недостатком времени у пролетариата; то же самое, исходя из своей контрреволюционной идеи о невозможности построения социализма в одной стране, писал и Троцкий: «В корне неправильно противопоставление буржуазной культуре и буржуазному искусству пролетарской культуры и пролетарского искусства этих последних вообще не будет, так как пролетарский режим временный и переходный» («Литература и революция»). Потресов смотрел на искусство, как на нечто «сверхсметное и второстепенное»; с этим совпадает смазывающее активную роль искусства в классовой борьбе положение Троцкого о том, что место искусства в «обозе истории». Потресов говорил о нетленности и бессмертии старой культуры, отказываясь от ее переработки, утверждая ее примиряющее, надклассовое значение; то же самое писал и Троцкий, развертывая эти положения в своеобразную теорию «непрерывности культуры». Потресов высказывал пренебрежение к теории, Троцкий заявлял, что «марксизм сложился целиком на основе буржуазной политической культуры» и что «методы марксизма не есть методы искусства». Потресов вместе со всей ратью ликвидаторов не верил в творческую работу пролетариата на фронте искусства. Троцкий относился к рабочей поэзии, как гурман-интеллигент, презрительно третируя ее начальные ростки, капитулянтски преклоняясь перед культурой буржуазии.Меньшевистское ликвидаторство в вопросах культуры выражалось не только в этой форме прямого отрицания. Соглашатели по своей природе, меньшевики создали целый ряд теориек и теорий, рассчитанных на то, чтобы завуалировать кричащее противоречие своих взглядов с реальным практическим процессом роста пролетарской культуры в ходе освободительной борьбы пролетариата. Большевистская партия во главе с Лениным боролась не только с откровенным проявлением меньшевистского отрицания пролетарской культуры, но настойчиво преследовала и разоблачала более утонченные способы и приемы меньшевиков, рассчитанные ими на то, чтобы затруднить культурный рост пролетариата, ограничивая его задачами аполитичной культурнической деятельности, выучкой пролетариата у классов, превосходящих его своей развитостью. Такая интерпретация получила законченное выражение в выступлениях Н. Суханова, который видел главную задачу момента в культурном росте якобы еще дикого, неразвитого пролетарского сознания; дело же революционного политического преобразования действительности на социалистических началах он ставил в полную зависимость от «культурного уровня». Ленин в статье «Наша революция» вскрыл типично меньшевистское «опровержение» революции Сухановым и еще раз развил руководящее для большевиков положение о партийности пролетарской культуры, о важности для успешного ее развития решающих политических завоеваний пролетариата.Меньшевистское ликвидаторство нашло свое выражение и в теориях о культуре пролетариата, развиваемых А. А. Богдановым. Богданов, по характеристике Ленина, «носитель меньшевизма наизнанку» (статья «О фракции сторонников отзовизма и богостроительства», 1906), создатель антимарксистской теории эмпириомонизма, в статье «О художественном наследстве», написанной в 1918, выдвинул тезис о том, что наследие искусства прошлого должно быть переработано пролетариатом с коллективно-трудовой точки зрения, т. е. с той «всеорганизационной», тектологической точки зрения Богданова, к-рая якобы составит новый социально-организованный опыт пролетариата. Богданову было свойственно игнорирование партийного, классового характера культуры и литературы, его он растворял в общем понятии организованного опыта, восприятия пролетариата. Типично меньшевистским у Богданова является также узко-кружковый кабинетно-интеллигентский характер его пролеткультизма, изолированного от реальной борьбы пролетариата, «мирно-культурнический» характер намечаемых Богдановым путей культурного строительства в отличие от ленинского учения о создании пролетарской культуры как процессе культурной революции, совершающемся через вовлечение в нее широчайших пластов трудящихся масс. В полном соответствии с видимым «аполитизмом» меньшевиков в вопросах культуры, который являлся формой борьбы против гегемонии пролетариата, находились и попытки Богданова провозгласить независимость руководимых им организаций Пролеткульта от политического воздействия Советов и от руководства партии.

5. ИСТОРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ В МЕНЬШЕВИСТСКОМ ОСВЕЩЕНИИ. Политические воззрения меньшевиков полностью определяли их исторические воззрения. Меньшевистская трактовка русского исторического процесса наложила определяющее свое воздействие и на понимание меньшевиками такого крупного явления в общественной жизни России 60-70-х и 80-х гг., как народничество. Типичными основополагающими для взглядов меньшевиков в этой области являются взгляды Плеханова. Характеристика народничества как результата стремления образованных разночинцев выяснить себе весь уклад народной жизни, данная Плехановым, оставляет за бортом реальное и объективное содержание революционного народничества, выражавшееся в борьбе за революционную ликвидацию помещичьего землевладения, за «капиталистическое фермерство», в противовес буржуазно-дворянскому «прусскому» пути, в защите интересов мелкого товаропроизводителя. Для М. характерно игнорирование того единства революционной и реакционной стороны в народничестве, о к-ром неизменно говорил Ленин. Недавняя дискуссия о «Народной воле» установила тесную связь в данном вопросе между взглядами Г. В. Плеханова, П. Аксельрода и Л. Мартова. Определяя народничество как «возрожденное славянофильство», Плеханов подобно всем меньшевикам проглядел в крестьянстве одну из движущих сил русской революции. Ленин видел существо народничества в том, что оно «отразило противоположность труда и капитала через призму жизненных условий и интересов мелкого производителя». В этой постановке становится понятным и ленинское воззрение на Чернышевского и Добролюбова как на идеологов крестьянской революции в противовес плехановскому ограничению величайших русских публицистов неопределенными рамками «разночинства». В противоположность большевикам, к-рые вслед за Лениным рассматривали основные антагонизмы русской истории в плане борьбы пролетариата и крестьянства против дворянско-буржуазного блока, меньшевики полагали в основу русского исторического процесса второстепенные противоречия между буржуазией и дворянством. Так, эпигон меньшевистских сторон Плеханова Львов-Рогачевский , изображая русскую историю с 1812 по 1914 как «смену дворянства буржуазией», как «переход господства, гегемонии из рук дворянства к буржуазии» («Новейшая русская литература», М. Л., 1925, стр. 10), игнорирует при этом эксплоататорскую сущность обоих классов (см. напр. гл., посвященные Борису Зайцеву или Бунину) и реакционность дворянско-буржуазного блока, направленного против пролетариата и крестьянства.Плехановская концепция исторического процесса в сильнейшей мере повлияла на историко-литературные работы меньшевиков. В книгах И. Н. Кубикова «Рабочий класс в русской литературе», «Классики русской литературы» и др. она выразилась напр. в безоговорочном принятии плехановского воззрения на народников. В работах Г. Е. Горбачева она проявилась в теории закрепощения внеклассовым государством класса помещиков и наделения последних функцией «условных землевладельцев», в трактовке М. Горького как мелкобуржуазного художника. Горбачев прямо продолжает здесь линию Троцкого, влияние методологических взглядов которого вообще чрезвычайно сильно сказалось на методологии Горбачева (см. например в «Современной русской литературе» прямую солидаризацию Горбачева с троцкистской оценкой исторической роли крестьянства в русской революции). Совершенно явно влияние меньшевистской исторической системы сказалось у Переверзева и его школы. В книге Переверзева «Творчество Гоголя» оно проявилось в утверждении, что поместное дворянство было вызвано к жизни потребностями государственного строительства в эпоху натурального хозяйства «и уже к 20-м годам XIX в. превратилось из первой скрипки в социальном концерте в ничтожную свистульку, нелепо взвизгивающую в этом концерте», точка зрения, замазывающая и крепостническую сущность николаевского режима и сильнейшее, неоднократно подчеркивавшееся Лениным воздействие крепостников на проведение реформ 60-х гг. В другой своей работе «Творчество Достоевского» Переверзев совершенно извращает соотношение классовых сил в 60-х гг., не только вытравляя из творчества Достоевского элементы его борьбы с идеологами крестьянской демократии, но и прямо сближая его с ними. Последнее особенно рельефно отразилось в статье Переверзева «Достоевский и революция». Неослабную борьбу Переверзева с большевистской схемой исторического процесса прямо продолжили и развили его ученики Фохт (трактовка им в статье о Лермонтове (сб. «Литературоведение», 1928) движения 14 декабря 1825 как реакционного бунта русской аристократии против обуржуазившейся знати), меньшевиствующие идеалисты Зонин (трактовка творчества Л. Толстого в пределах дворянской литературы), И. Беспалов (взгляд на Горького как на мелкобуржуазного художника, близкого к Достоевскому) и др. Во всех этих высказываниях ясно сквозит общая меньшевистская линия понимания исторического процесса, сводящаяся в конечном счете к умалению революционной роли крестьянства, к замазыванию политической реакционности крепостников, к неверию в творческие силы революционного пролетариата.

6. МЕНЬШЕВИЗМ И НАЦИОНАЛ-ДЕМОКРАТИЗМ. Не ставя здесь задач исчерпать обильный материал, накопившийся по этому вопросу, ограничимся несколькими характерными примерами. Подобно тому как в политической борьбе против советской власти меньшевики неизменно блокировались с различными буржуазными партиями, их литературоведческая работа характеризуется тесной смычкой с различными идеологическими течениями, враждебными марксизму-ленинизму. Так, в союзных республиках, на Украине, в Белоруссии, в Закавказье, М. в критике тесно переплетается с нац.-дем. тенденциями.Процесс нац.-дем. буржуазной организации на Украине (так наз. «Союза вызволения Украины») полностью выявил служебную роль украинских меньшевиков. Такая напр. колоритная фигура, как украинский соц.-дем. Гермейзе, сделалась своего рода теоретиком нац.-дем., обоснователем развернутой программы реставрации украинской буржуазии, к-рая в результате вооруженной интервенции должна была бы сменить советскую власть.Рафинированной формой украинского М. в литературе, хотя и не имеющей столь ярко выраженного политического эквивалента, является украинская переверзевщина. Она находила свое отражение и в работах сотрудников научно-исследовательских учреждений (киевское отделение Института Шевченко) и у отдельных членов ВУСПП и «Молодняка». Их продукция печаталась в журналах, появлялась в свет в виде предисловий к отдельным изданиям, проникла в учебные программы вузов и школ. Меньшевиствующий идеализм деборинского типа был представлен на Украине Юринцом. Другим типическим образчиком меньшевиствующего идеализма следует считать Доленко и др. Доленко напр. охарактеризовал жизненный путь героев кулацкого писателя Ивченко, маскирующих свою контрреволюционную сущность, как борьбу в одном и том же сознании противоположных начал фашизма и коммунизма, «как единство противоположностей»!Факт тесной смычки меньшевиков с национал-фашистами мы легко сможем установить и в Белоруссии. В очерках такого видного меньшевика, как Л. М. Клейнборт («Молодая Белоруссия», Минск, 1928), помимо антиленинской концепции истории белорусской литературы содержится явная апологетика великодержавного шовинизма. Отрицание им возможности существования белорусской пролетарской литературы мотивируется тем, что пролетариат Белоруссии это рабочие низших форм капитализма. К этому следует прибавить старательную защиту Клейнбортом нац.-дем. течений в белорусской литературе (кулацкого писателя Дубовки, газ. «Наша нива» и т. п.).Грузинский меньшевизм в еще большей степени, чем украинский, белорусский, связан был в прошлом с деятельностью II Интернационала (помощь Каутского, Вандервельде и др. «государственной работе» грузинских меньшевиков). Это обусловило особо откровенную реакционность меньшевиков в Грузии в борьбе против социалистической культуры Грузии (С. Девдариани, Хуродзе и другие).

7. ЗАКЛЮЧЕНИЕ. Перед нами прошли самые разнообразные проявления меньшевистского литературоведения. Несмотря на краткость этого обзора ясны следующие выводы. Во всех отраслях своей политической практики, в области идеологий в частности, М. при всем эклектизме и многообразии своих проявлений представляет единый враждебный марксизму-ленинизму лагерь, последовательно предающий интересы рабочего класса как в политике, так в философии, вопросах культурного строительства, трактовке исторического процесса, литературоведении. Поэтому развернутая борьба с меньшевистским литературоведением является боевой задачей марксизма-ленинизма.

Кроме критической и методологической продукции меньшевиков, упоминаемой в тексте, см. о них библиографию к специальным статьям см. следующие литературоведческие работы в меньшевистском или меньшевистско-идеалистическом духе: Литературоведение, Сб. ст. ст., под ред. В. Ф. Переверзева, М., 1928; Критику воззрений Кубикова см. в ст. Брейтбурга С. М., Принципиальный ответ на разрозненные замечания (Еще о социологическом методе), «Русский язык в советской школе», 1929, III, и ранее там же, 1929, кн. I; Кубиков И. Н., Несколько замечаний по поводу статьи С. Брейтбурга, там же, 1929, III; Федосеев Г., Эклектизм под маркой ортодоксальности, «Печать и революция», 1930, I; Цырлин О., Механизм или марксизм, «На литературном посту», 1929, III; Гурштейн А., К спору вокруг переверзевской школы, «На литературном посту», 1929, XIII; За плехановскую ортодоксию, «На литературном посту», 1929, XIX; Острецов Ив., Плехановское наследие в опасности. По поводу книги А. Я. Андрузского «Эстетика Плеханова», «На литературном посту», 1929, XXIV; Камегулов А. Д., На литературном фронте, изд. «Прибой», Л., 1930; «Против механического литературоведения» (дискуссия в Комакадемии). Доклад Щукина, содоклад Переверзева, речи, заключительные слова, резолюция президиума Комакадемии, Изд-во Комакадемии, М., 1930; Щукин С., Две критики (Плеханов Переверзев), изд. «Московский рабочий», М., 1930; (Книга С. Щукина, равно как и работы Гурштейна и др., критикует методологию Переверзева с позиций «плехановской ортодоксии»). Татулов Г., Механистическая теория литературы (О методологии литературоведения В. Ф. Переверзева), изд. «Заккнига», Тифлис, 1930; «За марксизм в литературной науке», Сб., изд. «Прибой», Л., 1930; Беспалов И., Проблемы литературной науки, изд. «Московский рабочий», М., 1930; Фохт У., Марксистское литературоведение, М. Л., 1930; Из работ, дающих критику тех или иных явлений меньшевистского литературоведения, отметим: О литературоведческой концепции В. Ф. Переверзева. Резолюция президиума Комакадемии, «Печать и революция», 1930, IV; То же, «Русский яз. в советской школе», 1930, II; То же, «Вестник Комакадемии», 1930, XXVII-XXVIII; То же, «Литература и марксизм», 1930, I; То же, «Литературная газета», 1930, 7/IV; Серебрянский М., Против вульгарного социологизма (О «Литературных очерках» И. Кубикова), «На литературном посту», 1930, II; Ральцевич В., О методологии В. Ф. Переверзева, «Печать и революция», 1930, I, III; Бочачер М., Против механического литературоведения, «Литература и искусство», 1930, I; Авербах Л., К критике взглядов В. Ф. Переверзева, «На литературном посту», 1930, I, III; Камегулов А., Против меньшевизма в литературной науке, «Литература и искусство», 1930, II; Анисимов И., Проблема Переверзева, «Красная новь», 1930, II; Гурштейн А., Вопросы марксистского литературоведения, ГИХЛ, М. Л., 1930; Малахов С., К итогам дискуссии о переверзевской школе, «Звезда», 1930, VI; Шиллер Ф. П., Социологические течения в немецком литературоведении, «Литература и марксизм», 1930, VI; Михайлов А., К критике методологии Переверзева, «На литературном посту», 1930, V-VII; Прозоров А., Воинствующая переверзевщина. О книге У. Р. Фохта «Марксистское литературоведение», 1930, «На литературном посту», 1930, XIII-XIV; Виноградов А., Методология Переверзева и теория художественного метода т. Беспалова, «На литературном посту», 1930, XV-XVI; Ипполит И., Рецидив переверзианства, «Книга и революция», 1930, XVI; Иезуитов Н., Ментор механизма в литературоведении, «На литературном посту», 1930, XVII; Щукин С., Маневры вождей разбитой армии. Заметки об «эволюции» переверзианцев, «На литературном посту», 1930, XVI, XIX; Авербах Л., На темы литературного сегодня, «На литературном посту», 1930, XXIII-XXIV (Буржуазные и мелкобуржуазные влияния в современной критике); «Против меньшевизма в литературоведении. О теориях проф. Переверзева и его школы», Сб. ст. ст. Л. Авербаха, Ю. Либединского, С. Щукина и др., изд. «Московский рабочий», М., 1931 (Критическая биб-ка «На литературном посту»); Малахов С., Переверзевщина на практике. Критика теории и практики, ГИХЛ, М., 1931; Горбачев Г., Полемика, ГИХЛ, Л., 1931; Динамов С., Проф. Переверзев и его «партийные друзья». К итогам дискуссии о переверзевщине, ГИХЛ, М., 1931 (Критическая биб-ка «На литературном посту»); Ермилов В., Против меньшевизма в литературной критике, ГИХЛ, М. Л., 1931 (Массовая критич. биб-ка «На литературном посту»); Гельфанд М., О меньшевиствующем идеализме в литературоведении, «РАПП», 1931, I (о книге И. Беспалова «Проблема литературной науки»); Ипполит И., Предисловие к неопубликованным статьям Плеханова, «Литературное наследство», М., 1931, кн. I; Ральцевич В., Задачи философии и литературоведения, «РАПП», 1931, I (Критика философской концепции Деборина); Вовсы Г., Непереваренное гегелианство и непреодоленное переверзианство. О работах И. Беспалова, «Литература и искусство» 1931, I; Шиллер Ф., Социал-фашистская критика в Германии, «РАПП», 1931, II; Его же, Ультра-левые тенденции в немецком литературоведении, «Литература и марксизм», 1931, II; Серебров И., Против меньшевиствующего идеализма деборинской школы, «Проблемы марксизма», 1931, II; Добрынин М. К., Диалектика и механизм в современном литературоведении (К вопросу о теоретических корнях системы В. Ф. Переверзева), «Литература и марксизм», 1931, II; Гельфанд М., Социал-фашистский Лампе об искусстве и художественной политике (К характеристике эстетических воззрений К. Каутского), «РАПП», 1931, II; Бобровников Н., Pro domo sua (Против правооппортунистического извращения ленинского учения о пролетарской культуре), «Под знаменем марксизма», 1931, I-II; Брейтбург С. М., В. Л. Львов-Рогачевский (Некролог), «Литература и марксизм», 1931, II; Кучеров, Ленин и теория познания Плеханова, «Вестник Коммунистической аладемии», 1931, II-III; Михайлов А., К критике механической методологии в искусствоведении, «РАПП», 1931, II-III; Добрынин М., За ленинскую переоценку наследства Плеханова, «РАПП», 1931, III; Коваленко Б., Меньшевиствующий идеализм в украинской критике, «РАПП», 1931, III; Кирпотин В., Литературоведение Троцкого, «Звезда», 1931, IV; И. Б., За ленинскую критику взглядов Плеханова на искусство и литературу, «Литература и искусство», 1931, IV (Обзор дискуссии о литературоведческой концепции Г. В. Плеханова); Михайлов А., Об эстетическом наследии Плеханова (Отдельные главы из работы), «Пролетарская литература», 1931, IV; Кирпотин В., Несколько замечаний о литературоведческих экскурсиях т. Бухарина, «Звезда», 1931, V; Нусинов И., Меньшевики о Толстом, «Октябрь», 1931, IV-V; Храпченко М. Б., Искусство и классы в освещении Плеханова. Реферат доклада в Ин-те литературы, искусства и языка Комакадемии 2/VII 1931, «Литература и искусство», 1931, V-VI; Иезуитов Н., Философия и литературоведение, «На литературном посту», 1931, V; Малахов С., Методология проф. Горбачева, «Звезда», 1931, VI; Ковалев Е., О меньшевиствующем идеализме в марксистско-ленинской философии, «Юный коммунист», 1931, VII; Линин А. Н., К вопросу о критике Переверзева. По поводу книги «Против меньшевизма в литературоведении», «На подъеме», 1931, VII; Александров Г., Полпреды буржуазного литературоведения, «Молодая гвардия», 1931, VIII (И. Кубиков, Р. Григорьев и др.); Малахов С., Меньшевиствующий идеализм и механицизм в литературоведении, «Литература и искусство», 1931, IX-X; Коваленко Б., Переверзевщина в украинской литературе, «На литературном посту», 1931, XI (О сб. «Современная украинская проза»); Серебрянский М., Критик-меньшевик Ив. Кубиков, «На литературном посту», 1931, XI; Другов Борис, Литератор Иков, «На литературном посту», 1931, XI; Амаглобели С., Несменяемый президент несуществующей республики, «На литературном посту», 1931, XII (Ной Жордания, писатель, идеолог грузинского меньшевизма); Динамов С., Меньшевики на литературной трибуне. О Суханове, «На литературном посту», 1931, XII; Александров Г., Меньшевистская оценка Короленко и Горького. О Раф. Григорьеве, «На литературном посту», 1931, XIV; Михайлов А., Оппортунизм в массы. О книге Л. Зивельчинской «Беседы об изобразительном искусстве», «На литературном посту», 1931, XVII; Его же, Искусство и литература в меньшевистском освещении. По поводу хрестоматии «Искусство и литература в марксистском освещении», сост. Б. Г. Столпнер и П. С. Юшкевич, ч. 1. Общие проблемы, изд. 5-е, измененное, М., 1931, «На литературном посту», 1931, XXII; Батманов В., Апологетика меньшевиствующего идеализма в литературоведении. О книге А. Гурштейна «Вопросы марксистского литературоведения», «На литературном посту», 1931, XXV; Динамов С., Против меньшевиствующего идеализма И. Беспалова. Из выступления на дискуссии о меньшевиствующем идеализме в Ин-те ЛИЯ Комакадемии, «На литературном посту», 1931, XXXIX; Анисимов И., За ленинскую критику взглядов Плеханова. В связи с книгой С. Щукина «Две критики Плеханов, Переверзев», «На литературном посту», 1931, XXXIV; Бутенко Ф., Горбачевско-переверзианская концепция пролетколхозной литературы, «На литературном посту», 1931, XXXV-XXXVI; Добрынин М., Против механистов и эклектиков, изд. «Федерация», М., 1931 (ср. рец. А. Михайлов, «Октябрь», 1932, II); Гвоздарев А., Троцкистская контрабанда в литературе. Г. Лелевич, «Поэзия революционных разночинцев», ГИХЛ, М., 1931, «На литературном посту», 1932, III; Ухалов Е., За большевистскую самокритику, «Марксистско-ленинское искусствознание», 1932, III (о книге В. Ермилова «Против меньшевизма в литературной критике»); Данилов Д., Классовая борьба в чувашской литературе, «За марксистско-ленинское искусствознание», 1932, №№ 3 и 4; Лузгин М., Против клеветы на марксистское литературоведение, «На литературном посту», 1932, X; Камегулов А. Д., Троцкизм в литературоведении (об историко-литературных работах Г. Горбачева), ГИХЛ, Москва Ленинград, 1932.