Энциклопедия Кольера - романтизм

Три поколения, которые определяли характер интеллектуальной жизни западного мира между 1770 и 1850, вошли в историю под названием романтиков. Понятие "романтизм", как и другие понятия, возникшие в процессе борьбы идей (такие, как классицизм, Возрождение, пуританство, барокко), остается неопределенным. Подобно всем явлениям, характеризуемым этими терминами, романтизм должен трактоваться двояко: это, во-первых, некоторые устойчивые качества человеческого сознания, а во-вторых, эпоха, в которую эти качества становятся главенствующими в культуре.

Чтобы понять романтизм в первом из этих значений (оставляя в стороне второе, относящееся к историческому периоду между 1770 и 1850), мы должны абстрагироваться от бытового смысла термина "романтичный". В действительности слово "романтизм" происходит от нескольких понятий, имеющих то или иное отношение к романскому миру. Прежде всего подразумеваются языки, на которых говорили народы, жившие на юге Европы после падения Римской империи, все они возникли из классической латыни.

Архитектурный стиль, преобладавший у этих народов в описываемую эпоху, тоже принято называть романским. Говоря о "романтической истории", имеют в виду рассказ, созданный на одном из этих живых языков: естественно, что такому рассказу свойственна простота изложения, он стремился быть интересным для всех слушателей, и увлекательные приключения описывались при помощи узнаваемых деталей.

Таким образом, эта словесность представляла собой нечто противоположное классике сразу в двух отношениях: ее простонародный язык противостоял классическому литературному языку, а будничный, правдоподобный материал народных баллад и сказаний контрастировал с благородной, "возвышенной" тематикой, характерной, например, для классической трагедии.

Лишь при том условии, что нам известен характер этих отступлений от классических норм, может быть понят великий культурный сдвиг, когда классицизм 17 начала 18 вв. сменяется в конце 18 первой половине 19 в. романтизмом. Преобладающий интерес переместился из области высокого, благородного, классического по стилю в сферу общепонятного, правдоподобного, романтического по характеру стиля и тематики.

Те, кто возвестил об этой новой тенденции, обладали вкусом к народным сказаниям, поэзии, музыке и начали с того, что обратились к жанрам, которые на протяжении полутора столетий пренебрежительно рассматривались как слишком мелкие и безыскусные. Таким образом, существенным качеством истинного романтизма является преобладающий интерес ко всему простому и естественному, любовное внимание к чувствам и переживаниям обычных людей, к повседневной жизни, которая заключает в себе истину, особенно если эта жизнь протекает в естественной среде, словом, отказ от того искусственного, что неизбежно сопутствует городской цивилизации. Глубокие изменения вкусов и установок не происходят в одночасье, и поэтому для рассматриваемого периода характерна преемственность, которая соединяет классический 18 век и романтическое движение 1790-1800-х годов. Именно деятели т.н. Просвещения начали собирать и публиковать популярные в народе баллады, а дикорастущий английский сад предпочитали правильно разбитым французским паркам, именно они попытались вытеснить трагедию в стихах, изображающую образ жизни высокой аристократии, предложив написанную прозой пьесу или сентиментальный роман, рисующий семейные отношения, причем особенно их привлекало все чувствительное, сопровождающееся бурными слезами и объятиями. Их восхищали искусственно стилизованные руины в готическом духе, резко выделяющиеся на фоне безукоризненной правильности классицистского стиля в архитектуре.

Что-то искусственное заключалось в самом побуждении, продиктовавшем этот возврат к простоте и правде чувств. Однако оставалась неподдельной потребность воплотить такие переживания и мысли, которые долгое время подавлялись или игнорировались. Обращаясь к предтечам романтизма, мы убеждаемся, что их мышлению были присущи особенности, не сочетающиеся друг с другом. Так, С.Джонсон, будучи в полной мере человеком 18 столетия, утверждает, что Лондон способен одарить всем, чего ни пожелает душа, но вместе с тем он знает столь глубокие и искренние религиозные чувства, что его уже никак не отнесешь к числу "просветительских". Поэт и критик Г.Э.Лессинг высказывается о нравственных вопросах и о поэзии как убежденный классицист, однако, касаясь драмы, отстаивает "дикого", не признающего правил У.Шекспира, ставя его творения выше тщательно отделанных пьес Вольтера. Х.Уолпол, дилетант, обожающий пересуды в гостиных, на первый взгляд, кажется воплощением светскости и фривольности, тем не менее именно ему принадлежит первый готический роман Замок Отранто, произведение, преследующее цель вызвать у читателя ужас и использующее для этого самые фантастические поверья.

Всплески чувств, не нашедших воплощения в литературе, порождают также мистификации Т.Чаттертона, а затем Дж.Макферсона, Поэмы Оссиана которого заставили позабыть о классической эпике на полстолетия. Во Франции Д.Дидро возглавляет Энциклопедию, это детище Просвещения, и вместе с тем стремится укрепить авторитет прозаической драмы, а также объявляет поучительными романы С.

Ричардсона с выраженными в них моральными переживаниями. Наконец, Ж.Ж.Руссо, первым открыто порвавший с просветительскими доктринами, и в творчестве, и в самой своей жизни осуществляет почти все устремления нового движения. Произведениями Руссо впервые с необходимой полнотой выражено новое представление о человеке и достойной его жизни.

Не являясь ни бунтом против предшественников, ни формой реакции на их взгляды, романтизм предстает как радикальное осуществление тех начал просветительства, которые можно было бы назвать его оборотной стороной. Этим объясняется и тот факт, что событие, значительное для всей европейской истории Французская революция, является апогеем Века разума, но в то же время неиссякающим источником коллизий и проблем, характеризующих собственно романтизм.

Дата 1789 может рассматриваться как рубеж, разделяющий предромантизм и период полного расцвета романтической культуры. Это была в полном смысле слова новая культура, так как революция разрушила и смела старые формы мышления: не только монархические и феодальные, но и просветительские и классицистские. Те, кому к 1800 исполнилось от двадцати до тридцати лет, уже не были последователями и учениками своих прямых предшественников.

Среди людей этого поколения был политический мыслитель Ж.де Местр, который, ненавидя революцию и все ее следствия, тем не менее не мог не принимать ее во внимание. Местр был романтиком-монархистом, другие романтики оказались приверженцами республиканского устройства, социализма, анархизма. Некоторые тяготели к консерватизму, других больше влекли либеральные или радикалистские тенденции.

Одни пропагандировали ортодоксальную религиозность, другие были убежденными пантеистами или атеистами. Единство романтизму как определенному периоду истории культуры придает свойственная ему вера в необходимость переустройства, устремление к созиданию после гигантской встряски. Если у нас достаточно оснований аргументированно утверждать, что существует человек Возрождения, то их не меньше и для того, чтобы говорить о романтике как особом типе личности.

Между людьми, которых разделяет три столетия, много общего: и 16, и 19 век нуждались в человеке сильных страстей и героических устремлений, решившемся создать новый порядок вещей на развалинах прежнего; и та, и другая эпоха ознаменованы великими свершениями во всех искусствах, но также и громадными неудачами и трагедиями; и для той, и для другой характерны ярко выраженный индивидуализм и огромное многообразие человеческих типов.

Поэтому свойственный каждой из эпох тип личности подвержен модификациям, на что указывают биографии виднейших их представителей. Дж.Г.Байрон, например, был либералом и республиканцем, тогда как В.Скотт консерватором и монархистом, однако дух творчества делает и того и другого романтиками. Если задачей Просвещения были критика, разрушение, насаждение истины, то романтизм утверждал творчество, новаторство, постижение.

Есть и другое различие: просветители в своей деятельности опирались на мысль о том, что несколько простых разумных принципов могут применяться всегда и всюду. Философы предшествовавшего периода, как правило, были рационалистами типа Р.Декарта и И.Ньютона. Во имя торжества разума, обладающего универсальным значением, они и стремились подорвать основы, на которых держался прежний порядок вещей, на их взгляд, представлявший собой нагромождение нелепостей.

Романтики сочли эти верования 18 столетия слишком наивными и отвлеченными. Их увлекала многоликость мира, абстрактные истины они стремились испытать и дополнить конкретными наблюдениями. Де Местр говорил, что ему доводилось иметь дело со многими людьми французами, русскими, персами, но никогда с Человеком. С этим суждением полностью согласились бы и два других романтика, которые, если ограничиться поверхностными наблюдениями, были антагонистами: Э.

Берк, противник Французской революции, и Руссо, чьи идеи способствовали ее наступлению. Относительно того, что мир людей и явлений не может быть простым, единообразным, разумно устроенным, но предстает сложным, многоликим и нередко иррациональным, между романтиками не возникало расхождений.

Этим объясняется интерес к истории, необычайно выросший в тот период. История побуждала изучать каждый народ по отдельности, прослеживая, как сформулировал Берк, его не прерывающуюся жизнь посредством следующих одно за другим новых рождений. В свою очередь, подобный взгляд способствовал подъему культурного самосознания народов, которое пришло на смену преобладавшим в 18 в.

наднациональным верованиям и требованиям верности своему монарху. Примеры нового национального сознания явили немец И.Г.Гердер и итальянец Дж. Мадзини. Это сознание было культурным в том смысле, что воспринимало каждую нацию как уникальную сущность, ценя ее особенный вклад в культуру, составляющую достояние всей Европы. Еще не возникало мысли об абсолютном превосходстве той или иной культуры, не было ни гегемонистских, ни националистических побуждений; Европу воспринимали как букет, составленный из самых разных цветов.

Интерес к национальному прошлому не мог не пробудить внимания к Средневековью, потому что каждый народ обнаруживал свои корни в этой эпохе. Романы Скотта, как шотландские, так и европейские, стали свидетельствами этой широко распространившейся моды на все средневековое, включая готическую архитектуру, исторические памятники, тексты, написанные старинным языком, поиски истоков, к которым восходят те или иные идеи и установления.

Вернувшийся интерес к Средним векам совпал с мощным религиозным возрождением. Даже материалисты, атеисты и пантеисты отстаивали свои верования с необыкновенным жаром. Анемичный, надуманный, благовоспитанный деизм 18 в. более не находил опоры. Теперь считалось, что новый порядок отношений между людьми, каким бы он ни был, невозможен без веры, причем искренность, безраздельность религиозного чувства значила больше, чем догма.

Уже беглое перечисление особенностей романтического мышления показывает, что оно не опиралось на те или иные положения, а скорее стремилось стать всеобъемлющим. Романтики не столько восставали против 18 столетия, сколько подвергли основательной ревизии взгляды своих духовных отцов. Особенно заметно это сказалось в той восторженности, с которой они воспринимали греческие и римские древности.

В 18 в. античное наследие было окружено особой любовью, однако восхищение античностью не ослабевает и в 19 в., когда происходит открытие культуры Средневековья. Романтики высоко ценили, изучали и использовали в своем творчестве как античное, так и средневековое наследие. Стремление греков освободиться от турецкого ига пробудило живой отклик в сердцах большинства романтических художников.

Байрон отдал борьбе за свободу Греции свое состояние и жизнь. Британский музей пополнился коллекцией мраморов Парфенона, вывезенных Т.Элгином, а Д.Китс написал Оду греческой урне. Можно заключить, что романтики не предали забвению материал классического искусства, но вложили в него новое чувство, придали новую атмосферу, и отныне он органично сочетался со многими интересами и веяниями, почерпнутыми из многообразия новой истории всех народов.

Романтизм исходит из противоречивой природы человека, который и величествен и беспомощен, ему суждены и взлеты и крайние падения, им руководят и разум и иррациональная жизненная сила. Он не может отказаться от своих обязанностей на земле, поскольку, как указал в 17 в. Б.Паскаль, а в наше время сформулировали экзистенциалисты, человек "причастен", вовлечен в борьбу еще до того, как он осознает, что она действительно происходит. Поэтому романтики особенно дорожат качествами, способными помочь личности в этой борьбе, такими, как энергия, готовность к риску, способность накапливать жизненный опыт, отвага, интеллект, воображение. Независимо от религиозной ориентации, политических или национальных пристрастий романтиков, живших в эпоху, когда это движение находилось в своем апогее, для многих из них личностью, наиболее полно воплотившей все эти качества, был Наполеон. Начав с нуля, он сумел стать выдающимся государственным деятелем и полководцем, человеком, создавшим самого себя во времена, "благоприятствующие талантам, которые свершают свою карьеру"; более того, он воплощает черты гениальной личности каковы бы ни были преследуемые им цели, он обладал тремя высшими качествами: воображением, позволяющим вынашивать грандиозные замыслы, умением правильно анализировать множество конкретных обстоятельств и неистощимой энергией, подчиняющей реальность его планам.

Помимо многого другого, что ассоциируется с романтизмом, эта эпоха ознаменована расцветом литературы, первым неоспоримым качеством которой является увлечение политическими и общественными проблемами. По сути дела, с романтизмом в литературе утверждается реалистическое начало. Писатели-романтики тяготели к точности, конкретности, фактологической достоверности.

Понятие "местный колорит", которое они сделали общепринятым, указывает на то, что они стремились тщательно отбирать используемые детали. В подтверждение сказанного достаточно назвать лишь несколько имен и указать на некоторые жанры. Романтические поэты были преимущественно лириками и поэтами природы. И.В.Гете, У.Вордсворт, В.

Гюго, А.Мюссе, П.Б.Шелли, Байрон, Китс писали о том, что видели непосредственно в самих себе и вокруг. Гете говорил, что у него нет строки, которая не была бы навеяна его собственным опытом, а Вордсворт в предисловии к Лирическим балладам (1800) охарактеризовал поэтическую революцию, осуществляемую им вместе с С.Колриджем: стихотворения отныне не будут представлять собой набор условных образов и мыслей, изложенных особой поэтической речью, они будут передавать, причем самым простым языком, все то, что действительно происходит в жизни или в сознании поэта.

Жанр, который приобрел ведущее положение в эпоху романтизма и по сей день сохраняет свою притягательность, это, разумеется, роман. Даже если, в отличие от произведений Скотта или А.Мандзони, роман впрямую не касается истории, он все равно глубоко связан с исторической жизнью, поскольку говорит о том, что и впрямь могло бы случиться с людьми, о которых мы знаем многое: их имена, привычки, жилища, материальный достаток, любовные переживания, все это воссоздается с подробностями, вплоть до мельчайших.

Присущая романтикам жажда истины нередко заставляла их пренебрегать жанровыми различиями. Они воспринимали роман как средство постижения истории, а историю как способ проникновения в тайны психологии, знание которых, в свою очередь, использовалось в полемике по злободневным вопросам. У такого мыслителя, как, например, Гердер, задачам революционного обновления культуры служат и разрабатываемые им лингвистические доктрины, и история мифов, и философские концепции, и путевые заметки.

Литераторов того времени более всего занимала мысль о том, как определить положение человека в обществе. В отличие от просветителей 18 в., они, обличая существующие пороки, не прибегали к аллегориям и другим формам иносказания. Свой протест они выражали в стихах, памфлетах и романах напрямую, добиваясь сильного драматического эффекта.

В этом отношении консерватор Скотт столь же непримирим и последователен, как радикал Байрон. Монархисту Скотту свойственно острое чувство сострадания бедным и униженным, для которых он добивается справедливости. Байрон обливает презрением тиранов, венценосцев, надменных аристократов, преуспевающих филистеров, а в конце творческого пути создает широкую сатирическую панораму Дон-Жуан.

Каждый писатель обличал те язвы, которые были ему известны лучше остальных. Начиная с У.Блейка и Р.Бернса вплоть до В.Гюго и А.С.Пушкина никто из великих поэтов-романтиков не считал, будто поэтическая муза выше невзгод, претерпеваемых рядовыми людьми. В этом смысле особенно интересен пример Шелли, у которого репутация мастера красивых слов и воспевания грез, однако же он упорно штудировал политические теории, философию, естественные науки, а его поэзия в значительной своей части непосредственно затрагивает экономические и политические коллизии тогдашней Англии.

Во Франции романтические поэты, особенно Гюго и А.Виньи, постоянно обращались к проблемам, поставленным Французской революцией. Гюго, отдавший политике долгие годы, все более и более уверялся в необходимости обеспечить широким массам вначале политическое, а затем экономическое равноправие. Роялист в свои восемнадцать лет, он под конец жизни, в восемьдесят три года, выступает как социалист-республиканец.

На середине его пути появляются Отверженные, роман, задуманный как своеобразная библия для угнетенных и вобравший сорок лет опыта участия в революционных начинаниях, близкое знакомство с нищетой, социальной несправедливостью, деспотизмом. На первый взгляд, на другом полюсе от Гюго, а на поверку расходясь с ним не больше, чем Байрон расходился со Скоттом, находится О.Бальзак, создатель большого цикла романов Человеческая комедия. Бальзак хотел, чтобы под сенью монархии властью обладала постоянно обновляющаяся аристократия, ряды которой будут пополняться даровитыми людьми. Гюго мечтал о демократическом самоуправлении.

Между двумя этими полюсами могли бы расположиться все остальные европейские романтические поэты, историки, теологи, романисты и создатели политических теорий. В Англии должны быть упомянуты Т.Карлейль, Дж.Милль, Бернс, Блейк, Байрон, Шелли, Вордсворт, Колридж, Д.Г.Ньюмен, Т.Де Куинси и У.Хэзлит ; во Франции Ф.Шатобриан, А.Ламартин, Гюго, Виньи, Мюссе, Т.

Готье, А.Дюма, Ш.Фурье, К.А.Сен-Симон, Стендаль, П.Мериме и Ф.Гизо ; в Германии Гете, Ф.Шиллер, И.Г.Фихте, Ф.В.Шеллинг, Ф.Гельдерлин, Г.В.Ф.Гегель, Ф.Шлейермахер, Г.Клейст и Г.Бюхнер ; в Италии В.Монти, Мандзони, У.Фосколо, С.Пеллико, Дж.Леопарди ; в Испании А.Ривас и Х.Эспронседа ; в Польше А.

Мицкевич ; в России А.С.Пушкин, М.Ю.Лермонтов и Н.В.Гоголь. Естественные науки переживают в эпоху романтизма не менее плодотворный период, чем литература и социальная мысль. На эти годы приходится расцвет химии и вырабатывается единое представление о законах физической энергии, но еще существеннее, что это время т.н. "революции в биологии", т.

е. огромный шаг вперед в области изучения живых форм. Если облик 17 и 18 вв. в интеллектуальном отношении определили труды математиков и астрономов (Г.Галилея, Декарта, Ньютона), то в 19 и 20 столетиях та же роль принадлежит биологическим дисциплинам и эволюционному учению. В эпоху романтизма считали, что идея эволюции не ограничивается только биологическими процессами.

Любая область знаний об обществе, как и любая философская доктрина, основывалась на предположении, что в мире все подвижно и подвержено изменению Становление существеннее, чем Бытие. Если классицизм и Просвещение тяготели к стабильности, упорядоченности, возвещая "вечные" истины, романтиков привлекали "истины в движении". Обращаясь к истории, они старались понять законы становления современного им общества.

Социальные реформаторы предваряли свои схемы разъяснениями эволюции человечества от первых лет его пребывания на земле вплоть до новейшей стадии цивилизации. Такой метод был применен и основоположником социологии О.Контом, и создателями доктрины социализма Фурье и Сен-Симоном, а также Гегелем, объяснившим логику эволюции и разработавшим философию истории, из которой впоследствии многое почерпнул для своего учения о революции К.

Маркс. В эпоху романтизма путешественники конца 18 в. собрали обширный материал об активно изучавшихся в ту пору южных морях и недавно открытой Австралии. Эту информацию в начале 19 в. попытались систематизировать, положив начало новым наукам этнологии и антропологии. Эти дисциплины изучали внешние формы жизни и деятельности человека.

Другая тенденция, начало которой дала Исповедь Руссо, основывается на интроспекции как способе уяснения, чт собою на самом деле представляет человек. Наблюдения поэтов, романистов, творцов автобиографий, дополненные данными, собранными врачами и путешественниками, пытались прояснить некоторые побудительные мотивы наших поступков. То бессознательное, или дорефлективное, что заключено в нашей природе и навязывает некие желания и устремления, было отмечено как составная часть не только индивидуального, но и общественного поведения, причем сфера его действия не исчерпывается художественным творчеством, правовыми и моральными нормами, но охватывает также религиозные верования и предрассудки.

Осознание важности этого фактора, который вслед за Руссо и поэтами, испытавшими его влияние, постигали А.Шопенгауэр, Э.Гартман, Ф.Ницше, Ф.М.Достоевский и З.Фрейд, вероятно, самое ценное, чем обогатила нас романтическая мысль. Возможно, наиболее яркий пример синтетичности, присущей романтизму, дает жизнь и творчество Гете, который достиг главенствующего положения в просветительской философии.

Он испытал воздействие Руссо и Шекспира, но не удовлетворился ролью их ученика и стал наставником новой литературы в Германии. Почитатель античного искусства и литературы, Гете вместе с тем в драме Фауст (основанной на легендах позднего Средневековья) создал прообраз романтика, стремящегося обосновать свои моральные убеждения на жизненном опыте и вернуть душевный покой, обретя индивидуальную веру.

Поэт, драматург, критик, философ, Гете был и естествоиспытателем, его Опыт о природе образец поэтической мысли, поднимающейся до философии. Единство эпохи романтизма предопределено сходством проблем, которые понимались как требующие непременного осмысления. Рационалист Д.Юм доказывал неспособность человеческого ума постичь истину.

Позиция Юма представляла собой последнюю стадию рационалистской деструкции, когда разум ниспровергает самое себя. Философам следующего поколения, и прежде всего И.Канту, предстояло решать чисто романтическую задачу созидания на руинах прошлого. Кант разрешил дилемму, сформулированную Юмом, отделив явления, представляющие собой результат человеческого восприятия, от вещей-в-себе, составляющих неизменную, но непостижимую структуру вселенной.

Сам факт, что вещи-в-себе остаются навеки недоступными разуму, не должен был вызывать отчаяние или даже скепсис. Кант утверждал, что человек всегда способен проникнуть в смысл явлений, так как все люди мыслят одними и теми же понятиями времени и пространства, причины и следствия, схожести и различия. Эти понятия надлежит именовать "категориями", в системе которых может быть интерпретировано все богатство опыта.

Ни одно явление и никакой опыт не существуют вне деятельности человеческого сознания, устанавливающего, какой опыт предшествует данному факту и какой из него воспоследует, а также являются ли факты схожими или различными и т.п. Последователи Канта приняли этот подход к науке, однако разошлись относительно того, существуют ли вещи-в-себе и возможны ли источники познания, находящиеся вне сферы активности мыслящей личности.

Лидером школы, принявшей эту точку зрения, стал Фихте, оказавший воздействие на таких писателей, как Карлейль, освободившийся от скептицизма 18 в. благодаря знакомству с произведениями Гете, Фихте и Шиллера. На противоположном полюсе по отношению к Фихте находятся т.н. натурфилософы. Само название школы дает понять, что для нее видимый мир воплощенных форм обладает большей важностью, чем воспринимающее сознание.

В этом смысле натурфилософом был и Гете, и примечательно, что учение о природе, оказавшееся для него приемлемым, он нашел в трудах почти забытого в ту пору моралиста 17 в. Б.Спинозы. Его суть в том, что природа есть одно из проявлений Бога, "живое одеяние Божества", а также сколок человеческого сознания. Изучить природу в ее проявлениях то же самое, что познать Бога и Его творение.

Это романтическая трактовка "классического" ньютоновкого принципа, согласно которому изучение отвлеченных законов природы равнозначно постижению Бога. Доказательством того факта, что романтизм как духовное движение, общее для всей культуры Запада, обладает логикой и единством, служит американский романтизм. Не испытывая прямого немецкого или английского влияния, два поколения, представленные Р.

У.Эмерсоном, Г.Д.Торо, Т.Паркером, Б.Олкотом, Маргарет Фуллер, Н.Готорном, Э.А.По, У.Уитменом, Г.Мелвиллом, а также художниками В.Олстоном, Т.Коулом и Э.Б.Дюраном, прошли через те же искания и создали несколько философских концепций жизни. Подобно своим европейским единомышленникам, они доверяли религиозному и поэтическому чувству, не примирявшемуся с абстракциями и пустыми догмами, и тайну существования стремились разгадать, обращаясь к природе, воспитывая в себе сильные моральные побуждения, стремясь как можно прочнее отгородиться от клана торгашей и искателей практических выгод.

Наконец, они видели в человечестве единую сущность, которая, не до конца это сознавая, поглощена решением великой задачи, не имеющей ничего общего с обыденными заботами ремесла, мыслями о классовых интересах и национальной политике. Романтизм был эпохой познания мира и открытий, поэтому нет ничего удивительного в том, что Эмерсон, Карлейль, Колридж, Вордсворт, Шиллер, Гете и др.

были увлечены философией в такой же мере, как и точными науками, а общественные проблемы занимали их столь же сильно, как вопросы веры. Всем им жизнь виделась как целостность, которую можно было расщеплять и изучать, однако существование в виде изолированных фрагментов оказывалось невозможным. "Мы умерщвляем, расчленяя", сказал Вордсворт, и в этих словах нет враждебности к науке, они означают другое: поскольку перед нами всего лишь фрагмент, по нему никогда нельзя судить обо всем древе жизни.

Образ древа выбрал и Гете, формулируя свое убеждение в том, что есть глубокое несоответствие между опытом, который обретен непосредственно, и абстрактными построениями: "Суха, мой друг, теория везде, а древо жизни пышно зеленеет". Эти слова говорят о романтическом восприятии жизни: скорее творческом, чем критическом, более конкретном, чем умозрительном, преимущественно синтетичном, а не аналитичном.

ЛИТЕРАТУРА

Ванслов В.В. Эстетика романтизма. М., 1966 Проблемы романтизма, тт. 1-2. М., 1967, 1971 Габитова Р.М. Философия немецкого романтизма. М., 1978 Литературные манифесты западноевропейских романтиков. М., 1980 История всемирной литературы, т. 6. М., 1989 Виндельбанд В. Философия в немецкой духовной жизни. М., 1993 От абсолюта свободы к романтике равенства: Из истории политической философии. М., 1994 Жирмунский В.М. Немецкий романтизм и современная мистика. СПб, 1996 Романтизм и его исторические судьбы: Материалы международной научной конференции, ч. 1-2. Тверь, 1998 .