Большая биографическая энциклопедия - брацлавский цадик рабби нахман

— одна из самых интересных фигур в хасидском движении. Р. Нахман, правнук Бешта с материнской стороны, род. в Меджибодже в 1772 г. Его отец ничем не был замечателен и, по-видимому, не оказал никакого влияния на его духовное развитие. Хасидская среда, в которой рос р. Нахман, способствовала раннему пробуждению в его детской душе религиозного настроения и мечтаний.

По его собственному рассказу, он, еще будучи ребенком, однажды решил встретить субботний день в чистоте и святости, дабы удостоиться божественных видений. Как только наступил полдень кануна субботы, он поспешил в баню, чтобы окунуться в "микву". После этого он побежал домой, надел праздничные одежды и пошел в молитвенный дом. Там он стал усиленно ходить взад и вперед по пустому помещению: эти быстрые движения должны были помочь ему изгнать из головы все мирские помыслы и подготовить его к восприятию второй, "субботней души".

Он страстно жаждал экстаза и видений, но из всех его детских стараний ничего не вышло. Между тем молитвенный дом стал наполняться народом: пришли первые молельщики и стали читать Песнь Песней, не обращая никакого внимания на ребенка. Тогда он залез в ящик одной из выдвижных скамеек и там тихо заплакал. Он проплакал очень долго, пока не заснул.

Проснулся он уже во время вечерней молитвы; яркий свет зажженных свечей, ударивший в его опухшие от слез глаза, внес успокоение в его смятенную датскую душу. — На 14-м году его женили — брак в таком возрасте не считался среди евреев того времени слишком ранним — и он поселился в деревне в доме своего богатого тестя. Тут он стал готовиться к своей будущей роли хасидского вождя.

Он усердно изучал талмудическую и каббалистическую литературу и под влиянием пуританского учения часто и подолгу постился. Большую часть своего времени он проводил в уединении, в лесу или в лодке на реке. Природа, о которой он, сын города, не имел раньше никакого представления, произвела на него, как и на его прадеда Бешта, глубокое впечатление.

В продолжение всей своей жизни р. Нахман сохранил глубокую любовь к природе. "Зимой, — говорил он, — все растения умирают а летом пробуждаются к новой жизни, и тогда очень хорошо гулять в поле, ибо каждая травка поет хвалу Господу". "Какое прекрасное и чистое удовольствие слушать это пение!" — восклицает он восторженно. "Хорошо молиться в лесу или в поле, ибо деревья и травки также молятся вместе с нами и подкрепляют, таким образом, нашу молитву".

После смерти тестя р. Нахман поселился в м. Медведевке. Он приобрел там широкую известность, но не хотел принять какую-либо общественную должность. Жил он на полученные им в приданое 300 червонцев, и только тогда, когда у него ничего не осталось от полученных им денег, он вынужден был принимать от общины по рублю в неделю за свои хасидские проповеди.

В Медведевке р. Нахман жил до 1798 г., окруженный всеобщим почетом; даже сами цадики относились к нему с уважением. Как его дядя, р. Барух Меджибоджский, так и р. Нахман тогда имел преувеличенное представление о себе. Он утверждал, что Бешт часто ведет с ним беседы. Одному раввину он сказал: "Желаю тебе, чтобы ты хоть там, на том свете, понял самые обыденные мои разговоры".

Казалось, р. Нахман был на пути, чтобы сделаться типичным цадиком. Он, однако, устоял против искушения. Его угнетал упадок хасидизма. Факел, возженный Бештом и его непосредственными учениками, потух в руках его нерадивых продолжателей. Р. Нахман хотел "восстановить венец хасидизма" и обеспечить непрерывное продолжение хасидского благочестия.

Для этого, по его мнению, нужно учительство — дело, которым пренебрегали современные ему цадики: необходимо стремиться к тому, чтобы оставить после себя учеников, которые в свою очередь должны стать учителями и оставить после себя еще больше учеников и т. д., пока учение не распространится по всему миру. Этими учениками должны стать не избранники, а все хасиды.

Все они должны глубоко понять и проникнуться хасидским учением, чтобы быть в состоянии учительствовать. Но р. Нахман был слишком оригинален, чтобы удовлетвориться ролью толкователя Бештовой традиции; нужно было, по его мнению, начать все сызнова. Однако раньше, чем приступить к мечте всей своей жизни, он решил побывать в Св. Земле, стране, где похоронено большинство выдающихся каббалистов; в особенности он стремился посетить гробницы р.

Симона бен-Иoxaи и Ари (И. Лурье). Поездка в Палестину была в то время крайне затруднительна, а р. Нахман был вдобавок очень беден. Но он не обращал внимания на препятствия, и накануне Пасхи объявил своим приверженцам, что решил совершить путешествие в Св. Землю. Ему пришлось для этого продать все свои вещи и отдать свою дочь в услужение.

Остальные деньги собрали приверженцы его. После долгих мытарств ему удалось через полгода после отъезда прибыть в Яффу. Он пробыл в Палестине всю зиму и в продолжение этого времени ревностно изучал каббалистические произведения и посещал гробницы каббалистов. Палестина произвела на него глубокое впечатление. "Все, что я знал до поездки в Эрец-Израиль (страну Израиля), не имеет никакого значения", — говорил он впоследствии и строго запрещал сохранять что-нибудь из его прежних учений.

"Я живу только в Эрец-Израиле, — говорил он также, — и куда я ни еду, я в сущности еду только в Эрец-Израиль". — По возвращении из Палестины он поселился в Златополье — и тут начались его злоключения. Он не щадил современных ему цадиков и преследовал их своими сарказмами. "Искусителю, — говорил он, — очень трудно справиться одному со своей работой; поэтому он назначил такого-то цадика в одном, а такого-то — в другом месте".

Вместе с тем, он переходил всякие границы в восхвалении своей собственной личности. Только он "постигает Божье величие". Все его учения "зародились под наитием Св. Духа и от него можно узнать будущее". Он — "единственный великий ламдан" (ученый талмудист), "единственный вождь Израиля своего времени". Все это, разумеется, должно было возбудить против него сильное негодование современных цадиков.

Особенно непримиримого врага р. Нахман нашел в лице соседнего Шпольского цадика. Начались гонения на р. Нахмана и его последователей — гонения, не прекратившиеся и с его смертью. Сам р. Нахман находил эти преследования в порядке вещей. "Как могут они не враждовать против меня, — говорил он, — ведь я иду по совершенно новому пути, на который не ступил еще до меня ни один человек".

"Я не от мира сего, — говорил он еще, — и потому мир не может меня терпеть". В своем безграничном самовозвеличении он утверждал, что не грешит гордыней; ибо в этом и заключается высшее смирение, что человек может сам говорить о своих достоинствах, подобно Моисею, который писал о себе, что он был смиреннее всех людей на земле. Гонения мешали, однако, р.

Нахману отдаться целиком учительству, и он покинул в 1802 году Златополье и поселился в Брацлаве. Тут исполнилась его заветная мечта найти "ученого и красноречивого человека", который посвятил бы свою жизнь распространению его учения. Такого верного ученика р. Нахман нашел в лице р. Натана, сохранившего для потомства его поучения.

Р. Натан записывал все, что слышал от р. Нахмана, даже простые разговоры, а потом приносил ему для просмотра. Брацлав сделался центром, куда стекались многочисленные хасиды, жаждавшие приобщиться к новому учению. Вражда цадиков, однако, не оставила р. Н. в покое и здесь, и гонения еще более усилились. Его покинули многие из его прежних друзей и даже его дядя р.

Барух из Меджибоджа. Тогда р. Н. покинул Брацлав и стал вести кочевой образ жизни. В 1808 году он заболел туберкулезом. Предчувствуя близкую кончину, он решил поселиться в Умани, где за несколько лет до его рождения произошла гайдамацкая резня. "Души умерших там за веру, — говорил он, — ждут его". В 1811 г. он умер в Умани.

.