Большая биографическая энциклопедия - долгоруков князь петр петрович (генерал-адъютант)

(1777—1806) — родился 19 декабря 1777 года, умер 8 декабря 1806 г. Он был вторым сыном генерала от инфантерии князя Петра Петровича Долгорукова, бывшего Московским губернатором в царствование Императрицы Екатерины II, и княгини Анастасии Симоновны, урожденной Лаптевой. Мать его была женщиной большого ума, сумевшая дать всем своим сыновьям (Владимиру, Петру и Михаилу) очень солидное по тому времени образование.

Почти со дня своего рождения (4 марта 1778 г.) князь Петр был зачислен в списки л.-гв. Измайловского полка; пятнадцати лет произведен в капитаны с зачислением в Московский гренадерский полк (1 янв. 1792 г.) и в следующем году (8 июня 1793), в чине премьер-майора, назначен адъютантом к своему двоюродному дяде генерал-аншефу, князю Ю. В. Долгорукову. Вскоре потом (16 ноября 1795 г.) он был переведен в гарнизонный генерал-лейтенанта Архарова (второго) полк с производством в подполковники и через два года (2 мая 1797 г.) получил чин полковника. Полк этот в то время находился в Москве. Молодого и пылкого князя тяготила служба в гарнизонном полку, его тянуло на более полезную деятельность, и он решился подать прошение Императору Павлу о переводе на действительную службу; но просьба его была ему возвращена. Князь Петр Петрович не унывал и дерзнул послать новую просьбу Императору. На этот раз прошение было ему возвращено вторично, но уже "с наддранием" и с запрещением впредь беспокоить Его Величество. В полном отчаянии князь написал новую просьбу, но уже не Государю, а Наследнику Престола, Великому Князю Александру Павловичу, умоляя его уважить его ходатайство. Наследник сумел поколебать первоначальное решение Государя, и князь был назначен 11 сентября 1798 года комендантом г. Смоленска с чином генерал-майора. Новый комендант успел в три месяца привести запущенные дела в порядок, отправил донесение о преданности Смоленского дворянства Престолу и обратил этим на себя внимание Императора Павла, который 23 декабря того же года назначил князя (21-летнего юношу) генерал-адъютантом.

По приезде в Петербург князю Долгорукову удалось еще более понравиться Государю, на которого произвел впечатление его смелый и прямой характер. В это время был сделан донос Государю на отца князя, генерала от инфантерии князя П. П. Долгорукова, бывшего тогда начальником Тульского оружейного завода. Император Павел обратился к своему новому генерал-адъютанту, сказав ему, что предоставляет его батюшке выбор наказания его клеветников. "Накажите их презрением, Ваше Величество", отвечал князь, и Павел обнял его, воскликнув: "Вот Долгорукова кровь". Бывая в 1799 и 1800 годах часто в Петербурге, князь Петр Петрович близко сошелся с будущим Императором Александром I. Нельзя сказать положительно, играл ли князь Петр Петрович какую-нибудь активную роль в мартовских событиях 1801 года, так как только один из описателей этого переворота (Коцебу) вскользь, в примечании, упоминает фамилию князя Долгорукова в списке других заговорщиков.

С воцарением Императора Александра І князь Петр Петрович сразу выдвигается среди сотрудников первых лет его царствования. Уже в начале 1802 года Долгорукова посылают для обзора губерний Виленской и Гродненской, где управлял генерал-лейтенант Беннигсен, и, вследствие его благоприятного доклада, последнего производят в генералы от кавалерии. В том же году Император Александр выбирает князя из числа своих приближенных и посылает в Берлин к королю Прусскому с целью подготовления скорейшего свидания с ним. Поручение было секретное; князю Долгорукову были переданы письма и устные поручения. Он произвел отличное впечатление на королевскую семью, быстро выполнил возложенное на него поручение и возвратился в Петербург. Государь отправился в Пруссию 20 мая 1802 года. Его сопровождали граф Кочубей, Новосильцев, обер-гофмаршал Толстой, лейб-медик Виллье и генерал-адютанты: князь П. П. Долгоруков, граф Ливен и князь П. М. Волконский. Путь высокого путешественника пролегал через Нарву, Дерпт, Ригу и Митаву. 28 мая Император Александр в Полангене объявил, что так как король Фридрих Вильгельм прибыл в Мемель по случаю смотра своих войск, то в этом городе произойдет его свидание с королем Прусским. Тогда только стала известна окружающим конечная цель путешествия Государя. После семидневного пребывания в Мемеле, где Император Александр сумел всех очаровать своим обращением, 4 июня он возвратился в Петербург через Вильну и Псков.

В том же году Император посылал князя Петра Петровича в Финляндию, где ему удалось благоразумно предотвратить разрыв с Швецией из-за финляндских границ, — разрыв, казавшийся тогда неизбежным.

Последующие два года Долгоруков оставался в Петербурге и исключительно занимался изысканиями на почве военной и политической, о чем свидетельствуют оставленные им рукописи. Из них видно, что у князя Петра Петровича был тогда вполне созревший план действий для предполагаемой борьбы с Наполеоном, план, совсем расходившийся с соображениями князя Адама Чарторижского, который тогда руководил нашей внешней политикой. Дел внутренней политики князь Долгоруков не касался, но открыто и смело осуждал действия польского магната, который не ожидал встретить в князе такого убежденного и настойчивого противника, что ясно видно из его мемуаров. Влияние князя Адама было в эти годы очень велико, и его поддерживали Новосильцев, граф П. А. Строганов и отчасти граф Кочубей. Вступать в борьбу с такой силой было не легко, но, по заявлению современников, князь этого не боялся и открыто ратовал против грозного триумвирата. Однажды даже, за Царским столом, он, отвечая князю Чарторижскому, сказал: "Вы рассуждаете, милостивый государь, как польский князь, а я рассуждаю, как русский". Князь Адам конечно умолк и молчал до конца обеда. Вероятно, эти разговоры не остались бесследны, и Император Александр выбрал для ведения переговоров с Пруссией именно князя Долгорукова.

В Берлине князь был принят, как старый знакомый, весьма любезно королем Фридрихом Вильгельмом и королевой Луизой. Сначала король не соглашался на пропуск русских войск, двигавшихся на помощь Австрии против Наполеона через свою территорию, по князь Долгоруков скоро поколебал упорство короля, особенно, когда было получено известие, что французы нарушили нейтралитет прусских владений в Анспахе. Известие об этом Император Александр получил в Пулавах, имении князя Чарторижского, и 4 октября объявил намерение ехать в Козеницу, где находилась главная квартира генерала Михельсона, а оттуда безостановочно в Берлин, а не в Варшаву, как было раньше предположено. Можно с основанием предполагать, что именно благодаря воздействию князя Долгорукова было избегнуто возможное восстановление Польского королевства в той или другой форме.

13 октября состоялся торжественный въезд Императора в Берлин, и после ряда парадов, обедов и знаменитого посещения гробницы Фридриха Великого и клятвы в вечной дружбе между двумя Монархами Его Величество выехал в Веймар навестить свою сестру, великую княгиню Марию Павловну, а оттуда проехал прямо в Ольмюц, где его ожидал император австрийский. 16-го числа произошло небольшое дело у Вишау, довольно удачное и возбудившее еще больше самонадеянности в окружавшей Государя воинственной молодежи. Как известно, здравые советы Кутузова не имели успеха; план атаки армии Наполеона был поручен австрийскому полковнику Вейротеру, который сумел подделаться к партии молодых и неопытных генералов.

Ход Аустерлицкого сражения 20 ноября достаточно известен. Князь Петр Петрович участвовал в бою в колонне князя Багратиона и, как видно, отличился, ибо получил такого рода рескрипт: "Нашему генерал-адъютанту князю Долгорукову. Отличное мужество, храбрость и благоразумные распоряжения, оказанные вами в течение нынешней кампании против войск французских и в сражении 20 минувшего ноября при Аустерлице, где вы, командуя правым флангом пехоты, поражали несколько раз неприятеля; когда же были отрезаны, то с великим присутствием духа неприятельские нападения отражали и в сем случае занимали три позиции; а наконец ретировались в порядке до местечка Раусница, где занята была последняя позиция, — заслуживают награждения орденом Святого Великомученика и победоносца Георгия; а потому Мы всемилостивейше жалуем вас кавалером сего ордена 3-й степени и, знак оного препровождая, повелеваем вам возложить на себя и носить по установлению. Удостоверены Мы впрочем, что вы, получа таковую отличную честь, потрудитесь и впредь продолжением ревностной службы сделаться достойным Монаршей нашей милости. Пребываем вам благосклонны. На подлинном написано: Александр. В С.-Петербурге; 28 генваря 1806 года". Сверх того, князь был награжден за кампанию 1805 года шпагой за храбрость (24 февраля 1806 года).

На долю князя Петра Петровича в этой кампании выпала немаловажная роль, несмотря на его 28 лет; но неудачный исход Аустерлицкого сражения приписывался главным образом его вмешательству в направление хода военных операций. И это мнение было отчасти справедливо.

После успешной командировки князя Долгорукова в Берлин, закончившейся свиданием двух монархов, Император Александр заметно поддался влиянию князя, и его советы и указания принимались им чаще всего в соображение. Несмотря на присутствие в главной квартире осторожного и опытного Кутузова, Государь отдавал предпочтение советам князя. Его же он избрал для ведения последних перед Аустерлицем переговоров с Наполеоном, хотя противная партия советовала послать с этим поручением генерал-адъютанта Винцингероде. Известно, как дерзко вел себя молодой князь с Наполеоном, которого поразил своими смелыми речами и гордым обращением с ним; Наполеон впоследствии глумился в своем бюллетене над избранником русского Государя. Легкомысленное донесение князя Долгорукова, вернувшегося в главную квартиру, окончательно вызвало решение союзников атаковать французов на другой день, окончившийся Аустерлицкой катастрофой. Нападкам, насмешкам, всяким наговорам на неопытного и чересчур опрометчивого князя не было конца. Жозеф де Местр замечает в донесении к королю Сардинскому: "Le Prince Pierre Dolgorouky parait, tout bien examiné, avoir beaucoup contribué à ces grands événements en choquant Bonaparte, lorsqu'il échappa à ce dernier de dire qu'il désirait se mettre aux pieds de l'Empereur. Le Prince répondit que son Maître n'exigeait cela de personne, pas même de ses sujets. Tout le monde est d'accord, avec quelques légères variations, sur cette réponse qui est très gauche. A Berlin il а dit à l'envoyé de Bavière, qui lui faisait mille avances, qu'en lui parlant, il croyait parler au général Bernadоtte. Ce jeune homme peut-être utile comme ardent promoteur de la guerre, mais il ne s'en tiendra pas là". Стали появляться австрийские брошюры, статьи в иностранных газетах, где резко осуждали князя и выставляли его виновником понесенного поражения. Но Долгоруков и здесь не хотел считать себя побежденным и, с разрешения Императора, выпустил в свет две оправдательные записки под заглавием: 1) "Observations sur les rapports des gazettes, concernant les derniers événements dans la Moravie en Décembre 1805" и 2) "Lettre d'un officier russe sur les derniers événements militaires en Moravie en Décembre 1805". Они составляют ныне библиографическую редкость.

На другой день после Аустерлицкого сражения Император Александр послал князя Долгорукова в Берлин для передачи королю подробностей сражения, а главное для дальнейших переговоров о скреплении союза между Россией и Пруссией, ввиду могущих произойти осложнений со стороны Франции. Ему были также даны инструкции относительно вспомогательного корпуса графа Петра Александровича Толстого, остававшегося в северной Германии. Ряд донесений, которые присылал князь Петр Петрович Государю в течение декабря 1805 и января 1806 гг., свидетельствуют о его дипломатических способностях и отличаются большою ясностью изложения. В них князь Долгоруков рассказывает о впечатлении, произведенном в Берлине Аустерлицким сражением, о крайней нерешительности короля, о борьбе графа Гарденберга с графом Гаугвицом, завершившейся полным успехом и победой последнего. Далее идет речь о секретной конвенции, заключенной Гаугвицом с Наполеоном, почти без ведома короля Фридриха Вильгельма. Договор этот, подписанный еще 3/15 декабря в Шенбрунне, по которому Франция и Пруссия получали Ганновер, дотоле принадлежавший Англии, хранился в величайшей тайне, и Долгорукову удалось только в двадцатых числах декабря узнать подробности его.

Последние донесения князя Долгорукова доходят до конца января 1806 года, а в середине февраля он возвратился в Петербург. Но недолго пришлось ему отдыхать, и уже осенью того же года его послали на юг, в армию генерала Михельсона, предназначенную для действий против Турции. Что произошло здесь, о том современники расходятся в своих описаниях. Одни говорят, что заносчивый характер князя и его вмешательство во все дела до того раздражили старика Михельсона, что он пригрозил князю принять против него самые суровые меры; другие, напротив, рассказывают, что едва только Долгоруков успел доехать до армии, Государь его вернул, ввиду разгрома Пруссии и новых осложнений с Наполеоном. Замечу только, что уже один факт посылки князя на юг, а не в армию Беннигсена, свидетельствует, что доверие Императора Александра к нему было уже не то, что прежде, и начало колебаться. Получив повеление вернуться, князь Петр Петрович совершил свое обратное путешествие крайне быстро, на перекладных, и прибыл в Петербург усталый и больной, с зародышем злокачественной лихорадки. В самый день своего приезда он был принят Государем в продолжительной аудиенции, которая вряд ли носила приятный для него характер; в тот же вечер он, огорченный и изнеможенный, слег в постель, с которой более и не вставал. Князь занимал помещение в Зимнем Дворце. Доктора не могли сладить с его болезнью, которая была признана гнилой горячкой на тифозной почве. Через неделю, 8 декабря 1806 года, князя Петра Петровича не стало. Он скончался 29 лет от роду.

Ему, вероятно, предстояла еще блестящая будущность, так как он был молод, очень крепкого здоровья, большой силы воли, характера энергичного и самостоятельного, хотя и своевольного; однако Аустерлицкая неудача, а может быть слишком откровенные речи и донесения, видимо уже повлияли на Императора Александра, и дни разочарования, кажется, приближались. Но судьбе угодно было распорядиться иначе. Похороны князя, на которых, говорят, присутствовал сам Государь, были торжественны, и тело его было предано земле в Благовещенском соборе Александро-Невской лавры. На медной плите доселе можно прочесть: "Здесь лежит князь Петр Петрович Долгорукой, генерал-адъютант. Родился 1777 года декабря 19-го дня, скончался 1806-го года декабря 8-го дня. Тезоименитство его было декабря 21-го дня".

Нахожу небезынтересным привести здесь некоторые суждения о князе Петре Петровиче его современников. Вот как отзывается гр. Ланжерон:

"Le Prince Pierre Dolgorouky, aide de camp général de l'Empereur, était en 1805 un de ses favoris, prouvait que l'esprit, l'instruction et l'activité sont nuisibles quand elles ne sont pas accompagnées par le jugement, la probité et la loyauté qui doivent les diriger. Jamais on n'avait vu dans un homme de cet âge une ambition plus démesurée; audacieux, insolent, il heurtait de front tout ce qui pouvait lui offrir un obstacle; il ne respectait ni les individus, ni les réputations. Il injuriait, insultait ou calomniait publiquement tous ceux qui le choquaient ou dont le mérite le contrariait. Il ne dissimulait pas son désir de régner despotiquement sous le nom de son maître; mais il eut été capable de le perdre ainsi que sa patrie, s'il eut espéré de trouver un moyen de s'élever ou même un avantage personnel.

C'était un homme, un général, un sujet, un citoyen aussi dangereux à son pays qu'à la société. Il est mort en Décembre 1806 à St. Pétersbourg à l'âge de 29 ans et n'а été regretté par personne. Sa mort est un bienfait pour la Russie".

Теперь привожу суждение князя Адама Чарторижского:

"Parmi les Russes les plus ambitieux et les plus remuants, les plus irrités, je dirai presque, les plus enragés de la faveur dont je jouissais, se trouvait le Prince Dolgorouky. Sa colère contre moi, son envie passionnée de se pousser en avant et de marquer dans son pays, où un étranger d'une nation et d'un nom suspects osait prendre le pas sur lui; son dépit en voyant cet étranger s'ingérer dans les affaires et dans la confiance du Souverain, qu'il se croyait digne et capable d'obtenir lui-même, toutes les passions excitées avaient fini par lui donner de l'esprit, ce qui parut étonner beaucoup de gens.

C'était alors la cheville ouvrière du parti russe. Général aide de camp de l'Empereur, il était continuellement à la cour, et je l'y rencontrais fort souvent; il me poursuivait de certains reproches et de sarcasmes sur la conduite indolente de la Russie, me répétant sans cesse qu'il fallait entrer dans une voie nouvelle.

Poussé à bout, je lui dis un jour qu'il devait adresser ses réflections au chancelier qui était le chef du cabinet. Cette réponse lui sembla un faux-fuyant, et il me dit qu'entre le chancelier et moi, c'était un parti pris de nous renvoyer réciproquement la question et surtout les questionneurs, afin d'échapper par là à la difficulté d'une réponse précise. Cette discussion faillit dégénérer en querelle; l'Empereur s'interposa et donna tort au Prince Dolgorouky, qui ne me parla plus politique.

Toute relation cessa entre nous, mais il continua ses intrigues avec plus d'acharnement que jamais, intrigues qui bientôt reçurent un nouvel échec, suivi de nouvelles excitations.

Je me souviens que sous le règne de Paul, nos rapports étaient fort bons. Il me témoigna une grande confiance dans une affaire d'honneur qu'il eut avec M-r Wintzingerode, dont j'ai fait mention et dont j'aurais encore à parler. C'était un allemand très honnête, très roide et très pointilleux sur le chapitre de l'honneur.

A la suite d'une conversation avec le Prince Dolgorouky, il s'obstina à le provoquer et tous deux furent d'accord pour me prendre comme leur unique témoin. La rencontre eut lieu dans un jardin; je chargeai les pistolets, plaçai les deux combattants de manière à donner le moins de certitude possible à leur tir; tout se passa pour le mieux, car il se manquèrent réciproquement et l'incident se termina par une réconciliation complète."

Мнение князя Адама Чарторижского особенно интересно потому, что почти в каждом слове чувствуется глубокая, затаенная злоба польского магната, замыслы которого относительно политики России и восстановления Польши были разбиты, благодаря энергичному вмешательству юного, но смелого князя Долгорукова.

Граф Кочубей (впоследствии князь) пишет из Петербурга от 9 декабря 1806 года герцогу Ришелье: