Большая биографическая энциклопедия - паисий ярославов

— духовный писатель XV в. Предполагают, что около половины ХV в. Паисий был иноком Кирилло-Белозерского монастыря; позднее он жил некоторое время в Троицко-Сергиевой лавре (1467—1474) и по настоятельному желанию великого князя сделался там даже игуменом (1479—1482), но скоро ушел оттуда, потому что "не мог обратить чернецов на путь Божий, на молитву, пост, воздержание, они хотели даже убить его..." Затем мы видим его в Москве: в 1484 г. великий князь советуется с ним по делу митр. Геронтия (рассорившегося с князем и хотевшего оставить митрополию), и уговаривает Паисия быть митрополитом, но тот все-таки отказался; как причину отказа, летописец приводит вышеупомянутый факт его неудачного игуменства. Потом Паисий присутствует на соборах в Москве: 1490 г. по делу о новгородских еретиках и 1503 г. о вдовых попах и монастырских имуществах. Наиболее частым местопребыванием Паисия были, по-видимому, монастыри Кирилло-Белозерский и Спасо-Каменный, находившиеся в пределах Ростовской епархии, и вообще пустыни "заволжские". Год смерти его неизвестен. Вместе с "учеником" своим, Нилом Сорским († 1508), Паисий Ярославов пользовался необыкновенным уважением, как в среде современной ему русской иерархии, так и от великого князя. В 1489 г. новгор. архиепископ Геннадий, вступая в борьбу с местными еретиками и сообщая о них ростовскому архиепископу, просил последнего посоветоваться с жившими в пределах его епархии Паисием Ярославовым и Нилом Сорским, и привлечь их к борьбе: речь шла о распространившихся в народе толках о близкой кончине мира. Геннадий и сам хотел поговорить с авторитетными и учеными старцами и с этой целью даже приглашал их к себе. С еще большим уважением относился к Паисию и Нилу сам великий князь. По свидетельству современников, оба старца "ради крепкого жительства и добродетели множества имели великое дерзновение к Державному и были зело преемлемы и почитаемы у него"... Паисий близок был и к семейству велико-княжескому, являясь воспреемником детей великого князя. В 1480 г., вместе с митр. Геронтием и архиеписк. Вассианом, Паисий ходатайствовал пред великим князем за его брата.

Будучи духовным руководителем знаменитого Нила Сорского, которого современники обыкновенно называют и "учеником" Паисия, Ярославов является старейшим представителем так называемых "белозерских" или "заволжских старцев" (т. е. иноков отдаленных монастырей вологодских и белозерских, с Кирилло-Белозерским во главе, известных в Москве вообще под именем "заволжских"). Взаимные отношения между Паисием и Нилом, этими главными представителями идей и стремлений "заволжских старцев", по-видимому, вообще были постоянно самыми близкими. В упоминаниях современников их имена чаще всего встречаются вместе, рядом. В числе посланий Нила Сорского едва ли два не были написаны им к Паисию: мы не знаем по крайней мере другого лица, с которым могли бы быть у Нила столь глубокие нравственные связи и к которому в тоже время он мог бы относиться как к своему духовному руководителю и наставнику. В одном из них мы читаем, между прочим: "свое чадо убогое не забывая, буди молитвенником ко Господу о моем окаянстве", а в другом, прося опять молитв у того — "его же от пелен вожделех видети", автор пишет: "Не могу комуждо, якоже прилучися, обнажити язвы души моея, но тебе токмо, святый владыко, яко и древняя моя целившу"...

Общее направление идей "заволжских" было строго аскетическое, но несравненно более внутреннего характера, чем как понимался аскетизм большинством тогдашнего русского монашества. Общий фон их стремлений был перевес духовного, идеального, над внешним и обрядовым. На взглядах и идеях "старцев" лежит отпечаток древне-христианской духовности; в своих стремлениях они хотят приблизиться к первобытному евангельскому идеалу. Иночество, по мнению старцев, должно быть не телесным, но духовным, и требует не внешнего умерщвления плоти, а внутреннего самосовершенствования, т. к. почва монашеских подвигов — не плоть, а мысль и сердце. Намеренно обессиливать, умерщвлять свое тело, по их учению, излишне: слабость тела может даже препятствовать в подвиге нравственного самоулучшения. Поэтому инок может и должен питать и поддерживать тело, снисходя к физическим слабостям, болезни, старости. Вообще физическое пощение, по их понятию, — не самое главное. О предмете этом, столь важном по господствовавшему взгляду того времени, ученик Паисия, Нил Сорский, делает лишь общее наставление. Вообще он враг всякой внешности; он считает излишним иметь в храмах дорогие сосуды, золотые или серебряные, и украшать церкви, которые должны быть чужды всякого великолепия: в них нужно иметь только необходимое — "повсюду обретаемое и удобь покупаемое". Чем жертвовать в церкви, — лучше, по его словам, раздать нищим... Подвиг нравственного самосовершенствования инока должен быть разумно-сознательным. Он должен совершать его не в силу принуждений и предписаний, а "с рассмотрением", и "вся с рассуждением творити". Нил Сорский, как ученик Паисия и глава "белозерских старцев", требует от инока не механического послушания, а сознательности в подвиге. Здесь, как и везде, "без мудрования б и добрая на злобу бывает" — говорит он в своем "Правиле ученикам". Резко восставая против "самочинников" и "самопретыкателей", старцы не уничтожают, однако, в иноке личной, свободной воли. Это признание прав личного, свободного разумения вместо прежнего безотчетного, рабского "послушания", представляет характерную черту в общем круге воззрений Нила Сорского и всех "белозерских старцев", последователей Паисия. Личная воля инока (а равно и каждого человека) должна подчиняться, по взгдяду старцев, только одному авторитету — "божественных посланий". Это — единственный источник к познанию нравственных и религиозных обязанностей инока. Поэтому "испытание" божественных писаний, изучение их — и есть главная обязанность инока. Любовь к этому "испытанию" и вообще книжные занятия были, по-видимому, отличительной чертой старцев. Недостойная же жизнь инока и вообще человека исключительно зависит, по их мнению, "от еже не ведети нам святое писание"... И в защите своих мнений старцы стараются исключительно стоять на этой почве "писаний", опираясь на авторитет "святых правил" и "многих книг" и смотря на своих противников, лишь как на незнающих или "клевещущих на истину евангельскую"... Впрочем, по мнению старцев, писания — "не вся божественна суть". С изучением божественных писаний должно быть соединено критическое отношение к общей массе письменного материала. В этом отношении чрезвычайно любопытны книжные занятия самого Нила Сорского. Переписывая книги, он подвергает списываемый материал более или менее тщательной критике. То же критическое отношение к писаниям мы видим также у Вассиана Патрикеева и вообще в сочинениях, вышедших из школы "заволжцев". Белозерские старцы рекомендуют, таким образом, не простое чтение "писаний", "почитание книжное" (о необходимости которого у нас говорилось с XI века), но сознательное, критическое усвоение читаемого. Эта мысль о критике была чрезвычайно характерной в воззрениях "старцев", и для тогдашнего круга грамотников особенно необычайной. В глазах последних — всякая вообще "книга" (кроме тех, "их же не подобало чести", — граница которых, однако, была крайне неопределенна и подвижна), все написанное носило характер одинакового авторитета, являлось одинаково не изменяемым и неприкосновенным, все безразлично носило название "божественных писаний". Иосиф Волоколамский († 1515), один из ученейших людей своего времени, прямо доказывал, напр., что "гратскии законы" — "подобни суть пророческим и апостольским и святых отец писаниям", а сборники Никона Черногорца (простого греческого монаха XI в.) смело называл "боговдохновенными писаниями"... Понятны поэтому укоры со стороны Иосифа Нилу Сорскому и его ученикам, что "Нил и ученик его Вассиан похулиша в русской земле чудотворцев", а также и тех, "иже и в древняя лета и в тамошних (иностранных) землях бывших чудотворцов чудесем их не вероваша и от писания изметаша чудеса их", — отчего Вассиан должен был защищаться. Одна попытка сколько-нибудь критического отношения к списываемому материалу даже лучшим людям казалась ересью.

Стремясь к евангельскому идеалу, белозерские старцы не скрывали своего осуждения тем "нестроениям", которые они замечали в большинстве современного им русского монашества. Паисий Ярославов, как мы видели, тщетно пытался обратить подчиненных иноков "на божий путь, молитву, пост, воздержание"... — и молча протестовал против монастырской деморализации, оставляя игуменство и уходя из монастыря; его последователи, Нил Сорский и Вассиан Патрикеев, открыто вооружались против нее. Некогда святое житие иноческое "ныне мерзко бысть", пишет Нил. Точно так же "белозерские старцы", и во главе их Паисий Ярославов, с названными учениками выступили, как известно, самыми энергичными противниками монастырских имуществ и горячими проповедниками первобытной иноческой нищеты. Это вытекало непосредственно из общего взгляда их на сущность и цели иночества. Всякую собственность они считали противоречащей иноческим обетам и несовместной с стремлениями инока: инок отрекается от мира и всего, "яже в нем"; как же после этого он может тратить время на заботы о мирских имуществах, землях, богатствах? Иноки должны питаться исключительно своими трудами, и даже подаяния могут принимать только в крайних случаях. Они не должны "не точию не имети имения, но ни желати то стяжавати". Обязательное для инока — старцы считали обязательным и для монастыря: монастырь есть лишь собрание людей с одинаковыми, одними и теми же целями и стремлениями, и предосудительное иноку — предосудительно и монастырю... Вопрос о монастырских имуществах имел животрепещущее значение, и отрицательное отношение к нему "старцев", по отзыву современников, было одной из главных причин враждебности к ним таких людей, как Иосиф Волоцкий, а равно взаимной вражды "старцев" к "презлым осифлянам", — причиной, "почему Кириллова монастыря старцы Иосифовых старцов не любили". По словам современника, "то была меж них первая нелюбка".

Вместе с проповедью идеально-иноческой нестяжательности, — "белозерские старцы" являлись проповедниками большей религиозной терпимости. Это касалось другого чрезвычайно важного общественного вопроса того времени — дела о новгородских еретиках — и более снисходительное отношение к ним "старцев" было, по отзыву того же современника, новой причиной вражды в ним осифлян, — "второй меж них нелюбкой". Старцы, действительно, в этом случае столь же резко расходились с господствовавшими взглядами большинства, как и в вопросе о монастырских имуществах. Даже лучшие представители этого большинства, напр., новгор. архиеписк. Геннадий, собравшимся в Москве для суда над еретиками епископам — советовал: "токмо того для учинити собор, что их (еретиков) казнити — жечи да вешати"... Один из современных писателей, Иосиф Волоцкий; тоже доказывал, что "еретика и отступника (речь идет о тех же новгородских еретиках) подобает не токмо осужати, но и проклинати и в заточение посылати и казнем лютым предавати". Белозерские же старцы, как известно, выступили решительными противниками этого сурового взгляда, и в коллективном послании, оставаясь на почве евангельской любви и прощения, по пунктам разбивали приведенные доводы Иосифа. Ссылаясь на "божественные писания", старцы Кириллова и всех вологодских монастырей доказывали, что кающихся еретиков церковь не казнит, а приемлет "простертыми дланьми". В противность Иосифу, любившему ссылаться на Ветхий Завет, старцы указывали, главным образом, на Евангелие.