Большая биографическая энциклопедия - шереметев граф борис петрович (генерал-фельдмаршал)

— генерал-фельдмаршал, тайный советник, род. 25 апреля 1652 г., скончался 17 февраля 1719 г. Борис Петрович был старшим из сыновей боярина Петра Васильевича Шереметева (Большого) и до 18 лет жил при отце, преимущественно в Киеве, где посещал Старую Киевскую Школу, а позднее принимал участие в административных трудах отца. В 1669 г. он был пожалован комнатным стольником и осенью того же года женился на дочери Переяславского воеводы Евдокии Алексеевне Чириковой. С 1671 г. началась служба молодого Шереметева при дворе. Неоднократно сопровождая царя в частых поездках его по монастырям, Борис Петрович исполнял обязанности рынды на торжественных приемах, а в 1679 г. был назначен товарищем в большой полк боярина и воеводы кн. М. А. Черкасского. В 1681 г., при образовании Тамбовского городового разряда, Шереметев был назначен разрядным воеводой и уехал в Козлов, откуда ему пришлось вскоре выступить — во главе трех рейтарских и семи солдатских полков — против татар, тревоживших наши рубежи. В 1682 г., при восшествии на престол царей Иоанна и Петра, Шереметев был пожалован в бояре, и с тех пор принимал близкое участие в управлении, главным образом, внешними сношениями России, предусмотрительно держась в стороне от партийных раздоров, ареной которых был царский двор того времени. Особенно видную роль играл он при переговорах с посольствами австрийским и польским, прибывшими в 1685—86 гг. в Москву для заключения союза против Турок. С австрийцами переговоры не привели ни к чему, так как у послов не было полномочий на заключение вечного мира с Россией, что московское правительство ставило необходимым условием союза; польские же послы, после семинедельных пререканий, согласились на наши требования, и 27 апреля 1686 г. подписан был договор, по которому Польша навсегда отказывалась от притязаний на Киев и часть Малороссии, цари же обязывались разорвать мир с Турцией и в следующем году двинуть войска на Крым. За успешное ведение дела Шереметев был пожалован званием ближнего боярина и наместника Вятского и, вместе с окольничим Чаадаевым, отправлен к королю Яну "для явственнейшего и совершеннейшего вразумления о договоре" и принятия королевской подтверждающей грамоты. По окончании этой миссии Шереметев должен был посетить Вену — объявить императору Леопольду о состоявшемся с Польшей соглашении и возобновить начатые в Москве переговоры о вечном мире.

С блестящей свитой Шереметев в конце июня выехал из Москвы. Посольство шло на 280 подводах, под конвоем стрельцов, медленно передвигаясь по грязным дорогам, и только 31 июля прибыло на Литовский рубеж, в с. Мигновичи. Вопреки обычаю, послов никто не встретил: ни подвод, ни кормов им заготовлено не было. Тем не менее Шереметев, не мешкая, двинулся дальше и 5 августа прибыл в Могилев. Здесь он узнал от местных властей, что король со всеми гетманами под Тысмяницей, в 24 милях за Львовым. Узнал он также, что выполнить возложенную на него задачу — добиться ратификации договора королем — будет нелегко, так как пункты о льготах православию в Польше и территориальных уступках России король и многие магнаты считают неприемлемыми. 19 августа посольство, все еще на своих лошадях, втридорога нанимая подводы, прибыло в Минск. На следующий день явился туда назначенный им, наконец, пристав — подчаший Слонимский Федор Токаревский, которому Шереметев немедленно поставил на вид странность приема, оказанного послам в Польше. Токаревский оправдывался тем, что извещение о прибытии посольства запоздало. Доведя Шереметева до Брест-Литовска, Токаревский отъехал, не дожидаясь прибытия нового коронного пристава, и посольству снова пришлось идти без всякого почета и удобств почти до самого Львова; коронный пристав встретил их всего в 50 верстах от города и 26 сентября Шереметев въехал в Львов и здесь целых два месяца ожидал аудиенции. Тщетно посылал он письмо за письмом в королевский лагерь, требуя немедленного приема и жалуясь на полное невнимание местных властей к русскому посольству. Огинский, которому адресованы были жалобы, отвечал уклончиво: ссылался на военное время, невозможность провести послов в лагерь, необходимость дать отдохнуть королю, утомленному трудным походом к Яссам, — наконец, на отсутствие многих сенаторов и самого канцлера коронного. Кончилось тем, что Шереметев, потеряв терпение, заявил, что уедет назад, если до 24 ноября аудиенция не состоится. Угроза подействовала. 23 ноября король переехал во Львов и до 29 совещался с сенаторами. Он долго не соглашался на уступку Киева, Смоленска и Чернигова, но вынужден был уступить настояниям воевод Краковского, Познанского и Русского и канцлеров Литовского и Польского, указывавших на невозможность отказа от заключенного договора после того, как Россия порвала уже мир с Портой.

2-го декабря посольство было принято Яном "со всякой честью и учтивством", а 12, после долгих споров и пререканий Шереметева с сенаторами, король, со слезами на глазах, принес торжественную клятву на верность договору и вручил Шереметеву подтверждающую грамоту. На следующий день Шереметев приступил к обсуждению с сенаторами остальных порученных ему дел: об уступке России пустых заднепровских земель, увольнении запорожцев, задержанных на польской службе, и пр. Убедившись на первых же заседаниях, что успеха переговоры эти иметь не будут, Шереметев решил удовольствоваться выполнением главной своей задачи, 28 откланялся с посольством королю, 2-го января 1687 г. — королеве, и 11 января выехал из Львова в австрийские пределы.

Здесь послов русских ожидал совершенно иной прием, чем в Польше. На самой границе, y p. Дерту, встретили их пристава — граф Рудольф ф. Гашин и Ян, рыцарь Скронский, и под конвоем роты рейтар проводили в местечко Тарновские Горы, где приготовлен был посольский двор. Готовы были и подводы, которыми, впрочем, не пришлось воспользоваться, так как Шереметев, опасаясь, что Венский Двор встретит его также негостеприимно, как Польский, во избежание задержек, нанял уже подводы до самой Вены. 6-го февраля посольство выехало из Тарновских гор и через Гливицы, Рудно, Ратибор прибыло в Опаву, где ожидало неделю прибытия новых приставов: прежние назначены были только до Моравской границы. Медленно подвигаясь вперед, вследствие весенней распутицы, послы миновали Гоф, Ольмюц, Просниц и 1-го марта остановились в Вулкерсторфе, отправив вперед, по просьбе Венского Двора, дьяка с проезжей грамотой и списком чинов посольства.

8 марта Шереметев прибыл в окрестности Вены. Так как все селения близ столицы были выжжены турками, "подхожий стан" для посольства был поставлен в открытом поле. Переодевшись в нем "по польскому обряду" для въезда в город, Шереметев с товарищами переправился на лодках через Дунай, к "встречному месту", где ожидал их барон X. ф. Кляйц с цесарскими каретами. И здесь не обошлось без споров на почве этикета, задержавших посольство на 4 часа, пока барон сносился с Веной и получил приказ уступить желаниям послов. В предшествии 2 рот латников и двух рот трубачей Шереметев въехал вечером в Вену.

Аудиенция назначена была на 12-ое, но ее пришлось отложить, так как Шереметев долго не мог столковаться с австрийцами насчет церемониала: на каком дворе выходить из карет чинам посольства, когда снимать шапки, сколько раз кланяться императору. Шереметеву удалось настоять на большей части своих требований. 14 марта состоялся торжественный прием, на котором Шереметев поднес Леопольду царские подарки, и от себя — сорок соболей, персидский изарбав, 2 косяка ханской камки, 6 сороков горностаев. 19-го начались переговоры с сенаторами: о титуле "маестатис", который Шереметев старался выхлопотать царям, о положении католицизма в России и пр. От решительных переговоров о союзе Шереметев уклонялся, ссылаясь на отсутствие полномочий. Добившись некоторых уступок по возбужденным им вопросам, Шереметев стал собираться в обратный путь. 18 апреля назначена была прощальная аудиенция. Но в ответной грамоте Леопольда умален был царский титул и говорилось о различных льготах католичеству, которых послы не обещали. Шереметев не принял грамоты и после долгих споров настоял на ее исправлении. 25 император и императрица простились с посольством, а 27 переданы были Шереметеву подарки Леопольда — серебряная утварь, весом около 3-х пудов. 1 мая послы тем же путем отбыли на родину. 14 мая Шереметев вступил в польские пределы, где по-прежнему не нашел ни приставов, ни подвод, ни кормов. 18 июня посольство прибыло в Минск, 7 июля было в Смоленске, и через Дорогобуж, Вязьму, Можайск 25 июля въехало в Москву; 27 Шереметев представил царям доклад о результатах своего посольства, а 7 ноября получил: золоченый серебряный кубок в 3 фунта весом, 2 сорока соболей, атлас золотный в 50 рублей и 100 рублей денег, да за хлопоты о титуле еще 2000 ефимков.

В конце года Шереметев был назначен главным начальником над войсками, собранными в Белгороде для охраны границ Украйны, и 17 декабря выехал в Севск, где была в то время главная квартира.

В мае 1688 года Шереметев участвовал в походе против татар, в составе войск кн. Голицына. О действиях его по время кампании этого года сохранилось мало сведений. Во время боя с Крымцами, на пути от Днепра к Черной долине, Шереметев стоял с отрядом на крайнем левом фланге русского построения. Татары, ударив на авангард Шеина, после короткой схватки свернули в сторону и смяли Шереметева, пробившись до самого обоза, но были отбиты Голицыным. Бой в Зеленой долине (16 мал) был также неудачен для отряда Шереметева, несмотря на блестящую храбрость, выказанную им в этом деле.

Падение царевны Софьи не отразилось на судьбе Шереметева, несмотря на явную благосклонность к нему правительницы и Голицына. Шереметев сумел заслужить эту благосклонность, будучи несомненным, хотя и тайным, сторонником Петра, и царь не мог не знать об этом. Вот почему Шереметев не разделил участи многих, заплативших жизнью или ссылкой за расположение к ним царевны. Но по той же причине он не разделил и участи более решительных и открытых приверженцев Петра, быстро возвысившихся после переворота. Царь не принял Шереметева в круг своих ближайших друзей и советников, — оставив его в прежней должности воеводы Белгородского разряда.

Следующие годы Шереметев провел на Украйне, "ведя войну от курсов обыкновенную" — отражая частые налеты и набеги крымцев и белгородской орды. В 1692 году ему пришлось выступить в большой поход, с 40 тыс. войском: подходил Петрик с крымцами. Но до столкновения дело не дошло: узнав о приближении Шереметева, татары вернулись в свои степи.

20 января 1695 года объявлен был Крымский поход. Во исполнение плана, принятого на военном совете в Москве (демонстрация на Крым — удар отборными силами на Азов), Шереметеву было поручено: сформировав в Белгороде и Севске, с особой гласностью, 120-тысячную армию старого строя, по первому подножному корму идти к Днепровским низовьям, соединясь по дороге с малороссийскими казаками, и привлечь этим движением на себя внимание и силы крымцев, привыкших ждать удара именно со стороны Днепра. Шереметев принял поручение с видимой неохотой, всеми силами стараясь убедить царя в невыполнимости возложенной на него задачи. После долгих сборов и проволочек он выступил, наконец, в поход и соединился с гетманом Мазепой. В конце июня войска подошли к первому из турецких городков на Днепре — Казыкерменю, занятому довольно сильным турецким гарнизоном. Кроме того, под городом стояли татары под начальством Нурреддина и Ширим-бея. Став лагерем вне сферы огня, Шереметев выслал к стенам спешенных городских и охочих казаков. Опрокинув вышедших им навстречу янычар, казаки гнали их до самых ворот, но ворваться в город не смогли. По совету Мазепы, Шереметев отказался от штурма и перешел к блокаде крепости. К ночи городок был уже окружен шанцами. Началась бомбардировка, четыре дня не дававшая никаких результатов, т. к. стены были построены из очень твердого камня. Пришлось прибегнуть к подкопу. 3 июля взрывом пробита была брешь, и город сдался, причем Шереметев поклялся сохранить жителям свободу и имущество. Но казаков невозможно было удержать: они бросились в город грабить; завязались драки, перешедшие в общую резню, длившуюся 5 часов. Уцелевшие жители были уведены в плен. После падения Казы-Керменя турки без боя очистили городки: Мустрит-Кермень, Ислам-Кермень, Мубарек-Кермень. Удерживать захваченные укрепления Шереметев нашел невозможным и потому, сбив до основания стены Казы-Керменя, занял слабым гарнизоном только один Мустрит-Кермень, и со всем войском вернулся на Украйну. Немедленно по уходе его, запорожцы выгнали гарнизон из Мустрита и уничтожили крепостцу.

В декабре Шереметев получил указ выделить из состава своей армии и отправить на Валуйку, в донской поход, 7 пех. полков, 15 тыс. запорожцев и значительную часть конницы старого строя.

В феврале 1696 года Шереметев выехал в Москву. На встречу ему по Калужской дороге выслан был ближний стольник Царя — спросить о здоровье и благодарить за взятие Казы-Керменя. Въезд Шереметева в столицу был обставлен торжественностью. Быть может, популярность Шереметева в народе внушала Петру в те смутные времена опасения, о которых глухо упоминают некоторые современники. Шереметев пробыл в Москве недолго и вернулся в Ахтырку — все тем же воеводой Белгородским. 25 апреля он получил указ: по совету с гетманом идти с 2500 ратных плавным путем под Очаков или другое место в той же стороне. Шереметев не проявил поспешности и только 6 июля соединился с Мазепой на p. Коломаке, перешел оттуда к р. Берестовой и простоял там до конца августа в полном бездействии, хотя отвлечение всех почти сил татар к Дону давало ему возможность разгромить Крым, не встретив серьезного сопротивления. В первых числах сентября Шереметев вернулся на Украйну.

В 1697 г. Шереметев предпринял заграничное путешествие "ради видения мореходных противу неприятелей Креста Святого военных поведений, которые обретаются во Италии, даже до Рима и до Мальтийского Острова, где пребывают славные в воинстве кавалеры". Петр снабдил его письмами к императору Леопольду, папе, дожу Венецианской республики и великому магистру Мальтийского ордена.

Путь Шереметева лежал через Польшу, переживавшую в то время смутные дни борьбы партий Августа II и принца Конти. Шереметев ехал под именем ротмистра Романа, с небольшой свитой, отказавшись от всякой пышности. Тем не менее, разнесся слух, что боярин Шереметев едет к королю условиться насчет действий сосредоточенных, будто бы, на границе русских войск против конфедератов. Два раза арестовывали его противники Августа, и только путем богатого выкупа удавалось ему получить свободу; под Замостьем Шереметев подвергся нападению трех хоругвей, приведенных старостой Грабовецким Лащем, — и спасся от верной смерти исключительно благодаря заступничеству княгини Радзивилл.

5 ноября Шереметев прибыл в Краков, где остановился в доме, приготовленном ему по приказанию короля. Немедленно по приезде явились к нему с приветствиями гетман Литовский, стражник коронный и секретарь Августа Клейст. Аудиенция у короля, состоявшаяся 6 ноября, носила, по желанию Шереметева, частный характер. Легкое нездоровье задержало Бориса Петровича в Кракове почти на три недели и только 25 ноября, обменявшись подарками с королем и знатнейшими из польских вельмож, он выехал в Вену, куда прибыл 10 декабря. Император выслал ему на встречу свою карету и переводчика Адама Смилля с приветствием. 17 декабря Шереметев, сменив боярский наряд на немецкое платье, вручил Леопольду письмо Петра. В Вене боярин оставался почти целый месяц, осматривая местные церкви и монастыри и пируя с австрийскими вельможами, которых он щедро одарял привезенными с собой мехами. 5 января 1698 г. Шереметев переехал в Баден, в сопровождении любимца императора иезуита Вольфа, а оттуда отбыл в Венецию, где в то время находились его братья Василий и Владимир Петровичи. В Венеции Шереметев жил с 5 февраля по 3 марта, затем через Падую, Феррару, Лорет, Сполетто проехал в Рим, куда прибыл 21 марта. С великим почетом принятый папой, допустившим его к руке и благословившим образом Спасителя и крестом с частицей древа Креста Господня, Шереметев проводил время в осмотрах бесчисленных церквей и монастырей Вечного города; 4 апреля, отправив папе и его приближенным богатые дары, Шереметев выехал в Неаполь, оттуда в Сицилию, и 2 мая высадился, при громе орудий, на Мальте, где встретил самый почетный прием у магистра Раймунда Переллоса Рокафула и рыцарей. 5-го и 6-го Шереметев осматривал укрепления острова; 8-го, после торжественного богослужения в церкви св. Иоанна Предтечи, поднес магистру и кавалерам дары — парчи и меха. 9-го, на парадном обеде, магистр возложил на него алмазный мальтийский командорский крест, — и вечером того же дня Шереметев двинулся в обратный путь. 22-го он был в Неаполе, откуда съездил в Бар поклониться мощам св. Николая, и через Рим, где принял от папы ответные письма царю и Леопольду, проехал во Флоренцию, к великому герцогу Козьме III. Далее, через Венецию, Шереметев вернулся в Вену и снова представился императору, с интересом выслушавшему рассказ Бориса Петровича о путешествии и подарившему ему золотую, осыпанную бриллиантами шпагу. 11 сентября Шереметев выехал из Вены на Киев, где хотел поклониться мощам. 10 февраля 1699 г. Борис Петрович вернулся в Москву, и 12-го, на банкете у Лефорта, представился Петру, в немецком платье, с мальтийским крестом на груди. На этот раз царь принял его особенно приветливо. Пример Шереметева, одного из самых родовитых бояр, смело отринувшего старые предрассудки и сменившего боярский опашень на немецкий кафтан, являлся немалой поддержкой начинаниям царя. Во время своей поездки, носившей характер паломничества по святым местам и дворам Запада, Шереметев приобрел те знания, ради которых, по-видимому, предпринял путешествие. В начале Северной войны, при сосредоточении войск к Нарве, Шереметев получил назначение начальника "нестройной поместной конницы". 14-го сентября 1700 г. Шереметев прибыл под Нарву с 5000 наскоро набранных нестройных и стал на левом фланге, выше города, у порогов. 26-го сентября он был отправлен с 6-тысячным отрядом по Ревельской дороге к Везенбергу (120 верст от Нарвы) для сбора сведений о противнике. Нигде не встретив неприятеля, Шереметев в начале октября подошел к Везенбергу, но, по непонятным соображениям, не занял его и даже не уничтожил имевшиеся там запасы, а стал у Пурца, освещая местность впереди разъездами. Между тем, при первом появлении русских разъездов у Везенберга, Карл спешно двинул туда из Рюйэля Веллинга с 5000 кавалерии, и 25 октября шведы заняли Везенберг. Получив об этом донесение, Шереметев оставил в Пурце 200 человек, расположил около 3 тысяч в районе деревень Гакгоф, Вариела и Кохуль, — для наблюдения за тремя путями, ведшими от Пурца к Нарве, — а с остальными отошел к Пованде. В тот же день (25) шведский авангард выдвинулся до Пурца, выбив оттуда русских, не ожидавших нападения. Убедившись в неготовности русских к бою, Веллинг немедленно отрядил из авангарда две партии по 300 человек для атаки частей кавалерии Шереметева, расположенных в сел. Вариела и Гакгоф. И здесь русские дали себя захватать врасплох и были рассеяны. Поздно ночью получил Шереметев известие о наступлении шведов и бое у Вариела, и тотчас, во главе 21 эскадрона, поскакал на выручку, подоспев в самый критический момент. Часть эскадронов заскакала в тыл шведам, отрезав их от Пурца, и только после отчаянного боя партиям удалось пробиться, потеряв обоих начальников пленными. Шереметев же спешно отступил от Пурца к теснинам Пихаиоги. Действия Шереметева нашли себе верную оценку в резком письме Петра, присланном в ответ на донесение Шереметева об отступлении. Шереметев оправдывался, ссылаясь на тактические выгоды избранной им — и, действительно, очень сильной — позиции, и обещал держаться на ней упорно. Но вместо того, чтобы заняться подготовкой этой позиции и организацией разведки, отсутствие которой едва не привело его к разгрому у Пурца, Шереметев ограничился высылкой небольших отрядов на дорогу у Пованды и Семенкюле, а большую часть своих войск отправил в разные стороны на фуражировку.

Узнав о деле у Вариела, Карл, бывший в то время в Ревеле, двинул 5 ноября все стоявшие там войска к Везенбергу и приказал направить туда же прибывшие из Швеции подкрепления. К 16 ноября вся шведская армия сосредоточилась под Везенбергом. Шереметев не знал об этом ничего даже 17-го, когда шведы уже миновали Пурц. В этот день головная колонна неприятеля наткнулась перед дефиле, ведущим к Пованде, на 800 русских фуражиров, атаковала их и рассеяла. Карл, прискакавший при первых выстрелах, энергично повел преследование и к ночи был уже перед дефиле Пихаиоги с частью пехоты и артиллерией авангарда. К утру готовилась атака, но Шереметев не принял боя и отошел к Семенкюле: не надеясь и там удержаться, он продолжал движение к Нарве, куда прибыл 18 утром, по пятам преследуемый шведами. Никаких точных сведений о неприятеле Шереметев дать не мог, так как ни бой, ни слабая разведка не дали даже намека на то, что под Нарвой — вся шведская армия. На военном совете Шереметев подал мнение: оставить небольшой отряд для наблюдения за слабым гарнизоном Нарвы, а всей армии выйти навстречу противнику и дать бой в открытом поле. Несомненно, это был бы лучший выход из данного положения, так как оставаться в растянутых окопах менее всего соответствовало обстановке. Но Шереметева не поддержали, сомневаясь в стойкости не бывших еще в огне войск, и остались ждать неприятеля за окопами, развернутым строем, без резерва. Шереметев стал со своей конницей на крайнем левом фланге. Во время боя правая шведская атака, ворвавшись в окопы, взяла стоявшую рядом с Шереметевым дивизию Вейде во фланг, та, подавшись влево, потеснила конницу, обратившуюся немедленно в дикое бегство: более тысячи человек утонуло при этом в Нарове.

После Нарвы Шереметев принял временно команду над отходившими ко Пскову остатками дивизий Вейде ее Головина: оба генерала остались в плену у шведов. Вместе с тем он сохранил командование Новгородской и Черкасской конницей. Чтобы поднять дух войск и занять неприятеля на время, необходимое для приведения армии в порядок, Петр приказал Шереметеву перейти в частное наступление. Но Нарвский урок сильно отразился на Борисе Петровиче: к прежней медлительности присоединилась крайняя осторожность. Несмотря на неоднократное, — подчас выраженное в резкой форме — повторение приказа, он упорно отказывается предпринимать далекие поиски "с неподготовленной силой" и остается в районе Печоры-Псков-Порохов, изредка высылая партии в Лифляндию и занимался починкой и наводкой мостов на Онежице, заготовкой стругов на Волхове и рекогносцировкой путей к Канцам, осаду которых он должен был, по плану кампании, прикрывать в эту зиму.

В половине декабря партии Шереметева, беспрепятственно доходившие Новолайценской мызы (за Мариенбургом), грабя и выжигая деревни, обнаружили присутствие 8 тысячного отряда Шлиппенбаха под Дерптом. Петр настойчиво потребовал, чтобы Шереметев атаковал его, и, после долгих колебаний, Борис Петрович выступил в первый свой набег, которому суждено было занять одну из славных страниц в истории Свейской войны.

Отряд Шереметева состоял из 4 тысяч драгун при 3 конных орудиях, 6 т. "нестройной" конницы и 8 тысяч пехоты при 16 орудиях. Заняв 26 декабря пограничное урочище Выбовку, Шереметев выслал вперед на разведку нестройную конницу Бухвостова и ертаул Назимова. Появлению этих конных частей шведы не придали значения, приняв их за мародеров. Выслушав донесете Бухвостова, Шереметев снова отправил его вперед, а сам с драгунскими полками двинулся следом. За ним шел Чамберс с пехотой и артиллерией. 28 декабря передовая конница столкнулась с шведской партией в 300 коней и взяла ее целиком. Узнав от пленных, что Шлиппенбах проведал о приближении русских, и не желая дать ему время изготовиться к встрече, Шереметев подкрепил драгунами Бухвостова, ввязавшегося тем временем в бой с главными силами шведов, и послал Чамберсу приказ ускорить марш. 20-го, не доходя одной мили до м. Эрестфере, Шереметев развернулся на крутой горе, под сильным огнем шведов, и был окружен. С большим трудом удалось Шереметеву удержаться до подхода артиллерии Чамберса, освободившей его тыл; все почти снаряды были уже расстреляны — оставалось по выстрелу на орудие и по 2 заряда на ружье.

С прибытием пехоты, Шереметев перешел в наступление: на правом фланге пошла пехота Чамберса, левый составила нестройная конница и 3 драгунских полка Михаила Борисовича Ш. (сына Б. П.); остальные драгунские полки под личным начальством Шереметева стали в резерве. Шведы встретили наступление контратакой конницы. Но Шереметев, угрожая обхватом с тыла нестройной конницей, сбил шведскую кавалерию на пехоту и опрокинул весь отряд Шлиппенбаха. Только в трех милях за Эрестфере свежий шведский отряд Книпгаузена остановил преследование. Шведы потеряли до 3 тысяч убитыми, 8 знамен, 4 орудия, 400 пленных. Наши потери доходили до тысячи человек. Отослав трофей и пленных в Псков, Шереметев двинулся дальше, разоряя богатые мызы и селения, лежавшие на пути следования отряда. Весь Дерптский уезд был обращен в пустыню. В половине января крайнее утомление конского состава отряда и глубокий снег заставил Шереметева вернуться в Псков.

Победа при Эрестфере имела громадное нравственное значение, подняв дух не только войск, но и широких масс русского народа. Петр осыпал Шереметева наградами, пожаловав его чином фельдмаршала (первого), орденом св. Андрея Первозванного и своим портретом, осыпанным бриллиантами. Но на просьбу Шереметева об отпуске в Москву, царь ответил отказом, приказав ему заняться приготовлениями к походу под Орешек и новому набегу. Шереметев, вообще не одобрявший поспешности действий, вторично сделал Петру представление о необходимости сформировать сначала основательно драгунские полки, придать им конную артиллерию, организовать штаб его отдельного отряда, и тогда только думать о выступлении. 9 февраля Петр утвердил представление и отменил поход к Нотебургу. Воспользовавшись перерывом в военных действиях, Шереметев возобновил просьбы об отпуске, и, несмотря на видимое нежелание царя, нехотя давшего, наконец, разрешение, уехал на некоторое время в Москву.

Зима и весна прошли в укомплектовании полков, заготовке стругов в Пскове для флотилии на Озере и борьбе с многочисленными продовольственными затруднениями. В конце мая Петр начал торопить Шереметева с выступлением в Лифляндию: необходимо было упредить готовившийся туда из Швеции транспорт в 1000 ч. Но до июля Шереметеву не удалось выступить: в драгунские полки не были еще доставлены лошади; не прибыли еще ни донские, ни низовые казаки; не было москвичей. Только в первых числах июля сформирован был отряд в составе 9 драгунских полков, при 10 конных орудиях, 8 пех. полк. (половина на судах флотилии Гулица), 13 пеших орудий и 1205 чел. "урегулированной" нестройной конницы.

Опорными пунктами были: Выбовка и флотилия на Озере.

17 июля Шереметев выступил навстречу Шлиппенбаху, шедшему к м. Салге, и высланные им вперед партии вскоре столкнулись с шведскими форпостами. Узнав о движении фельдмаршала, Шлиппенбах повернул назад и стал уходить, сломав за собой мост через p. Амовжу и оставив на том берегу отряд с артиллерией для защиты переправ. Но Шереметеву удалось быстро восстановить мост. Доброконные татары, калмыки, казаки пустились в погоню и, несмотря на то, что движение замедлялось многочисленными переправами, настигли Шлиппенбаха у мызы Гуммельсгоф. Видя, что ему не уйти, шведский генерал принял бой, несмотря на значительное неравенство сил: 8 тысяч шведов против 30 тысяч русских. Пользуясь тем, что отряд Шереметева сильно растянулся на марше, Шлиппенбах атаковал авангард и заставил его отступить, взяв 2 пушки, 3 гаубицы, несколько знамен и часть обоза. Постепенно введенные в дело драгунские полки ф. Вердена и Баура не могли восстановить бой ее также отступили на главные силы. С подходом их обстановка резко меняется. Бросив во фронт шведам три полка, Шереметев остальными ударил во фланг зарвавшегося неприятеля, опрокинул его, отбил взятые было трофеи, и, преследуя по пути к Пернову, куда пытался отойти Шлиппенбах, окончательно рассеял его отряд. 15 пушек, 26 знамен, 300 пленных достались победителю. Почти вся шведская пехота (5000 чел.) легла на поле битвы; часть конницы успела ускакать в Пернов. Наши потери не превышали 800 чел. убитыми и ранеными. После краткого роздыха у Гуммельсгофа, Шереметев приступил к выполнению своей задачи "чтобы неприятелю пристанища найти и сикурсу своим подать было невозможно". В первые же дни партиями его разграблены были Каркуз, Гемельт, Смиртин, Ракобор и целый ряд деревень. 22 июля, переправившись через р. Амовжу, Шереметев двинулся по Рижской дороге к озеру Вильяна, 2 августа был на Керенской мызе и пошел по Мариенбургскому тракту, сжигая все постройки, встречавшиеся по пути; высылаемые во все стороны партии довершили разорение края. Чего не могли сесть или забрать полки, было поколото и порублено. Взято 20000 голов скота, несколько тысяч пленных.

5 августа Шереметев подошел к укрепленной мызе Мензе, занятой отрядом из 3 родов оружия. Полк. Вадбольский, высланный вперед с полком, после рекогносцировки донес, что с одним полком ему не взять мызы. На следующий день подошел сам Шереметев с артиллерией. Под прикрытием огня спешенные драгуны подрубили палисады, завалили ров и подожгли деревянные строения. Гарнизон, в числе 158 чел., капитулировал. От пленных Шереметев узнал, что Шлиппенбах с остатками своего отряда собирается отойти на Волмер, где стоит тысяча шведов с артиллерией. Немедленно отрядил он к Волмеру ген.-м. ф. Вердена с 4 полками, а с остальными двинулся к Мариенбургу, под стенами которого стал 14 августа. На следующий день были заложены шанцы и началась бомбардировка. 20-го к Шереметеву присоединился ф. Верден, взявший и разоривший Волмер. Мариенбург держался стойко, а между тем затягивать осаду было невозможно: к 24 августа уже на 30 верст в окружности нельзя было достать провианта. Приходилось штурмовать, хотя в успех штурма крепости, со всех сторон окруженной озером, Шереметев не верил. Тем не менее начаты были приготовления: во всех бригадах вязали плоты для переправы. Но 25 шведы неожиданно сдались на аккорд. Во время передачи крепости русским войскам капитан Вульф взорвал пороховой погреб: от взрыва погибло много шведов и русских. Раздраженный этим вероломством, Шереметев, вопреки условию, объявил гарнизон военнопленными. В числе богатой добычи, доставшейся лично Шереметеву в Мариенбурге, была Екатерина Крузе, будущая супруга Петра. Впрочем, пробыла она у Шереметева недолго: ее отобрал прибывший в лагерь фельдмаршала Меньшиков и увез с собой.

Из-под Мариенбурга Шереметев двинулся к Пскову. На пути он получил приказ усилить Апраксина, отбросившего в то время шведского генерала Кронгиорта к Канцам, но не решавшегося атаковать их, а самому, с частью войск, прибыть на совещание в Ладогу. Оставив позади часть полков, медленно передвигавшихся "за худостью лошадей", Шереметев 10 сентября прибыл в Псков, откуда проехал в Новгород. Расположив, на случай неприятельского набега в Печорском монастыре и порубежных местах царицынских и саратовских конных стрельцов, Шереметев в конце сентября прибыл в лагерь Апраксина на p. Назии, где уже находился Петр. 25-го армия выступила под Нотебург, после отчаянного сопротивления капитулировавший 11 октября. При осаде и штурме Шереметев, официально считавшийся главнокомандующим, не играл заметной роли, благодаря личному присутствию царя и Меньшикова. Удачи текущего года настолько воодушевили Бориса Петровича, что он предложил Петру назначить на зиму генеральный поход, совершенно не считаясь с крайним утомлением и расстройством войск. Царь, конечно, отказал, и Шереметеву пришлось удовольствоваться высылкой из Пскова сильной партии полковника Вадбольского, совершившей удачный поиск под самую Нарву.

Зима 1702—3 года ушла на укомплектование и отдых. Только к марту удалось артиллерии исправить свою материальную часть. К этому же времени прибыло к войскам Шереметева 7 тысяч рекрут. Сам фельдмаршал провел зиму в Москве, занимаясь разбором и росписью по полкам стольников, стряпчих, дворян и жильцов московских и заведуя обучением их. С прибытием укомплектований он выехал в Псков, приказав по пути Брюсу собирать в Новгороде подводы для предстоящего похода. 25-го марта он лично прибыл в Новгород для наблюдения за начатой там постройкой стругов, медленность которой вызывала неудовольствие царя. Из Новгорода Шереметев проехал в Шлиссельбург к собранным там войскам и 12 апреля выступил с ними по правому берегу Невы. Отряд Шереметева состоял главным образом из казаков, калмыков, татар, нескольких батальонов Репнина и Брюса, 2 драгунских полков и новгородских дворян с окольничим Апраксиным. Дойдя до Ниеншанца, небольшого земляного шведского городка в устье р. Охты, Шереметев стал лагерем. Ночью прибыла шедшая водой на баржах артиллерия. 30-го апреля, с прибытием Петра, приведшего 7 рот преображенцев, началась бомбардировка, закончившаяся 1 мая капитуляцией крепости. 2 мая Шереметев торжественно въехал в крепость, приняв ключи от коменданта Я. Опалева.

В Ниеншанце, переименованном в Шлотбург, Шереметев оставался до 11 мая. 16 состоялась в его присутствии закладка Петербурга, а 23 мая Шереметев с войсками стоял уже под Копорьем. На предложение сдаться комендант грубо ответил: "и сами не уйдете". В тот же день поведены были ко рву апроши. Работы шли медленно, так как грунт был каменистый, шанцевого инструмента в отряде было мало; для бомбардировки же не было ни пушек, ни снарядов. Шереметев просил подкреплений. 25-го прибыло 3 полка Репнина, бригада конницы, 3 мортиры, и 26-го открыт был огонь по городу, не причинявший особенного вреда. 27-го, когда Шереметев терял уже надежду на успешный исход осады, шведы сдались.

Из-под Копорья Шереметев был послан в Ямбург наблюдать за производившимися там фортификационными работами. В конце июля, заканчивая ямбургские укрепления, Шереметев мечтал уже о зимовке в Ингрии, но получил письмо от царя. "Когда город совершится" — писал Петр — "лучше, чтоб Вам некакой поход отправить, и о том разведав, изволь писать, сыскав, например, способа два-три". Царь командировал к нему Меньшикова для совместной выработки плана. Результатом их совещаний явился следующий проект, уже кругового на этот раз, набега: идти на Гдовский уезд, под Сыренцом переправиться через Нарев, — к Ракобору-Колывани — на Рижскую дорогу — к Печорскому монастырю, где распустить полки по квартирам. Набег предполагалось закончить в сентябре, чтобы войска были готовы к раннему весеннему или даже зимнему походу.

15 августа укрепление Ямбурга было закончено, и в последних числах того же месяца Шереметев выступил в свой третий набег. Опыт предыдущих лет благотворно сказался на составе отряда: пехоты и пешей артиллерии, стесняющей быстроту передвижения, Шереметев не берет. 27 августа фельдмаршал подошел к Нейгаузену с 9 драг. полками и 3700 "нестроевых", преимущественно донских казаков, и 24 конными орудиями. У Торменкюле, где стояли шведы, он уже не застал неприятеля: Шлиппенбах поспешно отошел к Ракобору, и стал уходить к Колывани, бросив часть обоза и разметав за собой мосты. Шереметев с лучшими доброконными полками погнался за ним, но захватить не мог. С 5 по 9 сентября Шереметев стоял в Ракоборе, выжигая окрестности. Разгромив Виттенштейн (Пайда), Феллин, Оберпален, Руин и довершив разорение Эстляндии, Шереметев в конце сентября вернулся в Псков. Набег его совершенно обеспечил наш западный фронт, но погубил весь почти конский состав отряда: лучшие татары, казаки и низовые полки шли назад уже на чухонских лошадях и в зимний поход не годились. Добычи и скота взято было вдвое больше, чем в предыдущем году, но пленных брали меньше — вести было трудно. 11 ноября Шереметев прибыл в Москву, где ему был устроен торжественный прием. Но уже после рождественских праздников пришлось вернуться во Псков, где предстояло немало потрудиться над приведением в порядок и укомплектованием полков, расстроенных минувшей кампанией.

Решив использовать время, "пока швед увяз в Польше" для отдельных операций против прибалтийских крепостей, "ради которых шведы и были основательны и сильны в сих местах", Петр 30 апреля (1704 г.) приказал фельдмаршалу занять устье Эмбаха и взять Дерпт. На Эмбах Шереметев немедленно выслал ген. ф. Вердена с пехотными полками и 5 мая доносил уже о взятии этим генералом 13 шведских судов, шедших в Чудское озеро; в поход же под Дерпт собирался медленно, отвечая на гневные приказы царя жалобами, что "здоров он не по-прежнему", что помощников у него нет, все приходится делать самому. 25 мая он выступил, наконец, из Пскова, сухим путем, с бригадами ф. Шведина и Мевса; 6 полков ф. Вердена и артиллерия шли на взятых шведских шкутах и других судах. Кавалерия выступила позднее. 9 июня Шереметев с авангардом прибыл под Дерпт и, не дожидаясь медленно подходивших главных сил, приступил к закладке батарей и шанцев. С подходом последних полков, под начальством Шереметева сосредоточилось до 23 тысяч человек (1 выб. бат., 8 драг. полков, 1 ертаульный, 1 рейтарский, 12 пехотных солдатских, 2 стрелецких; 27 пушек, 15 мортир, 7 гаубиц).

К 18 июня большая часть намеченных Шереметевым батарей была закончена и 19 началась бомбардировка, до 2 июля не дававшая никаких заметных результатов. Недовольный медленным ходом осады, Петр 2 июля вечером сам прибыл под Дерпт. Осмотрев продолжавшиеся еще осадные работы, царь убедился, что Шереметев целый месяц "туне людей мучил". Направление атаки было выбрано совершенно неправильно, и, за исключением одной (заречной) батареи и шанцев Балка, все остальные работы были бесцельны. С переходом руководства осадой в руки Петра, "Сатурнусова дальность прежних руководителей была", — по выражению царя, — "отодвинута в Меркурлусов круг", и 13 июля, после упорного боя, шедшего всю ночь на 13-е у палисадов и контр-эскарпа, под личным руководством Шереметева, Дерпт сдался царю на капитуляцию.

После взятия Дерпта Шереметев прикрывал осаду Нарвы, стоя в сорока верстах от нее к Колывани, а затем ушел на зимние квартиры в район Витебск-Полоцк-Поречье-Дубровна-Смоленск, где, сообразно принятому Петром плану кампании будущего года (активная поддержка Августа — наступление к Неману), должна была сосредоточиться армия.

Кампания 1705 года началась поздно: отчасти потому, что задержанные укомплектованием главные силы пехоты Шереметева только в январе стали на квартиры; отчасти по вине Августа, с которым Петр никак не мог сговориться насчет совместных действий; отчасти из-за недоразумений, возникших между Огильви и Шереметевым. В марте командование пехотой было передано Огильви. Шереметев жестоко обиделся, жаловался, но безуспешно: Петр не отменил отданного им приказания.

В июне Шереметеву было приказано с 8 тысячами конницы и ездящей пехоты отрезать Левенгаупта от Риги и тем прервать прямое сообщение Карла с Лифляндией. Идея операции изложена в инструкции, данной Шереметеву 17 июня 1705 г.: поход "легкий", "так, чтобы ни единого пешего не было"; вся сила похода в том, чтобы отрезать Левенгаупта от моста у Риги, "иначе весь поход будет вотще". Действовать быстро и тайно. В случае успеха — энергично преследовать с фронта. Если не удастся отбросить Левенгаупта, — осадить Бауск и Митавский замок и немедленно донести царю.

8 июля Петр прибыл в Вильну, приняв на себя организацию пехотного резерва (ездящей пехоты).

Летучий отряд Шереметева (6½ тысяча драгун и 1½ тысячи ездящей пехоты) сосредоточился в Друе и оттуда двинулся вниз по Двине. Узнав о движении русских, Левенгаупт стянул свои отряды к Жагорам, на p. Свенте: к 11 июля там было уже до 8000, под личным его начальством. В тот же день Шереметев подошел к р. Мемель, в 4 милях от Митавы, и выслал к городу в частный поиск Баура с 1400 коней. Если бы Шереметев поставил Бауру определенную цель, вытекавшую, между прочим, из самой идеи порученной ему операции — действовать на сообщения Левенгаупта с Ригой, набег мог бы иметь важные последствия. Но Баур ограничился налетом на Митаву, захватил под стенами замка 2 пушки, 9 знамен и 78 пленных, и в тот же день вернулся в лагерь Шереметева, в Миготен, на p. Aa, близ Бауска. Налет Баура сразу ориентировал Левенгаупта в главной цели движения Шереметева. Оценив всю важность направления, в котором грозил ему удар, Левенгаупт немедленно поскакал со всей кавалерией к Митаве, куда прибыл 13 на рассвете. Убедившись, что Баур ушел, он в тот же день повернул назад и присоединился к пехоте, выступившей по тревоге за ним следом и стоявшей биваком западнее Мур-Мызы.

Таким образом, благоприятный момент был уже упущен Шереметевым. Тем не менее, он продолжал движение и 15-го подошел к Мур-Мызе. При подходе Шереметева, Левенгаупт лично выехал на рекогносцировку и, убедившись, что неприятельские силы состоят главным образом из кавалерии, избрал себе позицию за ручьем у Мур-Мызы, в местности, исключавшей возможность широкого пользования конницей. К 3 часам дня, выполнив переход в 3 мили, на котором пехота и артиллерия отстали, Шереметев остановился, не доходя Мызы, и стал строиться "по воинскому обычаю" в 2 линии: на левом фланге стал Кропотов, далее — Игнатьев, на правом — Баур. Подходившая по частям пехота составила центр. К 5 часам дня без боя занята была Мур-Мыза и произведена разведка неприятельской позиции. На военном совете было решено, ввиду выясненного равенства сил и невыгодности боя в обстановке, предложенной противником — не атаковать, а на следующий день принудить шведов очистить их сильную позицию, заставив Левенгаупта перейти в наступление. Войскам приказано было становиться на отдых: во избежание тесноты Баур отправился с бригадой за p. Шведт, в тыл. Сам Шереметев выехал вперед — поверить данные рекогносцировки. В это время Левенгаупт приказал Штакельбергу с 4 эскадронами выдвинуться на тысячу шагов за фронт для лучшего наблюдения за противником. Кропотов, заметивший передвижение шведов, принял его за очищение неприятелем позиции, послал Шереметеву донесение в этом смысле и, не дожидаясь приказания, вместе с бригадой Игнатьева, лесом подошел к ручью, переправился и атаковал Штакельберга. Возможности вернуть зарвавшиеся бригады не было, Шереметеву не оставалось ничего больше, как продолжать случайно завязавшийся бой, несмотря на то, что пехота еще не вся подошла, а бригада Баура отходила назад, на ночлег. Послав к Игнатьеву и Кропотову ген. Розена для руководства действиями левого фланга, Шереметев вернул Баура, быстро восстановил боевой порядок и ввел в дело артиллерию. Под прикрытием огня ее, Баур стремительно атаковал шведскую кавалерию левого крыла, взяв ее во фланг несколькими эскадронами, переброшенными за ручей. Два раза шведские драгуны были смяты, но развить успеха Баур не мог: его атаки разбивались о пехоту, принимавшую на себя отступавших драгун. Левый наш фланг в это время стал подаваться назад, уступая дружному натиску шведской конницы и пехоты. Рядом настойчивых контратак Шереметеву удалось, однако, после упорного боя на левом фланге и в центре, не только остановить наступление шведов, но и заставить неприятельскую конницу отойти с потерей трех орудий.

Ход боя обнаружил значительное численное превосходство пехоты противника, но случайность, виновником которой был Игнатьев, придала делу совсем иной оборот. Видя отступление шведского центра, полк Игнатьева, без приказания фельдмаршала, вынесся из линии вперед, "старым обычаем, бесстройно" обрушился на отходившую шведскую кавалерию, рассеял ее и пробился до обоза. Начался грабеж. Оправившиеся тем временем шведы, продолжая отбиваться первой линией с фронта, обернули вторую линию фронтом назад и ударили на Игнатьева. Потерявшие в пылу грабежа тактический порядок драгуны "в полной конфузии" бросились назад и смяли свою пехоту. Видя расстройство русских, Левенгаупт перешел в общее наступление и отбросил центр и наш правый фланг. Новая контратака Шереметева восстановила бой, вслед за тем прекратившийся за темнотой: было 10 часов вечера. Наши потери доходили до 3 тысяч человек: пехота легла почти вся. Шведы взяли 13 пушек, 8 знамен, 1 штандарт, 40 пленных. Потери их были приблизительно равны нашим. Шереметев, раненый в бою, должен был покинуть поле до окончания сражения.

Левенгаупт спокойно отошел после боя к Митаве, и таким образом удар (даже тактическая победа Шереметева) оказался ударом по воздуху. Петр снисходительно отнесся к неудаче. "Не извольте о бывшем несчастии печальны быть — писал он Шереметеву, ― понеже всегдашняя удача много людей ввела в пагубу". От мысли отрезать Левенгаупта царь не отказался и после Мур-Мызы: приказав Шереметеву повторить попытку, на этот раз отнюдь не давая боя, а только удерживая шведов на переправах, он лично выступил из Вильно в Курляндию, надеясь перенять отходившего Левенгаупта. Но шведский генерал успел уже перебраться за Двину к Риге, к великому неудовольствию Петра. Шереметев, с расстроенными войсками, без артиллерии, само собой не мог выполнить данного ему приказания и благоразумно остался на левом берегу Двины "сторожить шведов", прикрывая в то же время осады Митавы и Бауска.

В Митаве, 3 сентября, Петр получил известие о восстании башкир и о бунте астраханских стрельцов, вставших "за старину". Не зная еще, что донские казаки отказались присоединиться к восставшим, что бунт не пошел дальше Черного и Красного Яра, Петр сильно встревожился: людей, охочих встать "за старину" было по всей России немалое число, и в случае успеха бунт мог охватить целые области. Решив принять самые энергичные меры, чтобы в корне пресечь зло, Петр приказал Шереметеву, бывшему в то время в Митаве, спешно идти к Москве, за спокойствие которой он сильно опасался. Выбор Петра вполне понятен. 12 сентября Шереметев выступил из Митавы с 2 эскадр. драгун и батальоном пехоты, 5 октября был в Смоленске и, через Москву, в исходе 1705 г. прибыл в Казань. Еще с дороги Шереметев отдал ряд распоряжений по поводу башкирского восстания, шедших совершенно вразрез с мерами, принятыми местными властями, главным образом, вторым воеводой Казанским Кудрявцевым. В то время как Кудрявцев прибегал к строжайшим репрессиям, стоя на той точке зрения, что "иноверцы имеют нравы всегда в ослабе не постоянны, хотя малую себе какую ослабу увидят, то все города и уезды того же пожелают, в те числа укротить их будет невозможно" — Шереметев, напротив, руководствуясь указанием царя стараться мирно уладить дело — прежде всего, приказал выпустить коноводов башкирского восстания, содержавшихся в Казани под крепким караулом, и послал с ними в степь офицера для увещания восставших и объявления о выборе и присылке депутатов к Шереметеву для переговоров. Кудрявцеве написал Меньшикову, жалуясь на то, что фельдмаршал подрывает авторитета местных властей в глазах населения, и с первых же дней пребывания Шереметева в Казани всеми силами старался противодействовать мерам, принимаемым фельдмаршалом. Не привыкший действовать самостоятельно, Шереметев оказался в затруднительном положении, найдя в местных властях врагов вместо помощников. Башкирское дело стало безнадежно запутываться. Удрученный этим, Шереметев стал отпрашиваться в Москву на отдых. Вместо разрешения прибыл для наблюдения за ним сержант Щепотьев с секретной инструкцией. Щепотьев привез указ Петра фельдмаршалу: все дела казанские (башкирские) сдать Кудрявцеву и в походе, кроме дел военных, не вступаться ни во что; идти немедленно в Саратов и стать там, распределив войска по удобным квартирам, а по весне идти чинить промысел над мятежниками под Астрахань. Шереметев повиновался и 18 января 1706 г. выступил к Саратову.

Отправляя Шереметева в поход, Петр не отказался все же от мысли уладить дело мирным путем. 11 октября в Астрахань послана была царская грамота с увещанием и обещанием простить вины. 3 января 1706 г. она была прочитана "в кругу", и стрельцы, потерявшие надежду на поддержку донских казаков, решили покориться. 13 января митрополит Сампсоний снова привел астраханцев к присяге, и к царю отправлены были "челобитчики" с повинной, в которой, впрочем, никакой повинной не заключалось, а излагались только причины восстания. Царю хотелось как можно скорее покончить с осложнениями на востоке: по совету Головина он удовлетворился этим документом и передал челобитчикам грамоту, объявлявшую забвение вин. Но отпустив их, Петр немедленно послал указ Шереметеву, бывшему еще на марше — пропустить посланных с грамотой только в том случае, если в Астрахани спокойно; в противном же случае чинить с ними, как с бунтовщиками.

Между тем, в Астрахани не знали еще о результатах посольства, в успехе которого вожаки движения имели полное основание сомневаться. Шереметев медленно приближался к Астрахани с отрядом в 3 тысячи человек. Малочисленность правительственных войск позволяла рассчитывать на успех сопротивления, а в случае успеха открывалась надежда приобрести союзников и, быть может, осуществить движение на Москву.

Черный Яр без боя покорился Шереметеву. Черноярцы были обезоружены, чем Петр остался недоволен, еще раз напомнив фельдмаршалу, чтобы при усмирении тот не допускал никаких мер, могущих взволновать и раздражить население.

9 марта, на урочище Кичибурский Яр, к Шереметеву явился архимандрит Спасского монастыря Антоний и 4 астраханца с письмами от митрополита Сампсония и Георгия Дашкова (наместника Большого Троицкого монастыря в Астраханском Троицком монастыре). В письмах сообщалось, что Астрахань неспокойна, — идут распри и раздоры, — и давался совет спешить походом. В тот же день прибыли посланные с Петровской грамотой. Шереметев посадил их под караул и двинулся к городу.

На Каржинском острове, в 12 верстах выше Астрахани, Шереметева встретили выборные, с архимандритом Рувимом во главе, ее принесли повинную. Рувим уверял, что в трехдневный срок Астрахань успокоится окончательно, что горожане по царской грамоте все исполнили и вины свои изъявили; что Шереметев безопасно может переправиться через Балду в город и для него даже мост наведен уже через реку Кутум. Шереметев поверил, но едва войска вышли в Балдинскую степь (в 2 верстах от города), как были встречены картечью. После жаркого дела царские войска отступили к огородам, в 7 верстах от города. Отсюда, по просьбе митрополита Сампсония, прибывшего из Астрахани к войскам, Шереметев еще раз послал Астраханцам требование прекратить бунт. В ответ стрельцы перебрались в город, завалили ворота, расставили по стенам пушки, "написали между собой письма", чтобы стоять всем вместе, и подожгли покинутые слободы.

Чтобы спасти от огня Ивановский монастырь и бывшие близ него хлебные амбары, Шереметев отрядил туда полк, к которому 12 марта прибыл сам.

Бунтовщики сделали вылазку против монастыря, бросив в него три бомбы. Шереметев отбил их и, с прибытием остальных своих сил, перешел сам в наступление, атаковав ставших за Живым мостом на реке Кутум стрельцов. После первого же залпа мятежники, бросив пушки и знамена, бежали под защиту земляного города. Преследуя их по пятам, царские войска сбили мятежником с вала и гнали их до Вознесенских ворот, где попали под жестокий огонь из Кремля, заставивший их отойти назад, в земляной город. Началась бомбардировка кремля, быстро приведшая астраханцев к покорности. 13 марта. ворота были открыты, и мятежные старшины на коленях принесли повинную Шереметеву, стоявшему с полковым образом Сергия Радонежского в руках перед фронтом войск.

В тот же день Шереметев вошел в город: по обеим сторонам нынешней Московской улицы лежали ниц бунтовщики с плахами и топорами.

После благодарственного молебствия начался розыск. Дела, провиант, артиллерия и казна, оказавшаяся, впрочем, расхищенной, были описаны. Зачинщиков Шереметев не арестовал, боясь этим вызвать новый бунт, и только значительно позднее были схвачены и отправлены в Москву на казнь около 600 наиболее виновных. Действия Шереметева при усмирении бунта не заслужили одобрения приставленного к нему Щепотьева, сразу не поладившего с фельдмаршалом, угадавшим в нем соглядатая. В донесениях Щепотьева Шереметев выставлялся едва ли не взяточником. Но Петр не придал веры этим донесениям и благодаря Шереметева за успешное выполнение поручения, пожаловал ему графский титул, 3000 дворов и 7000 рублей; сын его из комнатных стольников был произведен в полковники.

Вслед за тем Шереметев был вызван к армии: 25 июля Петр назначил его "высшим командиром над всеми войсками".

Назначение Шереметева являлось результатом той "чистки", которой подверг армию Петр после Гродненской операции. Выбор пал на Шереметева отчасти благодаря хлопотам Меньшикова, интриговавшего против Огильви, отчасти благодаря широкой популярности Бориса Петровича в войсках, чему способствовала его постоянная заботливость о солдате; наконец, военно-административные способности Шереметева вполне отвечали характеру работ, предстоявших в текущем году главнокомандующему.

Отпустив бывшие с ним в Астрахани полки к Новгороду, Шереметев 25 августа прибыл к армии в Киев и приступил к распределению войск по квартирам, в районе Дубново-Острог. 28 декабря в Жолкиеве состоялся военный совет, на котором было решено во время предстоящей кампании не принимать боя, отступать перед неприятелем к своим границам, переходя иногда в частное наступление, для поднятия "куражу" в войсках. Сообразно с этим Шереметеву приказано было изготовиться к весне "ходить куда случай позовет", для чего им заблаговременно начата была заготовка подвод на весь корпус. В то же время, по указу Петра, Шереметев подготовлял себе путь действий между восточной частью Полесья и Днепром, заготовив магазины в Мозыре, Слуцке и Минске. Весь 1707 год Шереметев провел при войсках, главным образом, в Остроге, занятый сбором контрибуций, комплектованием, обучением и, отчасти, перевооружением войск и сбором провианта. Его настойчивым трудам армия во многом обязана тем превосходным состоянием, в котором находилась она к началу кампании 1708 года.

Период действительной власти и значения Шереметева, как главнокомандующего, ограничивается именно этим годом перерыва в военных действиях.

По мере того, как приближается время открытия кампании, возрастает значение Меньшикова. Получив командование всей конницей, на равных правах с Шереметевым, которому оставлена была одна пехота, Меньшиков становится с этих пор истинной душой операции.

Весь 1707 год шведы не тревожили наши войска, передвинувшиеся в октябре к Минску. Только в конце декабря Карл внезапно перешел Вислу по льду у Влацлавска и двинулся в Литву, главными силами на Цеханов, Прашниц, Кольно — и в конце января подошел к Гродно. Шереметев немедленно отдал нужные распоряжения для зимнего похода и 31 января 1708 года выступил из Минска на Борисов, "выразумев" из последних писем Петра, что "поход наш паче быть склонен к Полоцку, нежели к Копысю". От Борисова, куда фельдмаршал прибыл 9 февраля, он отошел на Бешенковичи, и так как выяснилось, что для Полоцка опасность уже миновала, разрешил войскам стать на квартиры в районе Витебск-Полоцк-Дубровна.

Между 3 и 10 марта происходили в Бешенковичах совещания генералитета. Меньшиков представил проект предстоящих действий, сводившихся к тому, что при любом движении короля пехота должна была отступать, сдерживая его с фронта, а кавалерия — действовать ему во фланг и тыл.

Против этого проекта Шереметев представил "рассуждение"; записка эта, трактующая о вреде отделения пехоты от кавалерии, проникнута определенным духом.

Совещания закончились выработкой "пунктов" на 5 различных возможных положений (в зависимости от направления движения шведов), и 11 марта Петр уехал, оставив Шереметева и Меньшикова руководителями грядущих операций.

Двоевластие — всегда вредное — в данном случае было особенно опасно. На "верхах армии" создалось совершенно исключительное положение. Ни Шереметеву, ни Меньшикову Петр не поручил общего командования армией: таким образом, к двойственности управления родами оружия присоединилась двойственность управления самой операцией. Совместная работа двух противоположностей, какими являлись полководцы — Шереметев и Меньшиков, могла привести к хорошим результатам (на что и рассчитывал, по-видимому, царь), но только при условии дружного общего труда, взаимной уступчивости и уважения. На деле было совсем обратное: отношения были обострены до крайности. Еще в феврале Шереметев заявил при целом военном совете, что готов отказаться от своего поста, так как чести его и всей армии грозит опасность, если Меньшиков не будет отрешен от командования кавалерией. Прямой разрыв удалось предотвратить, но глухая вражда осталась. Едва уехал царь, как она снова начала проявляться все яснее и яснее. Последствия этого не замедлили обнаружиться. "Под такой дивной командой век не бывал" — пишет Брюс — "токмо своих интересов смотрят... Хотя много читал, ни в какой хронике такой околесины не нашел". Эта "околесина" в конечном результате привела к тому, что, несмотря на идеальную группировку сил на театрах войны, выработанную гением царя, на прекрасное устройство войск, снабжений и пр., — операция заранее была осуждена на неудачу. Только крайняя необходимость заставляла обоих руководителей сноситься и съезжаться. А в силу этого Шереметев, не имея конницы, был лишен возможности получать свежие сведения о неприятеле, Меньшиков — не имея пехоты, не мог развить успеха.

В марте и апреле шведы дважды пытались захватить переправы на Березине. Попытки эти сильно тревожили Шереметева, так как в случае прорыва неприятеля через Березину его разбросанная по квартирам пехота могла сильно пострадать. По его почину, 26 апреля собран был в Старолесье военный совет, на котором для задержания противника была намечена "линия" — от Двины по Улле и Березине. В вопросе о наряде войск для занятия этой линии мнения сильно разошлись: Меньшиков стоял за смешанный состав, Шереметев — вопреки своему "рассуждению" в Бешенковичах — возлагал всю работу на конницу. Так как сговориться не удалось, то за разрешением этого спора обратились к царю, а на Уллу и Березину для рекогносцировки командировали Алларта. Царь одобрил выбор линии, но главный спорный пункт обошел молчанием.

Целый месяц ждали результатов рекогносцировки Алларта. Между тем до Шереметева дошли слухи о движении шведов к Долгинову, давшие новую пищу его опасениям, что Карл двинется к Пскову.

С тех пор, как царь еще в феврале высказывал ему это предположение, оно успело прочно укорениться в представлении фельдмаршала. 27 мая состоялась Чашниках новая "консилия". Выяснилось, что наряду с имевшимися у Шереметева донесениями, поступили сообщения о передвижениях противника со стороны Борисова, что давало право ждать наступления шведов в направлении Орша-Копысь или Могилев-Быхов.

Вследствие такого разногласия донесений, выбор "линии" осложнился окончательно: если верны сведения Шереметева — Улла и Березина теряют всякое значение, так как пути от Долгинова к Двине оставляют их в стороне; если достоверны другие — Улла и Березина, наоборот, приобретают первостепенную важность. Одно только было ясно и несомненно: пора сосредоточивать войска.

27 закончились переговоры в Чашниках: решено разделить оборону линии на два участка: северный — от Уллы до Лукомли — поручить пехоте с небольшой частью конницы (дивизия Алларта — в местечке Улле, дивизия Шереметева у Чашничков, дивизия Репнина у Лукомли), южный — от Лукомли к Березине — одной коннице, получившей таким образом, согласно желанию Меньшикова и вопреки Шереметеву, отдельное от пехоты оперативное назначение.

По окончании совета Шереметев и Меньшиков поспешили расстаться: Шереметев отправил Брюсу приказ о передвижении артиллерии в Витебск, а оттуда к Бешенковичам, где он решил утвердить гаупт-квартиру на время пребывания пехоты за Уллой. К 8—10 июня передвижения были закончены, благодаря заблаговременному сосредоточению войск на частных сборных пунктах (Витебск, Смоляны, Копысь).

Но в первых же числах июня получены были новые известия, заставившие генералитет собраться 12 июня: донесения Гольца ясно определили движение шведов на Березину. В случае же, если Карл действительно бросится на Украйну, на что, по-видимому, указывают его последние передвижения, положение пехоты за Уллой станет не только бесполезно, но и опасно. Поэтому решено было, впредь до окончательного выяснения операционной линии противника, занять кавалерией пункты возможной переправы на Березине, а пехоту перевести на линию Черея-Бобр.

После совета Шереметев и Меньшиков, по обыкновению, немедленно разъехались в разные стороны. 13 началось передвижение пехоты на новую линию, фланговым маршем, под прикрытием драгун Ренцеля, и в первые дни все три дивизии, естественно оказались эшелонированными по одному пути. К 15-му пехота уже сдвинулась несколько к югу, конница же отчасти сосредоточилась за Друтом, все еще оставаясь уступом позади и на фланге пехоты — главный недостаток группировки сил.

Между тем Карл, 7 июня сосредоточив армию у Минска, форсированными маршами подошел к Березине у Сапежинской Березы, демонстрацией отряда Шпара на Борисов приковал к этому пункту драгун Гольца и 14 июня, опрокинув небольшую партию, наблюдавшую переправу, форсировал ее и 15 приступил к наводке моста.

Первым получил известие о прорыве Меньшиков. Так как возможность движения к Могилеву обсуждалась еще на последнем совете в Чашниках, Меньшиков, строго исполняя принятые на этот случай советом "пункты", приказал Репнину идти к Могилеву, Голицына с конной пехотой двинул на Головчино, Брюса направил на Копысь, а сам поспешил к Белыничам. Таким образом, часть сил собиралась на пути Белыничи-Могилев, и под прикрытием их могла безопасно подойти остальная пехота Шереметева. Но Шереметев, получив донесение Меньшикова, взглянул на дело совершенно иначе: у него явилось почему-то убеждение, что во время движения к Могилеву он неизбежно будет атакован шведами на марше и отрезан от своих границ. Не имея уже возможности вернуть Репнина и Брюса, он решил спасти хотя остальные две дивизии и вместо движения на Могилев, как следовало по постановлениям 12 июня, повернул свою пехоту на Оршу. Сознавая, однако, что этим он делает выработанный в Чашниках план неосуществимым, Шереметев, сообщая о своем решении Меньшикову, прибавил, что в случае необходимости он может от Смолян (на полпути к Орше) пойти на Копысь, на соединение с Репниным.

Таким образом, при первом известии о прорыве, вместо сосредоточения армии на линии Черея-Бобр или у Могилева, — началось отступление за Днепр.

Переправа Карла совершилась беспрепятственно. 15 июня он занял местечко Погост, от которого отходят пути на Могилев и Быхов. Но дальнейшее движение его было сильно замедлено действиями небольшого отряда Чирикова, что дало время и возможность Меньшикову сосредоточить свою кавалерию в 2 группах: на центральном пути Березина-Могилев, на Быховской дороге, и на пути Борисов-Орша. Дивизии Шереметева беспрепятственно отошли на Оршу-Копысь. Медленность наступления Карла могла несомненно быть использована полнее, но разногласия Шереметева с Меньшиковым как раз в это время приняли угрожающий характер. Уверенный в предстоящем форсировании Днепра у Могилева и не находя возможным активно оборонять реку, Меньшиков настаивал на общем отступлении за Днепр. Шереметев, язвительно указывая на нерациональность, по его мнению, действий конницы, приведшую к тому, "что столь знатный пас неприятель легко перешел", требовал, чтобы Меньшиков, вместо отступления, развил действия кавалерии. Однако 21-го Борис Петрович, несмотря на открыто выраженное Меньшиковым нежелание с ним видеться, прибыл в Копысь, так как необходимость частых "консилий" генералитета была слишком очевидна, и личные счеты, ввиду опасности положения, прекратились.

Шаг за шагом, двигаясь по болотистой местности, на которой Чириков разметал все мосты и устроил "добрые засеки" на дорогах, Карл подошел к Белыничам и, убедившись в силе занятой Гольцем позиции, обошел ее у деревни Алешкович. Гольц отступил на следующий пасс, на реке Бабич. Обходное движение шведов было сочтено за движение к Толочину; из этого сделан был излишне поспешный вывод, что Шереметев был прав: Карл идет к Псковским рубежам. Поэтому на военном совете в Могилеве 22 июня голос Шереметева был решающим: об отступлении за Днепр не было и речи, к исполнению приняты пункты, утвержденные царем в Бешенковичах. Но торжество Шереметева было непродолжительно.

Уже 23 истинное положение дел выяснилось из донесения Гольца, указывавшего вместе с тем на крайнее утомление и расстройство шведов и рекомендовавшего поэтому встретить их боем у Головчина, где есть пасс, к обороне весьма удобный.

Предложение Гольца не могло не встретит полного сочувствия генералитета: выгоды арьергардного боя на линии реки Бабич были слишком очевидны — и в стратегическом и в тактическом отношениях. Немедленно было решено отправить к Головчину Репнина и Меньшикова, на пасс к Староселью — дивизию Алларта с бригадой Флуга, а Шереметеву стать у Шклова, в резерве, и быть готовым двинуться в угрожаемом направлении. 24 Шереметев был в назначенном ему пункте.

В ближайшие дни не удалось выяснить истинного направления удара шведов. Каждый из генералов — Алларт и Гольц — был уверен на основании произведенных им разведок, что шведы идут именно на него, и требовал подкреплений. Поэтому, впредь до полного выяснения обстановки, решено было выдвинуть дивизию Шереметева к Ахимковичам, на полпути от Алларта к Гольцу. Но последующие разведки выяснили значение Головчина, и Шереметев, по совету Меньшикова, оставив стоять в Ахимковичах 800 драгун, наблюдавших за шведами, пошел прямо к Головчину. Алларту предписано было перейти к Климовичам. К 2 июля войска оказались на 2 позициях: Рен и Голицын (5 драг. полк. и 7 конн. бат.) у северного пасса у Головчина; Гольц с 8 пех. полками, 10 драгунскими и частью нерегулярных растянулся на остальные три переправы.

2 июля Шереметев выехал из Климовичей для осмотра пасса, поручив генералу Дамбону вести за собой первую дивизию. После рекогносцировки состоялся совет, в котором приняли участие почти все старшие начальники. Во время совещания перебежчики — волехи донесли, что шведы готовятся к переправе между Климовичами и Головчиным. Генералы дались в обман тем легче, что за последние дни Шереметев и Меньшиков опасались именно наступления шведов враврез между Старосельем и Головчиным. Сообразно с этим и были сделаны распоряжения. Совет кончился ночью, и за поздним временем ни Шереметев, ни Меньшиков не проверили охранения, отличавшегося большим несовершенством.

Почти в полночь подошла дивизия Шереметева с артиллерией и стала в окопах против местечка Головчина, имея на левом фланге конницу Рена.

3 июля, за 1½ часа до рассвета, шведы внезапно атаковали Репнина, и после упорного боя овладели мостом на его фланге, угрожая отрезать его от Шереметева и Рена. Репнин посылает к Шереметеву гонца за гонцом, прося подкреплений. Но, в противоположность нервности и впечатлительности, которыми отмечены действия Гольца и Репнина в Головчинском бою, в Шереметеве ярко сказалось обратное качество. По первым выстрелам из обоза, выстроив свою пехоту за укреплениями, Шереметев упорно отказывается подать помощь Репнину. Как в стратегической части этой кампании достаточно было укрепиться в нем идее о движении на Псков, так и теперь, решив, что главный удар будет между Головчиным и Климовичами, он на все события дня смотрит с этой точки зрения и атака Репнина кажется ему, поэтому, только демонстрацией. Дивизия Репнина была разгромлена, Рен и Меньшиков, пытавшиеся подать ей помощь, отступили. Отступил и Шереметев. У Васильков присоединились к нему остатки дивизии Репнина. 5 порядок был восстановлен, и отступление продолжалось через Шклов за Днепр. Центральной позицией избраны были Горки, куда и потянулась пехота и артиллерия. Обогнав войска, Шереметев прибыл 9 в Горки, куда в тот же день приехал и Петр.

Началось следствие для выяснения главных виновников поражения под Головчиным. Шереметев назначен был презусом в комиссии, разбиравшей действия кавалерии, Меньшиков в такой же комиссии, расследовавшей действия пехоты. Насколько тяжки оказались результаты следствия для Репнина и пехотных начальников, настолько же мало пострадали начальники кавалерии. Даже на Гольца не было наложено никакого наказания; причины этого остаются неясными. Приняв на себя общее руководство операциями, Петр поручил Шереметеву наблюдение за рекой Сожью, через которую готовился переправиться Карл. Не имея конницы, фельдмаршал не мог ясно ориентироваться, и Карл, "обманув" русских демонстрацией к Черикову, благополучно перешел реку и двинулся на Украйну. По приказу Петра, Шереметев с главными силами начал параллельное преследование шведов — на Рославль-Новгород Северский. Сам Петр выступил против Левенгаупта, шедшего на соединение с королем. Следуя на Кричев, Карл 24 сентября перешел Ипуть и занял Костеничи, где простоял 15 дней, ожидая подхода растянувшихся войск. За это время Шереметев, следуя на Драган-Рославль-Прудки-Почеп-Печоры, успел предупредить Карла на Десне, заняв Погребки. Но в дальнейшем фельдмаршал дал ввести себя в обман демонстрацией шведов в этом пункте и допустил Карла свободно переправиться через реку Десну у Мезины. Дальнейшее отступление — на Терново-Виры-Сумы-Лебедин — войска Шереметева совершали под руководством самого царя, бывшего при армии. Шереметев 24 ноября, по болезни, остался в Вирах.

В декабре, после удачного захвата Ромен и сожжения Гадяча, Петр, базируясь на Сумы, перешел к дальнейшему развитию своего плана — систематическому стеснению квартирного района шведов с севера на запад. Возлагая задачу эту на Шереметева и Меньшикова, Петр, наученный опытом прошлого года, предоставил общее начальство над армией царевичу Алексею.

Январь 1709 года Шереметев провел в Сумах, готовясь к походу. Выступив 10 февраля с сильным отрядом к Гадячу, он прибыл 14 в Разбишовку. Узнав здесь, что в одной из окрестных деревень — Рашевке стоят шведы, Шереметев командировал против них генерала Бема с 4 драгунскими полками и 2 бат. Преображенцев. Бем истребил шведский отряд и взял 2000 лошадей, но победа дорого стоила русским. Петр остался очень недоволен этим делом, назвав его "бездельным торопким поступком". Не делая фельдмаршалу выговора он отобрал у него командование Преображенским полком и передал Меньшикову. Только вследствие усиленных просьб жестоко обидевшегося фельдмаршала приказ этот был впоследствии отменен. 16 Шереметев прибыл в Глинск, перешел через Сулу и погнался за Крейцем, начавшим при подходе русских спешно отступать. Вынужденный остановиться в Лохвицах — дать вздохнуть людям — Шереметев упустил Крейца — он ушел за реку Псел, попортив за собой мосты и переправы. К 13 марта, очистив весь северо-западный район, Шереметев занял Лубны. Частную же задачу, возложенную на него Петром, — предупредить соединение запорожцев со шведами, он не успел выполнить. В Лубнах, на совещании с министром Долгоруким и гетманом Скоропадским, решено было дать войскам отдохнуть, ограничиваясь набегами. В один из таких набегов выступил 22 апреля сам фельдмаршал: в Решетиловке было обнаружено 7 полков шведской кавалерии. Но, при подходе авангарда Шереметева (донские казаки, 6 эск. драгун), шведы бежали, преследуемые казаками и Шереметеву пришлось ограничиться сожжением Решетиловки и распустить войска снова по квартирам.

Когда Карл осадил Полтаву, Шереметеву приказано было выручить ее. Но задача оказалась не под силу нерешительному фельдмаршалу — он ограничился диверсиями, не найдя более действительного способа выполнить поручение.

27 мая, оставив при гетмане, в Сорочинцах, 2 пехотных и 3 драгунских полка, Шереметев с остальными прибыл под Полтаву. В Полтавской битве он командовал центром и был ранен под Полтавой, за что ему были пожалованы из дворцовых волостей: Юхотская волость в Ярославском уезде и село Вощажниково — в Ростовском. После Полтавского боя Шереметевым была основана Тихвинская девичья пустынь в Курской губернии.

13 июля армия перешла из-под Полтавы в Решетиловку, где на военном совете полки Шереметева получили новое назначение: взять Ригу, и 15 тронулись на север. Шереметев по болезни не был на походе при войсках, а выехал вперед. 5 августа он прибыл в Чернигов, где некоторое время вынужден был пролежать в постели, и догнал армию только в конце месяца в Минске. Отсюда войска 4 колоннами двинулись к Риге; Шереметев находился при 3-ей, шедшей под командой Ренцеля 27 октября Шереметев с 3 драгунскими полками первым подошел к Балдон-Мызе, в четырех милях от Риги, а в первых числах ноября была замкнута блокадная линия между Динаминдшанцем и городом. Ko 2 декабря обложение Риги было закончено и Шереметев отбыл в Митаву, где была его главная квартира, а оттуда 19 уехал в Москву, и только 11 марта 1710 г. вернулся к войскам.

Осада шла вяло: батареи, начатые еще 14 декабря, были закончены только к 22 марта. В апреле фельдмаршал ре шил, наконец, перейти к тесному обложению и в конце месяца пехотные полки были подняты с квартир и выведены в поле. 10 мая прибыла давно ожидаемая артиллерия. Но 14-го в войсках открылась чума, унесшая до декабря 10 тысяч человек. Это обстоятельство заставило Шереметева ускорить свои действия. 29 мая, во исполнение приказа Петра, полученного еще месяц тому назад, занят был с боя Рижский форштадт, а в последующие дни в нем построены 3 кетеля на 44 мортиры и открыт огонь по городу. 11 июня Шереметев предложил гарнизону сдаться. Шведы выпросили перемирие до 14-го на размышление. По окончании его, не получив удовлетворительного ответа, Шереметев возобновил бомбардировку, продолжавшуюся без перерыва до 24 июня. В город было брошено свыше 4000 бомб. 24, по просьбе шведов, объявлено новое перемирие, по истечении которого комендант Риги Штромберг вступил в переговоры, длившиеся с 29 июня по 4 июля. В 8 часов вечера 4 июля капитуляция была подписана и русские войска вступили в город. 12 после благодарственного молебствия фельдмаршал совершил торжественный въезд в Ригу; у ворот ему поднесены были магистратом специально для этого изготовленные два золотых ключа. В тот же день население было приведено к присяге.

После взятия Риги войска Шереметева не были отведены вглубь страны, а оставлены вблизи города, несмотря на свирепствовавшее в Эстляндии и Лифляндии моровое поветрие: готовился транспорт войск в Шонию, по принятому Петром проекту датского резидента Юэля.