Большая биографическая энциклопедия - сулешов князь юрий яншеевич

— боярин царя Михаила Федоровича, сын знатного выходца из Крымской орды, родился около 1584 г. Был стольником царя Бориса Годунова, в 1605 г. послан с золотыми в Новгород-Северский к князю Никите Романовичу Трубецкому с товарищи после отражения приступа Лжедмитрия. Оставался стольником при царе Василии Шуйском и после свержения последнего, занимая неизменно первые места среди своей братьи. В боярском списке 1610—1611 гг., среди стольников С. занимает третье место, уступая первенство кн. Ив. Мих. Катыреву-Ростовскому и кн. Ив. Бор. Черкаскому. Не позже 1610 г. С. женился на Марфе Михайловне Салтыковой, племяннице Марфы Ивановны Романовой. Когда разруха Московского государства достигла высшей точки, видим С. участником земских движений, направленных на восстановление государственного порядка: он находится в числе воевод и первого и второго земского ополчения. В мае 1611 г. его из первого ополчения посылают на земскую службу в Торжок; в январе 1612 г. за него прикладывают руку под грамотой, выданной кн. Д. Т. Трубецкому на Вагу воеводами и иерархами второго земского ополчения под Москвой. В первые же месяцы по воцарении Михаила Федоровича Романова видим С. при дворе. В торжестве венчания на царство 11 июля 1613 г. С. шел в процессии перед царем первым из 10 стольников; 11 и 13 июля был у государя стол, и "в большой стол смотрел стольник кн. Юрья Еншин мурзин сын Сулешев".

Неохотно, не сразу уступали иноземцу почетные места при дворе. С. пришлось выдержать целый ряд местнических споров, прежде чем установился круг лиц, которым не обидно было сидеть под ним или быть с ним. Все известные столкновения кончаются в пользу С., но не всех из его побежденных противников мы встретим потом ниже его: царь щадил их родовое самолюбие. Первое из таких дел относится к 18 сентябрю 1613 г. Царь принимал кизилбашского (персидского) посла Амир Албека. В числе стольников, долженствующих в качестве рынд стоять около царя в белом платье, были назначены С. и Ив. Петр. Шереметев. Последний не хотел уступить первого места С. и бил челом на него государю в отечестве. С. бил челом встречно. Шереметев указывал, что С. — "иноземец, а в нашу де версту по ся места менши его никто не бывал". Услыша это, Вас. Ив. Бутурлин, Матв. Ив. Плещеев-Колоткин и князь Ив. Фед. Троекуров били челом на Шереметева: "а сказывает, что будто в его версту со князь Юрьем никто не бывал; а мы де, холопи твои, преж сего со князь Юрьем бывали; а Ивана Шереметева мы, холопи твои, ничем не хуже...; а ему де Ивану не токмо со князь Юрьем, и с нами, холопи твоими, быть мочно". Государь решил: "князь Юрью Еншину болши быть Ивана Шереметева, и в Розряде велел государь записать".

В 1614 г. видим С. ратным воеводой, во главе отряда. Весною был послан Волгою, в плавную, боярин кн. Ив. Никитич Меньшой Одоевский в Астрахань для действий против Заруцкого. А с конною ратью, берегом, "для обереганья", посланы С. и кн. Никита Петр. Барятинский, которые должны были заботиться о сборе служилых в Алатырь. Одоевский выступил из Москвы 19 апреля, а 29 июня в Астрахани получил извещение С. и Барятинского из Алатыря о том, что они прибыли на место. Но Заруцкий, разбитый неоднократно царскими войсками, и Марина Мнишек уже 25 июня были схвачены своими же казаками и выданы. По-видимому, отряд С. активного участия во всей кампании не принимал. С. вернулся к своим придворным обязанностям. Осенью того же 1614 г. царь ходил на богомолье в Троицкую Лавру; "был стол у государя в Воздвиженском... В столы столники смотрели: князь Юрья Сулешев да Исак Погожей". Это последнее известное упоминание о С. стольнике. 2 февраля 1615 г. ему сказано боярство: оказывал боярин кн. Влад. Тим. Долгорукой.

В конце 1615 или начале 1616 г. "казанские и свияжские и иных многих понизовых городов татаровя и луговая черемиса заворовали". Царь поручил усмирение мятежа боярину С. и стольнику кн. Алексею Мих. Львову с отрядом в 1330 чел. Судя по величине рати, мятеж представлялся угрожающим. По городам отправлены были сборщики собрать служилых и привести их в Нижний к С. Но, по-видимому, поход ограничился сбором ратных людей в Нижнем. — К первой половине 1617 г. относится самое важное выступление С. в качестве ратного воеводы. Поляки стали теснить московские отряды Мих. Бутурлина и Ис. Погожего, стоявшие под Смоленском. 6 января 1617 г. государь велел идти в Дорогобуж большой вспомогательной рати под начальством С. и кн. Сем. Вас. Прозоровского. 16 февраля С. был уже в Вязьме. Польский отряд полк. Чаплинского заставил Бутурлина и Погожего уйти, из-под Смоленска, напал на С. в Дорогобуже, но был отбит с большими потерями. Царь 21 мая велел С. и Прозоровскому со всеми ратными идти к Москве. Несмотря на неудачу похода, участники его были награждены. — Осенью 1618 г. С. в последний раз принимал участие в военных действиях. Владислав с польским войском приближался к Москве. По приговору земского собора 9 сентября оборона Москвы поручена 16 боярам, в их числе — С. В этой же осаде был и брат его — Маметша-мурза. Почти через год — 21 августа 1619 г. братья получили жалованную грамоту на вотчины в Муромском и Нижегородском уездах за осадное сиденье, за то, что они "стояли крепко и мужественно, и на боех и на приступех билися, не щадя голов своих". Итак, на ратном поле, насколько позводяют судить дошедшие известия, С. никаких талантов не проявил: алатырский и казанский походы ограничились сбором ратных, дорогобужский поход цели не достиг, дав отличиться лишь мелким начальникам; только мужество при обороне Москвы отмечено в официальной грамоте. После 1618 г. С. совершенно оставляет боевое поприще, обратившись к деятельности административной.

Боярская книга 1615—1676 г. показывает нам высокое положение С. среди своей братьи в новом сане. Здесь поименованы 24 боярина, из коих у 4 оклад (денежный) не обозначен; из остальных двое имеют оклад в 700 руб. (Мстиславский и Воротынский); следующий оклад — 500 руб. имеют только шестеро бояр, в их числе С. Небезынтересно заметить, что кн. Ив. Бор. Черкаский, двоюродный брат государя, первый, кого государь пожаловал в боярство по вступлении на престол, — в течение более двух лет остается при своем окладе стольника (200 руб.), а С., получивший боярство менее года назад, поверстан почти высшим боярским окладом (500 p.). Такое видное положение открывало С. доступ к высшим, ответственным должностям в центральном и областном управлении, на каковых мы и видим его с 1619 по 1640 г., почти без перерыва.

В 1619 г., немедля по возвращении своем из польского плена, патриарх Филарет взялся за государственные дела. Уже в 1619 г. видим меры против одного из величайших социальных зол своего времени — закладничества. Земский собор, очевидно, не без влияния Филарета, учредил приказ Сыскных Дел для сыска и возвращения в тягло закладчиков и вообще лиц вышедших из тягла. Во главе приказа поставлен С. От его деятельности на этом посту осталось мало следов: по-видимому, результаты были незначительны, а приказ вскоре закрыт, надо полагать, благодаря стараниям сильных людей, против которых он был направлен. — Не позже декабря того же 1619 г. учрежден был другой приказ Сыскных Дел для пересмотра жалованных грамот и поручен сначала кн. Ю. А. Сицкому; не позже марта 1621 г. его сменил С.; при обоих был дьяком Семен Головин, до конца 130 (средины 1622 г.). Известно довольно много грамот, пересмотренных и подтвержденных за это время, с подписью дьяка С. Головина. Почему-то деятельность С. и здесь оказалась неудовлетворительной: сменивший его в феврале 1623 г. боярин кн. Б. М. Лыков с дьяком П. Пахиревым стали вторично пересматривать грамоты, подтвержденные С., и кое в чем изменять их. В январе 1623 г. С. назначен на воеводство в Тобольск, т. е. отправлен в почетную ссылку. В каком духе был произведен вторичный пересмотр жалованных грамот кн. Лыковым и чье негодование возбудил С. — сильных людей, привилегии которых он умалял, или высшей власти, предначертания которой исполнял не с должной энергией? Известно лишь, что сначала пересмотр производился по челобитью самих грамотчиков, позднее — по приказу государя; известно также, что вторичному пересмотру подверглась грамота Симонова монастыря, который Сулешовы всегда одаривали и где они погребались, где сам С. выстроил церковь в год отъезда в Сибирь: это говорит как будто за сравнительную снисходительность С. к грамотникам. С другой стороны, Филарет не мог поручать борьбу со злоупотреблениями людям слабым волею и нечестным, так как это в корне губило бы его начинания; в то же время видим, что на брата С., стольника кн. Вас. Яншеевича опала не распространялась: он назначен кравчим на место Мих. Мих. Салтыкова, и ему государь велел быть у себя в комнате, в чем можно видеть особое благоволение царское. — В эти же годы С. принял участие в важном деле. В ожидании новой войны с Польшей земский собор 12 октября 1621 г. предпринял большой сыск поместных и денежных окладов стольников, стряпчих и дворян московских, дворян и детей боярских всех городов. Во все концы поехали бояре приводить в известность военные силы государства; С. с дьяком Πот. Внуковым послан в один из важнейших округов — Рязань и Мещеру.

Первые же два появления С. за царским столом сопровождались местническим спором. 6 августа 1621 г. у государева стола были бояре С. и кн. Гр. Петр. Ромодановский. Последний бил челом на С., находя, что ему меньше его быть невместно: "как кн. Григорей послан был в прошлом 124 году на съезд с крымскими послы, а в послех в те поры был дядя князь Юрьев болшой Ахмет паша Сулешев, а приезжал на съезд к нему князь Григорью и в государеве шатре у него был". Царь и патриарх ответили: "что ему князь Григорью и с Ахмет пашею какие места: Ахмет паша служит крымскому царю, а князь Юрья ему государю служить..." Царь решительно объявил челобитчику: "с князь Юрьем ему мочно быть, и лучше де тебя с князь Юрьем бывали... И велел ему государь сесть под князь Юрьем. И князь Григорей под князь Юрьем в столе сидел". Кн. Прозоровский, кн. Сицкой и Третьяков, считая себя не хуже Ромодановского, били челом "помогаючи" С.: они "бывали и с меньшим с князь Юрьевым братом, с князь Васильем Сулешовым". С. не удовлетворился решением царя и после обеда бил челом патриарху на бесчестье, прося оборони. В ответе Филарета звучит раздражение: "каково де безчестья хочешь, ведь де и так князь Григорей под тобою сидели, и ему сказано, что ему быть с тобою мочно; а о оборони отказано". — Другое дело носит характер скорее осторожной оговорки, чем спора. 14 марта 1622 г. с С. у стола государева был боярин кн. Д. М. Пожарский, который бил челом на С. по такому соображению: по родству кн. Гр. Петр. Ромодановский ему мал, ныне бы его отечеству порухи не было. Патриарх напомнил, что Ромодановскому в его челобитьи на С. отказано. И князь Дмитрей, по государеву слову, сел под князь Юрьем". Оба раза у стола государева видим также и патриарха Филарета; к нему С. обращается с просьбой о обороне, он принимает участие в разборе спора. Можно допустить, что именно Филарет выдвигает С. вперед и является его покровителем. Но как бы то ни было, это покровительство не избавило С. от сибирской службы.

Назначение С. в Тобольск состоялось 13 января 1623 г., отправление — не ранее февраля. В товарищи С. дан Фед. Кирил. Смердов-Плещеев и дьяки Герасим Мартемьянов и Никита Леонтьев. В Верхотурье воеводами посланы кн. Никита Петр. Барятинский, соратник С. по алатырскому и дорогобужскому походу, и Макс. Сем. Языков, которого спустя 19 лет видим душеприказчиком в завещании С. Кроме того С. даны двое письменных голов, каковых до сего времени в Тобольске не бывало. Дьяк Мартемьянов заслуживает внимания. Ранее он был при С. дьяком приказа Сыскных Дел в 1619 г., затем с 1620 г. — дьяком Поместного приказа, но вместе с другим в дьяком — Новокитоновым, они позволили себе записать неточно постановление земского собора 12 марта 1620 г., иначе говоря, совершили служебный подлог и "многие статьи переправливали не делом". Подлог открылся спустя более 2 лет, и, вероятно, благодаря этому-то Мартемьянов отправлен на сибирскую службу и С. получил в свое распоряжение человека опытного в области земельных дел и отношений. Таким образом, вокруг С. в Сибири видим усиленный штат служащих, видим друзей его и опытных дельцов. Наказ, данный ему из Казанского Дворца князем Дм. Маметр. Черкаским, предоставлял большую свободу действий: "а велено ему, будучи в Сибири, в Тоболску и во всех сибирских городех искати во всем государю прибыли и делати во всем, смотря по тамошнему делу, как его Бог вразумит". В Сибири С. ждало большое дело. Несколько лет уже государь требовал, чтобы местные воеводы произвели опись населенных мест, жителей и их занятий. Воеводы бездействовали. Только С., наконец, "разсмотря тамошних сибирских мест, посылал детей боярских с подъячими, приведчи к крестному целованью, всяких земель писать и дозирать, и ясачных людей и посадцких и пашенных крестьян и всяких людей описывать". Вспомним, как сложна была эта задача в Европ. России, где на исполнение ее уходило по несколько лет; вспомним местные затруднения, — неустроенность путей сообщения при громадности расстояний. Русские владения уже охватывали значительную часть бассейна Енисея; был перейден волок на р. Лену: пространство, превышавшее европейские владения. Оценим энергию вдохновителя, искусство организатора, труды исполнителей, успевших завершить почти все это громадное предприятие в течение 1623 и 24 гг.; следующему воеводе пришлось закончить лишь опись архиерейского дома, начатую при С. Произведенная ревизия была чревата последствиями: она установила присутствие в Сибири многих людей, находящихся не у дел, "гулящих", тогда как раньше воеводы жаловались на отсутствие рабочих рук на местах; она обнаружила много земель, возделываемых жителями на себя без ведома власти, много частных промыслов, не приносящих выгоды казне. Из ревизии вытек ряд "уложений боярина кн. Ю. Я. Сулешова", которые составили эпоху в истории Сибири и совершенно преобразили характер местной жизни, внесли в нее порядок и настолько соответствовали ее условиям, что, за немногими исключениями, просуществовали очень долго. В то же время С. упорядочил казенную отчетность, первый составив "сметные книги хлебных и денежных доходов и расходов". До тех пор Сибирь во многих сторонах экономической жизни зависела от Европейской России. Служилые люди получали, кроме денежного, и хлебное жалованье, но собственного местного хлеба у казны не ставало. Приходилось привозить большое количество его из поморских и поволжских уездов, что стоило очень дорого казне и составляло тяжелую повинность для жителей, обязанных доставлять свой хлеб в Сибирь на собственных подводах: часто подводы не выдерживали трудного пути и не возвращались домой. "Пашенное уложение" С. установило правильное соответствие между величиной "собинной" пашни, которую крестьянин пашет на себя, и количеством десятин, которое он обязан пахать за это на государя, — "и государева десятинная пашня прибыла многая". "Хлебное уложение", строго соблюдаемое, установило сбор пятинного выдельного хлеба с пашен служилых людей. Многие служилые, получая хлебное жалованье, самовольно захватили себе земли и стали пахать на себя: им оставлена пашня, но выдача хлебного жалованья прекращена. В связи с этим пересмотрены оклады денежного жалованья, которые в различных городах были различны; установлено два разряда городов — пашенные и непашенные; для каждого разряда произведена уравнительная переверстка жалованья, кое-где сокращены оклады казакам и стрельцам. Благодаря этому получилась большая экономия, и из Казани стали присылать жалованье сибирским служилым вдвое меньше прежнего. В непашенных городах (Мангазея и др.), вместо дорогой покупки хлеба, С. стал с купцов и промышленников брать в виде пошлины десятину из их хлебных запасов. Когда же все-таки приходилось покупать хлеб в казну, то в сибирских городах платили по 20 алтын за четь и меньше, вместо прежних рубля и полутора. В целях увеличения пашни основывались новые слободы крестьянские в плодородных местностях (напр. на p. Нице); от иных промыслов и занятий люди обращались к пахоте. В результате всего этого Сибирь стала обходиться собственным хлебом; уже в 1624 г. стало "хлебными запасы мочно в сибирских городех пронятца без присылки поморских городов". Прилежащие европейские уезды избавились от разорительной повинности. Выиграла казна, выиграло население, знавшее теперь определенно размеры своих повинностей, что оставляло меньше простора злоупотреблениям.

Ясачное и таможенное "уложения" С. значительно увеличили доходы казны с ясачных инородцев и с сибирской торговли. Ясак был увеличен, но не представлялся отяготительным, так как вскоре видим, что тюменские татары-ямщики просят перевести их на ясак, хотя бы даже с прибавкой против прежнего, но избавить их от ямской повинности, которая им "не за обычай". Увеличение ясачной соболиной казны имело для Московского правительства в иных отношениях, пожалуй, не меньшее значение, чем экономия по хлебным операциям. Вспомним, какую роль играли соболи в наших дипломатических сношениях с иностранными дворами. В Константинополе наши посольства не могли шагу ступить без соболиных сороков, подносимых в дар великим и малым вельможам султана.

Население, жившее доселе во льготе, не платя тягла, не неся иных повинностей, также привлекло к себе внимание С. Посадские были обложены оброком. Под оброк попали было и монастырские половники, но у Тобольского Знаменского монастыря все его 10 половников "разбрелись розно", и пришлось новых половников монастыря от оброка освободить. С. старался вообще распределять повинности наиболее целесообразно. На Верхотурский волок в бродовщики (чинить дороги и мосты) посылались раньше пашенные крестьяне, для которых это было очень тягостно; С. заменил их ямскими охотниками. На Тюмене же прежних ямских охотников он посадил на пашню, в крестьяне, а гоньбу ямскую возложил на местных татар. Но в 1629 г. татары с гоньбы переведены на ясак, а подводы тюменские воеводы стали брать по вольному найму за счет ямского оклада. В Мангазею на годовую службу прежде посылались 50 казаков из состава Тобольского войска. С., не ослабляя тобольских сил, набрал эти 50 человек из вольных людей и послал их в Мангазею. Привлечение дотоле "гулящих" рабочих сил к делу принесло еще одно немалое облегчение для прилегающих европейских уездов. Прекращена посылка плотников из поморских уездов: их стали нанимать на месте, в Сибири. Прекращена посылка посадских людей из Казани в Сибирь на таможенные службы: стали избирать из местных посадских, — а таковых из Казани каждый год перебывало до 800 и больше, что вело многих "молодших" людей к разорению.

Установителю земского наряда в Сибири неизбежно приходилось бороться с различными злоупотреблениями и неустройствами. В 1624 г., при приеме г. Томска новые воеводы кн. Аф. Гагарин и Сем. Дивов открыли недочет казны у прежних кн. Ив. Шеховского и Макс. Радилова: более 388 руб. деньгами и более 1000 четей хлеба. Дело получило законный ход, и С. нажил себе врагов на всю жизнь. В Тобольске был уничтожен кабак, в Таре зерновой откуп, так как служилые люди проигрывали в зернь свои "животишки" и оружие, и от той зерни чинились "татьба и воровство великия", и "сами себя из самопалов" убивали и давились. Сам С. стяжал себе репутацию безупречно честного человека. Борьба со злоупотреблениями не мешала заботиться о награждении заслуг. При С. в 1624 г. основана и построена богадельня из государственной казны "для отставных старых и увечных" воинов, согласно их челобитью, причем иные из них служили в Сибири лет по 40, с Сибирского взятья. Вслед за тем назначена руга новому Знаменскому монастырю, куда, "безо вкладу постригались ещо-де Ермаковских казаков по-стриженики".

Воеводство С. является переломом в истории Сибири. До него, в продолжение 40 лет шло непрерывное "приискание новых и новых землиц под высокую руку государеву". Каждый новый воевода старался отличиться увеличением территории и числа подвластных ясачных. Ko времени С. захвачено было громадное пространство, на котором царили беспорядки. С. обратился к устроению внутреннего наряда, и эта задача одна уже требовала такого напряжения энергии, что во внешней политике видим некоторое затишье. "Задор" и несправедливость томских воевод, вызывавшие неоднократные восстания и набеги киргизов, получают решительное осуждение. Сношения с калмыками и Алтын-Ханом монгольским не встречают сочувствия воеводы, и из Москвы приходит приказ: не пропускать их послов в Москву по всякому пустому поводу. Морской путь в Мангазею из приполярной России закрывается, чтобы "немецкие люди" как-нибудь его не проведали. Встречаем одно проявление прежней агрессивной политики местного правительства: из Енисейска отправляется партия казаков в Братскую (бурятскую) землю, — но, по-видимому, этот шаг предпринят местным воеводой Як. Хрипуновым за свой риск и страх. С. же сосредоточился исключительно на внутренних делах. Его мероприятия требовали большого напряжения со стороны сибирского населения. Предприимчивые и алчные авантюристы, составлявшие массу сибиряков, не могли быть довольны, когда их лишали льгот, хотя бы незаконных, когда их принуждали браться за тяжелую работу, отвлекая от легкой наживы, когда преследовали и карали за то, что до той поры считалось допустимым и обычным. До нас дошло известие о заговоре тюменских служилых людей — атамана пеших казаков Приезжего Рязанова с товарищи. Хотели подстеречь С. на обратном пути из Тобольска в Москву, животы его разграбить, а самого убить. Заговорщиков выдал, по-видимому, атаман тюменских же конных казаков Иван Воинов. Как бы то ни было, С. не мог не знать о множестве недовольных; слухи о заговоре должны были дойти до него; он мог ожидать вспышки против себя каждую минуту и на каждом шагу. Если примем во внимание его нервное состояние в это время, то легко поймем случай с тобольским боярским сыном Данилой Низовцовым. В апреле 1625 г., когда С. дослуживал в Тобольске последние месяцы, он был в соборе св. Софии у заутрени. Все пошли к нему христосоваться. Низовцов подошел с яйцом в руке, наклонился и поцеловал С. в руку вместо губ. Увидя в этом воровской умысел, С. тут же в церкви, "перед архиепископом и перед товарищи и перед всеми людьми, зашиб" его в щеку, обругал, послал в тюрьму, да сам же подал на него челобитную митрополиту Макарию, прося расследовать дело, так как подозревал заговор. Низовцову пришлось съездить в Москву, но, кажется, он вернулся оттуда благополучно.