Большая биографическая энциклопедия - суворов александр аркадьевич

(князь Италийский, граф Рымникский) — генерал-адъютант, генерал от инфантерии, генерал-инспектор всей пехоты, член Государственного Совета, внук знаменитого генералиссимуса Александра Васильевича Суворова, родился 1 июня 1804 г., скончался 31 января 1882 г. После смерти своего отца, Аркадия Александровича, безвременно погибшего в пучинах Рымника, 9-летний мальчик был отдан в иезуитский пансион (в Петербурге), где и пробыл до 1816 г., когда его взял к себе его дядя, Кирилл Александрович Нарышкин, опасавшийся, чтобы на мальчика не было оказано дурного влияния со стороны иезуитского ордена. Предполагалось, что дальнейшее воспитание С. получит в доме дяди, для чего были уже приглашены лучшие учителя, но в это время мать С. уезжала в Италию и пожелала взять сына с собою; за границей она поместила его в школу известного в истории педагогии Фелленберга в Гофвиле, — неподалеку от Берна. Здесь С. пробыл 5 лет и за это время в совершенстве овладел несколькими иностранными языками, занимаясь вместе с тем историей и естественными науками. 18-ти лет он уехал в Париж, где некоторое время посещал Сорбонну, а затем перешел в Геттинген и поступил в число студентов тамошнего университета. Заграничная жизнь и течения западноевропейской мысли, в особенности умственное брожение среди немецкого студенчества в после-наполеоновскую эпоху, оказали на выработку мировоззрения С. несомненное влияние; недаром впоследствии консервативная печать бросала ему упреки, что свои взгляды с оттенком либерализма он вынес из "гнилого Запада". Возвратившись в 1824 г. на родину, С., по воле Императора Александра І, был определен на службу юнкером в лейб-гвардии Конный полк. Здесь он, "пылкий, образованный, исполненный самых высоких принципов", по свидетельству лица, знавшего его лично, вскоре сделался любимцем полка, познакомился со своим сослуживцем, талантливым поэтом корнетом Александром Ивановичем Одоевским, и по-видимому под его влиянием вступил в общество, члены которого впоследствии стали известны под именем декабристов. Его роль в событии 14 декабря 1825 г. остается невыясненной; по одним свидетельствам, он "вместе со своим эскадроном стоял в рядах защитников царя", по другим же — находился в противоположном лагере. Есть, наконец, указания, что он совсем в этот день не был на Ceнатской площади. Так или иначе, но несомненно, что какой-либо заметной роли в обществе С. не играл, с намерениями влиятельных лиц движения знаком был мало и едва ли имел точное представление о конечных целях общества. Вечером 14 декабря, после того как возмутившиеся полки потерпели поражение и большинство главарей было арестовано, С. добровольно явился к Государю и с полным чувством раскаяния принес повинную. И по этому пункту существует вариант, согласно которому С. "за знакомство с Одоевским" был арестован и на другой день после подавления восстания был допрошен государем. Как бы то ни было, Император, увидевши добровольно ли явившегося или приведенного силой С., воскликнул: "Не хочу верить, чтобы внук знаменитого русского полководца мог быть когда-нибудь изменником". Благодаря ли заслугам деда или ввиду ничтожной причастности С. к движению, государь отнесся к нему в высшей степени снисходительно, освободил от суда и свою немилость проявил лишь в том, что послал его из Петербурга на Кавказ, где в то время начальствовал известный Α. Π. Ермолов. Находясь на Кавказе, С., уже в чине корнета, полученном им 1 января 1826 г., участвовал в ряде дел против лезгинцев и в особенности отличился в поражениях последних на реках Иорни, Алазани и на поле Зеленчу. Когда вспыхнула война с Персией, он находился всегда на передовых позициях, принимал участие почти во всех главных сражениях и особенно активную деятельность проявил при осаде и взятии крепости Сардарабада. Незначительный инцидент, относящийся к этому времени, ярко рисует одну из сторон характера С. Как известно, вместе с началом военных действий против Персии, в Петербург полетели доносы на командовавшего нашими войсками на Кавказе А. П. Ермолова, которого обвиняли в различных упущениях и старались даже выставить единственным виновником возгоревшейся войны. На его место был назначен враждовавший с ним генерал И. Ф. Паскевич, в честь которого офицеры устроили традиционный обед. Сохранился рассказ, что на этом обеде, непосредственно после тоста за нового командующего, встал С. и в присутствии Паскевича произнес сочувственный спич в честь опального Ермолова. Каких-либо дурных последствий для С. инцидент этот не имел, но он характеризует его прямоту и откровенность, независимо от того, нравится или нет высказываемое высокопоставленным лицам. За персидскую кампанию, в течение которой С. проявил неоднократно "личное мужество и выдающуюся храбрость и постоянно исполнял под огнем в траншеях приказание главнокомандующего", он был произведен в поручики и награжден орденом св. Владимира 4-й ст. с бантом и золотой шпагой c надписью "За храбрость".

По окончании этой кампании С. уехал в Петербург, где 2 февраля 1828 г. был назначен флигель-адъютантом к государю. Когда начались военные действия против Турции, он сопровождал государя в действующую армию как флигель-адъютант, сделался весьма близким к нему лицом, почти неотлучно находился при нем в течение первого периода войны, сопутствовал ему при смотрах, переездах и пр. Однако в то же время С. не упускал случая, чтобы принять и активное участие в военных действиях; он находился в рядах сражавшихся под Шумлой и в числе осаждавших Варну, был в деле под Сатуновым, при занятии крепости Исакчи в в сражении при Буланлыке, наконец, ему лично сдалась небольшая крепость Матчин. "За боевые отличия и толковое исполнение" иногда весьма важных поручений государя в этой кампании С. был произведен в штабс-ротмистры, награжден орденом св. Анны 2-й ст. и удостоен Высочайшего благоволения. Вскоре после падения Варны он сопровождал Императора на корабле "Париж" при возвращении в Россию.

В Петербурге С. временно был прикомандирован к лейб-гвардии Конному полку для изучения строевой службы. В 1830 г. он женился, и по этому случаю ему в знак благоволения к нему государя было пожаловано из государственного казначейства 100000 руб. единовременно и по 25000 руб. ежегодной пенсии. В 1831 г. вспыхнуло восстание в Польше, и С. вновь вступил в действующую армию. Состоя при квартире главной армии, он вместе с последней совершил движение через Лович на Варшаву, с отличием участвовал в ряде дел, в том числе при штурме и взятии варшавских передовых укреплений и главного вала, причем был отправлен парламентером по поводу сдачи, а затем ездил с донесением о победах к Императору. Произведенный за отличия в польской войне в полковники, он остался в Петербурге и "для ознакомления с пехотной службой" вступил в лейб-гвардии Егерский полк, в котором командовал батальоном и прослужил до конца 1832 г. После этого, состоя при особе государя, он исполнял многие его поручения, — например, по рождении великого князя Михаила Николаевича ездил к прусскому королю с извещением об этом. 26 марта 1839 г. С. был назначен командиром Фанагорийского гренадерского полка, в рядах которого числился с самого рождения, а 9 августа того же года получил чин генерал-майора. По отношению к вверенным ему нижним чинам С. представлял довольно редкое исключение из общего правила своей эпохи. Он не только не стремился сделать еще более суровым и без того тяжелый солдатский режим, но и сам относился и офицерам полка вменял в обязанность относиться к солдату мягко и человечно, без лишних строгостей, а тем более жестокостей. С другой стороны он обращал серьезное внимание на материальное довольствие солдата и чрезвычайно ревниво следил за тем, чтобы отпускаемые на этот предмет средства целиком шли по назначению. 15 января 1842 г. С. был назначен командиром 1-й бригады 3-й гренадерской дивизии и в этой должности состоял до 18 августа следующего года, когда был отчислен в свиту Его Величества. В 1848 г. король Сардинский пожаловал его, как старшего в роду Суворовых, орденом Благовещения с цепью и звездою, принадлежащим ему согласно диплому, выданному королем его знаменитому деду. 25 июня 1846 г. С. был назначен генерал-адъютантом, а 26 ноября 1847 г. удостоен ордена св. Георгия 4-го класса за 25-летнюю службу.

Около этого времени в Костроме, по случаю бывших там грандиозных пожаров, среди низших слоев населения возникли значительные волнения, которые вследствие неумелых и неудачных действий и распоряжений властей стали обостряться и грозили принять бурные формы. С целью успокоить разгоревшиеся страсти туда был командирован С. Вопреки установившемуся порядку в таких случаях, он не только не пошел путем репрессий, а действовал исключительно мерами мягкости, благоразумия и убеждения — в особенности замечательным умением говорить с простолюдином, — и в самое короткое время достиг полного успеха. Этот пробный камень административных способностей С. привел Императора Николая I к убеждению, что он является вполне подходящим лицом для успокоения брожения в другом пункте обширной империи, — Прибалтийском крае. 1 января 1848 г. С. был назначен генерал-губернатором Лифляндской, Эстляндской и Курляндской губерний и военным губернатором Риги. Управлять Прибалтийским краем вообще, а в этот исторический момент в особенности было делом чрезвычайно нелегким. И без того ненормальные взаимоотношения различных слоев населения усложнялись еще свирепствовавшей в это время в крае холерной эпидемией. Последняя вызвала паническое бегство из очагов заразы — городов, особенно из Митавы. Понадобилось личное мужество С., бесстрашно обходившего больных, чтобы в этом отношении умерить панику, несколько успокоить оставшихся и приохотить к возвращению разбежавшихся жителей, которые вскоре постепенно стали возвращаться в города и даже оказывать содействие властям в борьбе с эпидемией. Однако была и более серьезная сторона в положении Прибалтийского края. Предшествовавшие неурожайные годы и ненормальные земельные отношения помещиков к крестьянам привели последних, по выражению одной газеты, "к молчаливому, но грозному протесту", угрожавшему разразиться вспышкой. Та же газета говорит, что "спокойствие края и по этому вопросу было водворено такими мерами, которые соответствовали требованиям времени и вполне гармонировали с гуманными взглядами генерал-губернатора и тем оттенком его характера, который сделал гораздо больше, чем могли бы сделать в самые решительные минуты какие бы то ни были крутые меры"...

Внутреннее состояние Прибалтийского края было крайне сложным: параллельное существование трех национальностей — немецкой, латышской и эстонской, резко разобщенные земельная аристократия и безземельный пролетариат, противоположность интересов этих групп, сохранившийся в некоторых местах почти средневековый феодализм, все экономические и общественные преимущества на стороне немецкой национальности, а невыгоды земельных отношений на стороне остальных двух народностей, закон писанный и право обычное, наконец, сосуществование и взаимное переплетение некоторых старых, отживших форм с новыми, — все это в высшей степени усложняло управление края. Если к этому прибавить еще стремления, исходившие как от светской, так и от духовной русских властей, обрусить обитавшие в крае национальности без различия, то запутанность положения станет еще очевиднее. Для лица, стоявшего во главе местной администрации, возможны были, по выражению Ю. Самарина, три пути — путь репрессий, путь всяческих уступок или же путь примирения национальностей между собою и их с центральным правительством. Последним путем и пытался идти С., хотя держался на нем далеко не всегда устойчиво, склоняясь к покровительству и без того сильной немецкой национальности в ущерб остальным. Уже в первые годы своего управления он заявил себя полным противником системы своего предшественника, Е. А. Головина и, наоборот, горячим сторонником сохранения балтийских привилегий, которыми пользовалась преимущественно немецкая народность, — и в этом смысле высказался в первом же своем всеподданнейшем отчете. Это обстоятельство вызвало против него бурю нападок, часто справедливых, со стороны печати и некоторых лиц администрации края.

На этой именно почве между С. и местным епископом Филаретом возникла деловая переписка, с виду корректная, по существу же резкая, в результате которой епископ был перемещен в Харьков, а один из его сторонников, протоиерей Назаревский, который в домовой архиерейской церкви произнес направленную против С. громовую проповедь, попал в монастырь. Пользуясь неограниченным доверием государя, С. стал умерять практическое применение введенных до него мер, главным образом принуждение к переходу в православие и необходимость крестить детей от смешанных браков по обрядам православной церкви. По последнему вопросу он вскоре представил всеподданнейшее ходатайство об отмене стеснительного указа от 1850 г. и о разрешении крестить детей в ту или другую веру по желанию родителей. В Петербурге это ходатайство встретило сильных противников, среди высшего духовенства. Была назначена особая комиссия, которая склонна была разделить взгляды С. в данном отношении, но представленные на Высочайшее воззрение труды ее не получили дальнейшего хода. Высочайшее поведение в утвердительном смысле состоялось лишь 15 марта 1861 г., когда С. уже оставил пост генерал-губернатора.

Более успешны были ходатайства С. по вопросу о языке, на котором должно вестись делопроизводство в местных административных и общественных учреждениях. В центральных правительственных кругах существовало твердое намерение во всем делопроизводстве местных учреждений, в их переписке с петербургскими и губернскими властями, даже в их переписке между собою и в собственных делах совершенно устранить язык немецкий и заменить его русским. Сторонник обратного взгляда, С. однако не надеялся отстоять его целиком и пошел на компромисс: он настаивал на временном сохранении status quo, а для будущего времени — на введении этой меры не сразу, а постепенно, параллельно с подготовкой соответственного кадра чиновников, вполне владеющих русским языком. Его усилия в этом смысле и ряд всеподданнейших обстоятельных донесений имели результатом отсрочку введения предположенной меры до 1 января 1858 г. По восшествии же на престол Императора Александра II, когда в правительственных сферах тенденции значительно изменились, С. уже без особого труда добился и дальнейшей отсрочки.

Мероприятия С. как генерал-губернатора Прибалтийского края создали ему широкую популярность в среде местного немецкого населения, тем более, что "если ему не суждено было залечить раны, нанесенные краю за предшествующие 7 лет (при Головине), то это было не от недостатка доброй воли с его стороны", — по выражению одной из местных немецких газет. Но эти же мероприятия создали ему и решительных противников, которые обвиняли его в покровительстве немецкому элементу во вред русскому, в пристрастии к лютеранству, в индифферентизме к православию и пр., на что С. обычно отвечал, что единственной его целью было устранить недоброжелательность немцев к России, — что должно было явиться естественным следствием исключительных законов, — и не дать лишних поводов "для бросания пламенных взоров на соседнюю державу". Следует отметить еще некоторые мероприятия С., касавшиеся исключительно Риги. Он много содействовал улучшению порта, при нем была построена дамба, получившая большое значение для гавани, наконец, по его распоряжению, были снесены ненужные крепостные стены, мешавшие правильному развитию города.

В 1854 г. С. был назначен командующим войсками Рижской губернии и в следующем году находился на Магнусгольмской батарее, при устье Двины, во время бомбардировки ее английскими судами, когда наше орудия по их малокалиберности и недальнобойности не могли даже отвечать неприятелю. 23 февраля 1855 г. он получил командование над Балтийским корпусом и войсками еще Митавской губернии. В этих званиях он, оставаясь генерал-губернатором края, должен был в то же время следить за исправным состоянием боевой готовности войск и отражать нападения, предпринимаемые неприятелем в течение севастопольской войны на берега Балтийского моря. Кстати заметить, что вообще довольно равнодушное к успехам русского оружия и тяготевшее к Германии прибалтийское дворянство и купечество — при С., с возникновением войны 1854—1855 гг., сделало значительные пожертвования на нужды русской армии и построило значительный обоз; специально же Рига преподнесла в дар 12 канонерок, которые хотя и "двигались в воде как черепахи", все же приняли бой с английским адмиральским кораблем, нанесли даже ему подводные повреждения и принудили его удалиться. В январе 1859 г. С. получил Высочайшую благодарность за управление краем, был произведен в генералы от инфантерии и назначен шефом Рижского пехотного полка.