Исторический словарь - елизавета петровна романова

Род. 18 декабря 1709 г. Объявлена царевной 6 марта 1711 г. и цесаревной 28 декабря 1721 г.; вступила на престол 25 ноября 1741 г., короновалась 25 апреля 1742 г. Императрица Всероссийская в 1741-1761 г. Елизавета родилась в селе Коломенском 18 декабря 1709 года. День этот был торжественным: Петр I въезжал в Москву; за ним везли шведских пленных. Государь намеревался тотчас праздновать полтавскую победу, но при вступлении в столицу его известили о рождении дочери. "Отложим празднество о победе и поспешим поздравить с восшествием в мир мою дочь", сказал он. Петр нашел Екатерину и новорожденного младенца здоровыми, и на радостях устроил пир. Будучи только восьми лет от роду, принцесса Елизавета уже обращала на себя внимание своей красотой. В 1717 году обе дочери встречали Петра, возвращавшегося из-за границы, одетыми в испанские наряды. Тогда французский посол заметил, что младшая дочь государя казалась в этом наряде необыкновенно прекрасной. В следующем 1718 году введены были ассамблеи, и обе царевны явились туда в платьях разных цветов, вышитых золотом и серебром, в головных уборах, блиставших бриллиантами. Все восхищались искусством Елизаветы в танцах. Кроме легкости в движениях, она отличалась находчивостью и изобретательностью, беспрестанно выдумывая новые фигуры. Французский посланник Леви замечал тогда же, что Елизавета могла бы назваться совершенной красавицей, если бы у нее волосы не были рыжеваты. Воспитание Елизаветы нельзя назвать особенно удачным, тем более что мать ее была совершенно безграмотная. Но царевну учили по-французски, и мать ее твердила, что есть важные причины на то, чтоб она лучше других предметов обучения знала французский язык. Причина эта, как известно, заключалась в сильном желании ее родителей выдать Елизавету за какую-нибудь из особ французской королевской крови. Однако на все настойчивые предложения породниться с французскими Бурбонами, те отвечали вежливым, но решительным отказом. Обучение все же не прошло даром Елизавета познакомилась с французскими романами, и это чтение несколько смягчило и возвысило ее душу. Возможно; именно поэтому к ней не привились те грубые нравы, которые царили в то время при петербургском дворе, и ее собственное царствование имело в себе гораздо больше европейской галантности и утонченности, чем все предыдущие. Во всем остальном обучение Елизаветы было мало обременительным, приличного систематического образования она так никогда и не получила. Время ее было заполнено верховой ездой, охотой, греблей и уходом за своей красотой. Едва ли не с рождения Елизаветы начали строиться планы относительно ее будущего замужества. После того, как весной 1725 года пришлось отказаться от мечты породниться с Бурбонами, Екатерина 1 задумала устроить брак дочери с побочным сыном Августа II -Морицем Саксонским. Он тоже не удался. Вскоре после этого Елизавете пришлось, за неимением лучшего, согласиться на брак с епископом Любской епархии, Карлом-Августом Голштинским, младшим братом правящего герцога. Партия эта была более чем скромная, но обстоятельства не допустили и этого брака. В июне 1727 года жених умер в Петербурге, так и не дойдя до алтаря. Не предвидя лучшей партии в будущем, Елизавета глубоко опечалилась его смертью. В утешение ей великий государственный деятель следующего царствования, Остерман, облюбовал другой план выдать Елизавету за вошедшего на престол Петра II. Несмотря на то, что противниками этого брака были Меншиков и сама церковь (не допускавшими брака тетки с племянником), он вполне мог бы осуществиться.

Под влиянием Остермана Петр влюбился в свою прекрасную тетку, и от нее зависело направить это весьма горячее чувство к цели, указанной честолюбию будущей императрицы тонким немецким политиком. Но в 17 лет это честолюбие еще недостаточно окрепло и не приняло определенной формы. Елизавета в жизни Петра II имела гораздо большее значение, чем он в ее.

Петр был еще ребенком ему шел тринадцатый год, и в глазах гораздо более зрелой Елизаветы, он едва ли мог казаться привлекательным. Тем не менее в 1727 году дружба их была очень тесной. Не обольщая своего племянника, Елизавета оторвала его от серьезных занятий и учебников. Будучи бесстрашной наездницей и неутомимой охотницей, она увлекала его с собой на далекие прогулки верхом и на охоту. Но первую любовь она познала не с ним. В том же 1727 году она серьезно увлеклась Александром Бутурлиным. Свидания с императором стали после этого нерегулярными, и вскоре их пути разошлись. После того, как двор переехал в Москву на коронацию, Елизавета поселилась в Покровском. Любимым ее занятием здесь было собирать сельских девушек, слушать их песни и водить с ними хороводы. Она сама принимала вместе со своими фрейлинами участие в их простых забавах. Зимой она каталась по пруду на коньках и ездила в поле охотиться за зайцами. Она ездила также в Александровскую слободу и полюбила это место. Елизавета приказала построить здесь два деревянных дворца на каменном фундаменте, один зимний, другой летний. Проживая в Александровской слободе, она занималась соколиной охотой и ездила в село Курганиха травить волков. На масленицу собирались к ней слободские девушки кататься на салазках. Другим ее занятием было разведение фруктового сада. Бутурлин был здесь частым гостем. Узнав об этом, Петр II в 1729 году отослал его на Украину. Преемником первому фавориту явился Семен Нарышкин, обергофмейстер двора.

Отношения между ним и царевной были столь задушевными, что в Москве заговорили даже о возможном браке Нарышкина с Елизаветой. Но вмешался опять Петр II и отослал гофмейстера путешествовать за границу. До самой смерти император ревниво не подпускал к тетке других мужчин. Когда прусский посол предложил устроить брак Елизаветы с брандербургским курфюрстом Карлом, Петр отказал, даже не посоветовавшись с царевной. Но и Елизавета не сильно тяготилась этой опекой. Третьим ее любовником стал красавец гренадер Шубин. После воцарения Анны Ивановны Елизавета продолжала проживать в своем подмосковном имении и была очень далека от тогдашней политической жизни.

Только по приказанию императрицы она переселилась в Петербург, где у нее было два дворца один летний близ Смольного, другой зимний на окраине города. Она жила здесь очень скромно, испытывая постоянные денежные затруднения, носила простенькие платья из белой тафты и на свои средства воспитывала двух двоюродных сестер дочерей Карла Скавронского, старшего брата Екатерины 1.

Знать пренебрегала царевной, поскольку известно было, что Анна не любила ее. Зато двери елизаветинского дома были всегда открыты для гвардейских солдат. Елизавета раздавала им маленькие подарки, крестила их детей и очаровывала их улыбками и взглядами. В обществе Елизавета показывалась достаточно редко, но все же являлась на балы и куртаги, и там по по-прежнему блистала как необыкновенная красавица. Когда китайскому послу, первый раз приехавшему в Петербург в 1734 году, задали вопрос, кого он находит прелестнее всех женщин, он прямо указал на Елизавету. По описанию видевшей ее часто жены английского посланника, леди Рондо, у нее были превосходные каштановые волосы, выразительные голубые глаза, здоровые зубы, очаровательные уста. Говорили, правда, что в ней чувствуются недостатки воспитания, но тем не менее она обладала внешним лоском: превосходно говорила по-французски, знала по-итальянски и немного по-немецки, изящно танцевала, всегда была весела, жива и занимательна в разговорах. Как в раннем отрочестве, так и в зрелом возрасте, она при первом появлении поражала всех своей красотой. Ее роскошные волосы, не обезображенные пудрой по тогдашней моде, распускались по плечам локонами, перевитыми цветами. Решительно неподражаема была цесаревна в русской пляске, которой в веселые часы забавлялась императрица со своими шутами и шутихами. Вскоре после воцарения Анны Первой Шубин оказался втянутым в более или менее серьезный заговор в пользу Елизаветы. Его заключили в-крепость, а потом на многие годы сослали в Сибирь. Елизавета и на этот раз быстро утешилась и вскоре пережила самое сильное любовное увлечение, сделавшееся также и самым длительным. С 1731 года в императорскую капеллу был принят Алексей Григорьевич Разумовский, по происхождению украинский казак. По свидетельству современников, он обладал удивительно мощным басом и прекрасной внешностью. Он был брюнет с черной очень густой бородой, высокий и широкоплечий. На следующий год Елизавета заметила его и выпросила у императрицы. Когда Разумовский потерял свой голос, она сделала его бандуристом, позже поручила ему управлять одним из своих имений, а затем и всем своим двором. Жажда власти была совершенно не в характере Елизаветы. Свидетельство тому хотя бы то, что она не принимала участия ни в одном из предшествовавших государственных переворотов и даже не старалась заявить о своих правах на престол. Если она и оказалась в 1741 году вовлеченной в вихрь политических событий, то обязана была этим скорее внешним обстоятельствам, чем склонностям своей натуры. После смерти Анны в Петербурге началось сильнейшее брожение умов. Заявила о своем существовании так называемая национальная партия. Засилие немцев, которое покорно сносили в течение десяти лет, сделалось вдруг невыносимым. Бирона ненавидели все поголовно, Миниха и Остермана не любили. Антона Брауншвейгского презирали. Анну Леопольдовну не уважали. В этих обстоятельствах как-то само собой приходило на ум имя Елизаветы, тем более что в гвардии ее знали очень хорошо. Спрашивали, с какой стати принимать немецкого императора и его родню, когда жива и здравствует родная Дочь Петра Великого. То, что она родилась до заключения брака и считалась вследствие этого незаконной, уже никого не смущало. Разговоры о возможном перевороте начались еще в феврале 1741 года. Елизавета сносилась через своего врача и поверенного Лестока с французским посланником маркизом Де Ля Шетарди. Он готов был поддержать ее, но дальше разговоров дело не пошло. Еще 22 ноября ничего не было готово. Более того, никто даже не собирался ничего готовить. Не было ни плана, ни его исполнителей. Между тем слухи о том, что Елизавета что-то затевает, неоднократно разными путями доходили до Анны Леопольдовны, которая с 8 ноября была объявлена правительницей, но она каждый раз отмахивалась от них.

Причин тому было две: во-первых, Елизавета неизменно поддерживала с регентшей хорошие отношения, и, во-вторых, Анна Леопольдовна в силу своей лени не давала себе труда задуматься над грозившей ей опасностью. Как часто бывает в таких случаях, заговор, который до этого все никак не складывался в течение нескольких месяцев, составился вдруг, внезапно, и был почти немедленно приведен в исполнение.

23 ноября был куртаг у герцогини Брауншвейгской. Все заметили. что Анна Леопольдовна была не в духе: она долго ходила взад и вперед, а потом вызвала Елизавету в отдельную комнату. Здесь между ней и царевной состоялся неприятный разговор. Герцогиня начала с упреков в адрес Шетарди. Елизавета возражала, тогда Анна Леопольдовна, раздосадованная противоречием, сказала, намекая на отношения Елизаветы со шведским двором и союзным ему французским: "Что это, матушка, слышала я, будто ваше высочество имеете корреспонденцию с армией неприятельской (со Швецией как раз шла война. -К. Р.) и будто ваш доктор ездит к французскому посланнику и с ним факции в той же силе делает. Мне советуют немедленно арестовать лекаря Лестока; я всем этим слухам о вас не верю, но надеюсь, что если Лесток окажется виноватым, то вы не рассердитесь, когда его задержат". Елизарета отвечала: "Я с неприятелем отечества моего никаких алианцев и корреспонденций не имею, а когда мой доктор ездит до посланника французского, то я его спрошу, и как он мне донесет, то я вам объявлю". После этого Елизавета заплакала, Анна Леопольдовна, будучи по характеру женщиной добродушной и мягкой, заключила ее в объятия и заплакала сама.

На этот раз Елизавете удалось отвести от себя подозрения, но разговор сильно взволновал ее, так как все упреки регентши были совершенно справедливы. Еще до начала войны со Швецией она вела переговоры со шведским посланником Нольккеном. Тот прямо предлагал ей деньги и помощь в перевороте в обмен на письменные обещания возвратить Швеции захваченные при Петре земли. Елизавета тогда благоразумно отказалась подписывать какие-либо бумаги, но Лесток был в курсе всех ее дел. Было очень сомнительно, что, попав в Тайную канцелярию, он не расскажет обо всем. Таким образом, царевна впервые почувствовала серьезную угрозу. Но в гораздо большей степени почувствовал ее Лесток. Утром 24 ноября он явился к Елизавете и застал ее за туалетом. Доктор завел разговор о перевороте. Елизавета продолжала колебаться. Тогда Лесток показал ей две картинки, наскоро нарисованные на игральных картах; на одной была представлена Елизавета в монастыре, где ей обрезывают волосы, на другой вступающая на престол при восторгах народа.

Лесток сказал, что третьего Елизавете не дано, и ей предстоит выбрать либо то, либо другое. Елизавета выбрала последнее. В тот же день в час пополудни правительство отдало приказ по всем гвардейским полкам быть готовыми к выступлению в Финляндию против шведов, на основании, как говорили, полученного известия, что Левенгаупт идет к Выборгу. Герцог Брауншвейгский, знавший о настроениях, которые царили в гвардии, предлагал жене расставить во дворце и около дворца усиленные наряды, а цо городу разослать патрули, одним словом, принять меры на случай осуществления опасных замыслов Елизаветы. "Опасности нет, отвечала Анна Леопольдовна. Елизавета ни в чем невинна, на нее напрасно наговаривают, лишь бы со мной поссорить. Я вчера с ней говорила; она поклялась мне, что ничего не замышляет, и когда уверяла меня в этом, то даже плакала.

Я вижу ясно, что она невиновна против нас ни в чем". Между тем как раз в это время к Елизавете пришло несколько гвардейских солдат, которые объявили, что должны выступить в поход и потому не будут более в состояние служить ей и она совершенно останется в руках своих неприятелей, так что нельзя терять ни минуты. Руководил ими еврей, бывший родом из Дрездена, по фамилии Грюнштейн. Договорились, что вечером участники заговора должны обойти казармы и, если настроение окажется благоприятным, приступить к действиям. Грюнштейн считал необходимым раздать солдатам деньги. Елизавета порылась в шкатулках, у нее нашлось всего триста рублей. Лес-ток поскакал к Шетарди, но у того тоже не оказалось денег, он обещал достать 1000 рублей. На другой день Елизавете пришлось заложить свои драгоценности. Между 11 и 12 ночи Грюнштейн и его товарищи вновь появились у Елизаветы с весьма благоприятным докладом: гвардейцы рады были действовать, в особенности с тех пор, каких решили удалить из столицы и отправить в зимний поход. Тем временем Лесток разослал своих людей к дому Остермана и Миниха, а сам съездил к Зимнему дворцу. Окна были темными. Лес-ток вернулся и объявил, что все спокойно. Наступил решительный час. Елизавета велела всем выйти из комнаты, а сама начала молиться на коленях перед образом Спасителя; есть известие, что в эту-то страшную минуту она и дала обещание не подписывать никому смертных приговоров. Помолившись, она взяла крест, вышла к гренадерам и привела их к присяге, сказав: "Когда Бог явит милость свою нам и всей России, то не забуду верности вашей, а теперь ступайте, соберите роту во всей готовности и тихости, а я сама тотчас за вами приеду". Был уже второй час пополуночи 25 ноября, когда Елизавета, надев кирасу на свое обыкновенное платье, села в сани вместе с Лестоком Воронцов и Шуваловы стаяли на запятки. И они понеслись во весь дух по пустынным улицам города, направляясь к казармам преображенцев. Алексей Разумовский и Салтыков следовали за ней в других санях. На запятках у них стояло три гренадера. Сани остановились перед съезжей избой полка. Не предупрежденный ни о чем караульный забил тревогу: настолько заговор был неподготовлен. Лесток кинжалом прорвал его барабан. Гренадеры, знавшие о заговоре, разбежались по казармам, чтобы предупредить своих товарищей. Здесь были одни лишь солдаты, помещавшиеся в отдельных деревянных домах. Офицеры все жили в городе, и лишь один из них дежурил по очереди в казармах. В несколько минут сбежалось более 300 человек. Большинство из них не знало еще, в чем дело. Елизавета вышла из саней и .спросила: "Узнаете ли вы меня? Знаете ли вы, чья я дочь? Меня хотят заточить в монастырь. Готовы ли вы меня защитить?" "Готовы, матушка, закричали гвардейцы, всех их перебьем!" Но Елизавета не хотела кровопролития. "Не говорите про убийства, возразила она, а то я уйду". Солдаты замолчали смущенные, а царевна подняла крест и сказала: "Клянусь в том, что. умру за вас. Целуйте и мне крест на этом, но Не проливайте напрасно крови!" Солдаты бросились прикладываться к кресту. После присяги Елизавета опять села в сани, а солдаты двинулись за ней. С дороги Лесток разослал отряды арестовать Миниха, Головкина, Менгдена, Левенвольде и Остермана. В конце Невского проспекта неподалеку от Зимнего дворца гренадеры посоветовали Елизавете во избежание шума выйти из саней и идти пешком. Уже начинавшая сильно полнеть царевна вскоре запыхалась, тогда двое гвардейцев взяли ее на руки и так донесли до дворца. Здесь Елизавета отправилась прямо в караульню, где солдаты спросонку, не будучи предупреждены, не знали сначала, что такое делается.

"Не бойтесь, Друзья мои, сказала им царевна, хотите ли мне служить, как отцу моему и вашему служили? Самим вам известно, каких я натерпелась нужд и теперь терплю и народ весь терпит от немцев. Освободимся от наших мучителей". "Матушка, отвечали солдаты, давно мы этого дожидались, и что велишь, все сделаем". Но четыре офицера по недоумению или нежеланию не высказались одинаково с солдатами; тогда Елизавета велела арестовать их, причем должна была схватить ружье у одного солдата, который направил было штык на офицера. Покончивши в караульне, Елизавета отправилась во дворец, где не встретила никакого сопротивления от караульных, кроме одного унтер-офицера, которого тоже арестовали. Войдя в комнату правительницы, которая спала вместе с фрейлиной Менгден, Елизавета сказала ей: "Сестрица, пора вставать!" Герцогиня, проснувшись, отвечала: "Как, это вы, сударыня!" Увидевши за Елизаветой гвардейцев, Анна Леопольдовна догадалась, в чем дело, и стала умолять царевну не делать зла ее детям.

Елизавета пообещала быть милостивой, посадила Брауншвейгскую чету в свой дворец. Сама она отправилась следом, увозя на коленях маленького Ивана Антоновича. Ребенок смеялся и подпрыгивал у нее на руках. Елизавета поцеловала его и сказала: "Бедное дитя! Ты вовсе невинно: твои родители виноваты". К семи часам утра переворот завершился.

Арестованных отправили в крепость, а во дворец Елизаветы стали собираться петербургские вельможи. Все были растеряны, многие опасались за свою судьбу, но императрица приняла всех милостиво. Опала постигла лишь немногих, да и из них никого не казнили, а лишь сослали в Сибирь. С самого начала своего правления Елизавета хотела показать пример гуманности и великодушия. Затем пошли награды. Рота Преображенского полка, совершившая переворот, была наименована лейб-компанией. Елизавета объявила себя капитаном этой роты. Все рядовые были пожалованы в дворяне и наделены имениями. Грюнштейну было пожаловано три тысячи душ. Другие участники переворота также получили чины и подарки. Лестока пожаловали в графы. Чтобы обезопасить себя со стороны Гольштинской линии, императрица немедленно по принятии власти отправила в Киль за своим племянником, которого собиралась сделать наследником. В ноябре кабинет министров был упразднен, а правительствующие функции возвращены сенату. В вице-канцлеры на место Остермана был возведен Алексей Бестужев. 23 февраля императрица выехала со всем двором в Москву, где должна была состояться коронация.

28 февраля Москва торжественно встречала Елизавету. Праздник Пасхи государыня встретила в Покровском селе, после чего 25 апреля состоялась коронация, 29-го императрица переехала в Яузский дворец, после чего здесь стали устраиваться бесконечные празднества и торжества, балы и маскарады, на которых Елизавета собирала до 900 человек. До конца 1742 года они проходили в Москве, а потом возобновились в Петербурге. Так началось веселое царствование Елизаветы. Как уже говорилось, Елизавета была очень приятна в общении, остроумна, весела, изящна, и окружавшим императрицу невольно приходилось следовать ее примеру, чтобы оставаться в фаворе. Само по себе это способствовало развитию высшего русского общества, вступившего на путь европейской утонченности. Разумеется, что до парижского эталона было пока далеко, однако, по сравнению с аннинским двором, прогресс был заметным и впечатляющим. Правда, и платить за него приходилось немалую цену. Известно, что Елизавета имела слабости, которые недешево обходились государственной казне.

Страсть к нарядам и к уходу за своей красотой у императрицы граничила с манией. Долгое время вынужденная стеснять себя в этом смысле по экономическим соображениям, она со дня восшествия своего на престол неодела двух раз одного платья. Танцуя до упаду и подвергаясь сильной испарине вследствие преждевременной полноты, императрица иногда по три раза меняла платье во время одного бала.

В 1753 году во время пожара в одном из ее московских дворцов сгорело 4000 платьев, однако после ее смерти в ее гардеробах их осталось еще 15 000, а кроме того, два сундука шелковых чулок, тысяча пар туфель и более сотни кусков французских материй. Елизавета поджидала прибытия французских кораблей в Санкт-Петербургский порт и приказывала немедленно покупать новинки, привозимые ими, прежде, чем другие их увидели. Она любила белые или светлые материи с затканными золотыми или серебряными цветами. Гардероб императрицы вмещал и коллекции мужских костюмов. Она унаследовала от отца любовь к переодеваниям. За три месяца после своего прибытия в Москву на коронацию она успела, по свидетельству Ботта, надеть костюмы всех стран мира. Впоследствии при дворе два раза в неделю происходили маскарады, и Елизавета появлялась на них переодетой в мужские костюмы то французским мушкетером, то казацким гетманом, то голландским матросом.

У нее были красивые ноги, по крайней мере, ее в этом уверяли. Полагая, что мужской костюм не выгоден ее соперницам, она затеяла маскированные балы, на которые все дамы должны были являться во фраках французского покроя, а мужчины в юбках с панье. Императрица строго следила за тем, чтобы никто не смел носить платья и прически нового фасона, пока они ей не надоедали.

Однажды Лопухина вздумала явиться во дворец с розой в волосах, тогда как государыня имела такую же розу в прическе. В разгар бала Елизавета заставила виновную встать на колени, велела подать ножницы, срезала преступную розу вместе с прядью волос и, закатив виновнице две добрые пощечины, продолжала танцевать.

Елизавета вообще была женщиной гневливой, капризной и, несмотря на свою лень, энергичной. Своих горничных и прислугу она била по щекам и бранилась при этом самым непристойным образом. Раз ей понадобилось обрить свои белокурые волосы, которые она красила в черный цвет. Сейчас же был отдан приказ всем придворным дамам обрить свои головы.

Всем им пришлось заменить свои прически безобразными черными париками. Все это сочеталось в ней с чрезвычайной религиозностью. Елизавета проводила в церкви многие часы, стоя коленопреклоненной, так что даже иногда падала в обморок. Но и здесь прирожденная лень давала себя знать во многих забавных мелочах. Совершая пешком паломничество в Троицу, Елизавета употребляла недели, а иногда и месяцы на то, чтобы пройти 60 верст, отделявшие Москву от монастыря. Случалось, что, утомившись, она не могла дойти пешком три-четыре версты до остановки, где она приказывала строить дома и где отдыхала по несколько дней. Она доезжала тогда до дома в экипаже, но на следующий день карета отвозила ее к тому месту, где она прервала свое пешее хождение. В 1748 году богомолье заняло почти все лето. Елизавета строго соблюдала посты, однако не любила рыбы и в постные дни питалась вареньем и красом, чем сильно вредила своему здоровью. "Ассамблеи", введенные Петром I, были оставлены ближайшими его преемниками. Елизавета возродила этот обычай наряду с другими, но от прежних собраний, где царила скучная атмосфера казенного праздника, осталось одно название. Теперь законом стали французские образцы и французская грация. После государственного переворота совершилась еще и другая революция: ее создали торговцы модными товарами и учителя танцев. В елизаветинскую эпоху дворянству привился вкус к развлечениям и утонченным удовольствиям. Все виды изящества и роскоши получили быстрое развитие при русском дворе. Главному повару Фуксу положен был оклад в 800 рублей, что по тем временам было огромной суммой. Правда и то, что это был едва ли не единственный хороший повар на весь Петербург. Императрица любила хорошо поесть и знала толк в вине. Не оставалась без внимания и духовная пища. Уже во время своей коронации Елизавета велела выстроить в Москве оперный театр. Оперные представления чередовались с аллегорическими балетами и комедиями. Впрочем, иноземные наблюдатели, а в особенности французы, отмечая эти новшества, жаловались на то, что изобилие роскоши не покрывает недостаток вкуса и изящества.

В общественных собраниях по-прежнему царила скука, мало было живости и остроумия, которые одни и могли придать раутам прелесть. Любя веселье, Елизавета хотела, чтобы окружающие развлекали ее веселым говором, но беда была обмолвиться при ней хотя бы одним словом о болезнях, покойниках, о прусском короле, о Вольтере, о красивых женщинах, о науках, и все большею частью осторожно молчали.

Собственно, и роскошь по европейским меркам во многом оставалась мишурной. Настоящих дворцов, удобных для проживания, еще не было. Несмотря на свою позолоту, они скорее напоминали палатки Золотой Орды. В них не жили, а, по выражению Дугласа, скорее стояли на биваках. Строили их с изумительной быстротой, буквально за считанные недели, но при этом забывали о комфорте.

Лестницы были темными и узкими, комнаты маленькими и сырыми. Залы не отапливались. Угнетали шум грязь и теснота. В будничном обиходе царили неряшливость и каприз; ни порядок придворной жизни, ни комнаты, ни выходы дворца не были устроены толково и уютно; случалось навстречу иноземному послу, являвшемуся во дворец на аудиенцию, выносили всякий сор из внутренних покоев. Да и нравы старого московского двора не совсем еще отошли в прошлое. Государыня любила посиделки, подблюдные песни, святочные игры. На масленицу она съедала по две дюжины блинов. Разумовский приохотил Елизавету к жирной украинской кухне щам, буженине, кулебяке и гречневой каше.

Этим он нанес определенный ущерб красоте своей подруги. Елизавета расплылась. Впрочем, дородность в то время не считалась в России недостатком. Гораздо более, чем тонкостью талии, дорожили цветом лица. Другие излишества также расстраивали здоровье императрицы. Она редко ложилась спать до рассвета и засыпала с большим трудом, лишь после того, как начинали чесать пятки.

Пробуждалась она около полудня. Среди мужчин, всегда игравших большую роль в жизни Елизаветы, Разумовский долгое время стоял на первом месте. В конце 1742 года она сочеталась с ним тайным браком в подмосковном селе Перове. После этого Разумовский поднялся на недосягаемую высоту. Поселившись во дворце, в апартаментах, смежных с покоями государыни, он сделался открыто признанным участником всех удовольствий, всех поездок Ее Величества, со всеми внешними признаками почета, принадлежащими принцу-супругу.

Выходя из театра в сильный мороз, императрица заботливо запахивала шубу Алексея Григорьевича и оправляла ее, а на официальных обедах Разумовский всегда сидел за столом рядом с государыней. Непосредственно в политику он не вмешивался и продержался в милости императрицы до последнего дня ее жизни. Другие пристрастия Елизаветы никогда не нарушали добрых отношений четы.

Со свойственным ему смирением Разумовский не настаивал на своих правах, чтобы перечить Елизавете и стеснять ее свободу. Не считая мимолетных увлечений, фаворитами императрицы были Петр Шувалов, Роман и Михаил Воронцовы, Сивере, Лялин, Войчинский и Мусин-Пушкин. С 1749 года самым близким фаворитом стал Иван Иванович Шувалов. С начала своего правления Елизавета была очень озабочена тем, чтобы не посрамить имени и наследия своего отца. Она настолько была привержена этой идее, что даже пыталась заниматься делами, но с годами лень и нерадение все более брали над ней вверх. Уже в 1742 году Бестужев горько жаловался саксонскому министру на беспечность и рассеянность императрицы. Среди занимавших ее удовольствий государыня с трудом находила время для чтения бумаг и слушания докладов. Важнейшие документы неделями лежали, ожидая подписи Елизаветы.

Тем не менее царствование ее можно считать .удачным и даже блестящим. При ней уничтожены были внутренние таможни, при ней основали первый русский университет, при ней Европа вновь увидела русскую армию и услышала о ее победах. Впрочем, и в,о внешней политике императрица руководствовалась более личными пристрастиями, нежели изощренным расчетом. Она терпеть не могла прусского короля и дважды успешно воевала с ним. Только внезапная смерть русской государыни спасла Фридриха II от полного разгрома. С 1757 года Елизавету стали преследовать тяжелые истерические припадки. Она то и дело лишалась чувств, а после очень тяжело приходила в себя и в течение нескольких дней чувствовала себя такой слабой, что не могла внятно говорить. В довершение несчастья на ногах у нее открылись незаживающие раны и кровотечения. За зиму 1760-1761 года Елизавета только раз была на большом выходе. Всегда непоседливая и общительная, она теперь большую часть времени проводила, запершись в своей спальне. Красота ее быстро разрушалась, и это более всего удручало больную. От скуки Елизавета пристрастилась к крепкой наливке. 12 декабря 1761 года у нее явился упорный кашель и кровохарканье. Через десять дней, после нового сильного кровотечения врачи объявили, что положение императрицы безнадежно. Она исповедовалась и причастилась. Но мучительная агония продолжалась еще несколько дней. Смерть наступила 25 декабря. .