Литературные герои - башмачкин

БАШМАЧКИН герой повести Н.В.Гоголя «Шинель» (1839-1842; первоначальная черновая редакция под названием «Повесть о чиновнике, крадущем шинели»). Литературные прототипы образа Б.: отец Горио, полковник Шабер О.Бальзака (подобно Б., они робки, смиренны, косноязычны), Квазимодо из романа В.Гюго «Собор Парижской богоматери», Ев-сей Лиров («Бедовик» В.Даля), Кузьма Миро-шев («Кузьма Петрович Мирошев» М.Загоскина), Ансельм («Золотой горшок» Гофмана). Страсть к переписыванию у Б. напоминает пристрастие самого Гоголя. Мифологический источник образа Б.: «Житие 40 Севастийских мучеников», в число которых входил святой Акакий; в 320 г. в Армении они добровольно приняли мученичество за исповедание Христа, совлекши с себя одежды и замерзнув во льду Севастийского озера. Б., наряду с пушкинским Самсоном Выриным («Станционный смотритель»), открывает тип так называемого маленького человека. Позднее гоголевскую типологию ярко продолжил Ф.М.Достоевский, создавая образы Макара Девушкина («Бедные люди») и Семена Мармеладова («Преступление и наказание»). В творчестве Гоголя образ Б. соотносится, с одной стороны, с образом робкого и косноязычного Ивана Федоровича Шпоньки, с другой с образом капитана Ко-пейкина (мотив столкновения с генералом и трансформация «маленького человека» в разбойника-мстителя).

Фамилия Б., произошедшая от башмака, комически обыгрывается Гоголем; повествователь якобы пребывает в законном недоумении по поводу столь абсурдной генеалогии Б.: «И отец, и дед, и даже шурин (брат жены, но Б., как известно, не женат замечено М.Вай-скопфом), и все совершенно Башмачкины ходили в сапогах, переменяя только раза три в год подметки». В сочетании с фекальной символикой имени и отчества Акакий Акакиевич (А.Крученых; Ранкур-Лаферрьер) фа-' милия Б. приобретает двусмысленно-пародийное звучание, подчеркивая внешнюю невзрачность облика Б., привыкшего ощущать себя на месте в самом низу социальной иерархической лестницы. Отсюда возможная символическая интерпретация фамилии Б. в качестве знака «низшего телесного плана» (М.Вайскопф) как проявление ущербности, ибо башмак метафора бренного материального мира или, согласно философу Сковороде, идеи которого, вероятно, оказали влияние на мировоззрение Гоголя, подошва есть фигура праха. Башмак, таким образом, ассоциируется с темой смерти Б. и скрыто предвещает ее фатальную неизбежность.

Портрет Б. рисуется Гоголем подчеркнуто незавершенным, недовошющенным, иллюзорным; целостность Б. должна быть впоследствии восстановлена с помощью шинели. Рождение Б. выстраивает модель алогичного и грандиозно-космического гоголевского мира, где действуют не реальные время и пространство, а поэтическая вечность и человек перед лицом Рока. Вместе с тем это рождение является мистическим зеркалом смерти Б.: только что родившая Б. мать именуется Гоголем «покойницей» и «старухой», сам Б. «сделал такую гримасу», будто предчувствовал, что будет «вечным титулярным советником»; крещение Б., происходящее сразу же после рождения и дома, а не в церкви, скорее напоминает отпевание покойника, нежели крестины младенца; отец Б. тоже оказывается как бы вечным покойником («Отец был Акакий, так пусть и сын будет Акакий»).

Способ существования Б. допускает возможность крайне противоположных литературоведческих трактовок: от категоричной оценки Н.Г.Чернышевского («совершенный идиот») до сопоставления Б. с возвышенным образом святого мученика Акакия (В.Маркович).

Ключом к образу Б. является скрытое гоголевское противопоставление «внешнего» и «внутреннего» человека. «Внешний» косноязычный, невзрачный, глуповатый переписчик, не способный даже «переменить кое-где глаголы из первого лица в третье», хлебающий с мухами свои щи, «вовсе не замечая их вкуса», покорно терпящий издевательства чиновников, сыплющих «на голову ему бумажки, называя это снегом». «Внутренний» человек как будто говорит нетленное: «Я брат твой». В мире вечном Б. аскет-подвижник, «молчальник» и мученик; уединившись от соблазнов и греховных страстей, он осуществляет миссию личного спасения, на нем как будто лежит знак избранничества. В мире букв Б. обретает счастье, наслаждение, гармонию, здесь он полностью доволен своим жребием, ибо осуществляет служение Богу: «Написавшись всласть, он ложился спать, улыбаясь при мысли о завтрашнем дне: что-то Бог пошлет переписывать завтра?» Внутренний мир Б. метафорически уподобляется книге, а сам Б. букве, поэтому вместо улиц Б. видит «ровным почерком выписанные строки». (С.Гончаров) Петербургский северный мороз становится дьявольским соблазном, какой Б. не в силах преодолеть (старая шинель, издевательски называемая чиновниками капотом, прохудилась). Портной Петрович, наотрез отказываясь подновлять старую шинель Б. (ср. евангельские слова Христа: «никто к ветхой одежде не приставляет заплаты из небеленой ткани, ибо вновь пришитое отдерет от старого, и дыра будет еще хуже» (Матф.; 9:16), выступает в роли демона-искусителя. Вместе с тем Петрович также предстает «в двусмысленном амплуа некой могущественной парки, шьющей новый образ и новую жизнь для Акакия Акакиевича» (М.Вайскопф). Новенькая шинель, в которую облачается Б., символически означает как евангельскую «ризу спасения», «светлые одежды», так и женскую ипостась его личности, восполняющую его неполноту: шинель «вечная идея», «подруга жизни», «светлый гость». Аскета и затворника Б. охватывает любовный пыл и греховная горячка. Впрочем, шинель оказывается любовницей на одну ночь, заставляя Б. совершить ряд непоправимых роковых ошибок, выталкивая его из блаженного состояния замкнутого счастья в тревожный внешний мир, в круг чиновников и ночной улицы. Б., таким образом, предает в себе «внутреннего» человека, предпочтя «внешнего», суетного, подверженного людским страстям и порочным наклонностям. Б. становится как все. Пагубная мысль о теплой шинели и ее приобретение резко меняют весь образ жизни и характер Б. Он едва не допускает ошибки во время переписывания. Ломая свои привычки, соглашается пойти на вечеринку к чиновнику. В Б., больше того, просыпается ловелас, устремляющийся в погоню за дамой, «у которой всякая часть тела была исполнена необыкновенного движения». Б. пьет шампанское, объедается «винегретом, холодной телятиной, паштетом, кондитерскими пирожками». Он изменяет даже любимому делу, и расплата за измену своему поприщу не замедлила его настигнуть: грабители «сняли с него шинель, дали ему пинка коленом, и он упал навзничь в снег и ничего уж больше не чувствовал». Б. теряет всю свою тихую кротость, совершает несвойственные его характеру поступки, он требует от мира понимания и помощи, активно наступает, добивается своего. Так, Б. кричит будочнику, «что он спит и ни за чем не смотрит, не видит, как грабят человека», пугает хозяйку квартиры «страшным стуком в дверь», отправляется к частному приставу. Единственный раз в жизни Б. пропускает присутствие. По совету чиновников Б. отправляется к «значительному лицу». Столкновение с генералом происходит как раз тогда, когда Б. перестает быть «внутренним» человеком. Генерал, распекающий Б. за бунтарство, ибо тот усомнился в надежности секретарей, символизирует грозный суд Божий. Сразу после угрожающего вопля «значительного лица» Б. «вынесли почти без движения». Курьезное происшествие, случившееся с мелким чиновником, обретает у Гоголя черты космического катаклизма, судьба Б. судьба человека вообще перед лицом Бога, вселенной. Б. предстает подобным Иову, а его смерть приравнивается к библейскому несчастью, какое «обрушивалось на царей и повелителей мира». Метонимически отделившаяся от Б. шинель видится ему то «с какими-то западнями для воров», спрятавшихся под кроватью Б. и в его одеяле, то старым капотом. После смерти Б. меняется со «значительным лицом» местами и в свою очередь осуществляет Страшный Суд, где нет места рангам и званиям, и генерал и титулярный советник одинаково держат ответ перед Высшим Судией. Б. является по ночам зловещим призраком-мертвецом «в виде чиновника, ищущего какой-то утащенной шинели». Успокоился и исчез призрак Б. только тогда, когда ему под руку попалось «значительное лицо», справедливость как будто восторжествовала, Б. словно осуществил грозное Божье наказание, облекся в генеральскую шинель, обретя призрачное «поприще» за гробом.

Лит.: Гончаров С.А. Творчество Н.В.Гоголя и традиции учительной культуры. СП., 1992; см. также Лит. к статье «ЧИЧИКОВ».

А.Б.Галкин

Литературные герои. — Академик

2009