Литературные герои - шатов

ШАТОВ центральный персонаж романа Ф.М.Достоевского «Бесы» (1870-1872). С образом Ивана Павловича Ш., двадцатисемилетнего конторского служащего, раскаявшегося нигилиста, ассоциирован И.И.Иванов, убитый в ноябре 1869 года Нечаевым и его группой по политическим мотивам и согласно принципам «Катехизиса революционера». Своеобразное художественное преломление в образе Ш. получили некоторые факты биографии фурьериста и петрашевца, затем «раскаявшегося нигилиста» Н.Я.Данилевского (1822-1885), а также самого Достоевского. «Это было одно из тех идеальных русских существ, сказано о Ш. в романе, которых вдруг поразит какая-нибудь сильная идея и тут же разом точно придавит их собою, иногда даже навеки. Справиться с нею они никогда не в силах, а уверуют страстно, и вот вся жизнь их проходит потом как бы в последних корчах под свалившимся на них и наполовину совсем уже раздавившим их камнем». Фамилия «Шатав» связана с темой «шатости» русской интеллигенции и восходит к черновым записям Достоевского: «Шатость во всем двухсотлетняя», «шатость, сумбур, па дение кумира», «об обществе: или равнодушие, или шатание».

Ш. родился крепостным В.П.Ставрогиной, был учеником Степана Трофимовича Верхо-венского, учился в университете и был исключен после одной студенческой истории, женился по страстной любви на бедной гувернантке, которая оставила его через три недели, долго скитался по Европе, был в Америке, где попробовал роль пролетария. За границей Ш. радикально меняет некоторые из прежних социалистических своих убеждений («перескочил в противоположную крайность»), а также • подпадает под сильнейшее влияние Ставрогина. Ш. хочет порвать с обществом Верховенского и отдать «нашим» зарытую в укромном месте подпольную типографию, но, как сообщает ему Ставрогин, Петр Верховен-ский вовсе не собирается его отпускать, а намерен истребить Ш. «как слишком много знающего и могущего донести». Ш., однако, гораздо больше, чем собственная жизнь, волнует духовная история Ставрогина. «Я несчастная, скучная книга и более ничего покамест... Но погибай мое имя! Дело в вас, а не во мне... Я человек без таланта и могу только отдать свою кровь и ничего больше... Погибай же и моя кровь!.. Мы два существа и сошлись в беспредельности... в последний раз в мире», взывает он к обожаемому учителю, в которого пламенно и беззаветно верит. «Как могли вы затереть себя в такую бесстыдную, бездарную лакейскую нелепость! гневно укоряет он учителя, узнав, что тот имеет отношение к обществу «наших». Это ли подвиг Николая Ставрогина!» Ш. относится к тем героям Достоевского, кто, как и автор, всю жизнь «сознательно и бессознательно» мучается «существованием Бога». На прямой вопрос Ставрогина: «Веруете вы сами в Бога или нет» Ш. отвечает: «Я верую в Россию, я верую в ее православие... Я верую в тело Христово... Я верую, что новое пришествие совершится в России... Я... я буду веровать в Бога». По мнению К.В.Мочульского, идейное раздвоение Ш. превращается в личную трагедию. «Достоевский делает его провозвестником своего религиозно-национального credo и вводит в его историю большой автобиографический материал». По словам С.Н.Булгакова, «Ш. в известном смысле тоже есть одно из реальных отображений Ставрогина, его вампирных двойников, которых он напустил кругом себя и которые присасывались к сердцу и пили кровь своих пленников. ...Если присмотреться ближе, то все пламенные утверждения Ш., как будто содержащие истинные, а в некотором роде даже аксиоматические положения, страдают, однако, религиозной двусмысленностью... Ш. загорелся религиозной идеей национальности в такое время, когда он еще не имел веры в Бога, хотя и страстно хотел ее иметь; в народ-богоносец он поверил раньше, чем поверил в Бога, и этот призрак, за которым он погнался, и эта мечта, на которую он затратил хотя и несложные и небогатые, но сосредоточенные силы своего духа, исказили его духовную личность. Он тоже сделался жертвой провокации и обмана неверующий проповедник идеи народа-богоносца... Делая столь чрезмерное ударение на идее особности, национальности религии, Ш. впадает в явный конфликт с христианством, проповедь которого обращена ко всем языкам... В Ш. нарушено религиозное равновесие...» В.П.Полонский, комментируя диспуты Ш. и Ставрогина, считал их выражением острого религиозного сомнения и неверия Достоевского: «Ставрогин и Ш., две стороны его собственной души, раздвоенной и сомневающейся, неверующей и верующей одновременно. Если одной стороной ее он с исступлением уверял, что верует, хочет верить, другой ее половиной подвергал осмеянию эту веру, издевался над нею, кощунствовал, увлекаясь в то горнило сомнений, в то отрицание Бога, какого, по его собственным словам, не было даже на Западе» (Спор о Бакунине и Достоевском. Л., 19?6. С. 181). Традиция русской философской критики видит Ш. к концу романа уже исцеляющимся, припадающим к «ногам Иисусовым» тому свидетельство душераздирающий рассказ о возвращении его жены, рождении ставрогинского ребенка, названного в честь Ш. Иваном; «светозарная молния разрезает тьму, в душе Ш. звенит гимн любви, радости, всепрощения, он исцелен. Но... не суждено было Ш. поведать людям о своем исцелении» (Булгаков).

Лит. см. к статьям «СТАВРОГИН», «Петр Верховен-ский».

Л.И.Сараскина

Литературные герои. — Академик

2009