Русская энциклопедия - громница

В н. XX в. в наиболее чистом виде этот обряд сохранялся в Белоруссии, где имел величайшее значение для всего народного обихода на весь год и, можно даже сказать, на всю жизнь. В деревнях несколько дворов (8-10) топили воск и крутили большие и толстые свечи, которые и хранились где-нибудь в хате перед общественной иконой. Приготовляли эти свечи к урочному праздничному дню обыкновенно на зимнего Николу, или в николыцину, и в другие избранные дни, напр., свечи «варваринские», «на Флора и Лавра», «Спасовские», «Михайловские», «Ивановские» (на Куполу, 24 июня) и т.д. Воск для свечи обыкновенно не покупали за деньги, а приносили из своих бортей в убеждении, что трудовая свечка Богу угодна. В обетный праздничный день брали общественную икону и носили ее из дома в дом в преднесении этой самой обетной свечи. Нес икону тот хозяин, чей дом был на очереди. Обыкновенно совершали эти церемонии ночью, предварительно пригласив священника, который и служил перед иконою один общий для всей деревни молебен. Общим хором пели молебен, на общественный счет угощали духовных лиц и отпускали их по домам, брали икону, зажигали свечи и общественную свечу, с которыми и выходили на улицу, где пели величанья, продолжая и оканчивая их в каждой деревенской хате; здесь ставили икону среди жилища и перед нею обетную свечу, вместо подсвечника — в чашку, наполненную овсом. Пели какие знали молитвы, но охотнее всех легкое для памяти и подходящее на голоса «величанье», а когда кончали петь, икону переносили на «куть» (передний, «красный» угол). Затем все садились за стол и угощались водкой, заедаемой жареным и вареным. Кто видел эти процессии в темную ночь и издали, тот, по словам одного знатока родных обычаев, не забудет красивой картины колеблющихся веселых огоньков на темной пелене глубокой зимней белорусской ночи, особенно если развернется эта деревенская картина неожиданно и послышится громкое пение многих здоровых голосов.

Кто же присмотрелся вблизи к этому ходу, тот не похвалит живую обстановку уличного шествия: идут-пошатываются на нетвердых ногах, ослабленных излишком горилки; вместо пения раздается нескладное и неладное мычание, особенно в глубокую полночь пред рассветом (бродят и гуляют всю ночь, пока не устанут ноги, не смежатся глаза). Таких ночных шествий в белорусских городах встречается на улицах много, и все эти братчики ходят своими компаниями, не смешиваясь с другими: тот не имеет права участия в ношении свечи, кто не состоит братчиком; желающие же из посторонних ходить и пировать обязаны внести деньги, хотя и не очень большие. Умершему братчику полагалось право преднесения свечи при проводах в могилу (т. н. «ховтуре»). Тогда звонили обыкновенно «на собор», т.е. на сбор всех братчиков, почтить проводами умершего. Сверх того, полагался «аксамит» — особая пелена из черной бархатной материи, на которую нашивали белый крест с эмблемами смерти: адамовой головой и двумя костями, пришитыми снизу на крест. Этот аксамит несли перед гробом четыре братчика, держась за углы (то же кое-где и в Малороссии). Аксамит уже полежал в доме на столе под гробом, а затем в церкви либо вешался на стену, либо снова расстилался под гробом. Братская свеча горела тут же, поставленная в обычные белорусские подсвечники, деревянные, покрашенные зеленой краской.

Громничная, или сретенская, свеча тем и отличалась от всех прочих, что ей приписывали наиболее чудодейственную силу. Уже самый корень словопроизводства показывает, что в громничной свече заключается именно та скрытая благодеющая сила, которая оберегает всякий дом, где хранится свеча, от грома и молнии. Как и все другие, она сучилась толсто и грубо, кое-как, и, раз заделанная, свеча ежегодно увеличивалась прибавкою нового воска. Когда доходила она до одного пуда весом, ее сдавали в церковь, откуда и брали на дом по мере надобности и с соблюдением строгой очереди. Находящуюся в церкви свечу иногда, по большим праздникам, просили зажигать. Перед этой свечой служились священниками акафисты и молебны с водосвятием, а перед принятием ее в дом, обычно вечером, обязательно целый день постились. Освященной водой кропили все надворные постройки, а в Малороссии, где громничные свечи были давно забыты, но осталась лишь священная вода, ею вытирали больные места на теле, окропляли скот и пасеку и брызгали на волов, когда чумаки выходили в степь и Крым за солью. Малороссы убежденно верили, что в этот день, названный еще «Стречань», встречается зима с летом, чтобы побороться, кому идти вперед, кому возвращаться назад. Лето говорит: «Помогай тебе Бог, зима!» — «Дай, Бог, здоровья!» — отвечает зима. «Ты видишь, — говорит лето, — что я уже наделало и наготовило, довольно ты попила и поела».

Вместе с молебствием соединялся еще древний обряд, сохранившийся у великороссов лишь в больших и строгих монастырях после трапезы: так называемое «возношение панагии» (частицы просфоры, вынутой на проскомидии в честь Богоматери). В Новгороде этот исчезнувший в Москве обряд в XVI в. еще исполнялся во время больших праздников, совершался в храмах, и притом торжественно и открыто. В Новгороде святителя провожали в келью его с праздничным образом. После «возношения панагии», т.е. особого сосуда для богородичной просфоры, у новгородского владыки бывали заздравные чаши, государские и патриаршие, как, напр., в день Богоявления. В Белоруссии этот обряд соблюдался повсюду до н. XX в. и совершался в некоторых приходских церквах, но чаще всего в хатах. Частица, вынутая в честь Богоматери, выносилась из алтаря в трапезу в особом ящичке. По окончании панихиды священник вынимал из принесенного молельщиками и положенного на куске полотна каравая ржаного хлеба частицу. На хлеб он клал осеняльный крест, а на него — просфору и вынутую частицу. После ектений о здравии, при пении похвальной песни Богородице и тропаря храма, возвышали хлеб над головами. Заказчики-молельщики помогали священнику поднимать хлеб, который после обряда поступал на руки хозяевам дома, ломался на куски по числу членов семьи и вместе с просфорою раздавался на руки как «священное» между всеми деревенскими соседями, если хлеб изготовлялся в складчину.

У некоторых стариков сохранялся обычай обносить свечу и хлеб кругом стола, а потом около друг друга и затем обмениваться: хлеб из одной хаты передавался в другую, а из той взамен получался другой каравай. Свечу несли впереди маленькие мальчики, панагию — всегда старики, и при этом отмечалось, что скорее соглашались идти в складчину бедняки, охотливее жертвуя своими скудными остатками; богачи же предпочитали пристроиться к ним для дарового угощения. Некоторые из прежних помещиков польского происхождения чтили подобные народные праздники тем, что отпускали «холопам» свое вино даром. Во многих местах перед праздником варили меды, также на общие средства и своими трудами и хлопотами.

Бедняки, получившие свечи из рук священника, за неимением своей, смотрели, как она горит за обеднею, и гадали: у кого первого погаснет, тот раньше умрет. У кого по выходе из церкви по пути домой не потухал огонь, а падал на руку воск тремя каплями, тому, считалось, будет хорошо и счастливо. Пришедший домой спешил огнем громницы подпалить себе вдоль и поперек волосы. Потушенная свеча разламывалась на кусочки, которые раскладывались по клетям и в хлевах, чтобы спасти скотину от падежа и чумной заразы. Считалось, что нечистая сила не дерзнет к ней прикоснуться. Свечу брали на поля при начале сева и жатвы. Она охраняла межи, предотвращала заломы в хлебе, истребляла вредителей в нивах. Громницу давали в руки покойнику в минуты кончины и зажигали ее, чтобы пламя спасло этого человека на пути загробных мытарств и во время хождений по мукам, среди геенны огненной.

См. также описание обряда братчина (канун, свеча).

Н.П.СтепановИсточник: Энциклопедия "Русская цивилизация"