Литературная энциклопедия - изречение
Связанные словари
Изречение
как самостоятельного жанра являются: статичность, канонизация форм отражаемой в И. культуры, позволяющая одним кратким намеком указать на существующие в ней отношения; слабая роль индивидуальности, всецело растворяющейся в типической идеологии включающего ее общественного класса, и достаточно высокая степень развития словесной культуры, создающая необходимые предпосылки для стилистического выделения жанра.
Отсюда, с одной стороны, расцвет И. в культурах, вырастающих на базе застойных форм хозяйства и общественности (ср. значение жанра в литературах древнего и средневекового Востока, где он господствует почти во всех лит-ых формах, сильное развитие И. в литературах европейского средневековья), с другой тяготение к этой лит-ой форме классов, благоденствие и самое существование к-рых связано со стабилизацией известных социально-экономических отношений, уже выявивших наличие в них противоречия, в этом смысле особенно показательны И.
землевладельческой аристократии античного рабовладельческого государства (расцвет гномы в греческой литературе VI в. до христ. эры) или расцвет И. в так наз. «восточном течении» немецкого романтизма начала XIX в.: Рюккерт, «Западно-восточный диван» Гёте и др. Охранительная установка последнего произведения, ясно сформулированная в вводном стихотворении «Hegire» (Книга певца), определяет характер И. позднего Гёте; обращение к мудрости Востока и форме восточного И. означает в «Диване» попытку противопоставления подвижной морали развивающегося капиталистического общества «неподвижности» морали Востока, сложившейся в недрах патриархального быта.В эпохи роста индивидуалистических настроений обезличенное, часто анонимное И. уступает место мысли, обычно понятной лишь в общем контексте творчества автора («Мысли» Гейне), часто деканонизируясь в ярко индивидуалистические формы фрагмента и парадокса. Личный характер носят напр. сборники И. идеологов французской феодальной аристократии XVII в.
Ла Рошфуко (ср. с этим расцвет в том же классе и в ту же эпоху интимных форм мемуарной лит-ры, как напр. дневника); индивидуалистические тенденции ранней немецкой романтики находят себе выражение в культивировании фрагмента Фр. Шлегель, Новалис; индивидуалистические настроения конца XIX в. характеризуются расцветом парадокса Ницше, Уайльд.С другой стороны, в эпохи обострения классовой борьбы «мудрость отцов» нашедшая себе выражение в И. идеология сходящего с исторической арены класса вызывает отталкивание со стороны нового, претендующего на гегемонию класса; форма И. становится достоянием пародии (И. Панглосса в «Кандиде» Вольтера).Формы И. в значительной степени характеризуются стремлением дать сжатое и в то же время исчерпывающее, подводящее итог длительному социальному опыту определение предмета. Для И. наиболее типичны фигуры: перечня («Три вещи непостижимы для меня, и четырех я не понимаю: пути орла на небе, пути корабля среди моря, пути змеи на скале и пути мужчины к женщине» Притчи Соломона); риторического накопления («Не утолить океан притоками, топливом пламя, жизнью всех созданных смерть, лаской любовной жену» Панчатантра); доказательства от противного («Пусть будет, что росинки утра останутся и днем... Но кто же будет верить мужчины чувствам?» Исэ Моногатари); эллипсиса («Ничего слишком» Солон); риторического вопроса («Вволю он не поест и сонный глаз не смыкает; сам свое тело продав, счастлив ли царский слуга?» Двадцать пять рассказов Веталы); противопоставления («Псу живому лучше, нежели мертвому льву» Екклезиаст) и др.Не менее характерны для И. тропы, сравнения («Как хочешь, люби осторожно, нещадны людей языки. Так розу сорвать невозможно, шипом не поранив руки» Саади) и метафоры («Не мечите бисера перед свиньями, ибо они попрут его ногами» Евангелие). При развитии описательных элементов сравнение может разрастаться в сценку («В жилище хожу, в жилище хожу я Лейлы, целую я там то ту, то другую стену. Но любит душа не стены того жилища, а любит душа того, кто живал в жилище» Тысяча и одна ночь) и даже действенную фабулу (« Встань, о друг, возьми на миг лишь бремя бедности моей. Я же в этот миг единый смертный твой вкушу покой . Так, по кладбищу блуждая, нищий мертвому сказал. Тот в ответ не шелохнулся, смерть приятней нищеты» Панчатантра). Здесь уже И. перерастает в аполог или притчу. Мнемотехнические соображения способствуют тяготению И. к метрической (характерен выбор замкнутых, допускающих пуэнтировку конца строфических форм дистих, четверостишие, шьлока и т.п.) или хотя бы ритмизованной прозаической форме, к анафоре и эпифоре, рифме, аллитерации и т. п. Максимальный лаконизм выражения достигается игрой слов, особенно излюбленной на Востоке, при которой одно словосочетание получает несколько значений. Изречение раскрывается таким образом как жанр существенно риторический; отсюда легко осуществляемое обособление в самостоятельные И.
риторически заостренных элементов больших форм (ср. использование в качестве И. гномических элементов античной трагедии, дидактических шьлока «Махабхарата», отрывков философских систем: «Все течет» Гераклита, «Это ты» Упанишад и т. п.).Отграничение И. от близких к нему малых форм представляется довольно затруднительным: можно указать, что от эпиграммы И.
отличает отсутствие полемической установки, от лозунга отсутствие агитационного действенного момента, от научной формулы отсутствие связи с системой каких-либо доказательств, от «крылатого словца» и поговорки законченность выраженного в И. смысла.Впрочем границы между И. и родственными жанрами очень текучи. Так, постоянно можно наблюдать втягивание индивидуальных мыслей в круг И. и обратно: циклизация И. происходит обыкновенно путем объединения их вокруг вымышленной или исторической индивидуальности (дистихи Катона, Притчи Соломона, Премудрость Иисуса сына Сирахова, Евангелие и т. д.). В качестве почти обязательного элемента И.входит в состав большинства форм дидактической лит-ры басни, где оно обычно заостряет «нравоучение», вопросоответных и повествовательных форм: провести границу между обрамленным сборником И. и дидактическим романом во многих случаях весьма затруднительно.В понятие И. войдут также малые формы дидактической и философской поэзии, определение к-рых часто не включает никаких отличительных признаков от И.
апофтегма, гнома, афоризм, максима, сентенция и т. п.; в области фольклора под понятие И. подойдет пословица (частично).Заключая в себе «мудрость веков» и являясь часто формулой, в к-рой сконцентрирован социальный опыт целой исторической формации, изречение также существенно отличается от афоризма или «мысли», развитие которых предполагает заметную текучесть социального быта и высокую степень развития индивидуальности. Афоризм или «мысль» всегда глубоко личны, тогда как наиболее чистым видом И. являются анонимные И. Далек от И. и парадокс, обычно связанный с эпохами интенсивной ломки устоявшихся социально-экономических отношений. Выставляя противоречащие общепринятым началам положения, парадокс тяготеет к «единичному», не ставшему еще общераспространенным. С противоположной тенденцией мы чаще всего встречаемся в изречении, функция которого большей частью носит охранительный характер. .