Литературная энциклопедия - колядки

КОЛЯДКИ святочные народные песни К. широко распространены у украинцев, в меньшей мере у белоруссов, у русских встречаются сравнительно редко и то большей частью в виде так наз. «виноградья», т. е. в виде величальных песен с традиционным припевом: «виноградье, красно-зелено мое» (колядки у русских повидимому вытеснены вследствие особо сильной борьбы с ними церкви и правительства).

Соответствия восточно-славянским К. встречаются в фольклоре всех других славянских да и многих других европейских народов. Особенно близки и по сюжетам и по форме к славянским К. колядки румынские, называемые colinda, ср. чешское и словацкое название песен koleda, словинское kolednica, coleda, сербское koleda, kolenda, албанское kolД•ndЕ­. Как теперь считается бесспорно установленным, все перечисленные названия песен восходят к названию греко-римского праздника нового года calendae. Название новолетия у многих народов было перенесено на праздник рождения христианского бога (болгарское колада, коляда, коленде, французское tsalenda, chalendes, charandes, провансальское calendas) или на канун этого праздника (русское, украинское, белорусское коляда). Подробное сличение новогодних и святочных празднеств новоевропейских народов с праздниками греко-римскими обнаруживает не только сходство названий, но и совпадение отдельных моментов обрядов, увеселений и пр. Разбираясь в сложном комплексе святочных обрядов и песен новоевропейских, в частности восточно-славянских, этнографы и фольклористы вскрывают элементы, восходящие у многих народов к явлениям традиционной аграрной магии и местных культов, элементы, заимствованные из греко-римской культуры как в эпоху дохристианскую, так и позднее, в причудливом сочетании «языческого» и христианского.

Яркими выражениями так наз. продуцирующей первобытной аграрной магии, правда при этом часто уже не осознаваемой современным крестьянством, являются многочисленные обряды, долженствующие изображением сытости и довольства вызвать урожай, приплод, счастливый брак и богатство.Христианская церковь очень сильно боролась с подобными остатками язычества как путем прямых запрещений, так и конкуренцией, т.

е. организацией своих торжеств и церемоний или вкладыванием христианского смысла в истолкование традиционных народных обрядов. В VI в., при Юстиниане, празднование январских календ было перенесено церковью на весь святочный цикл от рождества (25 декабря) по крещение (6 января). Это обстоятельство должно было сильно содействовать смешению обрядов разных циклов, а также сопровождающих обряды песен.

Новогодние обряды, гадания и песни, вызывающие урожай, с праздника нового года стали все больше переноситься как на рождественский сочельник, так и на крещенский вечер. Отсюда уже отсутствие строгого деления рождественских святочных К.

и новогодних «щедривок» на Украине, первоначально различавшихся и по содержанию, и по форме (типические размеры украинских К. 10-сложный стих с делением на два пятисложных полустишия, а «щедривок» 8-сложный стих с четырехсложным полустишием).Указанные явления в области истории смешения культов и обрядов сказались во всей полноте на истории развития обрядовых песен-К.

и родственных им щедривок.Церковно-христианские моменты в содержании и бытовании естественно первоначально должны были преобладать в песнях рождественских, а не новогодних. Христианские К. в значительной мере питались церковными источниками, приближаясь и в напевах (напр. в Румынии и на Украине) к церковным псалмам, распеваясь церковными братствами, напоминающими средневековые рождественские организации (calendae, calandsgilden, fratres calendarum).

Каковы основные сюжетные мотивы К.? Обстоятельный анализ образов украинских (наиболее разнообразных и многочисленных) К. произвел А. А. Потебня. Связи с балканскими К. (румынскими, греческими, сербскими) установил Александр Николаевич Веселовский.Очень многие К. и щедривки, в полном соответствии с первоначальным аграрно-магическим смыслом новогодних и святочных обрядов, имеют своим назначением в «величании» хозяина и членов его семьи при помощи словесных образов вызвать представления об урожае, богатстве, приплоде и браке.

Поэтическое слово, как во многих других случаях в фольклоре, выполняет ту же магическую функцию, как и сопровождаемый им обряд (см. Заговоры, Гадания). Ввиду многовековой давности К. и щедривок в земледельческой крестьянской среде большинство образов связано с хозяйственными заботами крестьянства, берется из хозяйственного обихода и природы деревни.

Однако в соответствии с магической функцией песни, исполнители ее стремятся к созданию образов, идеализирующих реальную бытовую жизнь крестьянина. Стремясь, например, в песне выразить пожелание богатства или заклинание его, крестьянские певцы, естественно, не довольствуются описанием привычного деревенского быта, а рисуют картины роскошной жизни вышестоящих социальных групп: князей, бояр, купцов. При этом надо предполагать, что здесь мы имеем дело не только с поэтической идеализацией крестьянскими поэтами мужицкого быта, а и с воспроизведением по традиции песен или отдельных образов, созданных в поэтическом творчестве самих господствовавших классов, подобно тому, как в крестьянской свадебной обрядности мы также встречаемся и с поэтической творческой идеализацией и с заимствованиями напр. из боярского быта и боярской поэзии. Во многих К. несомненно сохраняются образы и картины княжеско-дружинного и боярско-феодального строя. Наконец примитивные аграрно-магические, исторические и реально-бытовые элементы переплетены с чертами церковного песенного и легендарного творчества в его народной переработке. Здесь находим и мотивы библейских и апокрифических сказаний (картины рождества Христа, поклонения волхвов, странствия Христа, элементы апокрифических рассказов о крестном древе и его целебных свойствах, апокрифический рассказ о проклятии Христом и Богородицей осины и терна и т. д.). Во многих К. видно явное приспособление христианских легенд и мифов к потребностям аграрной магии. В одной, распространенной во многих вариантах К., рассказывается, «как сам милый господь волики гонит, пречистая дева есточки носит, а святый Петро за плугом ходит».

Эта К., подобно тому, как это часто наблюдается в заговорах , вводит в эпическую часть образы богов и святых, чтобы придать еще большую магическую силу поэтической формуле. В иных случаях удается, при сравнительном анализе вариантов, с полной очевидностью вскрыть постепенность церковно-христианских напластований на первичные традиционно-поэтические образы.

Во многих К. рассказывается о посещении хозяина святыми гостями, от к-рых зависит и дальнейшее счастье и благополучие человека; в других вариантах «гостейки» лишены христианских одежд: это солнце, месяц и дождь, доставляющие радость и природе и людям. Солнце, месяц и дождик часто вступают друг с другом в спор, кто из них выше (важнее) других; и спор разрешается в пользу дождя, самого желанного гостя для земледельца:«Сонечко говорит: «Нет як над мене:Як я освечу горы, долины,Церкви, костелы и вси престолы».

Ясен мисячок: «Нет як над мене:Як я освичу темну ночейку,Возрадуются гости в дорози,Гости в дорози, волойки в стози».Дробен дожджейко: «Нет як над мене:Як я перейду три разы на ярь,Три разы на ярь мисяца мая,Возрадуются жита, пшеници,Жита, пшеници и вси ярници».Развитие эпической части в К. способствовало легкому проникновению в них мотивов из других самых разнообразных фольклорных жанров: эпических песен, в частности былин, сказок, духовных стихов, заговоров, загадок, лирических, свадебных и др.

обрядовых песен. Это создает особое значение материала К. для фольклористич. исследований.

Библиография:

I. Сборники колядок: Чубинский П., Труды этнографо-статистической экспедиции в Западно-русский край, тт. I-VII, 1872-1878; Головацкий Я. Ф., Народные песни Галицкой и Угорской Руси, ч. 2, М., 1878; Шейн П., Материалы для изучения быта и языка русского населения Северо-западного края, т.

I, ч. 1, СПБ., 1887, ч. 2, СПБ., 1890; Шейн П., Белорусские песни, СПБ., 1873; Его же, Великорусс, т. I, СПБ., 1898.

II. Веселовский Ал-др, Разыскания в области русского духовного стиха, вып. VII; Румынские, славянские и греческие коляды, СПБ., 1883; «Сборник Отделения русского языка и слов. Академии наук» (т. XXXII), также «Разыскания...», вып. XIV, СПБ., 1890; «Сборник...», т. VI, XI; Потебня А., Объяснения малорусских и сходных песен, т. II, Варшава, 1887 (То же, «Русский филологический вестник», тт. XI-XVII, 1884-1887); Владимиров, Введение в историю русской словесности, Киев, 1896; Карский Е. Ф., Белоруссы, т. II, вып. I, М., 1916; Lubor Niederle, Slovanske Starozitnosti, Oddil kulturni, dilu II, svazek I, dr. vydani, Praha, 1924; Zeleniu D., Russische (Ostslavische) Volkskunde, Berlin, 1927; Mansikka V. J., Die Religion der Ostslaven, B. I. Quellen, Helsinki, 1922 («-F. F. Communications», № 43); Bogatyrev P., Actes magiques, rites et croyances en Russie Subcarpathique, Paris, 1929. .