История философии - формирование научного духа вклад в психоанализ объективного знания

ВКЛАД В ПСИХОАНАЛИЗ ОБЪЕКТИВНОГО ЗНАНИЯ работа Башляра (1938), центральный труд первого периода его творчества. Во Вступительном слове Башляр вводит отвлеченное понятие: 'нормальное и плодотворное действие научного духа'. Башляр констатирует, что если наблюдать развитие научного духа, можно заметить, что он характеризуется 'рывком от более или менее эмпирического к полной абстракции'. По его мнению, абстракция высвобождает дух, облегчает его и придает ему динамику. Конкретный и реальный опыт о феноменах, который у нас есть, оказывается препятствием для их научного понимания.

Необходимо постоянное полемизирование по поводу этих представлений, чтобы подняться до абстракции. Сопряженные с этими процедурами научные решения являются лишь критикой спонтанного восприятия. Башляр выделяет три основных этапа в формировании 'научного духа': первый период представляет собой 'донаучное состояние', протяженностью от классической античности до 17-18 вв; второй период представляет собой 'научное состояние' и длится с конца 18 до начала 20 в.

; третий период представляет собой 'состояние нового научного духа' и начинается в 1905 теорией относительности Эйнштейна. Эти три состояния, согласно Башляру, необходимо соотнести с тремя этапами формирования научного духа: 1) 'конкретное состояние', когда духу интересно получить первые изображения феномена; 2) 'конкретно-абстрактное состояние', когда к физическому опыту дух добавляет геометрические схемы абстракция располагается в сфере чувственной интуиции; 3) 'абстрактное состояние', 'когда дух берется за информацию, намеренно отвлеченную от интуиции реального пространства, намеренно отделенную от непосредственного опыта и даже в открытой полемике от первичной реальности, всегда загрязненной и всегда искаженной'.

Башляр не забывает также три различные психологические установки, которые характеризуют историю 'научного терпения': 1) 'детская или светская душа', которая удивляется малейшему вскрытому феномену; 2) 'профессорская душа', догматическая, застывшая в своей первой абстракции, не подвергающая себя сомнению и опирающаяся на ученый авторитет; 3) 'душа, страдающая тягой к абстрактному, к выделению квинтэссенции', 'больное научное сознание, отданное на откуп вечно несовершенным индуктивным методам, ведущее опасную игру мысли без надежной экспериментальной поддержки'. Здесь постановка под сомнение всегда возможна. По Башляру, задача научной философии провести психоанализ интереса, разрушить любой утилитаризм, как бы завуалирован он ни был, каким бы возвышенным себя ни представлял.

Научный дух должен сделать 'удовольствие от духовного возбуждения в поисках истины сознательным и активным'. По Башляру, любая наука должна сначала отстоять выдвигаемые идеи: эпистемиолог должен прежде всего интересоваться теми идеями, которые, мало того, что истинны, должны иметь еще духовное предназначение давать научное понимание эпохи.

Проблема научного знания трактуется Башляром в терминах 'препятствий'. В познавательном действии, по его мнению, надо обращать внимание на медлительность и разбросанность. Эпистемиологические препятствия это те причины инерции, которые кроются в познаваемом объекте. Познание реального никогда не является стихийным. Оно тот свет, который всегда высвечивает какую-то часть предмета.

По Башляру, 'реальное это всегда не то, что можно было бы принять на веру, а то, над чем можно будет подумать'. Башляр показывает, что уже имеющееся знание неизменно является препятствием для научного знания: 'Получить доступ к науке это значит духовно помолодеть, согласиться с резким сдвигом, который должен противоречить прошлому'.

Наука должна противопоставляться мнению, т.к. мнение мыслит неверно. Оно не думает, а выражает потребность в знаниях. На мнении ничего нельзя строить. Вначале его надо разрушить. Как подчеркивает Башляр, приобретенное знание необходимо всегда подвергать сомнению. При практическом использовании идеи расцениваются неправильно.

Надо бороться против 'консервативного инстинкта' людей и поощрять их 'инстинкт формативный'. Причем последний помогает создать себе новые умения. 'Хорошо организованной' головы, уверен Башляр, недостаточно. Ее надо постоянно реорганизовывать, в противном случае доступ к ней закроется. 'Человек, побуждаемый научным духом, бесспорно желает знать, но знать прежде всего для того, чтобы точнее ставить вопросы'.

Башляр отличает позицию историка от позиции эпистемиолога: факт, неверно истолкованный в свое время, остается фактом для историка и как антифакт препятствием для эпистемиолога. Башляр рассматривает понятие 'эпистемиологического препятствия' в практике обучения. Башляр констатирует, что мастера, преподающие науки, не знают, что их не понимают.

Они считают, что дух начинается как урок, что события и явления излагаются пункт за пунктом. Они не думали над тем фактом, что ошибки подростков часто возникают из уже приобретенных эмпирических знаний. Для ученика работа заключается не в приобретении культуры, а в ее изменении: 'Любая научная культура должна начинаться с интеллектуального и эмоционального катарсиса.

Затем встает самая трудная задача: призвать научную культуру к постоянной мобилизации, заменить закрытое и статическое познание открытым и динамическим знанием, сделать диалектическими экспериментальные переменные и, наконец, дать разуму стимулы к развитию'. Башляр предлагает построить психологию ошибки в педагогике, но демонстрирует некоторый пессимизм, т.

к. у преподавателей нет того чувства, что они могут ошибаться, в основном из-за того, что они считают себя мастерами: 'Я никогда в жизни не видел воспитателя, который поменял бы метод'. Как полагает Башляр, 'в формировании научного духа первым препятствием является начальный опыт, усвоенный до критики и вне ее, а эта критика необходимым образом является составным элементом научного духа'.

Такая ситуация складывается потому, что критика не могла применяться до тех пор, пока не установился этот начальный опыт. Башляр развивает тот тезис, что научный дух должен формироваться против Природы, против всего того, что как внутри, так и вне нас является импульсом и уроком этой Природы. Научный дух формируется, реформируясь.

Понять Природу значит, по мысли Башляра, сопротивляться ей. Среди факторов, которые противостоят научному духу, можно отметить, по убеждению Башляра, школьные учебники, которые постоянно переиздают, не вдаваясь серьезно в их анализ. Напротив, не хватает настоящих учебников, популяризирующих науку, считает Башляр. Одной из ошибок школьных учебников является желание представить науку органически, как единое целое.

Они построены в логическом порядке, запрещающем перескакивать через главы. Но наука вовсе не это. И тем не менее Башляр констатирует, что с 18 в. идет настоящий прогресс в науках и в их преподавании. В 18 в. корни научных книг уходили в повседневность. В качестве примера Башляр приводит книгу аббата Понселэ о громе, которая должна была ответить на вопросы людей того времени, боявшихся молнии и связанных с ней опасностей.

В свою очередь, автор научных книг, по мысли Башляра, должен был определить свою позицию относительно власти. Башляр считает, что сегодня все обстоит иначе и прогресс научного духа достиг с тех пор таких высот, что 'расстояние от Плиния до Бэкона меньше, чем от Бэкона до современных ученых', в частности в том, что касается автономного характера научного выступления относительно других социальных выступлений. Как полагал Башляр, существовавшая еще в 17 в. донаучная мысль не является 'правильной', ибо в официальных лабораториях она была одна, а в школьных учебниках другая. Проблема 18 в., согласно Башляру, заключалась в том, что, отстраивая науку от жизни, ее проводники отдалялись от смысла проблемы, которая ставилась перед научной мыслью, следовательно, они отдалялись и от нерва прогресса.

Свое умозаключение Башляр иллюстрирует примером об электричестве в 18 в. Он размышляет о трудности, которая заключалась в 'отказе от живописности первичного наблюдения, в оголении электрического феномена, в освобождении опыта от всего лишнего, от неверных выводов'. Эти доктрины были признаком очевидного эмпиризма: 'интеллектуальной лени удобно размещаться в эмпиризме, называть факт фактом и запрещать поиск закона'.

Донаучная мысль не стремится исследовать достаточно описанный феномен. Она ищет не изменение, а разнообразие. Поэтому отсутствует метод. В то же время все интересуются наукой. О ней всюду говорят: считается, что каждый должен ставить эксперименты. Но если наука и приобретает светский характер, то этот факт не превращает мир в ученый город.

Светскость не способствует правильному формированию научного духа, считает Башляр. По его мысли, люди 18 в. больше увлекаются постановкой опытов, взрывов, демонстрацией явлений, а не их причинами. Сегодняшнее обучающееся молодое поколение впадает в ту же ошибку. Они более склонны романтизировать науку как таковую, а не ее законы.

'Без придания рациональной формы опыту, который определяет состояние проблемы, без постоянного обращения к четкой рациональной структуре мы позволяем утвердиться подобию неосознанного научного духа, для развенчания которого впоследствии требуется медленный и тщательный психоанализ'. Этой опасности неосознанного, по Башляру, могут также подвергаться научные идеи: 'Поэтому необходимо оживить критику и столкнуть знание с условиями, которые его породили, постоянно возвращаться к тому этапу зарождения, который соответствует состоянию наивысшей психической силы, к тому моменту, когда ответ вытекал из проблемы'.

Чтобы стать рациональным, опыт должен включиться в 'игру многообразных доводов'. Недостаточно найти причину факта, чтобы все объяснить. Башляр советует остерегаться фактов и доминирования их упрощенных истолкований. Свои рассуждения Башляр иллюстрирует пространным рассуждением по поводу алхимии. 'Как объяснить то, вопрошает он, что эта дисциплина смогла просуществовать с Н по 19 век?' Объяснение этому феномену Башляр видит в том, что не научная цель интересовала данный предмет, а нравственная и воспитательная перспектива, которая и поддерживала ее.

В настоящее время ситуация мало изменилась: 'Так, в современном классе химии, как в мастерской алхимика, ученик и адепт не являются прежде всего чистыми листами бумаги. Сам предмет не дает им достаточно оснований сохранить спокойную объективность. Наблюдая самые интересные и самые захватывающие демонстрации химических явлений, человек естественным образом всей своей душой отдается желаниям и страстям. Поэтому не надо удивляться тому, что первое объективное знание окажется и первой ошибкой'. Философия, по мнению Башляра, требует от науки обобщенности. Но эта наука общности в той мере, в какой она всегда является тормозом опыта, представляет собой крах творческого эмпиризма.

Башляр остерегается таких опасных интеллектуальных наслаждений, которые испытывают некоторые ученые, обобщая быстро и легко. Научный дух не должен поддаваться искушению легкости и простоты. Для доказательства данного высказывания, Башляр обращается к исследованию Академией в 1699 понятия сворачиваемости. Оно становится таким общим, что начинают говорить и о сворачиваемости крови, молока, подсолнечного масла, воды.

И таким образом скатываются со сворачиваемости до замораживания. В данных обстоятельствах Башляр наблюдает тот ущерб, который нанесло слишком быстрое применение принципа идентичности: 'Позволительно сказать, что Академия, столь легко применяя принцип идентичности к разрозненным, достаточным образом не уточненным фактам, понимала феномен сворачиваемости.

Но надо сразу же добавить, что такой способ понимать является антинаучным'. Башляр приводит еще один пример ферментации у Макбрайда (1766). Он показывает скачки научного духа, которые были связаны с Л.Пастером, ибо исследование ферментации выводило на ознакомление со своей противоположностью стерилизацией. Башляр делает вывод: 'Объективность заключается в уточнении и в связи признаков, а не в сборе более или менее аналогичных предметов... Сегодня над всем главенствует идеал ограничения: знание, данное без точных определяющих себя условий, не является научным знанием.

Общее знание почти неизбежно оказывается расплывчатым'. Башляр показал, что привлекательность универсального сбивает нас с истинного пути точно так же, как привлекательность частного. Такое высказывание он подтверждает также изучением губки это пример словесного препятствия. Здесь еще раз автор разоблачает засилье принципа единого объяснения, порой сведенного к простому изображению, а то и просто к слову Так, губка у Декарта оказывается столь общей эвристической категорией, что уводит его в сплошные дебри 'метафизики губки'.

Башляр предупреждает о двух других препятствиях на пути научного знания: философские системы толкования, обобщенное видение мира, как, например, рассматривалась природа в 18 в., и допущение наличия общей структуры, переносимой из одной области в другую, например аналогии, которые некоторые авторы смогли провести между космологией и структурой металлов.

Надо быть очень осторожным, по мысли Башляра, с этими сверхопределениями, которых великое множество в истории формирования научного знания. Среди них можно назвать такие, как естественность, полезность, общая понятность базовой категории (электричество к 1780). Как подчеркивал Башляр, сущностное (или реалистическое) препятствие является одним из самых архаических и, следовательно, одним из самых сложных препятствий, мешающих доступу к научному знанию.

Это склад ума, который нацелен на выяснение свойств существ путем постоянного обращения к сущности, другими словами, к 'мифу внутреннего содержания' или к 'мифу глубинной сути'. Центр, сердце является у Башляра очагом постоянного процесса оценки, гласящей: 'В сущности есть внутренний мир'. Анимистическое препятствие, которому в 'Ф.

Н.Д.' посвящается вся восьмая глава, является тому естественным основанием. Оно заключается в бессознательном навязывании своей любимой модели человеческого тела всем остальным природным явлениям. Башляр показывает, например, как пищеварение управляет историей химических и биологических объяснений. Но миф зарождения еще более неисправимый.

'Бытие и обладание ничто относительно становления'. Миф зарождения взаимодействует со всеми научными приемами: так достаточно, чтобы два различных тела вступили в химическую реакцию, чтобы им тотчас же присвоили сексуальную роль. Кислота, например, активна и играет мужскую роль. Основание пассивное, играет женскую роль. Пусть продуктом является нейтральная соль, это не должно беспокоить здравый смысл, ибо он точно знает только одно положение, отмечает Башляр, разве не говорил Бергаав еще в 18 в. о 'солях-гермафродитах'? Этот перенос полового влечения на объективные факты является постоянным в истории науки, которая вполне серьезно считала, что видит, например, сексуальность у минералов.

Причиной тому, согласно Башляру, тот факт, что, человек проецирует себя на природу, видит мир сквозь 'призму своей высокой ответственности прародителя и носителя бессознательного'. Воспитатели еще более стимулируют эту тенденцию: 'Они не ведут учеников к знанию предмета, они ничего не делают для того, чтобы снять сомнения, которые возникают в любом уме перед необходимостью скорректировать свою собственную мысль и выйти за свои рамки, чтобы найти объективную истину'.

В области качественных знаний имеются многочисленные западни и препятствия на пути формирования научного знания. По Башляру, 'мы непременно ошиблись бы, если бы посчитали, что количественному знанию не грозят в принципе опасности, подстерегающие качественное знание. Нельзя согласиться с тем, что величина является объективной, ведь как только мы отойдем от обычных предметов, мы начнем соглашаться с самыми невероятными геометрическими определениями'.

'Опасными' являются неверные уточнения, экспериментальные ошибки, очарование быстрыми измерениями: 'Излишество в уточнении в области количества очень точно соответствует излишеству в живописности в области качества'. Если принять, что цифровая точность это часто бунт чисел, то живописность, как сказал в свое время Бодлер, это бунт деталей.

И в этом можно разглядеть один из самых явных признаков ненаучного духа даже тогда, когда этот дух претендует на научную объективность. Башляр поясняет, что забота о точности приводит некоторые умы к постановке незначимых проблем. Например, отец Мерсен говорит: 'Прошу сказать мне, насколько больший путь проделает человек ростом шесть футов головой, нежели ногами, если он совершит путешествие вокруг земного шара'.

Башляр показывает, что, учитывая неточность знаний того времени о земной окружности, вопрос лишен смысла. Он заявляет, что зрелость любой науки может измеряться техническим способом, который она избирает сама. Использование точной математики оправдывается лишь в определенной сфере проблематики. Последняя глава 'Ф.Н.Д.' демонстрирует, как научный дух вынужден строиться в виде 'совокупности исправленных ошибок', которая предопределяет психоанализ нашего интеллектуального поведения и позволяет в конце концов прийти к настоящей этике рациональности: 'Давайте вместе порвем с гордыней общей достоверности, с корыстолюбием частной достоверности и совместно приготовимся к тому интеллектуальному аскетизму, который подавляет любую интуицию, замедляет любое предвестие и защищает от умственных предчувствий.

И в свою очередь, шепнем на ухо всей интеллектуальной жизни: ошибка, ты не являешься злом'. Речь идет, по мысли Башляра, вовсе не об отказе от эмоциональности, а о критическом взгляде на свою интеллектуальность с тем, чтобы бороться с собой, думать своей собственной головой и постоянно обращаться к жизни, сочетая интерес к ней с интересом к духу.

Здоровый научный дух должен отдавать предпочтение новому вместо старого, непрерывной культуре вместо приобретенной уверенности и менять традиционные общественные интересы. В школе науки можно любить все, что разрушаешь. Мы продолжаем прошлое, отрицая его. Мы почитаем своего учителя, противореча ему. Поняв, наконец, что научный дух выковывается лишь 'перманентной школой', мы сможем построить мир, принцип которого 'общество для школы, а не школа для общества'.

Башляр создает историю наук 'в обратном направлении'. Этой историей он показывает, как дух увязает в препятствиях, которые воздвигает его бессознательное. По мнению Башляра, исходить из настоящего значит прояснить прошлое. Если мы хотим двигаться вперед, надо вернуться в прошлое, чтобы посмотреть, как были преодолены препятствия, стоявшие на пути знания, и вернуться в настоящее с выводами этой исследовательской работы.

Башляр описал трудности, с которыми сталкивается человек на пути овладения научным духом, который позволил науке добиться столь выдающихся успехов в 20 в. .