(Q. Horatius Flaccus) — первостепенный поэт Рима, один из самых главных представителей литературы Августова века. Он род. 8 декабря 689 г. от основания Рима (65 до Р. Х.), в небольшом городке Южной Италии, Венузии (ныне Веноза), или в ее окрестностях. Городок этот лежал на границе Апулии и Лукании, близ р. Ауфида (ныне Офанто), на склоне горы Вультура, в живописной местности, оставившей в Г. на всю жизнь приятное воспоминание. Там, поблизости, у отца Г. было небольшое имение. Отец его, вольноотпущенник, желал дать сыну своему возможно лучшее образование. Несмотря на свои скудные средства, он не захотел отдать сына в местную школу, а повез его в Рим, где мальчик и посещал заведения лучших учителей вместе с детьми сенаторов и всадников. В то время, как сын получал грамматическое и риторическое образование, отец тщательно воспитывал его в правилах доброй нравственности, оберегая его от всех соблазнов, какими изобиловал Рим, за что сын в 6й сатире I книги воздает ему искреннюю благодарность. Окончив образование в Риме,
Гораций отправился в Афины, чтобы послушать тамошних философов, между которыми в то время особенно гремели академик Феомнест и перипатетик Кратипп. На лекции этих-то философов и стекалась римская молодежь; их слушал сам М. Брут через пять месяцев по умерщвлении Юлия Кесаря. Несмотря на свой тогдашний упадок, Афины производили на приезжих молодых римлян неотразимое впечатление чего-то высшего и неподражаемого, вселяя в них глубокое уважение к эллинской культуре, к эллинскому гению. Все это Г. испытал на себе и не раз дает этим чувствам выражение в своих произведениях. В письме к другу своему, Юлию Флору (Ер. II, 2), он признается, что Афины научили его "распознавать прямое от кривого и искать истины в роще Академа"; в письме к Пизонам он говорит, что именно грекам муза дала творческий гений, способность говорить "круглыми устами", т. е. красиво и свободно. Бурные политические обстоятельства или, как он сам выражается в том же письме к Флору, "тяжелые времена", dura tempora, заставили его покинуть Афины и вступить в армию Брута, чтобы бороться за республику против триумвиров. После поражения Брута и Кассия при Филиппах Г., командовавший легионом в качестве военного трибуна, искал спасения в бегстве. Впоследствии Г. вспоминал об этом событии в прекрасных стихах, обращенных к Помпею Вару (7-я ода II кн.), не скрывая и своего бесславного бегства вместе с толпой разбитого войска. В то время, как одни из уцелевших борцов бросились в Сицилию к Сексту Помпею, чтобы продолжать борьбу с противниками, а другие перешли на сторону победителей, Г. не сделал ни того, ни другого, решившись, по-видимому, выжидать событий. Несмотря на свои двадцать два года, он понимал, что дело республиканской партии проиграно и что он не создан для политической борьбы во что бы то ни стало. Воспользовавшись данною триумвирами амнистией (40), он вернулся, хотя и с "обрезанными крыльями" (accisis pennis), в Рим, где положение его на первое время было не из легких. Отца своего он не застал уже в живых, а имение в окрестностях Венузии было конфисковано в пользу ветеранов армии триумвиров. Г. удалось достать место писца, обеспечивавшее ему известное содержание, а чтобы дать исход своему угнетенному настроению, он стал писать стихи. Первыми литературными опытами Г., обратившими на него внимание, были ямбы и сатиры. В первых, которые в изданиях его стихотворений называются эподами, он является последователем греческого поэта Архилоха; к сатирам же его привлек пример Луцилия. Тот и другой вид поэзии отвечал тому внутреннему недовольству и раннему разочарованию, от которого после крушения при Филиппах он все еще не мог отделаться. И едкие ямбы во вкусе раздражительного паросского поэта, писавшего за семь веков до Р. X., и свободный тон сатиры, созданный Луцилием в эпоху Гракхов, нужны были ему, чтобы иметь удобное оружие для борьбы с врагами. К тому же, ямбическая поэзия была у римлян в это время в моде, имев еще недавно блестящих представителей в лице Кальва и Катулла. Но раздраженный тон, которым отличаются ранние эподы (4, 5, 6, 8, 10, 12 и 17-й, где Г. нападает на зазнавшегося выскочку, или на старую развратницу, или на литературного врага), равно как и первые сатиры (7 и 2 первой книги), полные личных нападок, скоро проходит у молодого поэта. Он пишет ряд ямбов и сатир, в кот. нет уже ничего архилоховского и луцилиевского в смысле едкости и бесцеремонности: ямбы скоро переходят в спокойные лирические произведения, видимо приближаясь к одам; сатиры становятся беседами светского, остроумного человека о разных вопросах жизни, где место прежней едкости и личных нападок заменяет шутка над уродливыми явлениями жизни и спокойная, чтобы не сказать добродушная, насмешка над противниками. Эта перемена тона стоит в прямой связи с упрочением литературного и общественного положения поэта. Несомненный талант его, сказывавшийся столько же во владении поэтическим выражением, как и в искусстве стихотворного ритма (ямбического и дактилического), был тотчас же замечен корифеями литературы того времени, Вергилием и Варием. Они отрекомендовали даровитого поэта Меценату. Меценат, хотя и не сразу, принял его в свой круг и вскоре так близко сошелся с ним, что Г. стал для него незаменимым человеком. Это сближение Горация сначала с выдающимися литераторами, а затем и с Меценатом, ближайшим другом Октавиана, значение которого в государстве с каждым днем увеличивалось, создало молодому поэту такое блестящее положение, о котором еще недавно он не мог и мечтать. Это и дало ему то чувство удовлетворения, которое выражается в спокойном тоне его последующих произведений. На другой год (37 до Р. X.) после представления Г. Меценату мы видим его сопровождающим своего патрона в Брундизий (ныне Бриндизи), где должны были происходить переговоры о новом мирном договоре между Антонием и Октавианом. Это путешествие, в котором участвовало несколько важных в политическом и литературном мире лиц, живо и остроумно описано Г. в пятой сатире I кн. Упрочение литературного и общественного положения Г. возбудило в одних зависть, а в других вражду. Завистники не давали ему покоя указанием на то, что он сын вольноотпущенника и забрался в общество, которое ему не пристало: им он отвечал спокойным и полным достоинства тоном в 6 сатире I кн., рассказав историю своего знакомства с Меценатом и заявляя, что Меценат, хотя и очень знатного рода, не такой человек, который бы ценил людей по их предкам, а не по личному их достоинству. Некоторые из завистников хотели бы при помощи Г. сами попасть в кружок Мецената: в ответ на такие стремления была написана 9-я сатира I книги, где
Гораций необыкновенно живо изобразил назойливость одного нахала, приставшего к нему с этими претензиями на улице. Враги Г., обрушившиеся на него после перемены его положения, усиливались подорвать его литературное значение. Тут главным образом действовали политические страсти. Противники Октавиана не могли простить Г. того, что он, бывший трибун Брутова войска, вошел в дружбу с самым близким к наиболее жестокому триумвиру человеком и как бы изменил своим республиканским убеждениям. Поэтому они противопоставляли его сатирам сатиры Луцилия, находя в последних то, что требуется от настоящего сатирика, и унижая Г., произведения которого не могли иметь политического характера прежней сатиры времен бурного республиканского движения. Г. твердым тоном отвечает противникам (сат. 4 и 10, I кв.), признавая себя ниже Луцилия по таланту, но вместе с тем утверждая, что все преимущество Луцилия — в смелости нападок, в которых он явился подражателем так называемой древней аттической комедии, т. е. комедии Эвполида, Кратипа и Аристофана; что же касается литературной отделки, то Луцилию далеко до эпохи, в которой пишет он, Г. Поэт прибавляет, что его произведения ценят такие люди, как Вергилий, Варий, Плотий Тукка, Меценат, Азиний Поллион, Мессала и пр. и что поэтому брань каких-нибудь Пантилиев, Деметриев, Фанниев, Тигеллиев и Гермогенов не имеет для него значения. Заключение первой книге сатир исполнено такого спокойного и уравновешенного тона, что невольно чувствуется писатель, который знает себе цену и занимает твердое и выдающееся положение в литературе. Когда по издании в 719 (35 г. до Р. Х.) этой посвященной Меценату книги сатир Г. получил от своего патрона в подарок сабинское имение, доставившее поэту прочное материальное обеспечение, то чувство довольства своим положением и нравственного удовлетворения достигло у Г. полной степени. Он продолжает еще писать сатиры, но уже в них нет и следа едкости былого времени, а все дышит спокойствием, благодушием, приправляемыми такою приятною шутливостью, что вторая книга сатир, издан. пять лет спустя после первой, скорее напоминает собой его дружеские беседы в письмах, принадлежащих уже к позднейшей эпохе его литературной деятельности. Там речь идет или об умеренности в жизни как залоге счастья (2-я сатира), или о приятности уединения в подаренном Меценатом поэту поместье сравнительно с шумною жизнью Рима (сат. 6-я), или разбирается один стоический парадокс (сат. 3-я), или передается разговор с человеком, нашедшим высшую мудрость в гастрономии (сат. 4-я). Что произошло с сатирами, то произошло и с ямбами, или эподами, как эти стихотворения Горация называются не только в изданиях, но и в дошедших до нас рукописях (так они названы были еще в древности, потому что писаны двустишиями, в которых один стих короче другого). Вместо резких личных нападок, доходивших до того, что своему литературному противнику Мевию, который был также и порицателем Вергилия, Г. желает всякой напасти на море и кораблекрушения во время плавания его в Грецию (эпод 10-й), он предается теперь невинным лирическим излияниям, воспевает умеренность и простоту жизни, любовь и наслаждение или же поднимается до патриотического воодушевления, выставляя римлянам на вид весь ужас не прекращающихся опустошительных междоусобных войн (эп. 7-й и 16-й) и ликуя при вести о решительной победе Октавиана над Антонием (эп. 9-й). Как сатиры II книги показывают явный переход к письмам, так только что указанные эподы представляют собой видимый переход к одам, т. е. к лирическим произведениям в самом строгом смысле, которым и принадлежит наибольшая часть литературной деятельности Горация и в которых поэтический талант его проявил себя в наибольшем блеске и развитии. С эподами и сатирами Г. покончил почти в одно время, в 723-725 гг. (31-30 до Р. Х.). Оды в духе эолийской мелики, т. е. как писали лирические произведения Алкей, Сапфо, а затем Анакреон, с употреблением стихотворных размеров, какими пользовались эти поэты, т. е. алкаической, сапфической и асклепиадской строфы, Г. стал писать, без сомнения, раньше, чем покончил с эподами и сатирами. Самые ранние из них, относящиеся, вероятно, еще ко времени пребывания поэта в Греции, не вошли в составленные им впоследствии сборники. По крайней мере, нам трудно доказать для какой-нибудь из дошедших до нас од более раннюю дату, чем 724 г. (30 до Р. Х.). Но когда бы он ни начал писать оды, источником его вдохновения тут была греческая муза, как он об этом смело заявляет и сам в конце 16-й оды II книги. Его подражания Алкею, Сапфо, Анакреону засвидетельствованы сохранившимися остатками стихотворений этих поэтов; те или другие мотивы из других поэтов, как то из Пиндара, Бакхилида, из греческой антологии, можно также найти у него без затруднения; немало мыслей, рассеянных у греческих трагиков, элегиков, эпиграмматистов, нашли себе также место в произведениях римского поэта; одним словом, дыхание греческой поэзии было здесь неоспоримо той животворящей силой, которая дала Г. возможность подняться на высоту первоклассного лирического поэта Рима. Введение в римскую поэзию мелодий эолийской мелики он считает своей заслугой и гордостью, нередко называя свои стихотворения прямо эолийскою или лесбосскою песнью. Тем не менее лирическая песнь Горация не только в произведениях оригинального свойства, вызванных личными, общественными и историческими событиями, но и в заимствованных у греческих поэтов несомненно носит на себе печать римского духа, и мы невольно забываем, что первоначальною вдохновительницею этой стройной и спокойно-величавой песни была не италийская, а греческая муза. Что касается содержания этой поэзии, то оно очень разнообразно, как разнообразны впечатления и чувства, вдохновляющие лирического поэта. Значительная часть од Горация написана на любовные темы; другие имеют веселый, застольный характер. Дале мы видим целый ряд произведений нравственно философского характера, в которых
Гораций, обыкновенно обращаясь к друзьям, движется с особенно художественною грациозностью, о каких бы избитых, по-видимому, предметах ни говорил он (о золотой ли середине, о скоротечности ли жизни, о необходимости ли соблюдать твердость духа в несчастии и умеренность в счастии или о пользовании жизнью, пока не ушло время). Наконец, особую категорию составляют стихотворения политического и религиозного характера. Первое собрание этих лирических произведений Г. сделал летом 731 г. (23 до Р. Х.), посвятив их, по обыкновению, Меценату и заключив тем знаменитым стихотворением, в котором высказал сознание своего великого значения в латинской поэзии и которое послужило Пушкину образцом для его "Памятника". Семь лет спустя, им было написано и обнародовано по поручению Августа юбилейное стихотворение — гимн к Аполлону и Диане для столетнего юбилея, праздновавшегося в 737 г. (17 до Р. Х.). Оно носит название Carmen saeculare и было пето хорами из 27 мальчиков и 27 девочек в торжественной процессии, начатой и оконченной на Палатине, перед храмом Аполлона. В очень важной надписи, найденной в 1890 г. в Риме на левом берегу Тибра и заключающей в себе официальный отчет об этом празднестве, прямо сказано: Carmen composuit Q. Horatius Flaccus. Это и есть та песнь (гимн), которая дошла до нас под именем Carmen Saeculare. В поручении Августом составления этого гимна Г. сказалось официальное признание в нем первого лирического поэта того времени. Года четыре спустя Г. собрал не изданные еще стихотворения свои и издал в свет, также по воле Августа, в 741 г. (13 до Р. Х.), свою четвертую книгу лирических стихотворений. Она состоит всего из пятнадцати произведений, из которых некоторые посвящены прославлению Августа и его дома, и ничего не прибавила к поэтической славе поэта. Несмотря на большую виртуозность, обличающую руку мастера, тут уже заметна усталость и оскудение поэтического вдохновения. Наибольшее поэтическое значение имеют, говоря вообще, 2-я и 3-я книги од, принадлежащих времени наибольшей духовной и физической зрелости поэта. Лирических поэтов у римлян было немало; но чистая лирика была тем родом литературы, в котором римляне представили наименее крупных талантов. Когда Квинтилиан в конце первого века нашей эры обозревал римскую литературу, то находил, что из лириков стоит читать только одного Г. Действительно, Г. довел художественную форму чисто лирического стиха до той высшей отделки, после которой произведения других поэтов в этом роде казались уже маловажными. Он сообщил римской лирике греческую красоту, проникшись духом чисто эллинской художественности, а не искал себе образцов в модной в то время александрийской поэзии. Он же перенес на италийскую почву то разнообразие лирических размеров, владеть которым с мастерским применением к особенностям латинского языка не было дано никому другому.
Позднейший вид произведений Г. составляют его письма. В них поэт, в сущности, как бы возвратился к той литературной форме, которою началась его литературная деятельность, — к сатире, как она у него выливалась во второй ее период. В письмах, как и сатирах, Г. непринужденным тоном высказывал свой взгляд на разные вопросы жизни и литературы: только тут еще больше спокойствия, больше ясности и твердости в суждениях, больше зрелости. Письма были изданы поэтом в два периода. Первый падает на время между изданием трех первых книг од и издан. 4-й их книги. Сюда относится первая книга писем, посвященная Меценату. Она содержит 20 пьес разного содержания, частию имеющих характер писем (в обыкновенном смысле слова) к друзьям и знакомым по тому или другому частному поводу, частию трактующих о вопросах общего, преимущественно философского характера. Вторая книга писем, важнейшая, состоит всего из трех писем, но зато все они посвящены литературе. Первое из них, адресованное к Августу, заключает в себе до некоторой степени историю латинской поэзии, особенно останавливается на драме и еще раз выступает на защиту новой литературной школы против почитателей старинных поэтов. Письмо это было вызвано неоднократными сетованиями Августа на то, что Г. очень редко обращается к нему в своих произведениях. Во втором письме, к Юлию Флору, Г. объясняет причины, почему он не может более писать лирических произведений. Наконец, третье письмо, самое знаменитое из всех, адресованное к братьям Пизонам, но обыкновенно носящее заглавие "De arte poëtica" (О поэтическом искусстве), излагает теорию поэзии, рекомендуя писателям изучение философии и греческих поэтов. Это письмо, как и издание вообще 2-й книги писем, принадлежит самому последнему времени жизни Г., едва ли не году его смерти. Он умер 27 ноября 746 г. (8 до Р. Х.), пережив Мецената, своего покровителя и друга, лишь двумя с небольшим месяцами и исполнив тем высказанное за два десятка лет обещание н e пережить его, "часть души своей" (Од. II, 17).
Из древности дошла до нас лишь краткая биография Г., принадлежащая Светонию, в которой помещены отрывки из писем к нему Августа. Из новых сочинений о Г., относящихся к биографии и произведениям, важнейшие: Masson, "Vita Horatii " (Лейден, 170 8); Valkenaer, "Histoire de la vie et de la poésie d'Horace" (П., 1840); Weber, "Quintus Horatius Flaccus, als Mensch und Dichter" (Иена, 1844); Karsten, "Quintus Horatius Flaccus. Ein Blick auf sein Leben, seine Studlen und Dichtungen. Aus dem Holländischen übersetzt etc. von Moritz Schwarz" (Лпц. и Гейд., 1867); Gaston Boissier, "Nouvelles promenades archéologiques. Horace et Virgile" (П.. 1886); Ribbek, "Geschichte der Römischen Dichtung, II. Augusteisches Zeitalter" (Штутгарт, 1889); Sellar, "The Roman poets of the Augustan age. Horace and the elegiacs Poets" (Oксфорд, 1892); (Occioni) "Le opère di Quinto Orazio Flacco" (в "Nuova Antologia", март и декабрь 1891; январь 1892). В русской литературе: H. M. Благовещенский, "Гораций и его время" (СПб. 1864, 2-е изд. Варшава, 1878); Луциан Миллер, "Жизнь и сочинения Горация" (СПб. 1880); В. И. Модестов, "Лекции по истории римской литературы. Курс II. Век Августа" (Киев, 1875, и полное издание СПб., 1888). В последнем сочинении указана и специальная литература по разным вопросам, касающимся Г. — Русские переводы: перевод писем, кроме послания к Пизонам, сделан был силлабическими стихами еще Кантемиром; послание к Пизонам было переведено прозой — Тредьяковским, шестистопным ямбом — Мерзляковым (Подражания и переводы, II, М., 1826) и гекзаметром — Дмитриевым (М., 1853). Отдельные сатиры были переводимы Крешевым, Водовозовым и др. Bce сатиры переведены размером подлинника (гекзаметром) Дмитриевым (М., 1858). Отдельные оды были переводимы Мерзляковым, Орловым, Крешевым, Филимоновым, Кельшем, Вейнбергом; эподы — Бергом. Перевод всех од, а затем и всех сочинений Г. сделан Фетом.
В. Модестов.
Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. — С.-Пб.: Брокгауз-Ефрон
1890—1907
