Энциклопедия Брокгауза и Ефрона - окончание

(грамм.) — под этим термином разумеется особый вид суффикса (см.). Разница между О. и суффиксом вообще та, что первое свойственно всегда известной грамматической категории (личные окончания у глагола, падежные у имен и т. д.) и таким образом определяет ее сразу; напротив, тематический суффикс может встречаться у слов, принадлежащих к различным грамматическим категориям. Так, в слове предводителем окончание — ем сразу указывает нам, что мы имеем дело с именем существительным, тогда как суффикс — тель можно найти и у глагола (предводительствовать), и у имени прилагательного (предводительский), и у наречия (предводительски) и т. д. Во всех других отношениях О. и суффикс ничем не разнятся друг от друга. Обыкновенно различают падежные и личные О. Относительно происхождения падежных О. возможны две гипотезы, не исключающие друг друга: 1) падежные О. происходят из элементов местоименного или предложного характера, присоединявшихся к основе с целью обозначить известное побочное понятие (так называемый "оттенок" значения). Возможно, например, что индоевропейское окончание именительного падежа един. числа у основ муж. рода — s, есть ничто иное, как остаток местоименного определительного члена, вроде румынского -ul (например в "Romanul"), сводящегося к латинскому указательному местоимению ille, illa, illud (откуда и французское le, la, итальянское il, la, l'); таково же происхождение болгарского члена те, та, то, присоединяемого к концу слов, как и в русских областных формах: домо-те, жена-та, жену-ту, люди-те (т) и т. д. Элементы эти со временем (особенно когда утратятся соответствующие независимые местоимения) могут совершенно слиться с данными основами и стать О. 2) Падежные окончания могли образоваться и из тематических суффиксов. Примером может служить наше О. родительного падежа множественного числа у основ муж. рода (и среднего) — ов. Первично это сочетание звуков свойственно было только древним основам на eu, где дифтонг еи (= в слав. ов -перед гласными звуками) являлся последним звуком самой основы, к которой присоединялось окончание родительного падежа множ. числа — от, давшее на славянской почве ъ. Впоследствии, по типу отношений сын — сынов, дом — домов, к формам раб, волк были созданы формы рабов, волков и других основ на о, у которых никогда дифтонга eu — не было. Затем это О. переходит к основам среднего рода, как местов, делов и даже женского: ягодов, палков (в областных говорах). Обе эти гипотезы вполне вероятны; каждая находила сторонников среди ученых. Ничто не мешает предположить, что в периоде образования флексий падежные О. могли возникать и тем, и другим путем. Образование личных О. также является предметом гипотез: 1) прежде других явилась теория Фр. Боппа, что личные О. произошли из личных местоимений, что вполне вероятно, ввиду сходства личных О. с личными местоимениями (ср. индоевропейское О. 1 лица един. и множ. числа mi-mes и местоимение личное 1 лица: латинское винит. един. me, славянское дат. един. ми, именит. множ. мы и т. д.). Боппу возражали А. В. ф. Шлегель и его ученик Лассен, отрицавшие местоименное происхождение личных О. Последователями только что названных ученых явились К. Ф. Беккер, Мор, Рапп и Руд. Вестфаль, выставившие 2) так называемую теорию эволюции, по которой личные местоимения вторичны и выработались из более древних и первичных личных О. Эта теория ничем не может доказать своих положений. Не говоря уже о том, что она оставляет вопрос о происхождении личных О. совсем не решенным, указывая только на их первичность, она маловероятна ввиду очевидной большей древности и чистоты личных местоимений, рядом с изношенностью личных О., объясняющейся не большей их древностью, а их подчиненным, служебным положением в слове. Более вероятна 3) теория адаптации, принадлежащая известному санскритисту, профессору пражского университета Лудвигу. По его мнению, личные местоимения и глагольные О. первично имели совершенно различное, самостоятельное происхождение и лишь впоследствии О. были переделаны под влиянием местоимений. Есть факты, говорящие в пользу этой теории; так, старославянское мы есмъ в позднейшем церковно-славянском переделано в мы есмы, очевидно под влиянием местоимения мы. Но таких случаев сравнительно немного, и пока самой вероятной является гипотеза Боппа: ее надо только пополнить указанием на возможность именных образований в глагольных системах. Так, лат. формы 2 л. множ. страд. залога вроде amamini и т. д. представляют собой именит. множ. от причастия среднего залога, образованного подобно греч. φερόμενοι. Некогда здесь должен был стоять вспомогательный глагол estis, который впоследствии стал опускаться. Аналогичный случай имеем в русском прошедшем времени был, была, было (ср. прилагательное былой, ая, ое), где находим причастие прошедшего времени на ле, сочетавшееся в древнем русском языке с формами вспомогательного глагола (есмь, еси, есть и. т. д.), теперь опускаемыми. Происхождение глагольных О. восходит иногда и к соединению двух самостоятельных глагольных форм. Ср. французское будущее время j'aimerai, tu aimeras, il aimera и т. д., восходящее к латинскому amare habeo, amare habes, habet и т. д. В польском прошедшем времени chodziłem, chodziłes, chodziłiśmy и т. д. имеем соединение причастия прошедшего времени chodził с вспомогательным глаголом. Малорусское будущее время писатиму, писатимеш, писатиме и т. д. представляет соединение неопределенного наклонения писати с вспомогательным глаголом *иму, *имешь и т. д.

Ср. H. Paul, "Principien der Sprachgeschichte" (2 изд., гл. XIX, Галле, 1886), и Delbrück, "Einleitung in das Sprachstudium" (3 изд., гл. V, Лейпциг, 1893).

С. Булич.

Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. — С.-Пб.: Брокгауз-Ефрон

1890—1907