Большая биографическая энциклопедия - чарторижский князь адам (адам юрий) адамович

(правильнее Чарторийский) — родился 14-го января 1770 г. в Варшаве. Мать его, княгиня Изабелла (см.), в первые годы своего замужества вела жизнь великосветской дамы, исполненную всякого рода забав и увеселений, и воспитанием детей не занималась. Чарторижский находился сначала под надзором камердинера-француза Буасси (Boissy), человека очень доброго и рассудительного, не допустившего своим демократическим обращением развиться в своем питомце тому высокомерному, пренебрежительному отношению к людям не аристократического происхождения, которое было свойственно польским магнатам XVIII века. Детство князя Адама прошло главным образом в одной из резиденций рода Чарторижских, Повонзках, вблизи Варшавы. Эта резиденция находилась в красивой местности и построена была во вкусе тогдашнего идиллического сентиментализма: она представляла собой ряд деревянных избушек, покрытых соломою, но внутри отделанных в высшей степени роскошно и изящно. Каждый член семьи имел свой отдельный дворец-избушку с особенной эмблемой; дворец-избушка кн. Адама был украшен дубовой ветвью и надписью: "постоянство". Впечатления из этого периода его жизни глубоко врезались в память Чарторижского и сильно повлияли на его душевное развитие, давая перевес чувству и воображению над разумом и волей; князь вспоминал впоследствии о детских годах, проведенных им в Повонзках, с большой любовью. Когда он и брат его Константин несколько уже подросли, руководство их воспитанием было поручено полковнику Цесельскому. Бывший инструктор Варшавского кадетского корпуса, глубоко проникнутый принципами, легшими в основу системы воспитания в этом учебном заведении, Цесельский любил своих воспитанников и сумел снискать их привязанность, а потому и оказал сильное влияние на их развитие; он старался укрепить в них чувства рыцарского благородства и патриотизма. Не отличаясь ученостью, он мог сообщать своим ученикам лишь элементарные сведения из отечественной истории, но как военный он научил их искусству владеть конем и оружием. Отец Чарторижских, кн. Адам Казимир, известный польский деятель XVIII века, горячо интересовавшийся вопросами тогдашнего воспитания и образования (он был членом знаменитой Эдукационной Комиссии, которая произвела коренные преобразования в сфере народного просвещения Польши), старался окружить своих сыновей лучшими преподавателями своего времени. Математику и физику преподавал женевец Люилье (Lhuillier), историю Польши и польской литературы известный в свое время поэт Князьнин, латинский и греческий языки — датчанин Шоу, бывший наставник наследного принца Датского, а потом замечательный филолог Эрнест Гроддек, бывший впоследствии профессором Виленского университета, Дюпон-де-Немур (Dupont-de-Nemours), известный в последующее время депутат французского Учредительного Собрания, написал для молодых князей Чарторижских курс политической экономии на основании принципов знаменитого физиократа Кене и знакомил их с всеобщей историей. Преподавание происходило по плану и под руководством самого отца Чарторижских, который внимательно следил за успехами своих сыновей, — но правильностью и последовательностью не отличалось: его часто и надолго прерывали различного рода забавы и развлечения: охота, театральные представления, живые картины и увеселительные поездки из одного родового имения в другое. Душевное развитие Чарторижского совершалось не столько благодаря систематическому обучению, сколько под влиянием впечатлений, которые он выносил из окружавшей его среды и из непосредственного знакомства с действительной жизнью. Для театральных представлений выбирались намеренно произведения, которые могли сильно возбуждать патриотическое чувство в зрителях, как, например, "Мать Спартанка", сочинение, написанное специально для Чарторижских упомянутым уже нами поэтом Князьниным. В этих представлениях выступали иногда в ролях актеров сама княгиня Чарторижская и ее дети. В 1782 г. юный князь Адам присутствовал на сейме и совещания его произвели на него значительное впечатление; он на всю жизнь запомнил разбиравшееся тогда дело епископа Солтыка и вынес определенное суждение о деятелях этого процесса. В том же году он совершил путешествие по различным областям тогдашней Польши вместе с отцом, который хотел осмотреть богатые имения, доставшиеся ему в наследство от родственника, русского воеводы кн. Августа Чарторижского. Путешествие совершалось в богатой обстановке, с многочисленной дворней и свитой — и совершалось с намерением медленно, для того чтобы остаться подольше в известном месте, произвести должное впечатление на местных обывателей, укрепить влияние рода и приобрести побольше сторонников. Конечно, повсюду Чарторижским устраивались торжественные встречи, и князь Адам вынес из этой поездки массу впечатлений, которые в сумме дали ему некоторое представление о родной стране, хотя, понятно, знакомство с нею в ее обыденной обстановке было бы для него гораздо полезнее. Более серьезное и систематическое обучение началось для юного Чарторижского в Пулавах, главной резиденции их рода (ныне Новая Александрия). Пулавы были в то время одним из важных очагов, в которых концентрировалась умственная жизнь Польши. Чарторижский, следуя примеру своего родственника, короля Станислава-Августа Понятовского, покровительствовал науке и искусству, и собирал вокруг себя известных в то время литераторов и художников; поэтому князю Адаму выпало на долю вращаться в обществе таких людей, как поэты Карпинский и Князьнин, автор комедий Заблоцкий, педагог Пирамович и др. Чарторижский вспоминал о них с умилением и высоко ценил то влияние, которое они произвели на его душу. "О избранные мужи, — восклицал он впоследствии, — к сонму которых и я с братом, переходя от детства к юности, имел доступ, примите, где бы вы ни были, дань дружеского расположения души, которая и теперь по вас тоскует!" Обучались молодые Чарторижские не одни, но в обществе многих сверстников, сыновей и простой шляхты, и родовой знати. Резиденции польских магнатов, как в средние века замки феодалов, были школами, в которых молодежь практически приобретала необходимые в дальнейшей ее жизни познания. Пулавы привлекали, конечно, такой молодежи более, нежели какая-нибудь иная магнатская резиденция. Обучались здесь вместе с молодыми князьями Чарторижскими и сын магната, канцлера Сапеги, и сын простого шляхтича Бернатович, который сделался потом известным романистом. Эта учащаяся молодежь, подражая старшим, устраивала собрания, на которых обсуждались вопросы, волновавшие именно старших людей. Для Речи Посполитой конца XVIII века вопрос о создании и организации государственной власти был вопросом самого бытия, и его на всевозможные лады решали в тогдашней литературе. В обществе образовались два течения: одно прогрессивное, желавшее укрепить государство и создать даже сильную королевскую власть, и другое, консервативное, отстаивавшее анархический строй прежних времен. Молодой князь Адам проникнут был сначала ходячими воззрениями на государственное устройство, являлся пылким приверженцем так называемой "золотой вольности", но один случай произвел крутой переворот в его политическом миросозерцании. Однажды на одном из собраний Пулавской молодежи был поднят вопрос, какое правление лучше, вполне свободное или наделенное властью. "Я, — говорит Чарторижский, — был всегда сторонником возможно большей свободы, но, к своему большому удивлению, услышал, что Рембелинский (один из его наставников) воздает похвалы сильной власти; все это было выражено так сильно, что я онемел, ничего не мог ответить и чувствовал себя вполне побежденным". В воспитании Чарторижского надо отметить еще две важные черты. Родители старались искоренять в своих детях всякое проявление надменности к низшим и развить, напротив того, чувства дружеского расположения ко всякому человеку, к какому бы он ни принадлежал состоянию. Мать, женщина глубоко религиозная, начавшая после периода увлечений светской жизнью интересоваться воспитанием своих детей, воспитала их в духе религиозности и преданности католической вере. Князь Адам писал в молодости стихотворения, проникнутые искренним благочестием и обнаруживавшие возвышенное понимание христианской этики, а потом составлял религиозно-философские трактаты, в которых он пытался опровергнуть учение Канта. Вообще, он обнаруживал больше охоты к учению, нежели его брат Константин, так что родители называли его "резонером", "стариком", "буквоедом". Отец хотел приготовить его к деятельности на дипломатическом поприще, а поэтому советовал ему изучить в совершенстве французский язык, как язык международных сношений, усвоить себе солидные познания в истории и географии Европы, в особенности новейших времен, и хорошо познакомиться с политическим и экономическим положением современных европейских государств. С этой целью он в 1786 году отправил сына с полковником Цесельским в путешествие по Европе. Путешественники побывали в Германии и Швейцарии, и юный Чарторижский возвратился на родину с богатым запасом впечатлений и полезных сведений. В Веймаре он посетил давнишних знакомых своего отца — Виланда и Гердера, и был представлен Гете, который произвел на него сильное впечатление; на одном собрании он слышал, как великий поэт читал свою "Ифигению в Тавриде". Когда Чарторижский возвратился в Польшу (в конце 1786 г.), здесь приготовлялись весьма важные события: вскоре по возвращении князя страну охватила лихорадочная деятельность по случаю выборов на сейм, который должен был произвести коренные преобразования в политическом и общественном устройстве Речи Посполитой; в истории этот сейм носит название "Великого" (1788—1792). В стране уже перед началом сейма стали обозначаться три политические партии: король со своими приверженцами желал провести реформы с согласия и при поддержке России; некоторые сторонники реформ враждебно к ней относились, желали освободить государство от так называемой "гарантии", т. е. от зависимости, в которой оно находилось по отношению к России, и возлагали надежды на Пруссию; наконец, была партия консервативная, которая готова была защищать всеми силами прежнее государственное устройство. Чарторижские принадлежали ко второй партии, которую называли потом патриотической. Отец князя Адама задумал быть послом (т. е. депутатом на сейм) от г. Люблина, но не желал принимать участия лично в избирательной борьбе, так как в 1786 году его честолюбию нанесен был чувствительный удар: шляхта на сеймике в Каменце-Подольском не избрала его своим послом. Поэтому решено было теперь отправить в избирательную кампанию князя Адама. Руководимый полковником Цесельским и в особенности Казимиром Ржевуским, он исполнил данные ему поручения вполне успешно. В Люблине отец был избран без противодействия, а выборы на Каменецком сеймике, на котором князь Адам председательствовал, произошли так, как желали того сторонники Чарторижских. " Князь Адам, — доносили королю, — стараясь в переговорах с королевской партиею удержать всех тех, которые на прошлом сеймике были устранены, все дела решал весьма политично" (z największą, grzecznością wszystkie rzeczy traktował). Избирательная кампания 1788 г. была первой школой, практически познакомившей Чарторижского с политической деятельностью; она же обнаружила в нем впервые и такт политического деятеля, тем более замечательный, что самому деятелю было всего 18 лет. Момент до начала великого сейма важен для биографии Чарторижского еще в другом отношении: Польша готовилась к обширным преобразованиям, и польские патриоты того времени то и дело составляли проекты всевозможных реформ. Мало того, за такими проектами обращались к тогдашним знаменитостям, Руссо и Мабли; отец Чарторижского обратился по этому же поводу к флорентинцу Симеону Пиаттоли. Явившись в Польшу, Пиаттоли сделался наставником молодого князя Адама: читал с ним сочинения классических писателей и посвящал его в свои политически-национальные мечтания. Он составил следующий план преобразования Польши. Высшую власть в стране должны взять в свои руки четыре человека, самых справедливых, самых честных, самых умных; они образуют кваттуорвират, который, соединившись вместе с 8 избранными лучшими гражданами, постарается, как патриотический конгресс, принять подготовительные меры для созыва свободного сейма. Сейм изберет чрезвычайный комитет, которому поручит исполнительную власть до будущего сейма и особенную комиссию, которая займется составлением плана государственных реформ. Проект Пиаттоли отличался фантастичностью, не мог быть применен к действительной жизни, и мы отмечаем его лишь как знамение времени. Князь Адам Чарторижский не чужд был политического фантазерства, что надо объяснять влиянием эпохи, в которую он получил свое воспитание и образование.

Деятельность Великого сейма началась 3 ноября. Чарторижский был тогда в Варшаве, присутствовал на сеймовых заседаниях и относился с восторгом к начинаниям патриотической партии. Но в конце года он уехал в Пулавы, а 26 сентября (нов. ст.) 1789 г. отправился вместе с матерью за границу, чтобы продолжать свое образование. Путешественники миновали Париж, потому что революция была уже в самом разгаре, и уехали в Англию. Прибыли они в эту страну как раз в тот момент, когда в парламенте разбирался процесс знаменитого наместника-грабителя Уоррена Гастингса, и Чарторижский имел возможность послушать блестящие речи знаменитых ораторов: Берка, Фокса, Шеридана, Уиндгама и Грея. В то же время Питт и Уильберфорс со всей силой своего красноречия осуждали невольничество как величайший позор человечества. В впечатлительной душе князя Адама эти минуты оставили несомненно глубокий след и укрепили его еще более в гуманных воззрениях. По окончании сессии парламента Чарторижские отправились в путешествие по Англии и Шотландии; побывали у известных лордов Страффорд, Аргайля, Дугласов, Гамильтонов и др., осматривали с умилением вещи, оставшиеся после Марии Стюарт, посетили университеты в Оксфорде и Эдинбурге и фабрики в Ливерпуле, Манчестере и других городах. В Шотландии князь Адам познакомился с знаменитыми учеными того времени Кларком, Робертсоном и Юмом. В конце августа 1790 г. (нов. ст.) путешественники возвратились в Лондон. Английская жизнь сильно заинтересовала и увлекла Чарторижского. Он мог возвратиться на родину, чтобы начать политическую деятельность и в качестве посла на сейм, но не пожелал этого сделать, полагая, что это еще преждевременно, и остался еще на несколько месяцев в Англии, чтобы лучше изучить английскую конституцию, знакомиться с которой он начал с самого своего приезда в страну. Только в конце марта (нов. ст.) 1791 года он отправился в Польшу, и явился туда в знаменательный момент ее истории, когда преобразовательная партия готовилась произвести государственный переворот с целью дать стране новую конституцию. Князь Чарторижский был свидетелем замечательных сцен 3-го мая; общее увлечение охватило вполне и сильно взволновало его, так что много лет спустя он описывал день провозглашения конституции с величайшим восторгом, и это вполне понятно, так как конституция 3-го мая была как бы детищем реформаторских стремлений его рода и своими принципами соответствовала его политическому миросозерцанию. Возвратившись в Польшу, Чарторижский хотел служить родине сначала на военном поприще и избрал для себя тот корпус, которым командовал муж его сестры Марии, принц Людвиг Виртембергский. Но военная служба Чарторижского продолжалась немного времени. Вожди консервативной партии постановили во что бы то ни стало уничтожить конституцию 3-го мая; с этой целью они обратились за помощью к Императрице Екатерине, снискали ее могущественную поддержку и, составив конфедерацию в Тарговице, при помощи русских войск ниспровергли новые учреждения. Во время войны 1792 г. защита Литвы была поручена принцу Виртембергскому, но он изменил Польше, так что у него было отнято командование войском. Эта измена сильно потрясла Чарторижских: супруга принца Виртембергского ушла в монастырь и потребовала развода с мужем. Князь Адам отличился на полях битв. За дело под Гранном он "в награду за услуги, оказанные родине, храбрость в бою и искусство" получил знак отличия virtuti militari (20 июля нов. ст. 1792 г.) — награда, которую он особенно ценил во всю свою жизнь. При тех условиях, в которых находилась тогда Польша, борьба с могущественной Россией была невозможна; русские войска подвигались все дальше в глубь страны. И когда по желанию Императрицы Екатерины II король присоединился к тарговицкой конфедерации, генералы и офицеры патриотической партии, кн. Иосиф Понятовский, Косцюшко и др., стали подавать в отставку и удаляться за границу. В числе их был и князь Чарторижский. 16 августа нов. ст. 1792 г. "подполковнику полка авангардной стражи, шефом которого (полка) состоял генерал-лейтенант принц Виртембергский, войска обоих народов" кн. Адаму Чарторижскому была дана "по его собственному желанию" отставка, и он уехал опять в Англию, где пробыл, пока не пришло известие о восстании Косцюшки. Тогда он направился в Польшу, но по приказанию австрийского правительства был задержан в Бельгии и с него взяли обязательство, что он никуда не двинется без разрешения. Этим арестом Австрия хотела оказать услугу Чарторижским. Когда восстание было подавлено, князя Адама освободили, и он уехал к родителям в Вену. Во время войны 1794 г. имения Чарторижских подверглись сильному опустошению и были, по приказанию Императрицы Екатерины II, секвестрованы. По просьбе отца Чарторижского венский двор начал ходатайствовать перед русским правительством о снятии запрещения, наложенного на имения. Императрица заявила, что если генерал подольских земель (отец Чарторижского) пришлет своих сыновей в Петербург, тогда она посмотрит, можно ли будет возвратить секвестрованные имения. Требование было слишком тяжело, но — потеря громадных владений была также весьма чувствительна. К тому же и кредиторы Чарторижских понесли бы с конфискацией имений большие потери, так как долг, обеспеченный имениями, простирался до 12 миллионов тогдашних польских злотых. Приходилось, волей-неволей, исполнить требование Императрицы. Участью молодых Чарторижских горячо заинтересовался кн. Репнин, обещая устроить им все необходимое на берегах Невы, снабдил их рекомендательными письмами к влиятельным лицам при дворе, поручил их особому покровительству князя Куракина и Шуваловых, исходатайствовал снятие секвестра с имений (5 марта нов. ст. 1795 г.), но Чарторижские должны были на некоторое время остановиться в Гродне, куда они прибыли в начале февраля (нов. ст.) 1795 г., так как Императрица не желала давать им своего соизволения на приезд в Петербург, полагая, что мать Чарторижских взяла с них клятву вечно ненавидеть Россию, подобно тому как это сделал некогда Гамилькар со своим сыном Ганнибалом. Наконец Высочайшее соизволение последовало, и братья 12-го мая (нов. ст.) 1795 г. явились в столицу России. С какими чувствами ехал сюда кн. Адам свидетельствуют элегия "Польский Бард", написанная им в Гродне (она издана Юл. Урсин-Немцевичем в 1840 г.), и стихотворение: "На чужой земле и под чужой кровлей", составленное по приезде в Петербург. В первой поэт оплакивает гибель родины, во втором описывает плен Косцюшки. Звуки горя и отчаяния раздаются почти безраздельно и только иногда появляется слабый проблеск надежды на лучшее будущее. Благодаря покровительству князя Репнина, который с отеческой заботливостью интересовался мельчайшими подробностями их жизни, и громкой известности имени Чарторижских, петербургское аристократическое общество приняло их в высшей степени радушно. "Обеды, вечера, концерты, балы, театральные представления следовали одно за другим без конца". Эта жизнь увлекла Чарторижских, и они начали мириться с своим положением. "Мы поняли, — пишет кн. Адам, — что было бы несправедливо относиться с одинаковой ненавистью ко всем русским, так как очень часто они не имеют ничего общего с правительством". Так прошло несколько месяцев, пока наконец Императрица, благодаря ходатайству влиятельного при дворе графа Ксаверия Браницкого, дала аудиенцию князьям Чарторижским в Царском Селе, причем милостиво их приняла. Вскоре за тем им приказано было поступить в военную службу: кн. Адама зачислили в конногвардейский, кн. Константина — в лейб-гвардии Измайловский полк. Вместе с тем Императрица подарила им (не возвратила) секвестрованные имения, за исключением староств Лятичевского и Каменецкого, которые получил тайный советник Аркадий Морков. (О размерах владений Чарторижских можно судить по следующим данным: упомянутые староства приносили ежегодного дохода 94000 польских злотых, а пожалованные Императрицей Чарторижским имения имели 43566 душ). Братья выдали отцу полномочие распоряжаться имениями по своему усмотрению, следовательно возвратили их роду Чарторижских. К новому 1796 г. последовала новая милость: оба брата были пожалованы в камер-юнкеры.

Русская военная и придворная карьера действовали на князя Адама, как на польского патриота, удручающим образом: он сделался подозрителен и скрытен, задумывался над каждым словом, которое намеревался произнести, и "в течение всей жизни не мог излечиться от привычки, которую приобрел в молодости под влиянием неблагоприятной судьбы". Но вскоре произошло событие, которое рассеяло мрачные мысли князя, событие, имевшее громадное значение и в судьбах Польши, и в истории России. Чарторижские встречались очень часто с великим князем Александром Павловичем, отчего они все более сближались с ним. Весной 1796 г. двор переселился в Таврический дворец, где Императрица любила уединяться, принимал только самых близких лиц. Встретившись однажды с Чарторижским на набережной Невы, где он любил часто гулять, вел. кн. Александр выразил сожаление, что редко его видит и приказал ему явиться в Таврический дворец, сад которого он хотел ему показать. Чарторижский в точности исполнил приказание великого князя. Когда он явился, Александр повел его в сад, где они, гуляя, провели в беседе около 3-х часов, и великий князь излил перед Чарторижским свои чувства и поделился с ним своими мечтаниями. Он заявил, что не одобряет политику своей бабушки, что осуждает ее принципы, что оплакивает падение Польши, и что Косцюшко в его глазах — великий человек, как по своим деяниям, так и потому, что защищал дело, являющееся делом всего человечества и делом гуманности. Он признался, что ненавидит деспотизм, как бы он ни проявлялся, что любит свободу, которая должна быть одинаково достоянием всех людей, что французская революция сильно его интересует и что он, сокрушаясь над ее ужасными уклонениями, желает успеха республике. Он с уважением говорил о своем наставнике Лагарпе, его добродетели, мудрости, искренних принципах и энергическом характере. В заключение он сказал, что только его жена, которая тут же прогуливалась в саду, была единственным человеком, знавшим его воззрения и разделявшим его чувства, и просил сохранить все слышанное в тайне. Чарторижский расстался с великим князем глубоко взволнованный, не зная сон ли это, или действительность. С этого момента беседы сделались чаще и отношения сердечнее. Князь Адам во время этих бесед старался умерять пыл своего царственного друга, считая его мнения слишком радикальными, смотря на эти мнения, как на взгляды юноши-студента, увлекающегося принципами 1789 года. В ноябре 1796 года умерла Екатерина II, а со вступлением на престол Императора Павла І политика по отношению к Польше сильно изменилась. Император немедленно освободил Косцюшку, Потоцкого, Мостовского, Немцевича, Килинского и др. пленных поляков, пригласил из Гродны в Петербург короля Станислава-Августа, восстановил некоторые прежние учреждения в областях, входивших в состав павшей Речи Посполитой, и т. п. Но Чарторижских за оплошность по службе чуть не постигла опала: они не явились вовремя на церемонию крестин, на которой присутствовал Император. Заступничество великого князя Александра спасло их от опалы: они получили чины бригадиров в армии и в виде особенной милости назначены: князь Адам адъютантом к великому князю Александру, а кн. Константин — к великому князю Константину, что открыло им вполне свободный доступ к великим князьям. Правление Императора Павла производило на Александра тягостное впечатление и вот однажды он стал упрашивать Чарторижского составить проект прокламации, в которой изложены были бы политические идеи великого князя. Как ни сопротивлялся Чарторижский, однако должен был подчиниться поле своего царственного друга: прокламация была написана в духе тогдашнего Александрова мировоззрения, а в заключение заявляла, что Александр, обеспечив России благодеяния свободы и справедливости, уступит престол тому, кто окажется наиболее достойным его. Александр был в восхищении от работы Чарторижского, поблагодарил его сердечно и спрятал документ. "Что сделалось с ним, не знаю, — говорит Чарторижский, — но надеюсь, что он его сжег, поняв нелепость его, в которой я, составляя его, ни на минуту не усомнился". В это же время Чарторижский сблизился с тогдашними петербургскими либералами, графом Павлом Строгановым и его другом Новосильцевым, обратил на них внимание великого князя Александра Павловича и повлиял на него так, что тот посвятил их в свои планы. Так возник знаменитый "триумвират". После коронации Императора Павла князь Адам уехал с братом в трехмесячный отпуск к родителям, в разоренные Пулавы, но это отсутствие не прекратило сношений между ним и великим князем Александром: они переписывались друг с другом, и отношения великого князя к Чарторижскому остались столь же дружественными. По окончании отпуска братья возвратились в Петербург, и придворная жизнь их потекла прежним чередом. В начале февраля 1798 года умер король Станислав-Август. Чарторижский отнесся к этому событию довольно равнодушно, так как он, как польский патриот, не видел в умершем представителя родины и не надеялся, чтобы кончина его произвела изменение в ее положении. К тому же обязанности придворной службы слишком поглощали его внимание: у него не было охоты задумываться над значением этого события. Летом 1798 года Император пожелал совершить путешествие по России; великие князья Александр и Константин сопутствовали отцу, а в их свите находились братья Чарторижские. Император остался доволен службой их во время путешествия и выразил свое благоволение к ним тем, что лично надел им на шею орден св. Анны 2-й степени. Это была единственная почетная награда, какую князь Адам получил в России. В том же году последовало новое выражение благоволения к братьям со стороны Императора. Он принял титул великого магистра Мальтийского ордена, и братья Чарторижские пожалованы были кавалерами этого ордена. Впрочем, благоволение Императора было кратковременно. У него почему-то родилось подозрение, что Чарторижские — скрытые либералы или даже якобинцы. Он стал говорить об этом однажды генералу Левашеву; последний начал защищать Чарторижских. Тогда Император спросил его внезапно: "Ручаешься за них?" — "Да, Ваше Императорское Величество. — "Головой? Подумай хорошенько". Генерал призадумался несколько, но потом сказал: "Да, ручаюсь головой". Это успокоило на некоторое время Императора, и настолько, что Чарторижские были пожалованы в генерал-лейтенанты и получили: князь Адам — звание гофмейстера великой княгини Елены Павловны, впоследствии герцогини Мекленбургской, а кн. Константин — звание шталмейстера великой княгини Марии Павловны, которая была уже тогда невестой принца Веймарского. Однако вскоре князь Адам неожиданно для себя получил Высочайший приказ в течение недели уехать из Петербурга в Италию. Он был назначен Императорским посланником при Сардинском дворе, с определением в государственную коллегию иностранных дел (12 августа 1799 года) и с переименованием в тайные советники (15 августа того же года). Это назначение имело вид милости, но на самом деле было опалой. Чарторижскому не разрешено было повидаться даже с родителями. Впрочем, в Междуречье он виделся со старшей сестрой, приехавшей из Пулав, а в Вене, где он пробыл несколько месяцев, встретился с младшей сестрой и с теткою своей, кн. Любомирской. Тут он познакомился впервые с Поццо-ди-Борго, известным впоследствии дипломатом, и встретил великого князя Константина Павловича, ехавшего в армию Суворова. Только поздней осенью 1799 года Чарторижский покинул Вену и через Венецию, Верону и Мантую отправился во Флоренцию, где в это время находился сардинский король Карл-Эммануил IV, потому что Австрия не хотела возвратить ему Пьемонт и его столицу Турин. Обязанности Чарторижского при сардинском дворе не были трудны: молодой посланник не получил при выезде из Петербурга никакой инструкции, он должен был только уверить короля в дружеском к нему расположении Императора Павла и доносить раз в месяц — не более — обо всем, что произошло при сардинском дворе. Дипломатический корпус при короле Карле-Эммануиле не был многочислен: он состоял собственно из князя Чарторижского, его секретаря Карпова и англичанина Уиндгама; кроме того, был еще какой-то уполномоченный Пруссии, но он ко Двору не являлся. Флорентийское общество было тоже немногочисленно: маркиз Корфи (Corfi), графиня Альбани со своим другом, поэтом Альфиери, и австрийский генерал Соммарива — вот то общество, в котором чаще всего бывал князь Адам. Жизнь протекала слишком однообразно. Чтобы рассеять скуку, Чарторижский стал изучать итальянский язык, а научившись ему, начал читать Данте; иногда он посещал в Пизе маршала Франциска Ржевуского, давнишнего друга своей семьи, который жил в этом городе уже несколько лет. Так прошла вся зима. Вдруг пришло известие о битве при Маренго. Оно произвело переполох при сардинском дворе. Австриец Соммарива улетучился, а король со своим двором бежал в Рим; Чарторижский последовал за ним. Вечный город произвел на князя Адама глубокое впечатление. Он оживился, стал посещать достопримечательные исторические места, не мог насытиться видом Капитолия, Палатина и других памятников римского величия. Мало того, он начал изучать древний Рим в мельчайших его подробностях. Но все это не могло удовлетворить его. Оторванный от родины, родных и друзей, он впал скоро в какое-то летаргическое состояние и ничем не интересовался; только предметы, напоминавшие ему о Польше, способны были оживить его на некоторое время. Между тем произошли весьма важные политические события. Коалиция между Россией и Австрией начала расстраиваться, и первый консул Бонапарте воспользовался этим, чтобы сблизиться с Россией, возвратил ей русских военнопленных, выразил согласие уступить Императору Павлу, как великому магистру Мальтийского ордена, Мальту. Начались переговоры, и Император для заключения перемирия выслал в Италию генерала Левашева, который по дороге в Неаполь остановился в Риме и вручил здесь кн. Чарторижскому письмо от графа Ростопчина, в котором кн. Адаму предлагалось содействовать всеми мерами генералу Левашеву и ехать с ним в Неаполь, занятый русскими войсками под предводительством генерала Бороздина. Князь Адам охотно подчинился приказанию и отправился в Неаполь. Двор неаполитанский находился в то время на острове Сицилии, а в столице присутствовал один только всемогущий министр Актон, с которым и начались переговоры. Чарторижский недолго оставался в Неаполе. 11-го марта 1801 г. последовала кончина Императора Павла І, а 17-го Император Александр в письме к своему другу просил его немедленно ехать в Петербург. "Мне нет надобности говорить, — замечал Император, — с каким нетерпением я вас ожидал". Чарторижский с величайшей радостью поспешил исполнить желание и приказание нового Императора; однако он постарался, хотя и весьма поспешно, осмотреть Везувий, Помпеи, Геркуланум, Портичи. И затем через Рим, куда сопровождал его генерал Левашев, Пизу, где он простился с маршалом Ржевуским, Флоренцию, в которой его в высшей степени гостеприимно принял генерал Мюрат, Вену и Пулавы, где он останавливался на очень короткое время, Чарторижский прибыл в Петербург. Встреча с Императором Александром вызвала в Чарторижском чувство тревоги. Император был бледен и изнурен. "Хорошо, что вы приехали, — сказал он, отведя Чарторижского в свой кабинет, — наши ожидали вас с нетерпением". Под словом "наши" Император подразумевал тот кружок людей, которые казались ему более образованными и более либеральными, которых он считал своими друзьями и которым более доверял. "Если бы вы были здесь, — прибавил он, — ничего бы из всего этого не произошло; имея вас возле себя, я бы не позволил увлечь себя подобным образом". И затем Император стал рассказывать о кончине своего отца с чувством невыразимого горя. — Со вступлением на престол убеждения Александра остались те же; они только несколько изменились под влиянием неограниченной власти, которую он получил. О мечтаниях крайнего либерализма не было уже и речи, равно как и о намерении Императора отказаться от престола; Александр не вспоминал также никогда и о той прокламации, которую когда-то по его желанию написал Чарторижский. Александр стал думать о разрешении более практических вопросов, об улучшении судопроизводства и администрации, об освобождении крестьян, и стал приводить свои намерения в исполнение. Но вообще государственная машина продолжала работать по-прежнему. Однако Император не отказывался пока от плана коронных преобразований государства. С этой целью был составлен негласный комитет, в который вошли граф Павел Строганов, Новосильцев, князь Чарторижский и граф Кочубей. Государь поставил целью для деятельности комитета — "обуздать деспотизм нашего правительства". В духе этой основной идеи комитет и обсуждал проекты различных реформ, которые вскоре и начали осуществляться: результатом деятельности негласного Комитета явились министерства, Комитет Министров и Государственный Совет.