Лермонтовская энциклопедия - наполеоновский цикл

НАПОЛЕ́́ОНОВСКИЙ ЦИКЛ, условно выделяемый в поэзии Л. цикл стих., посв. двум темам, первая из них — Наполеон и его историч. судьба: «Наполеон» (1829), «Наполеон» (1830), «Эпитафия Наполеона» (1830), «Св. Елена» (1831), «Воздушный корабль» (1840), «Последнее новоселье» (1841); вторая — победа рус. народа в Отечеств. войне 1812 над наполеоновской армией: «Поле Бородина» (1831), «Два великана» (1832), «Бородино» (1837). Обращение к наполеоновской теме закономерно для Л., хотя порой оно диктовалось внешними факторами (десятилетие со дня смерти Наполеона, перенос его праха с о-ва Св. Елены во Францию, годовщина Бородинского сражения). Страстная тоска Л. по героич. свершениям определила непреходящий характер увлечения поэта личностью Наполеона. Для Л., как и для А. С. Пушкина, Дж. Байрон и Наполеон — наиболее яркие выразители своего века. И естественно, что, восхищаясь Наполеоном, — «хоть побежденным, но героем», Л. тут же слагает гимны во славу рус. народа — победителя полумиллионной франц. армии.

Следуя в разработке темы за Пушкиным, усваивая его опыт, Л. шел своим путем, повинуясь велениям нового времени. Пушкин внимательно следил за звездой «погибельного счастья» «великого человека», а после его смерти размышлял над уроками, преподанными человечеству его судьбой и деяниями. В стих. 1821 «Наполеон», написанном под впечатлением известия о смерти Наполеона, Пушкин называет его «могучим баловнем побед», к-рому уготовано бессмертие. Но поэт высвечивает и отрицат. стороны этого «властителя дум» («К морю») своего поколения: его безграничный эгоизм, стремление к собств. возвышению, гордыню и надменность — все то, что превратило Наполеона в тирана — узурпатора «новорожденной свободы» Франции и душителя освободит. порывов других народов. Тенденция к романтич. идеализации Наполеона, сохраняясь у Пушкина до конца, корректируется многосторонней оценкой его личности и деятельности.

Отношение Пушкина к Наполеону во многом определялось тем, что он был его современником. Для Л. же драматич. эпоха стремит. возвышения и трагич. конца славы и жизненного пути Наполеона — страница прошлого, необычайная яркость и событийная насыщенность к-рого контрастно оттеняла угрюмую бесцветность бессмысленно бегущих дней «потерянного поколения». Лермонт. мечта о славе, его стремление к жизни, наполненной героич. свершениями во имя блага родины и человечества, неизменно наталкивались в «стране рабов, стране господ» на глухую стену всеобщего равнодушия. Отсюда трагич. тональность его стихов, напряженная страстность мечты о подвиге и поиски героического в прошлом. Соизмеряя прошлое с настоящим, противопоставляя его современности, Л. — после того как Пушкин в «южных поэмах» развенчал романтич. индивидуалиста — вновь поднимает Наполеона на пьедестал высокого романтич. героя. Поэт, идеализировавший байронического протестанта, видит в Наполеоне исключит. личность — носителя субстанциональных начал бытия, избранника, отмеченного «божественным перстом», «мужа рока», воина-вождя, одевшего свой народ в «ризу чудную могущества и славы». Поэта привлекают таинственность и непостижимость его возвышения и падения, он показывает его отчужденность от мира и людей, видит в нем «жертву» людского «вероломства и рока прихоти слепой». В облике Наполеона в раннем стих. Л. зримы демонич. черты: он «...с невинными народами сражался»; «скипетром стальным короны разбивал»; «презрел и дружбой и любовью / и пред творцом не трепетал» («Наполеон», 1829). Наполеон в стихах Н. ц. — вариация байронического бунтаря, того «мощного человека», о появлении к-рого говорится уже в «Предсказании» (1830).

Духовную характеристику своего героя Л. выдерживает в традициях романтич. психологизма вост. поэм Байрона. Так, у Наполеона — «возвышенное чело», «строгий взор», «острый взгляд», в лице его видны «следы забот и внутренней войны». Побежденный герой мучим «мщением бесплодным», «безмолвною и гордою тоской». Мощь духа Наполеона позволяет Л. (вслед за Пушкиным) прибегнуть к традиционно романтич. сравнению его души с океаном. Любопытно, что у Л. даже призрак — тень умершего императора — принимает выразительную позу, «позу задумчивости», характерную для титанич. страдальцев Байрона (В. Жирмунский). Традиционно романтическое в облике лермонт. Наполеона осложняется характерно лермонтовским. Так, его Наполеон достиг всемирной известности («Ему почти весь мир кричал ура!»), отказавшись от личного «счастья» во имя «славы» и «чести». Рядом с высоким романтич. героем дан его антипод — «порочная страна». Тема «порочной страны», к-рая не заслужила, чтобы «великий жизнь окончил в ней», возникнув впервые в стих. «Св. Елена», была продолжена в «Последнем новоселье». В этом стих. «великий народ» Франции назван «жалким и пустым народом». Поэт обвиняет его в ветрености, детском непостоянстве мнений, в многократном предательстве своего нац. героя — Наполеона. «В испуге не поняв позора своего, / Как женщина, ему вы изменили / И, как рабы, вы предали его!» («Последнее новоселье»).

Характер нагнетаемых поэтом упреков в адрес французов показывает, что в контексте стих. понятие «французский народ» отождествляется с понятием «вздорная толпа» — традиционным для романтиков антиподом высокого героя. Конкретные и исторически подвижные понятия «народ», «страна», романтически сублимируясь, поглощаются в стих. образом «толпы». И в упрек «толпе» поэт ставит ее неспособность поклоняться романтич. герою, «вере, славе, гению», «всему великому, священному земли». Концепция Л. определяет непохожесть стихов Н. ц. на произв. его современников, посв. Наполеону (В. А. Жуковского, декабристов, Ф. И. Тютчева, Е. П. Ростопчиной, А. И. Подолинского, А. С. Хомякова и др.). Романтич. концепция личности Наполеона на протяжении всего творч. пути сохраняется в лирике Л. и последовательно раскрывается в традиц. жанровом ключе, восходя к романтич. элегии или балладе. «Наполеон» (1829) — исполненная скорби песнь певца на могиле героя, романтич. элегия, осложненная элементами баллады; стих. «Наполеон» (1830) — дума, вобравшая в себя жанровые черты баллады; рядом с «Эпитафией Наполеона» (1830) закономерно возникает «Св. Елена», стихи об острове, где покоится прах героя. И даже «Последнее новоселье» (1841), поводом к созданию к-рого явилось перенесение праха Наполеона, как и «Смерть поэта», восходит к жанру романтич. элегии, осложненной чертами сатиры-инвективы.

Баллада «Воздушный корабль» занимает особое место среди произв. Н. ц. Подзаголовок («Из Зейдлица») не затушевывает его оригинальности, а лишь указывает на источник сюжетной канвы (кстати, измененной у Л.). В стихах о путешествии умершего Наполеона на родину в годовщину смерти мастерски передана скорбь героя и его отчаяние от созерцания «Франции милой». В стихах угадывается глубоко запрятанная полемика с пушкинской трактовкой Наполеона: у Пушкина он перед смертью отказывается от всего суетного в мире — от своих «стяжаний и зла воинственных чудес», несущих народам беды («Наполеон», 1821); единств. привязанностью для него остается сын. У Л. же Наполеон неизменен душой и готов повторить свой ратный путь сначала. Вспоминая Францию, он видит в сыне преемника своих деяний и наследника завоеванного («ему обещает полмира»). Воздействие стих. на читателя многократно усиливается, поскольку настроение самого поэта адекватно мрачному отчаянию его любимого героя.

«Воздушный корабль» — одно из совершенных творений зрелого Л. Родственное по своему пафосу «Могиле бойца», «Думе», «И скучно и грустно», стих. «Воздушный корабль» занимает свое место в ряду произв., поднимающих вечные темы иск-ва. В нем, набирая силу, звучит острая скорбь оттого, что бег неумолимого времени уничтожает все ценное для личности в мире: душевные привязанности, близких людей и даже память об имевшей место в недавнем прошлом героике свершений и всемирной славе великого человека. Скорбь, испытываемая любимым героем Л., разделяемая самим поэтом, питает его гнев, прорвавшийся резким выпадом в адрес соотечественников Наполеона в «Последнем новоселье». Разработка стихов Н. ц. в романтич. жанровом ключе показывает, насколько прочными нитями преемственности связан Л. с романтической литературой века.

В стих. «Поле Бородина» и «Бородино» Л. вовсе не вводит Наполеона. Романтич. образ, каким мыслил себе поэт Наполеона, противоречил бы идее народной войны. Но «Поле Бородина», «Два великана», «Бородино» — не просто дань юбилейным датам. Это лермонт. ответ на призыв Пушкина извлечь из эпохи наполеоновских войн необходимые миру уроки: «Хвала! Он русскому народу высокий жребий указал», — писал Пушкин в 1821. В 30-е гг. 19 в. проблемы историч. судьбы России, ее роли во всемирной истории человечества глубоко занимали представителей «мыслящей России». Л. выразил свою заинтересованность в этих животрепещущих проблемах, не только в стихах Н. ц., но также в «Панораме Москвы», «Умирающем гладиаторе», «Думе», «Споре», «Герое нашего времени» и др. Однако в «Двух великанах», «Бородине», 7-й строфе поэмы «Сашка» нашли непосредств. выражение патриотич. чувство поэта, его вера в мощь рус. нац. характера и славное грядущее народа, обратившего на себя изумленный взор Европы своим мужеств. отпором завоевателю. Развивая мысли об исключит. значении Бородинского сражения в истории России, показывая роль народа в событиях 1812, Л. раскрылся как поэт, поднявшийся на высоту важнейших завоеваний историч. мысли своего времени. Поэт-романтик, идеализирующий героич. личность, в то же время разделяет выработанную в России его времени постромантич. концепцию народности, осн. на представлении о народе как движущей силе историч. развития. Утверждающий пафос стих. «Бородино» и более позднего «Спора», проникнутых верой в будущее России, ее молодого народа, только входящего в возраст мужества (согласно представлениям эпохи) и готовящегося к свершениям всемирного значения, противостоит мрачному скептицизму опубл. в 1836 в «Телескопе» первого «Философического письма» П. Я. Чаадаева.

Развивая тему народную, Л. обратился к наследию рус. фольклора. В «Двух великанах» оригинальна попытка показать главенствующую роль народа в воен. столкновении, используя фольклорные мотивы. Здесь единственный раз у Л. мы наблюдаем снижение высокого героя — Наполеона. В стих. два худож. центра — «старый русский великан» и «дерзкий», «трехнедельный удалец» с «рукою дерзновенной». Иронич. отсвет, падающий на Наполеона, возник здесь потому, что он дан не в духе представлений самого поэта, а в восприятии народном.

В «Бородине» важнейшее событие рус. истории изображено глазами «простого человека», одного из тех воинов-богатырей, к-рые отстояли свободу и нац. независимость России в 1812; в стих. воссоздана речь солдата — сказ. По точности воспроизведения духа и реалий Бородинского сражения стих. приближается к историч. документу; в то же время оно адресовано поэтом его современнику как укор и напоминание о долге перед великим народом, уже заявившем миру о своем могуществе.

Лит.: Бродский Н. Л., «Бородино» Л., в кн.: Историко-литературный сборник, М., 1947; Герштейн Э., Дуэль Л. с Барантом, ЛН, т. 45—46; Грунский Н. К., Наполеон I в рус. худож. литературе, «Рус. филол. вестник», 1898, т. 40; Мордовченко Н., Л. и рус. критика 40-х гг., ЛН, т. 43—44; Фризман Л. Г. (2); Шагалов А. Ш., Тема Наполеона в творчестве М. Ю. Л., «Уч. зап. МГПИ им. В. И. Ленина», 1970, в. 389, с. 194—218.

И. Е. Усок Лермонтовская энциклопедия / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом); Науч.-ред. совет изд-ва "Сов. Энцикл."; Гл. ред. Мануйлов В. А., Редкол.: Андроников И. Л., Базанов В. Г., Бушмин А. С., Вацуро В. Э., Жданов В. В., Храпченко М. Б. — М.: Сов. Энцикл., 1981