Лермонтовская энциклопедия - советская литература и лермонтов

СОВ́́ЕТСКАЯ ЛИТЕРАТ́́УРА и Лермонтов. Повышенный интерес к Л., к его личности и творчеству нашел отражение как в прямых высказываниях сов. писателей, так и в их худож. творчестве — воссоздание образа поэта, развитие характерных для Л. тем и мотивов, его поэтич. традиций.

Окт. революция высветила в творч. наследии Л. его наиболее активную, социально действенную сторону. Людям первых лет Сов. власти был близок революц. романтизм и потому особенно импонировал лермонт. дух бунтарства, пафос богоборчества. Еще задолго до Октября романтизм молодого М. Горького («Макар Чудра», «Старуха Изергиль», «Хан и его сын», «Песня о Соколе», «Песня о Буревестнике», «Сказки об Италии» и др.) явился возрождением и своеобразным продолжением традиций автора «Демона» и «Мцыри» — в новых историч. условиях и с новым революционно-оптимистич. содержанием. После революции Горький принимает деятельное участие в подготовке первых сов. изданий сочинений Л. В творчестве А. Блока, В. Маяковского получили новаторское развитие освободит., гражданств., гуманные устремления поэзии Л., а вместе с тем и ее трагич. звучание. Символич. демонизм Блока, его тревожные мелодии «мирового неуюта», тема возмездия и жажда «очистительной бури», пронизавшие лирич. циклы «Страшный мир», «Ямбы», поэмы «Возмездие», «Двенадцать», стих. «Скифы», настолько родственны Л., что Блока называли поэтом, «рукоположенным» Лермонтовым, или даже «Лермонтовым нашей эпохи» (Александр Блок и Андрей Белый. Переписка, М., 1940, с. 7; Чуковский К., А. Блок как человек и поэт, П., 1924, с. 136).

Борьба Маяковского за право поэта говорить о личном на уровне «многовековых высот» (поэмы «Пятый Интернационал», «Люблю», «Про это», вступление к поэме «Во весь голос») также опирается на традицию лермонт. «героич. лиризма». Стремление к поэзии «во весь голос» («реветь стараться в голос во весь»), как и определение «общей лирики лента», было заявлено Маяковским впервые в стих. «Тамара и Демон», ориентированном на грандиозные образы Л. И именно у Маяковского (в поэме «Про это») впервые в сов. лит-ре возникает, хоть и мимолетный, но живой образ самого Л. как человека сложной и близкой автору судьбы. В главке «Повторение пройденного» реализуется мысль, пронизывающая поэму и завершающая ее сюжетно: опыт Л.-лирика, столкнувшегося в смертельной схватке с «жутью обыденщины», повторен в судьбе другого борца за всеобщее счастье, за бескомпромиссную любовь, за небо, к-рое «лирикой звездится», — в судьбе самого Маяковского. «Свинцом пистолетным» расправилась «жадная толпа» с «гусаром», «Ты враг наш столетний», «В сердце свинец!» — вторит мещанство нового века, «безлицый парад» пошляков, расправляясь с лирич. героем Маяковского. Минуя расхожие бытовые легенды, падавшие тенью на образ Л., Маяковский раскрывал социальную сущность трагич. биографии поэта.

Жизнеутверждающую тональность наследия Л. оттенил в своей книге «Сестра моя — жизнь» (1917) Б. Пастернак, посвятивший ее не памяти Л., а самому поэту, «как если бы он еще жил среди нас, — его духу, до сих пор еще оказывающему глубокое влияние на нашу литературу». Пастернак и позднее не переставал подчеркивать «таинственное могущество лермонтовской сущности» (1957), побуждающее к пониманию всех связей вселенной, к глубокому проникновению в мир природы и внутр. мир человека.

В прозе 20-х гг. Л. предстал как фигура романтич. склада. Таков автор вольнолюбивой поэмы «Мцыри» в романе О. Форш «Современники» (1927); страницы, посв. эпизоду чтения этой поэмы на именинах у Н. В. Гоголя, вводят в психологически сложный мир человека «иного, чем все», раскрывающийся то «в необычайной нежности и простоте», то в непримиримой конфликтности и «странностях».

Если в первые годы после революции в восприятии образа Л. преобладала героич. тональность, получившая выражение преим. в поэзии, то во 2-й пол. 20-х гг. с образом Л. порой сопрягаются настроения разочарования, трагич. тема. Отзвуки сомневающейся, ищущей, вопрошающей поэзии Л. ощутимы в эти годы в лирике С. Есенина, В. Луговского, Н. Тихонова.

В кон. 20-х гг. образ Л. получает широкое воплощение в прозе. Наиболее распространенным жанром становится «жестокий» биографич. роман. Особенно плодовиты были в этом отношении 1928—29-е гг., когда были написаны «Штосс в жизнь» Б. Пильняка («Красная новь», 1928, кн. 10) — произв. резкой антимещанской направленности, исполненное историч. пессимизма и мистики; роман К. Большакова «Бегство пленных, или История страданий и гибели поручика Тенгинского пехотного полка Михаила Лермонтова» (1929), где жизнь поэта уподоблена жизни беглого каторжника. Вульгарно-социологич. тенденции, натурализм, интерес к «темным», психологически ущербным моментам биографии поэта сказались и в «Тринадцатой повести о Лермонтове» П. Павленко (написана 1928, опубл. 1932). Факты биографии Л. почти не интересуют авторов этих книг. У Большакова в эпизоде суда над Л. за «непозволительные» стихи на смерть Пушкина акцентирован момент «предательства» поэта по отношению к С. А. Раевскому, распространявшему списки стих. В центре внимания названных писателей — мнимое предательство Л., якобы покинувшего действующий отряд ради любовных встреч в Крыму с франц. авантюристкой А. Омер де Гелль, доставлявшей на своей яхте оружие Шамилю. Лит. мистификация П. П. Вяземского («Лермонтов и г-жа Гоммер де Гелль в 1840 г.») легла в основу мн. беллетристич. произв. о Л. и была раскрыта сов. литературоведами лишь в сер. 30-х гг.

Отношениям Л. с Омер де Гелль посвящена и одна из повестей С. Сергеева-Ценского («Поэт и поэтесса», 1928), вошедшая вместе с повестями «Поэт и чернь» (1925) и «Поэт и поэт» (1929) в его трилогию «Мишель Лермонтов», где развивается представление о «нерусском уме», «нерусской храбрости», «нерусском таланте» Л., понятом лишь франц. поэтессой. Повествование изобилует недостоверными анекдотами; проблемы психологии творчества трактуются весьма облегченно. «Только бедокурит и куралесит, куралесит и бедокурит! Не знаю уж, когда он свои сурьезные стихи сочиняет...» — характеризует Л. один из персонажей (Сергеев-Ценский, Мишель Лермонтов, 1933, с. 3, 256).

В 1927 Сергеев-Ценский переделал повесть «Поэт и чернь» в пьесу, сохранив общий колорит повествования. «Пьеса показалась мне слишком «бытовой», — писал о ней М. Горький в одном из писем к автору. — Лермонтов засорен, запылен в ней, и явление «Демона» недостаточно освещает его...Мне кажется, что человек, который написал «Мцыри» и «Тучка золотая», был острее, непремиримей...сужу о нем по стихам, по «Герою...»» (Сергеев-Ценский С., Моя переписка и знакомство с А. М. Горьким, «Октябрь», 1940, № 6—7, с. 279—81). Предостерегал Горький и от распространенной тенденции обелять память убийцы Л.: «В начале 90-х годов, — рассказывает он, — я встречал у патрона моего, Ланина, жалкенького человечка, который, протягивая незнакомым этакую бескостную, мокренькую ручонку, именовал себя: «Мартынов, сын убийцы Лермонтова». Он не казался мне человеком, страдающим «за грехи отца», а наоборот, как бы подчеркивающим некую свою значительность» (там же). О снижении образа поэта в беллетристике писали в своих рецензиях Л. Гинзбург («Звезда», 1930, № 3), С. Иванов («Новый мир», 1937, № 8). Однообразно звучала лермонт. тема и в поэзии тех же лет. В стихах М. Герасимова и Г. Троицкого, Д. Петровского Л. представал то в образе рус. Байрона, то Печорина, то Демона — с неизменной горечью «смертельной печали» на устах: «и карты — зря, и песни зря...» («Красная новь», 1927, № 2, с. 129—30).

Пушкинские дни 1937 оказали значит. воздействие на лит-ру о Л., стимулировали изучение его жизни и творчества, чему способствовали и два лермонт. юбилея (1939 и 1941). Худож. лит-ра о Л. представлена в это время драматургич. произведениями, а также рассказами, поэмами и большим количеством стихов — откликов на юбилейные даты. Образ Л. возникает в кавк. прозе Н. Тихонова (рассказ «Кавалькада», 1939), рассказы о Л. пишут Ю. Гаецкий («Именины», 1939), П. Евстафьев («Ордонансгауз», 1939), А. Шишко («Линия», «Птица в клетке», 1939, «Сказка», 1940), пьесы — Н. Лернер («Гибель Лермонтова», 1934), Н. Дмитриев («Кремнистый путь», 1939), К. Паустовский («Поручик Лермонтов», 1940), Н. Алибегова («Маски», 1940), Я. Апушкин («Невольник чести», 1941). Вместе с тем для худож. языка массовой лит-ры о Л. в этот период характерны иллюстративность, схематизм, сглаживание индивидуальности поэта. В сер. 30-х гг. исследование жизни и творчества Л. начал И. Андроников, выступающий как литературовед (см. Лермонтоведение) и как писатель, создавший своеобразную серию рассказов о Л., особенно впечатляющих в артистич. устном исполнении автора.

В годы Великой Отечеств. войны Н. Тихонов, К. Симонов, А. Твардовский, А. Сурков, М. Исаковский и др. мастера сов. поэзии развивали патриотич. традиции рус. классич. лит-ры. Одним из наиболее чтимых и часто вспоминаемых поэтов прошлого был в военную пору автор «Бородина». Неизменно значимыми, живыми, мобилизующими оставались многие мотивы батальной поэзии Л.: побуждал к мужеству образ непобедимой Москвы, вызывал восхищение и гордость рус. богатырь-солдат, предавался позору трус, подобный лермонт. «беглецу», вспоминалась суровая правда изображения войны в «Валерике» и «Завещании».

После войны С. л. отразила возрожденный интерес к проблемам жизнестроительства. Взгляд поэтов обратился к вечным темам любви, смысла жизни и смерти, добра и зла, к природе и ее многозначным связям с человеком. Нравственно очистит. начало для мн. поэтов связывалось с именем Л. («Два певца», «На поверке», «Михаил Лермонтов» Я. Смелякова, статьи П. Антокольского, С. Маршака, О. Берггольц, Вас. Федорова). Во мн. произв. «середины века» звучит «медь» правдолюбия — образ, осознававшийся как преемственный по отношению к Л., к его «Поэту» — иногда опосредованно через Маяковского.

Личность человеческая в ее социальном действии и взаимоотношениях с об-вом, в ее зависимости от времени и свободе нравств. выбора все больше занимала внимание современников. Это, естественно, приводило писателей не только к традициям Л., но и к его историч. образу. В пьесе А. Мариенгофа «Рождение поэта» (1950) образ Л. очерчен прежде всего в своих творч. контурах, в исканиях, в борьбе. Со знанием историч. реалий представлен социальный конфликт, определивший трагич. судьбу поэта. В пьесе есть несомненные удачи (неоднозначность образа Л., противоречивость образа В. А. Жуковского и т.д.), но драматургич. язык в целом страдает нек-рой вялостью, персонажи статичны, характеризуются преим. посредством монологов, а не раскрываются в действии.

В 1952 написана пьеса «Лермонтов» Б. Лавреневым. Свой подход к теме автор определил в ст. «Опыт работы над исторической пьесой»: «...ошибки всех пьес, посвященных Лермонтову, а их несколько, заключались в неверных позициях авторов, которые решили взять какие-то более или менее известные воспоминания, выписать из них цитаты, вставить их в уста героев и считать свою миссию выполненной, но в таких пьесах не оказывается концепции художника, своеобразной композиции материала, которая позволила бы показать характер Лермонтова во всей его сложности и противоречивости, во всем его социальном значении». В пьесе Лавренева есть и концепция (эволюция Л. к демократич. образу мышления), и мастерство деталей, но центр. персонаж автору не удался: в нем не слиты воедино Л.-юноша, Л.-мыслитель, Л.-поэт, Л.-гражданин. Стараясь психологически мотивировать те или иные ситуации в жизни Л., автор дает произвольные, не соответствующие историч. фактам характеристики действующих лиц (В. А. Жуковского, А. Х. Бенкендорфа, Е. А. Арсеньевой). «По глубине исторической эта вспашка не так глубока, как нам хотелось бы, но пласт, поднятый драматургом, обработан со всем искусством», — писал А. Фадеев (Собр. соч., т. 5, 1961, с. 32).

В прозе 50-х гг. также весьма заметно обозначается волна повышенного интереса к образу Л., но здесь была наиболее характерна скорее поэтическая, чем строго историч. трактовка. Пример такого романтич. «прочтения» Л. дает повесть Паустовского «Разливы рек» (1953). Построена она на биографич. материале: путь поэта в ссылку на юг, в крепость Грозную. Дорожные будни — смерть солдата, карточная игра, слежка жандармов и т.д. — перемежаются с вымышленными любовными встречами поэта с М. А. Щербатовой. Осн. тональность повествования — рожденная весенним разливом рек страстная жажда жизни, творчества, неудержимое половодье жизни: «Бывает такая душевная уверенность, когда человек может сделать все...Он может вместить в своем сознании все мысли и мечты мира...Он может увидеть и услышать волшебные вещи, там, где их никто не замечает...». В др. жанре — новеллы, но в той же лирич. тональности о Л. пишет Ю. Казаков («Звон брегета», 1958). В книге лирич. прозы Берггольц «Дневные звезды» (1957) с Л. соотносятся «день вершин» в собственной творч. жизни автора и гражд. пафос поколения, прошедшего через испытания войны.

В 60-е гг., наряду с филос. углубленностью, с расширением потока т. н. субъективной лирики, усиливается и критич. начало поэзии, несущее в себе «живое желание усовершенствования». Возрастание эмоц. напряженности, интеллектуализма стиха, укрупнение и усложнение его психол. содержания часто связываются самими поэтами с именем Л. Ему посвящены и о нем написаны мн. строки гражданств. стихов и поэм Е. Евтушенко («Братская ГЭС», «Казанский университет», «Баллада о шефе жандармов и стихотворении Лермонтова «На смерть поэта»», стих. «Лермонтов», «Поэзия — великая держава»). Часто устремлены к Л. мысли и чувства Б. Ахмадулиной (стих. «Дуэль», «Тоска по Лермонтову», «Лермонтов и дитя», «Сны о Грузии», очерк «Пушкин. Лермонтов»). Поэтесса живо ощущает свою связь с Л. («Он жив во мне...»). С. Наровчатов посвятил кн. «Лирика Лермонтова. Заметки поэта» (1964) образу Л. как постоянному спутнику совр. жизни; позднее в его фантастич. поэме «Последняя строка», где летопись духовной жизни об-ва продолжена до далеких будущих веков, возникает бессмертный образ лермонт. «Паруса».

В связи со 150-летием со дня рождения Л. журн. «Вопросы литературы» (1964, № 10) организовал подборку «Отзыв мыслей благородных». Она содержит ответы сов. писателей и деятелей иск-ва на вопросы о значении наследия поэта в судьбах отечеств. культуры и в их личных творч. биографиях. Активную роль лермонт. традиции в развитии гражданской, героич. лирики и реалистич. психол. прозы отметили Антокольский, С. Бородин, И. Бэлза, Е. Винокуров, Н. Джусойты, Ю. Домбровский, И. Ефремов, Е. Исаев, Ю. Казаков, М. Кемпе, Л. Кассиль, Л. Мартынов, Н. Мордвинов, Ю. Нагибин, С. Наровчатов, Л. Ошанин, Р. Рза, Н. Рыленков, М. Рыльский, В. Сафонов, О. Сулейменов, А. Сурков, Я. Ухсай, В. Федоров, М. Царев, С. Чиковани, С. Щипачев.

В сов. поэзии 70-х гг. обращают на себя внимание сложные синтетич. формы бытования образов, совмещающих в себе аналитич. мысль и богатство выражающих ее чувств (мн. произв. Э. Межелайтиса, Е. Винокурова, Мартынова, А. Вознесенского и др.). В нее вплетаются ноты тревоги за отдаление человека от мира естеств. природы, за «автоматизацию» самой души в век технич. революции. Поэзия этого направления эмоциональна, но не мажорна, а раздумчива, порой трагична. Она в той или иной мере корреспондирует с лермонт. устремленностью к филос. антропцентризму, романтич. космологии, глобальным этич. концепциям. Это сказывается и на осмыслении совр. поэтами лермонт. наследия. Вас. Федоров подходит к Л. исторически, выводя психологию его творчества из таких трагич. «изломов» времени, как разгром декабристов. В ст. «М. Ю. Лермонтов» он прослеживает, как вырабатывалась в поэте «защитительная энергия» от нравств. давления на человека, от груза «разбитых» надежд. Посвящая Л. главу в «Книге о русской рифме» (1973), Д. Самойлов подчеркивает глубокую и всестороннюю самобытность его творчества: «Все, что он сделал, — результат...свойственной гению способности творить новое» (с. 139).

Худож. проза, обращавшаяся к образу Л., в 70-е гг. не только отразила возросший уровень знаний о жизни и творчестве поэта, но и расширила свои тематич. границы, обнаружив разнообразие подходов к теме, совмещающих конкретно-историч. и общечеловеческие аспекты. Знаменательно обращение к Л. такого писателя, как В. Астафьев. В его рассказе «Больше жизни» речь идет о своеобразном завещании учителя — умного, но странного человека, обучавшего автора литературе: «Чтобы Лермонтова понять — любить его надо. Любить, как мать, как родину! Сильнее жизни любить. Как любил учитель из Пензенской губернии...Узнавши о гибели Лермонтова, учитель из глухого пензенского села в одну ночь написал стихотворение «На смерть поэта», а сам пошел после этого и повесился». Приведя строки из стих. этого безымянного поэта, автор завершает рассказ признанием: «Так я и не знаю, был или не был учитель в Пензенской губернии, из потрясения и горя которого вылилось единственное стихотворение. Но Лермонтова с тех пор люблю, как мать, как родину. Больше жизни люблю...» (Астафьев В., Затеси. Книга коротких рассказов, 1972, с. 173—74).

В 1973 вышло неск. произв. о Л.: историко-биографич. повесть А. Титова «Лето на водах» о последнем периоде жизни поэта, роман Г. Гулиа «Жизнь и смерть Михаила Лермонтова» («Москва», № 10), повесть Ахмадулиной «Лермонтов. Из архива семейства Р.» («Смена», № 8, 9). Повесть Титова, с трагедийной концепцией судьбы поэта, обогащена результатами собств. исследований автора, отличается тонким чувством языка эпохи, достоверностью хорошо изученных реалий жизни поэта в Петербурге (период дуэли с Барантом и заключения в Ордонансгауз), а также на Кавказе (обстоятельства боевой жизни и пребывания «на водах», завершившегося дуэлью). Тактично освещаются в повести спорные историко-биографич. вопросы. Жанровое своеобразие книги Гулиа в том, что автор включает в повествование свой голос, постоянно комментирующий события, свои размышления о творчестве и судьбе Л., впечатления от поездок по лермонт. местам; все это определяется стремлением придать рассказу теплоту непосредств. переживания. Повесть Ахмадулиной (также о последнем периоде жизни поэта) сочетает документальность с фантастикой, в ней соотнесены план исторический и современный, в частности, в повествование включена переписка автора с Антокольским, а в качестве собеседника автора выступает современник Л., знавший о заговоре против него. Критика отмечала сложную композиц. структуру и ассоциативность образов, своеобразие худож. решений в повести, совмещающей в себе язык гротеска, лирики и эпоса (см. Радецкая М. М., Повести о М. Лермонтове 1973 и нек-рые проблемы развития совр. историко-биографич. прозы, в кн.: Вопросы специфики жанров худож. лит-ры, Минск, 1974, с. 44—45).

Среди произв., воссоздающих образ Л. и находящихся в русле лермонт. худож. традиции, внимание критики привлек историч. роман Б. Окуджавы «Путешествие дилетантов. Из записок отставного поручика Амирана Амилахвари» («Дружба народов», 1976, № 8, 9; 1978, № 9). Герой романа Мятлев — друг Л., один из его секундантов. «Большелобый поручик» постоянно возникает в его воспоминаниях. В самом герое, в его поведении можно усмотреть печоринские черты. Форма романа также восходит к Л. — к композиции «Героя нашего времени». Эмоц. тональность романа — сожаление об ушедшем нравств. благородстве эпохи декабристов.

Примечат. фактом лит. жизни 70-х гг. явилось издание сб. «Венок Лермонтову» (Ставрополь, 1976), куда вошли посв. Л. стихи 44 сов. поэтов, в т.ч. А. Ахматовой, П. Антокольского, Г. Горбовского, М. Дудина, Е. Евтушенко, Б. Окуджавы, Н. Рыленкова, Я. Смелякова и др.; в переводах с языков народов СССР представлены стихи Ф. Алиевой, Р. Ахматовой, П. Бровки, А. Венцловы, Р. Гамзатова, К. Кулиева, А. Кешокова, Б. Степанюка, Н. Хазри, О. Челидзе. Книга свидетельствует о живом звучании лермонт. поэтич. традиции. В предисл. к сборнику, написанном Л. Морозовой, сформулирована его осн. идея: «Поэты, вплетая в поэтический венок свои стихотворения о Лермонтове, выражают глубокое чувство любви народной к бессмертной, неувядающей, нужной людям всех времен и поколений могучей поэзии Лермонтова» (с. 7). Второй сб. «Венок Лермонтову», включающий стихи 55 сов. поэтов, издан в Саратове (1979).

Лит.: Семинарий, с. 361—63, 391—402; Заславский И. Я., М. Ю. Л. и современность, [К.], 1963; Масик В., Общей лирики лента (О лермонт. традициях в сов. поэзии), «Нева», 1964, № 10, с. 135—39; Голованова (3).

Т. П. Голованова Лермонтовская энциклопедия / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом); Науч.-ред. совет изд-ва "Сов. Энцикл."; Гл. ред. Мануйлов В. А., Редкол.: Андроников И. Л., Базанов В. Г., Бушмин А. С., Вацуро В. Э., Жданов В. В., Храпченко М. Б. — М.: Сов. Энцикл., 1981