История философии - закат метанарраций
Закат метанарраций
'великие повествования'), задающие своего рода семантическую рамку любых нарративных практик в контексте культуры. Джеймисон в аналогичном контексте говорит о 'доминантном повествовании' или 'доминантном коде' (как 'эпистемологических категориях'), которые функционируют в соответствующей традиции как имплицитная и нерефлексируемая система координат, парадигмальная матрица, внутри которой 'коллективное сознание' в рамках данного кода моделирует 'в социально символических актах' не что иное, как 'культурно опосредованные артефакты'.
Лиотар определяет до-постмодернистскую культуру как культуру 'больших нарраций' ('метанарративов'), как определенных социокультурных доминант, своего рода властных установок, задающих легитимизацию того или иного (но обязательно одного) типа рациональности и языка. К метанаррациям Лиотар относит новоевропейские идеи эмансипации и социального прогресса, гегелевскую диалектику духа, просветительскую трактовку знания как инструмента разрешения любых проблем и т.п. В противоположность этому культура эпохи постмодерна программно ориентирована на семантическую 'открытость существования' (Батай), реализуемую посредством 'поиска нестабильностей' (Лиотар), 'ликвидацией принципа идентичности' (Клоссовски), парадигмальным отсутствием стабильности как на уровне средств (см. СИМУЛЯКР) и организации (см.
РИЗОМА), так и на уровне семантики (см. ОЗНАЧИВАНИЕ). (Ср. с деконструкцией понятия 'стабильная система' в современном естествознании: синергетика и теория катастроф Р. Тома.) Эпоха постмодерна в его рефлексивной самооценке это эпоха З.М., крушения 'метарассказов' как принципа интегральной организации культуры и социальной жизни.
Специфику постмодернистской культуры с точки зрения характерной для нее организации знания Лиотар усматривает в том, что в ее контексте 'большие повествования утратили свою убедительность, независимо от используемых способов унификации'. Собственно, сам постмодерн может быть определен, по Лиотару, как 'недоверие к метаповествованиям', современность характеризуется таким явлением, как 'разложение больших повествований' или 'закат повествований'. Дискурс легитимации сменяется дискурсивным плюрализмом; санкционированный культурной традицией (т.е. репрезентированный в принятом стиле мышления) тип рациональности вариабельностью рациональностей, фундирующей языковые игры как альтернативу языку. 'Великие повестования' распадаются на мозаику локальных историй, в плюрализме которых каждая не более чем одна из многих, ни одна из которых не претендует не только на приоритетность, но даже на предпочтительность. Само понятие 'метанаррация' утрачивает ореол сакральности (единственности и избранности легитимированного канона), обретая совсем иное значение: 'метарассказ' понимается как текст, построенный по принципу двойного кодирования (Ф.Джеймисон), что аналогично употреблению соответствующего термина у Эко: ирония как 'метаречевая игра, пересказ в квадрате'. Девальвированной оказывается любая (не только онтологически фундированная, но даже сугубо конвенциальная) универсальность: как пишет Лиотар, 'конценсус стал устаревшей и подозрительной ценностью'. В условиях тотально семиотизированной и тотально хаотизированной культуры такая установка рефлексивно оценивается постмодернизмом как естественная: уже Батай отмечает, что 'затерявшись в ночи среди болтунов... нельзя не ненавидеть видимости света, идущей от болтовни'. Постмодерн отвергает 'все метаповествования, все системы объяснения мира', заменяя их плюрализмом 'фрагментарного опыта' (И.Хассан). Идеалом культурного творчества, стиля мышления и стиля жизни становится в постмодерне коллаж как условие возможности плюрального означивания бытия. Соответственно этому, в отличие от эпохи 'метанарраций', постмодерн это, по определению Фуко, 'эпоха' комментариев, которой мы принадлежим'. Постмодерн осуществляет радикальный отказ от самой идеи конституирования традиции: ни одна из возможных форм рациональности, ни одна языковая игра, ни один нарратив не является претензией на основоположение приоритетной (в перспективе нормативной и, наконец, единственно легитимной) метанарраций. В качестве единственной традиции, конституируемой постмодерном, может быть зафиксирована, по мысли Э.Джеллнера, 'традиция отказа от традиции'. В отличие от модернизма, постмодернизм не борется с каноном, ибо в основе этой борьбы лежит имплицитная презумпция признания власти последнего, он даже не ниспровергает само понятие канона он его игнорирует. Как отмечают З.Бауман, С.Лаш, Дж.Урри и др., универсальным принципом построения культуры постмодерна оказывается принцип плюрализма. В частности, как показано Б.Смартом, Ф.Фехером, А.Хеллером и др., если модернизм характеризовался евроцентристскими интенциями, то постмодернизм задает ориентацию на культурный полицентризм во всех его проявлениях.(В этом контексте реализует себя практически безграничный культурно-адаптационный потен. циал постмодерна.) Таким образом, по Лиотару, 'эклектизм является нулевой степенью общей культуры: по радио слушают реггей, в кино смотрят вестерн, на ланч идут в McDonald's, на обед в ресторан с местной кухней, употребляют парижские духи в Токио и носят одежду в стиле ретро в Гонконге'.
Коллаж превращается в постмодернизме из частного приема художественной техники (типа 'мерцизма' К.Швиттерса в рамках дадаизма) в универсальный принцип построения культуры. Сосуществование в едином пространстве не только семантически несоединимых и аксиологически взаимоисключающих друг друга сколов различных культурных традиций порождает в качестве своего рода аннигиляционного эффекта 'невозможность единого зеркала мира', не допускающую, по мнению К.
Лемерта, конституирования такой картины социальности, которая могла бы претендовать на статус новой метанарраций. По выражению Джеймисона, 'мы обитаем сейчас скорее в синхронном, чем в диахронном /мире/'. В этом плане перманентное настоящее культуры постмодерна принципиально нелинейно: современная культурная прагматика описывается Лиотаром как 'монстр, образуемый переплетением различных сетей разнородных классов высказываний (денотативных, предписывающих, перформативных, технических, оценочных и т.д.). Нет никакого основания полагать, что возможно определить метапредложения, общие для всех этих языковых игр, или что временный консенсус... может охватить все метапредложения, регулирующие всю совокупность высказываний, циркулирующих в человеческом коллективе. По существу, наблюдаемый сегодня закат повествований легитимации... связан с отказом от этой веры'.
Апплицируясь на различные предметные области, концепция З.М. получает широкое рапространение и содержательное развитие. Так, швейцарский теолог Г.Кюнг, полагая, что история христианства (как и любой другой религии) может быть представлена как последовательная смена друг другом различных парадигм вероисповедания в рамках одного Символа веры, которые ставятся им в соответствие с метанаррациями (от 'иудео-христианской парадигмы раннего христианства' до 'просветительско-модернистской парадигмы либерального протестантизма').Современность в этом плане выступает для Г.Кюнга эпохой З.М.: по его словам, современная культура осуществляет во всех областях поворот от моноцентризма к полицентризму, возникающий 'полицентристский мир' демонстрирует 'радикальный плюрализм' как в концептуальной, так и в аксиологической областях, что в контексте развития веры означает, что 'пришел конец гомогенной конфессиональной среде'.
С точки зрения Кюнга, это не только предполагает решение экуменистической проблемы внутри христианства и снятие межрелигиозных коллизий на основе 'максимальной открытости по отношению к другим религиозным традициям', но и 'означает... новый шанс для религии' в смысле его адекватного места в культурном плюрализме мировоззренческих парадигм.
Применительно к когнитивным стратегиям современной культуры идея З.М. инспирирует конституирование так называемой толерантной стратегии знания, или 'стратегии взаимности' (mutuality), в отличие от доминировавшей до этого в западной культуре жестко нон-конформистской 'стратегии противостояния' (alterity). Дж.О'Нийл определяет 'сущность постмодернизма' именно посредством выявления присущей ему толерантной 'политики знания'.
Согласно Дж.О'Нийлу, в западной традиции последовательно реализовали себя две 'политики знания: политика 'альтернативности' и политика 'множественности'. Если первая, развиваемая в качестве дисциплинарной, связывается им с неклассической философией от Парсонса до М.Вебера (включая марксизм), то вторая представлена именно постмодернизмом с его стратегической ориентацией на предполагающее плюрализм версий мироинтерпретацией 'взаимное значение'.
Таким образом, постулируя повествовательные стратегии в качестве основополагающих для современной культуры, философия постмодернизма генерирует идею программного плюрализма нарративных практик: 'постмодерн... понимается как состояние радикальной плюральности, а постмодернизм как его концепция' (В.Вельш). Если модернизм, по Т.Д'ану, 'в значительной степени обосновывался авторитетом метаповествований', намереваясь с их помощью обрести утешение перед лицом разверзшегося 'хаоса нигилизма', то постмодерн в своей стратегической коллажности, программной нестабильности и фундаментальной иронии основан на отказе от самообмана, от ложного постулирования возможности выразить в конечности индивидуальности усилия семантическую бесконечность сущности бытия, ибо 'не хочет утешаться консенсусом', но открыто и честно 'ищет новые способы изображения... чтобы с еще большей остротой передать ощущение того, чего нельзя представить' (Лиотар), однако различные оттенки чего можно высказать и означить в множащихся нарративах.
Базисным идеалом описания и объяснения действительности выступает для постмодерна идеал принципиального программного плюрализма, фундированный идеей З.М. .