Энциклопедия Брокгауза и Ефрона - коляда

цикл народных рождественских праздников (с вечера 24 декабря по 6 января), игр и песен. Малорусская колядка — рождественская величальная песня, затем само славленье, самый обход с такими песнями (колядованье) — примыкает к малорусскому же узкому значению слова К. — вечер 24 декабря. Слово К. происходит от греческого καλάνδαι и латинского calendae и встречается у всех народов, находившихся под прямым или косвенным влиянием Рима: французское chalendes; провансальское calendas; румынское colinda; чешское, сербское, словацкое koleda; словинское kolednica, coleda; y абхазцев коланда; у гурийцев каландоба значит новый год. Древнеримским праздником январских календ (от 1 до 5 января) завершался целый праздничный цикл, общий всему греко-римскому миру; цикл этот начинался с Врумалий в честь Диониса фракийского (от 24 ноября до 17 декабря), обнимал Сатурналии и Опалии (от 17 до 23 декабря) и Воты (от 23 декабря до 1 января) и, в общем, проникнут был символизацией плодородия, надеждами на жатву и весельем, достигавшим своего апогея в конце — в январских календах, празднике общей радости, братавшей сословия, возрасты и положения. Языческий праздник январских календ продолжали справлять и христиане, что вызвало протест церкви. В борьбе с этим остатком язычества церковь противопоставила языческому чествованию новолетия свой собственный праздничный цикл, рождественский (с 24 декабря по 4 января), языческим воспоминаниям — христианские, древним маскам и играм — хождение со звездой и царями волхвами. В результате получилась сложная обрядность, в составе которой, наряду с христианскими, сохранились и языческие элементы. Под влиянием христианства, празднование январских календ при Юстиниане распространено было на 12-дневный святочный цикл от Р. Х. до Крещенья, а согласно с этим и песни календ стали означать не только песни на новый год, но чаще все вообще рождественские или святочные песни.

В малорусских колядках языческий элемент проявляется в обрядах, в запевах с Авсеня (см. Авсень), с восхода солнца, и, быть может, всего сильнее в колядовании с козой. Под козой здесь несомненно разумеется какое-то мифическое существо. Обход с козой представляет остаток верования, оставившего многочисленные следы и в западной Европе и состоявшего, по толкованию Маннгардта, в том, что душа нивы (сеножати и растения вообще) есть козло или козообразное существо (как и Фавн, Сильван), преследуемое жнецами и скрывающееся в последний не сжатый сноп. С течением времени в обряд с козой могли проникнуть и др. элементы, не имеющие отношения к древнему язычеству. В самых песнях отчасти проявляется разграничение элементов христианского и языческого. Рождественские песни в узком смысле называются колядками, они приютились под сень церкви, поются в Румынии на лад священных песен, в Малороссии членами церковных братств — черта, напоминающая колядные общества средневековой Европы (см. Каланды). К чествованию же языческого новолетия, прикрывшегося именами христианских святых — Василия (1 января) и Мелании (31 декабря), приурочены другие песни, которые называются щедро(и)вками и представляют свой особый размер, стиль, определенный древней обрядностью, гаданиями о "щедром", богатом годе. Вне пределов Белоруссии и Малороссии нет и термина щедривка или ему соответствующего. Кое-где различаются и самые исполнители обряда, смотря по его языческому или христианскому источнику. Так, в Болгарии ходят под Рождество, славя Христа — кольедари, под Новый год — васильичари; в Малороссии колядуют члены церковных братств, иногда со старостой во главе, испросив благословение священника, захватив церковный колокольчик и имея в виду выколядованное обратить на какую-нибудь благочестивую цель, щедруют же преимущественно дети, редко молодые женщины и парни; в Румынии под Рождество один состав певцов (юноши и отцы семейств, люди от 18 до 45 лет), под Новый год — другой (дети и юноши от 7 до 8 лет).

Наряду с языческими и христианскими мотивами видную роль играют в К. мотивы бытовые, находящиеся в неразрывной связи с основной целью колядок — "дим звеселити", — прямо выраженной в самых песнях, в послесловиях или поколядях. Русские колядки совершенно чужды любовного элемента, встречающегося в румынских рождественских песнях. Имея своей задачей славление лица, которому они поются, выражение ему пожелания всяких благ, русские К. отличаются серьезностью и задушевностью. Содержание этих пожеланий видоизменяется, смотря по полу, возрасту и состоянию тех членов хозяйской семьи, к которым обращаются колядовщики: хозяину сулится семейное счастье и довольство, девушкам — счастливый брак. Это желанное, колядка в эпической обработке представляет осуществившимся: хозяин живет в довольстве и счастлив семьей, молодец — любовью и т. д. Колядки, воспевающие идеал брани, сулящие славу воинских подвигов, должны быть отнесены к числу наиболее древних. Во многих колядках сохранились черты древнего дружинного и княжеского века. П. В. Владимиров указывает многие черты, общие колядкам и былинам (например, запевы и заключения). Отразилась в колядках и позднейшая эпоха борьбы с поляками. Кое-что имеет и книжный источник (например "Ключ разумения", Иоанникия Голятовского). Ср. "Киевская Старина" 1889, № 1 и 1891, № 12.

Лучшие колядки сохранились в Галиции у карпатских горцев. Большую стойкость обнаружили святочные обряды, во многом отмеченные чертами языческой древности, напоминающими как о чествовании новорожденного солнца, так и о культе предков. Как праздник в честь рождения солнца, К. сопровождается в некоторых местах России разведением костров (у сербов и хорватов сжигают бревно-бадняк; у скандинавов julblock; y французов caligneau, la souche de Noël; в Англии ylelog; осетины всю ночь под Новый год поддерживают огни), и к ней повсеместно приурочено много пожеланий урожая. Такое значение имеют переговоры за караваем хлеба (см. Корочун), обрядовое посыпание хлебного зерна, разнообразные гадания, мимическое подражание паханию, которое у галицких русинов развилось в целую игру, справляемую паробками в день св. Мелании. Благосклонное внимание богов, с языческой точки зрения, обуславливалось надлежащим их угощением, жертвоприношениями; отсюда обрядовое употребление хлеба, каши, но особенно свиньи. В Великороссии печется еще козулька, имеющая вид или козла на четырех ножках (Владимирская губерния), или др. животных, или птицы (Олонецкая губерния); козюльку берегут из году в год, чтобы скотинка ходила летом домой и плодилась, а также, чтобы ее любил дворовый хозяин (см. Домовой). Последнее поверье приводит нас к культу предков, который рельефно выступает в рождественской обрядности Малороссии и Белоруссии. В "свят вечир" (канун Рождества) вечерний ужин, состоящий в Лубенском уезде, главным образом, из кутьи (ячная, изредка пшеничная) и узвара (отвар сушеных плодов), имеет семейный и в частности поминальный характер: кутью оставляют на ночь для умерших родственников; по народному верованию, на стене бывают видны смутные отражения маленьких, как куклы, людей, спускающихся к столу. Наибольшей архаичностью отличается празднование святок у белоруссов, вообще не отличающееся от малорусской обрядности. Любопытнейшую особенность белорусских святок составляют игрища, которые имеют отношение к гаданью о суженом, но отчасти напоминают и игрища "межю селы" летописца; наиболее замечательна женитьба цярэшки — игра с вакхическим характером, изображающая свадьбу нескольких пар.

Изучение К. начато было в 1830-х гг. Снегиревым с точки зрения мифологической, которая со всеми своими крайностями выразилась в трудах О. Ф. Миллера и Афанасьева. Применение светил небесных к домохозяину и его семье О. Ф. Миллер объяснял древним верованием славян в существование самостоятельной семьи небесной, златоверхие теремы — символизацией небесных пространств, освещенных солнцем, быстрое развитие младенца Христа — исполински развивающимися силами природы и т. д. В позднейшем и наиболее обширном труде А. А. Потебни ("Объяснения малорусских и сродных песен", т. II, Варшава, 1887) мифологическая сторона колядок и щедровок сильно ограничена и многому дано объяснение с точки зрения бытового и литературного заимствования. В 1874 г. появился 1-й том "Исторических песен малорусского народа с объяснениями", Вл. Б. Антоновича и М. Драгоманова (Киев), где многочисленные К. и щедривки внесены в отдел исторических песен века дружинного и княжеских; исходя из представления о колядках, как о древнейших славословиях героям и князьям, издатели пытались открыть в отдельных песнях воспоминания о том или другом лице летописи. Костомаров, в обширной рецензии на этот сборник ("Вестник Европы" 1874 г., № 12), признал, что общие черты древнего дружинного и княжеского быта вошли в К. не по воспоминаниям об отдельных исторических лицах, а потому, что черты эти были вообще присущи нравам народа, складу его жизни, условиям его общественного строя, его нравственным воззрениям и поэтическому вкусу. Наконец, с точки зрения теории заимствования поверий, обрядов и песен взглянул на колядки А. Н. Веселовский ("Разыскания в области русского духовного стиха", VII, 1883), который, отводя широкое место греко-римским влияниям, высказал предположение, что "вместе с проповедью христианства могли переселяться не только церковные, но и народные обряды, удержавшиеся случайно под сенью церкви и прикрытием христианского святого, а с обрядом переселялись и сопровождавшие его песни — оригиналы наших щедривок, как тем же путем могли заходить и оригиналы рождественских песен". Особенно много доказательств представил А. Н. Веселовский в подтверждение мысли, что внешняя обрядность, и прежде всего маски и ряженье, представляет наследие римского обихода, которое переносилось с места на место сначала греко-римскими мимами, а затем их последователями и подражателями, всякого рода шпильманами, глумцами и скоморохами.

Многочисленные малорусские и белорусские колядки и щедривки напечатаны в сборниках Чубинского, Кольберга, Шейна; варианты и новые песни в "Киевской Старине" 1871 г., № 1 и 1890 г., № 12; в ст. Хр. Ящуржинского, "Колядки религиозно-апокрифического содержания" ("Киевская Старина", 1895 г., № 2) и В. Милорадовича, "Рождественские святки в северной части Лубенского уезда" ("Полтавские Губернские Ведомости", 1893 г., №№ 42, 43 и 44 и отд.). Великорусские колядки сравнительно редки; замечательно большая колядка из Олонецкой губернии изд. Колосовым в "Сборнике русского языка и словесности" (т. XVII, СПб., 1887); др. издания указаны в ст. Владимирова: "Введение в историю русской словесности" ("Ж. М. Н. Пр.", 1895 г., № 4), к чему прибавить тексты, напечатанные в губернских ведомостях: владимирских 1867 г., № 29 и 1870 г., № 23; новгородских 1873 г., № 34 и олонецких 1879 г., № 36. Ср. еще Н. Сумцов, "Научное изучение колядок и щедривок" ("Киевская Старина", 1886 г., № 2 и отд.), его же, "Культурные переживания" (Киев, 1890); Хр. Ящуржинский, "Белорусские колядки" ("Киевская Старина", 1889 г., № 2); А. Хаханов, "Празднование Нового года у грузин" ("Этнографическое Обозрение", 1890 г., кн. III).

Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. — С.-Пб.: Брокгауз-Ефрон

1890—1907